Kitobni o'qish: «Дело о золотой пуле»

Знакомство с Джо Мюллером

Джозеф Мюллер, детектив секретной службы императорской австрийской полиции, – один из величайших специалистов в своей профессии. По характеру он сильно отличается от других известных детективов. У него нет ни внушительного авторитета Шерлока Холмса, ни ослепительного блеска месье Лекока. Мюллер – невысокий, тощий, невзрачный человек неопределенного возраста с очень скромной внешностью. Сдержанный, робкий от природы характер и две внешние причины объясняют скромность манер Мюллера. Одна из причин заключается в том, что в ранней молодости из-за судебной ошибки он несколько лет провел в тюрьме; это запятнало его имя и сделало невозможным для него в течение многих лет после освобождения найти приличную работу. Но мир стал богаче и безопаснее благодаря раннему тюремному заключению Мюллера. Ведь именно этот опыт заставил его прибегнуть к своим особым талантам и прийти в полицию. Если бы он мог получить какую-либо другую профессию, его гений так бы и не раскрылся, вместо того чтобы, как сейчас, использоваться на благо общества.

Бюрократическая волокита и чиновничий этикет, присущие каждому правительственному ведомству, ставят сотрудников секретной службы императорской полиции в один ряд с ее низшими чинами. Официальный ранг Мюллера едва ли выше полицейского, хотя короли и министры советуются с ним, а департамент полиции в полной мере осознает, каким сокровищем обладает. Но бюрократическая волокита и тюремное заключение Мюллера… не позволяют повысить в ранге даже такого гения. Мюллер родился и вырос в таких условиях, он понимает их, и его природная скромность не требует никаких внешних почестей, он просит лишь о доходе, достаточном для удовлетворения его простых потребностей, и возможности заниматься тем, что ему больше всего нравится.

Характер Джозефа Мюллера представляет собой странную смесь. Самый добрый человек на свете, он превращается в собаку-ищейку, когда выходит на след преступника. Он почти не ест и не спит, пока погоня продолжается, он, кажется, не знает человеческих слабостей и усталости, несмотря на свое хрупкое тело. Как только он берется за дело, его ум лихорадочно работает до тех пор, пока не будет найден ключ к разгадке. Тогда в нем просыпается дух, сродни тому, что держит ищейку на следу, и он совершает, казалось бы, невозможное – выслеживает преступника, в то время как огромная машина полицейского департамента кажется бессильной что-либо обнаружить. Высокие начальники и комиссары дают снисходительное разрешение, когда Мюллер спрашивает: «Могу ли я сделать это… или могу ли я вести это дело таким-то образом?» Обе стороны знают, что все это фарс, и что департамент беспомощно ждет, пока этот скромный маленький человек спасет его честь, решив какую-то проблему, перед которой его сложная машина застыла в оцепенении и недоумении.

Зов следа – вот что сильнее всего остального в психике Мюллера, и время от времени это приводит его в конфликт с департаментом… или с его собственной лучшей половиной натуры. Иногда его безошибочный инстинкт обнаруживает тайны в высших кругах, тайны, которые департаменту полиции предписано замалчивать. Тогда Мюллера, если он упорствует в своем мнении относительно истинных фактов, отстраняют от дела и оставляют на некоторое время без работы. Иной раз Мюллер из-за своего горячего сердца попадает в беду. Он выслеживает преступника, движимый силой, которая в его душе сильнее всех других; но когда он ловит его в сети, то иногда обнаруживает, что этот преступник гораздо лучше другого человека, который стал жертвой преступления. Несколько раз такое случалось с Мюллером, и каждый раз его сердце брало верх над профессиональным чутьем, над практическим здравым смыслом, и он предупреждал преступника, нанося вред своей собственной работе. Эта особенность характера Мюллера, в конце концов, стала причиной его официальной гибели, то есть, вынудила уйти в отставку. Но к нему часто неофициально обращаются в департаменте, и те, кто достаточно сообразителен, могут проследить почерк Мюллера в распутывании многих известных дел.

Приведенные ниже истории – лишь несколько из множества интересных дел, с которыми пришлось столкнуться этому великому сыщику. Но они дают хорошее представление о своеобразном методе работы Мюллера, о том, что он считает себя всего лишь скромным сотрудником департамента, и о комичности его действий по «официальным приказам», когда департамент на самом деле выполняет его указания.

Дело о золотой пуле

– Простите, сэр, пришел парень, который просит вашей аудиенции.

– Что ему нужно? – спросил комиссар Хорн, подняв глаза на служителя.

– Он хочет что-то вам сообщить, сэр.

– Тогда пригласи его.

Служитель исчез, а комиссар посмотрел на часы. Уже пробило одиннадцать, но сотрудник, который должен был сменить его в это время, еще не появился. И если понадобится заводить новое дело, он, вероятно, должен будет сам им заняться. Комиссар был не в лучшем расположении духа, когда в комнату вслед за служителем вошел молодой человек. Незнакомец был крепким юношей с плебейским добродушным лицом. Он мял в руках свою мягкую шляпу в явном смущении, и его глаза беспомощно блуждали по просторной комнате.

– Кто вы? – спросил комиссар.

– Моя фамилия Даммель, сэр. Иоганн Даммель.

– Ваша профессия?

– Моя профессия? Ах да, я камердинер, камердинер профессора Феллнера.

Во взгляде комиссара вспыхнул интерес. Он лично знал Феллнера и хорошо к нему относился. «Что вы намерены мне сообщить?» – нетерпеливо спросил он.

– Я не знаю, стоило ли мне приходить сюда, но дома…

– Ну, в чем же дело? – настаивал Хорн.

– Дело в том, сэр, я не знаю, как сказать, профессор заперся в своей комнате – он не отвечает.

Хорн вскочил со стула. «Профессор болен?» – спросил он.

– Я не знаю, сэр. Его комната заперта, хотя он никогда не запирал ее раньше.

– И вы уверены, что он дома?

– Да, сэр. Я видел его ночью, и ключ вставлен в замок с внутренней стороны.

Комиссар держал шляпу в руке, когда появился коллега, который должен был его сменить.

– Ну и холодно сегодня на улице! – сказал тот вместо приветствия.

Хорн ответил с иронией:

– Тогда, полагаю, вы будете рады, если я освобожу вас от этого дела. Но уверяю вас, я бы не стал этого делать, если бы дело не касалось Феллнера. До свидания. И еще одно. Пожалуйста, немедленно отправьте врача к Феллнеру, дом № 7 по Полевой улице.

Хорн распахнул дверь и прошел в соседнюю комнату, за ним молча следовал Иоганн. Комиссар остановился на мгновение, когда его взгляд упал на маленького человечка, который сидел в углу и читал газету.

– Привет, Мюллер, вы здесь? Может быть, я возьму вас с собой? Вы ведь сейчас ничем не заняты?

– Нет, сэр.

– Ну, тогда пойдем со мной. Если дело окажется серьезным, нам может понадобиться ваша помощь.

Трое мужчин сели в одну из карет, ожидающих у полицейского участка. Пока они катили по улицам, комиссар Хорн продолжал допрашивать камердинера.

– Когда вы видели своего хозяина в последний раз?

– Около одиннадцати часов прошлым вечером.

– Он разговаривал с вами?

– Нет, я видел его в замочную скважину.

– Вот как? Это ваша привычка?

Даммель залился краской стыда, но глаза его вспыхнули, и он посмотрел сердито.

– Нет, у меня нет такой привычки, сэр, – прорычал он. – Я сделал это только потому, что беспокоился о хозяине. Он был так взволнован и постоянно нервничал в последние несколько дней. Вчера вечером, как всегда по субботам, я пошел в театр. Когда я вернулся – это было около половины десятого – я постучал в дверь его спальни. Он не ответил, и я тихонько отошел, чтобы не потревожить его сон, если он уже в постели. В коридоре было темно, и, проходя через него, я заметил луч света, пробивающийся через замочную скважину из кабинета профессора. Это меня удивило, потому что профессор никогда раньше не работал так допоздна. Я не знал, что думать, поэтому подкрался и заглянул в замочную скважину.

– И что вы увидели?

– Профессор сидел за своим столом в спокойной позе. Поэтому я вздохнул с облегчением и пошел спать.

– Почему вы не вошли в комнату?

– Я не посмел, сэр. Профессор не любит, чтобы его беспокоили, когда он занят.

– Ну, а что было сегодня утром?

– Сегодня утром я встал в обычное время, накрыл стол для завтрака, а затем постучал в дверь спальни профессора, чтобы разбудить его. Он не ответил, и я подумал, что ему, возможно, хочется поспать, потому что нынче воскресенье, и он поздно лег прошлой ночью. Так что я ждал до десяти часов. Потом я снова постучал и попытался открыть дверь, но она была заперта. Это меня встревожило, потому что он никогда раньше не запирал дверь своей спальни. Я снова постучал и окликнул профессора, но в ответ не услышал ни звука. Тогда я побежал в полицейский участок.

Хорн был явно встревожен, как и молодой камердинер. А щеки Мюллера покраснели, и в его глубоко посаженных серых глазах промелькнула вспышка тайной радости, приятного ожидания любимой работы. Он сидел совершенно неподвижно, но каждый нерв вибрировал в его теле в сладком предчувствии. Смиренный маленький человечек преобразился не только внутренне, но и внешне; его лицо приобрело внушительный вид. Он положил свою тонкую, подрагивающую от нервного возбуждения руку на дверцу кареты.

– Мы еще не прибыли, – заметил комиссар.

– Нет, но это третий дом отсюда, – ответил Мюллер.

– Вы знаете обо всех, где кто живет в городе, не так ли? – улыбнулся Хорн.

– Почти обо всех, – мягко ответил Мюллер, когда карета остановилась перед небольшой шикарной виллой, окруженной собственным садом, как и большинство домов в этой тихой, аристократической части города.

Дом был двухэтажный, но верхние окна были закрыты и плотно зашторены. На втором этаже располагалась квартира хозяина дома, который теперь находился в Италии со своей больной женой. На первом этаже маленькой изящной виллы, построенной в модном Нюрнбергском стиле, с тяжелыми деревянными дверями и окнами с ромбовидными наличниками, проживали только профессор Феллнер и его слуга. С изящными очертаниями и хорошо распланированным садом дом выглядел чрезвычайно привлекательно. Напротив него тянулась широкая аллея под названием Променад, а за ней простирались открытые поля. Справа и слева к поместью прилегали похожие виллы с их небольшими садами.

Даммель открыл дверь, и трое мужчин вошли в дом. Комиссар и камердинер шли первыми, Мюллер следовал за ними. Его острые глаза быстро скользили по цветной плитке пола, по белым ступеням и ковровой дорожке в коридоре. В какой-то момент он быстро наклонился и что-то поднял, потом он продолжил свой путь в своей обычной тихой манере, из которой теперь исчезли все следы возбуждения.

Тусклое зимнее солнце, казалось, только еще более сгущало мрак темного вестибюля. Иоганн зажег освещение, и Хорн, который не раз бывал у профессора и знал расположение комнат, тотчас подошел к тяжелой резной с металлической отделкой двери кабинета. Он попытался открыть дверь, но она не поддалась. Большой ключ был вставлен изнутри в колодку замка, украшенную средневековым орнаментом. Но ключ был повернут так, что нижняя часть замка была свободна – круглое отверстие необычного размера. Хорн убедился в этом, поднеся к двери зажженную спичку.

– Вы правы, – сказал он камердинеру, – дверь заперта изнутри. Нам придется пройти через спальню. Иоганн, принесите мне долото или топор. Мюллер, вы останетесь здесь и откроете дверь, когда придет доктор.

Мюллер кивнул. Иоганн исчез, вернувшись через несколько мгновений с небольшим топором, и последовал за комиссаром в столовую. Это была уютная комната с высокими деревянными панелями и изящным столиком для завтрака. Но легкая дрожь пробежала по телу комиссара, когда он подумал, что по ту сторону закрытой двери их ожидает какое-то несчастье, какое-то преступление. Дверь спальни тоже была заперта изнутри, и после нескольких безрезультатных стуков и окриков Хорн взялся за топор, как раз в тот момент, когда раздался звонок в парадную дверь дома.

С треском и грохотом распахнулась дверь спальни, и в тот же миг Мюллер и врач прошли в столовую. Иоганн поспешил в спальню, чтобы открыть ставни на окнах, а остальные остановились в дверном проеме. С первого взгляда стало понятно, что кровать не тронута, и мужчины прошли через комнату. Дверь из спальни в кабинет была открытой. В кабинете ставни были плотно закрыты, и лампа давно погасла. Но сквозь открытую дверь спальни проникало достаточно света, чтобы можно было увидеть фигуру профессора, сидящего за столом; и когда Иоганн открыл ставни и в этой комнате, всем стало ясно, что молчаливая фигура перед ними была безжизненной.

– Вероятно, сердечный приступ, – пробормотал врач, прикоснувшись к ледяному лбу. Затем он пощупал пульс на окоченевшей руке, из которой в момент смерти выпало перо, поднял поникшую голову и приподнял полузакрытые веки. Глаза были остекленевшими.

Остальные смотрели молча. Хорн был очень бледен, и на его обычно спокойном лице отражались сильные эмоции. Иоганн, казалось, был совершенно вне себя, слезы беспрерывно катились по его щекам. Мюллер стоял без признаков волнения, его бледное лицо казалось сделанным из бронзы; он смотрел и слушал. Казалось, он слышит и видит то, что не видит и не слышит никто другой. Он слегка улыбнулся, когда доктор сказал о «сердечном приступе», и его взгляд упал на револьвер, который лежал на столе рядом с рукой мертвеца. Затем он покачал головой и внезапно двинулся вперед. Хорн заметил это движение; оно произошло в тот момент, когда врач приподнял скорчившуюся фигуру, полулежавшую на столе.

–Он был убит пулей, – сказал Мюллер.

– Да, действительно, – ответил доктор. При поднятии тела жилет покойника распахнулся, и они увидели маленькое круглое отверстие в рубашке. Доктор распахнул полу рубашки и указал на небольшую рану на левой части груди профессора. Были видны всего три или четыре капли крови. Кровоизлияние было внутренним.