Kitobni o'qish: «Бродячая плоть»
Это смешно, забавно, просто глупо и наивно. Тосе ну никак нельзя было привыкать к детским сказкам и, тем более, начинать верить им. Тоська вообще фантазии всегда старалась обходить стороной. Нужно ли, когда вокруг такой красивый и цветной мир, в рамках которого всегда есть все необходимое для счастья, искать какие-то там несбыточные чудеса? Зачем, абсурд ведь с любой точки зрения? Век здравого реализма как-никак. И Тоська предпочитала этого самого реализма и придерживаться, чтобы не зазеваться и досаду какую не прозевать. Лучше ведь сделать и посмотреть, что выйдет, чем не сделать вовсе, но жалеть потом бесконечно долго и горько, не так ли? В рамках разумного, конечно же.
– Тося! – раздался высокий крик вперемешку со смехом. – То!-ся! – еще несколько голосов подхватили развеселый клич, поднимающийся до пятого этажа и открытого окна, в котором белыми волнами колупались тюлевые бабушкины шторы, так легко от самого асфальта. – Ан!-то!-ни!-на!
Тоська подбежала к окну и высунулась бесстрашно за деревянную раму, помахав девчонкам, уже ждущим ее во дворе. Она не любила свое полное имя. Было в нем что-то нехорошее, особенно после крушения прогулочного лайнера. «Антонина Андреевна, по решению опеки Вы отправляетесь к своей бабушке…» – или как там было? Вспоминать не хотелось. Нет, жуть. Та беззаботная Антонина все равно осталась где-то в своем беспечном прошлом, вечно любимая, вечно счастливая. И Вадим остался. И… родители… Тоська потрясла головой, отгоняя непрошеные мысли. Хватит. Хватит этого всего. Здравый реализм. Ушедшего не воротишь. Антонины больше нет. Есть только настоящая, живая Тоська, которая может вылезти на крышу пятиэтажки из своего окна и сжать зубами холодное эскимо в темном шоколаде с апельсиновой цедрой, глядя на уютный огненный закат, окутавший весь двор. И бабушка еще есть. Бабушка Люся, которую все соседки называют смешным «Люсинда». Тосе всегда казалось, что это имя какое-то кошачье. Но бабушка уже привыкла, наверное, и потом, зачем бы опять ссориться с ней? В конце концов, баб-Люся первая и поначалу единственная отозвалась, когда узнала, что внучка ее брата внезапно осиротела. Могло быть и хуже. В целом, бабушка Люся была обыкновенной, такой, как и все бабушки: иногда ворчала, вязала по старой толстой книге, от которой пахло клеем и залежалым картоном, хорошо и вкусно готовила и дремала в кресле, когда ее остроугольные очки с тонкой оправой сползали на кончик носа. Тося нахмурилась. Она изо всех сил старалась быть благодарной судьбе за то, что смогла продолжить спокойное безбедное существование, но все же не могла до конца смириться с тем, что ближе всех оказалась именно бабушка Люся. В жизни Тоськи Оленёвой было еще полным-полно всякой родни, но она опоздала вся всего на пару часов. И к моменту, когда на баб-Люсин телефон посыпались звонки, все бумаги об опекунстве уже были оформлены. Это просто несправедливо. Тося надеялась втайне, что на клич отзовется Марьям – бывшая папина жена, у которой теперь новая семья, но которая Тоську любила и баловала, да и вообще оставалась подругой семейства Оленёвых. Или хотя бы бабушка Влада, которая на самом деле будто бы и не бабушка вовсе – моложавая, шустрая. Строгая, конечно, но справедливая и добрая. И она была из самой столицы. Вот, что важно. Плюс работала в сфере ай-ти – Тося о таком опекунстве только мечтать могла. Ах, как бы это было прекрасно – жить в столице, где столько возможностей даже в той же самой учебе! Но нет, судьба была коварнее: первой трубку взяла баб-Люся. И Тоська застряла в области, в мире фарфоровых котят и слоников, китайских ваз с тонкими иероглифами, милых тарелочек в сервантах и палисадников с морковкой под окнами пятиэтажек. Двадцать первый век, баб-Люсь! Двадцать первый! Одной ногой уже двадцать, считай, второй!
– Оленё-ё-ё-ё-ва! – закричало в окне, и Тося оторвалась от своих мыслей, круто разворачиваясь и бросаясь от окна в комнату быстрее-быстрее собираться.
– Иду-у-у!
– Тос-сенька, ч-што там за ш-шум? – это уже проснулась полушепелявая бабушка Люся. – Падруш-шки приш-сли?
Вот была бы это бабушка Влада, Тося бы уже давно проснулась по будильнику на новых смарт-часах. Или даже от мелодичного сигнала от умной колонки. Ишакова подарила бы ей: Тоська знает – бабушка их программирует в своей этой сказочной… то есть, волшебной… Нет. Просто в своей лаборатории (здравый реализм просыпается позже Тоси!).
– Девчонки пришли, – не слишком воодушевленно отозвалась Оленёва из своей комнаты. Похоже, звериные фамилии – это у них семейное. В крови. Владислава Степановна Ишакова. Людмила Михайловна Кошкина. Антонина Андреевна Оленёва. Ну просто курам на смех, чес-слово.
Бабушка зашуршала в соседней комнате, по привычке перебирая то, что под руку попадется. Зачем бы ей всегда начинать с этого день в тихие семь утра, Тоська представления не имела, но и спорить не собиралась. Одно дело просыпаться от шума выходные, когда положено валяться в кровати как минимум до девяти, и совсем другое – в те же семь уходить уже из дома в компании замечательных подруг. Там уж какая разница, если все равно надо вставать? Пусть, пока Тоськи нет, «Люсинда» шуршит и брюзжит, сколько угодно. Какое, в конце концов, ей будет дело, если вместо ворчания больше беспокоить будет адаптация в новом коллективе? Как к ней отнесутся одноклассники? Будут ли учителя воспринимать ее, как новенькую, или бросят сразу эту дурацкую «фишку» и начнут общаться нормально? Тося потратила много времени на подготовку, проблем в подхвате изучаемой темы не возникнет так и так. Пусть думают, чего хотят, но Оленёва в дураках не останется. Вот если бы она действительно была тут новичком, то другое дело. А Тося тут уже давно. И каждое лето приезжала к бабушке Люсе, уже перезнакомилась со всеми, все тут обошла и облазила, все места силы знает. Нет, она обязательно должна сойти за свою. Просто обязана. Особенно перед… Впрочем, это позже.
