Русская литература XVIII века. Учебно-методический комплекс

между матерью и отцом, отдаёт предпочтение силе матери – и, обозвав-то родителей “дрянью”, выкрутился из неприятной ситуации. В финальной сцене Простакова, потерявшая имение, власть над крепостными, когда у неё действительно осталось “одно утешение” – сын, бросается к нему за сочувствием, а он грубо отталкивает мать: Простакова (бросаясь обнимать сына): Один ты остался у меня, мой сердечный друг, Митрофанушка! Митрофан: Да отвяжись, матушка, как навязалась… [67. T. 1. C. 177] Мать силу утратила, и сын её бросил. Формирует характер человека у Фонвизина в пьесе действительно сумма обстоятельств. Простакова – жестокая крепостница, ханжа, хитрая особа, грубая, жадная помещица. Бранными словами переполнена её речь (слугу-портного Тришку, например, обзывает “мошенником”, “вором”, “скотом”, “болваном”, “воровской харей”). На мужа, няньку Еремеевну, всех домочадцев сыплются от неё брань, пощёчины и оскорбления; “по пяти рублей за год да по пяти пощёчин за день” получает за свою ревностную службу Еремеевна. И сын не уступает своей маменьке. Когда не удалось похищение Софьи, Митрофан кричит: “За людей приниматься!”, и нет сомнений, что это будет такой же истязатель крепостных, как и его мать. Если Простакова ласкова только с сыном, то он груб со всеми, даже с матерью. Образ Простаковой соединяет в себе и комическое, и драматическое начала, что было нарушением канонов классицизма. Но жизненная правда, которой следует Фонвизин, требует именно такого изображения. По справедливому наблюдению В. А. Западова, “материнская нежность (Простаковой – О.Б.) приобретает черты трагизма, когда Фонвизин сам видит и показывает зрителю и читателю в Простаковой мать, страдающую от бесчеловечности сына” [166. C. 80]. Зрителям смешон Скотинин, но ведь он – хозяин усадьбы, где десятки, а то и сотни крепостных людей полностью подчинены его воле, а это уже страшно. Он умеет сдирать со своих крестьян не только оброк или барщину, но и те убытки, которые ему приносят природа или соседи. Неограниченная власть над людьми – смысл существования Простаковой. Социальные отношения в крепостной среде Фонвизин изображает реалистически. Крестьяне перед лицом помещика были совершенно беззащитны: закон 1767 г. запретил им жаловаться на помещика, иначе можно было угодить в Сибирь. Показ бесконтрольной власти помещиков как основной причины народных бедствий и нравственного разложения дворянства является совершенно новым у Фонвизина, это и отличает “Недоросля” от “Бригадира”. Таким, как Митрофанушка, нечего учиться и служить: крепостные рабы обеспечат им сытую жизнь. Фонвизин не поставил вопроса об отмене крепостного права, это сделает Радищев. Но автор “Недоросля” требовал человеческого отношения владельцев крепостных к “себе подобным” (просветительская идея естественного равенства людей) – эта мысль выражена в репликах Стародума [210. C. 96]. Однако, одних утверждений мало, поэтому Фонвизин вводит образ Правдина, действующего от имени правительства по пресечению самоуправства зарвавшихся дворян-крепостников. Действия Правдина – пожелание Фонвизина правительству; ничего подобного в действительности не было: под опеку брались имения лишь тех помещиков, которые убивали своих крестьян, а этого Простакова не делала. Кроме изображения разлагающего влияния крепостничества, Фонвизин показал и растлевающую власть денег на помещиков. Скаредная, скупая Простакова поучает сына: “Нашёл

иностранную коллегию переводчиком, в этой должности был недолго, но успел перевести трактат неизвестного автора “Краткое изъяснение о вольности французского дворянства и о пользе третьего чина”, где развивалась мысль о пользе буржуазии, о её прогрессивном значении в обществе того времени. В 1763 году Фонвизина перевели на службу в качестве секретаря к екатерининскому вельможе Елагину, поводом для повышения по службе явился успех переведённой Фонвизиным “Альзиры”. Работа у Елагина была престижнее, но в меньшей степени нравилась Фонвизину: она отнимала слишком много времени, а он стремился к литературной деятельности. И всё-таки Фонвизин много читает, посещает театр, продолжает переводить, любит играть на скрипке. Пишет сатиры на недостатки, увиденные им в светском обществе. Фонвизин вследствие своего острого ума, наблюдательности, веселого нрава пользовался в светских салонах большим успехом. В конце 1764 года была поставлена на придворной сцене комедия Фонвизина “Корион”. Сюжет комедии молодой драматург заимствовал из французской пьесы “Сидней” (1745) Грессе. В “Корионе” Фонвизин пытался разрешить ту же задачу, что и другие современные ему драматурги В. И. Лукин, И. П. Елагин, Б. Е. Ельчанинов – задачу создания русской национально-бытовой комедии путем “склонения на наши нравы”, то есть путем переделки сюжета. Эту задачу решали драматурги елагинского кружка. Владимир Игнатьевич Лукин (1737–1794) даже выступил с обоснованием теории “преложения” западных пьес “на русские нравы”, так как многие критиковали подобные пьесы за их неоригинальность. По Лукину же, в комедии важен не перевод, а исправление пороков соотечественников. Надо, заимствуя основу произведения, всё приспособить к русским обычаям, назвать героев русскими именами и т. д. В западных комедиях слуги часто умнее и хитрее господ. Так, говорит Лукин, не годится, это не свойственно русским крестьянам. В своей пьесе “Мот, любовью исправленный” Лукин поэтому нарисовал надуманный образ слуги, который будто бы так любит барина, что отказывается от вольной. В пользу “прелагательных” пьес, по мнению Лукина, говорит и то, что их благосклонно принимают при дворе. А вот Сумароков был против подобных пьес, против создания произведений в угоду двору. Хотя частные замечания Лукина о необходимости в пьесах национального колорита и справедливы, однако идеологическая подоплека этого спора о путях развития русской драматургии очевидна: Лукин, Елагин (а за ними Екатерина II) были сторонниками развлекательных пьес, не заостренных ни социально, ни политически. Такая позиция и такая драматургия не могла удовлетворить Фонвизина, считавшего, что комедия по самой сути своей должна быть обличительной. Да и пропагандируемый елагинским кружком драматургов принцип “преложения” иностранных пьес на русскую почву не удовлетворял Дениса Ивановича. Пьеса “Корион” стоит особняком в его творчестве, вскоре он отошёл от елагинского направления. Не ужились они и по службе. Всё более и более Фонвизина не удовлетворял петербургский свет, столичное дворянство, он видел в нём множество пороков. Фонвизин смеялся, смешил других, но часто это был смех сквозь слезы. “Острые слова мои носились по Москве, – пишет в “Чистосердечном признании…” Фонвизин, – меня стали скоро бояться, потом ненавидеть”. Большим изменениям в личной и творческой жизни Фонвизин обязан своей комедии “Бригадир” (1769, опубл. в 1795). Фонвизина наперебой приглашали в светские салоны и в дома высшей знати Петербурга для чтения комедии. Читал он превосходно, артистично. Пьеса имела огромный успех. Граф Г. Орлов рассказал о “Бригадире” Екатерине II. Фонвизина

После публикации поэмы (1766) разгорелась острая полемика. Екатерина II и её окружение старались всячески скомпрометировать и “Тилемахиду”, и её автора, обвиняя его в художественной несостоятельности [333. C. 77]. Нападки были вызваны тем, что в поэме Тредиаковский выступает сторонником либерального государственного правления и обличает “злых царей”, которые “не любят вещающих Истину смело”. Преступных царей, самодержавный деспотизм Тредиаковский называл именами разных античных чудовищ: Химеры, Гидры и “преужасного пса” Кербера, который есть “Чудище обло, озорно, огромно, с тризевной и лаей”. Комментируя этот стих, А. С. Орлов пишет: “Здесь и – обычная у Тредьяковского подмена недостающего для метра слога… лая же – существительное, означающее пасть” (то есть чудище с тремя головами – “тризевной” пастью – О.Б.). Эту строку в несколько изменённом виде Радищев сделал эпиграфом к своему “Путешествию из Петербурга в Москву” [258. C. 35]. Новиков, Радищев и некоторые другие взяли под защиту как самого писателя, так и его творение. И Пушкин в свое время обронил о Тредиаковском золотое слово, сказав между прочим: “Любовь к Фенелонову эпосу делает ему честь, а мысль перевесть его стихами и самый выбор стиха доказывает необыкновенное чувство изящного. В “Тилемахиде” находится много хороших стихов и счастливых оборотов”

Проблемы крепостного права, воспитания, формы государственной власти являются основными в пьесе. Правда, Г. А. Гуковский выделил проблему воспитания, говоря, что “Недоросль” – прежде всего комедия о воспитании . В. А. Западов пишет, что в “Недоросле” “воспитание для Фонвизина – вся сумма обстоятельств, воздействующих на человека, причём на первый план выдвигаются такие факторы, как социальное устройство и политический строй общества” . Тунеядство, нравственное уродство, невежество Скотининых и Простаковых – следствие неограниченной власти помещиков над крепостными. Ни на минуту драматург не даёт нам забыть, что действие происходит в русской деревне при крепостном праве, где основной закон – право силы, верховное божество – деньги. Вспомните, как резко меняется отношение Простаковой к Софье, когда последняя становится богатой невестой; теперь уже не братец, а её сынок Митрофанушка вполне может быть женихом Софьи.

Огромную роль в сентиментальной повести играет природа: это не только фон, на котором происходят события, но и активное действующее лицо, помогающее более глубокому изображению внутреннего мира героев. Открывается повесть описанием подмосковного пейзажа с Симоновым монастырём в центре [51. С. 591]. Этот пейзаж в большей степени лишь настраивает на восприятие повести, в чём и признаётся повествователь: “Чаще привлекает меня к стенам Симонова монастыря воспоминание о плачевной судьбе Лизы, бедной Лизы” – и тут же характерное для сентиментализма признание “чувствительного” сердца: “Ах! я люблю те предметы, которые трогают моё сердце и заставляют меня проливать слёзы нежной скорби!” [51. С. 592]. Встречу Лизы и Эраста предваряет короткое описание весны. Зародившееся чувство сопровождает соответствующий светлый пейзаж [6. C. 596]. Берег реки, березовая роща, тень “столетних дубов… осеняющих глубокий, чистый пруд”, тихая луна – все эти детали пейзажа оттеняют “чистые и непорочные… объятия” влюбленных героев [51. С. 599]. Меняется характер отношений героев – меняется и пейзаж. Не случайно падение Лизы произошло именно вечером: “мрак вечера питал желания” [51. С. 600], “ни одной звездочки не сияло на небе”, “никакой луч не мог осветить заблуждения” [51. С. 600]. А после падения – “блеснула молния, и грянул гром” [51. С. 600]. Грозовой пейзаж символизирует катастрофу. “Грозно шумела буря: дождь лился из черных облаков – казалось, что натура сетовала о потерянной Лизиной невинности” [51. С. 601]. Отъезд Эраста на войну сопровождается “утренней зарей, как алое море, развивающейся по восточному небу”, “вся натура пребывала в молчании” [51. С. 603]. Два месяца разлуки тяжелы для Лизы, – и природа в унынии, нет ни одного светлого пейзажа в этой части повести. Разрыв, объяснение и – Лиза оказалась “на берегу глубокого пруда, под тению древних дубов”, гибель и последнее пристанище Лизы сопровождается печальной пейзажной картинкой: “…её погребли близ пруда, под мрачным дубом…”