Kitobni o'qish: «Моя сказочная подработка»

Глава 1. Зубочистка в качестве жизненной мечты

Я решила, что от усталости уже начались галлюцинации. С начала декабря у меня не было ни одного выходного, а в офисе приходилось задерживаться до ночи. Потом добиралась до дома, отсыпалась на неразложенном диване часа четыре, утром пятнадцать минут истошно орала на будильник и заново собиралась на работу. Говорят, невезение – заразная хроническая болезнь, и я точно могу подтвердить: это так. Мне никогда и ни в чем не везло, ни одной пятерки в институте и ни одного рубля после него я не получила запросто, не прилагая к тому сверхусилий на грани истощения. И вот, наконец-то, все мои труды могли обернуться колоссальным призом, выстраданным и оплаченным годами упорной работы.

В последний день осени заведующего нашим отделом перевели в московский головной офис – отличное карьерное повышение. Но оставшиеся сотрудники порадовались за него для приличия и тотчас затаились в ожидании, поскольку директор филиала, Макар Игнатьевич, непрозрачно намекнул: шикарное место теперь настолько вакантно, что его сможет занять даже молодой, но перспективный специалист. Каждый из нас считал себя перспективным, но именно меня шеф вызвал в кабинет для разговора. И там уже выражался без намеков:

– Оля, по опыту и знаниям ты вполне могла бы занять руководящую должность, но тебе не хватает инициативности… – директор задумчиво потер бородатый подбородок. – Не видно вовлеченности в процесс, блеска в глазах. Руководитель должен жить той же мечтой, что и вся фирма!

Обвинение было безосновательным, ведь меня нельзя упрекнуть в неисполнительности. Я здесь с самого первого дня демонстрировала полную вовлеченность. Ответила, однако, смиренно, будто признавая свою вину:

– Я и живу той же мечтой, Макар Игнатьевич. Мне наши зубочистки уже в кошмарах снятся.

Это была истинная правда – мозг уже ни на секунду не отвлекался от острых деревянных палочек, единственном товаре, нами производимом. Ходят легенды, что другие филиалы давно доросли до изготовления мебели, а кто-то даже поставляет палочки для суши-ресторанов, то есть откопал золотую жилу. Мы же, под чутким и бессменным руководством Макара Игнатьевича, выше зубочисток прыгнуть ни разу не попытались. Я трудилась в отделе упаковки и радовалась хотя бы капле творчества. Иногда мы разрабатывали коробочки с логотипами ресторанов и гостиниц, иногда придумывали креативные надписи, но чаще всего бесконечно воспроизводили макет, доказавший свою эффективность еще десять лет назад. Инициатива, как же! Уважаемый шеф, видимо, забыл, как сам же раскритиковал идею нашего отдела подключить дополнительную линию шпажек для шашлыка. Он мысль завернул на ближайшем совещании, но потом непосредственный начальник нашего отделения получил приглашение в головное производство – не иначе там совсем по-другому смотрят на любое новаторство. Даже на такое совсем не прогрессивное.

Повышение в должности манило более высоким окладом и расширенными возможностями, потому я очень старалась после того разговора произвести на Макара Игнатьевича хорошее впечатление. С начала декабря я привела все документы в идеальный порядок, проанализировала показатели, чтобы вычленить наши слабые места – хотя это была работа экономистов. Самолично объехала все крупные точки общественного питания и заключила целых три новых договора с эксклюзивным оформлением – хотя это была работа промоутеров. Директор поблагодарил за вклад в общее дело, но потом с задумчивым видом направился в свой кабинет – очевидно, этого было недостаточно, чтобы отдать мне все еще свободную должность.

Тогда я собрала последние силы и направила их в разработку стратегии перехода на картонные упаковки. Мне пришлось тринадцать раз повторить фразу: «Скоро пластик вообще запретят, и тогда нам хана!», чтобы директор наконец-то меня расслышал и начал всерьез воспринимать предложение. Это был тот самый прорыв, которого я так ждала!

– Вот это хорошо, Оля, это хорошо! – шеф хвалил и выглядел довольным. – Так, глядишь, когда-нибудь и покажешь высший класс! Кстати говоря, а ты в декрет не собираешься? Молодая, красивая, некогда потом будет отделами-то заведовать.

– Издеваетесь, Макар Игнатьевич? Я про личную жизнь только в книжках читала – в последний раз в седьмом классе средней школы.

– И это хорошо, Оля. Ты делай, делай, а там посмотрим.

Проект требовалось хорошенько обдумать, чтобы ни одного слабого места в нем специалисты обнаружить не смогли, а они будут в этом деле старательны, ведь мало кому хочется напрягаться и отходить от протоптанной колеи, если им за это все равно повышения не светит.

Вот я и усердствовала. Новый год неумолимо приближался – именно он мерещился мне финальной точкой, когда решение будет принято. В моей съемной квартирке не было места для елки, но там и праздничную атмосферу впихнуть некуда. В любом случае я постоянно бдела в офисе, а здесь в приемной установили экземплярчик: искусственная, немного покоцанная годами многократной эксплуатации ель неестественно зеленого нарядного окраса. Истины ради стоит заметить, что украшено это безобразие было весьма внушительно: мы все принесли игрушки и мишуру из дома, и теперь перед глазами сиял настоящий сборник из семейных коллекций. Мой сиреневый дождик засунули ближе к стене, чтобы он не портил общий вид.

Работала я в последнее время очень много, от изнеможения вечером уже перед глазами плыло, а зрение пыталось выхватить хоть какую-то яркую деталь в реальности, чтобы за нее зацепиться. Произошло это почти сразу после того, как уборщицы закончили наряжать помещение и разошлись по другим делам. Тогда мне сразу вклинился во внимание красный стеклянный шар, висящий в самой середине искусственной елки. Игрушка была лишь на первый взгляд простой, но стоило приглядеться, тронуть пальцем, чтобы убедиться в ее оригинальности. Какая-то очень старая вещь, немного потертая, но звенящая, если слабо толкнуть ногтем. Не пластмасса и не китайская елочная бижутерия, как все остальные украшения. Тончайшее стекло разлетится на осколки, если уронишь. Странно, что кто-то не пожалел такую изящную вещицу для офиса. Но так часто бывает: если нечто маячит перед глазами всю жизнь, то ценность этого незаметна, человек даже не задумывается об уникальности или редкости того, чем всегда обладал.

Красный шар так и лез в глаза, пока я вечером сидела с проектом. Потом вообще начало казаться, что он как будто вибрирует – зовет подойти. Я очнулась и сообразила, что просто задремала. На следующий день спросила у коллег, кто же притащил именно эту игрушку – никто не признался. Экие чудики, стесняются потертостей! Я же просто собиралась попросить шар себе, если его настолько не жалко, чтобы притащить сюда. Но нет, счастливый владелец остался неизвестным.

Следующим вечером мне даже пришлось отвернуться вместе с монитором компьютера, чтобы украшение не лезло назойливо в глаза. И все равно боковым зрением я будто улавливала от него какие-то колебания. Вот тогда-то первая мысль о галлюцинациях пробралась в мозг и заставила мысленно пообещать: «Закончу эту работу, получу повышение, стану упаковочной королевой зубочисток и сразу же высплюсь».

Но сегодня красный раздражающий фактор еще как будто начал активно пульсировать – то приближаясь, то удаляясь на краю зрения. Показалось даже, что я почувствовала какой-то запах: то ли живой ели, то ли мандарина. Ишь, какое сложное у людей подсознание – оно само по себе празднует Новый год, даже если его хозяин праздновать не собирался.

Видимо, я вновь уснула прямо за столом. Потому без страха потянулась, решила немного встряхнуться и потанцевала к агрессивно настроенному шарику. Он, уже не скрываясь от взора, изменялся прямо перед моим носом, иногда достигая размеров футбольного мяча и становясь притом почти прозрачным. Красиво! Я почти спонтанно ущипнула себя за бок и от неожиданной боли вскрикнула. Красиво быть мгновенно перестало – сделалось жутковато. Красота – понятие относительное, не всякое чудо уместно во время бодрствования.

Как любой разумный человек двадцать первого столетия, я сразу же нашла все объяснения – это такой розыгрыш, игрушка раздувается и сдувается, повинуясь какому-то механизму. Я широко улыбнулась всему вокруг себя на случай скрытой камеры, потом безбоязненно протянула руку, чтобы всем весельчакам показать: меня такой ерунденью не испугаешь. Весельчаки, если таковые вообще подразумевались в происходящем, потом оборжутся до смерти, ибо едва я прикоснулась пальцем к стеклу, как сразу растеряла всю храбрость: завизжала страшно, саму себя пугая, задергалась и перестала из себя кого-либо разыгрывать. Дело было в том, что кончик моего пальца впечатался не в стекло, а влип в какую-то вязкую жидкость, которая не отпускала. Я дернулась назад, пытаясь вырваться, но шарик притом даже не покачнулся. Наоборот, жидкая краснота втягивала мою руку все глубже и глубже. Оглушенная собственным паническим криком, я уже и видеть ничего вокруг не могла: мне казалось, что красный коридор уже вовсе не впереди, а вокруг меня, тянется на все обозримое пространство и бесшумно замыкается за моей спиной.

Последней моей осознанной эмоцией была обида – на то, что довела себя до помутнения рассудка ради каких-то зубочисток. Не та жизненная цель, ради которой годится сходить с ума.