Kitobni o'qish: «Я останусь с тобой навсегда»

От автора

Я писала стихи и дарила их на память людям. И в родной Воронежской области, и в прекрасном городе Батуми, где я прожила пятнадцать лет, и в приморском Новороссийске (здесь прошла большая часть моей жизни, здесь живу я и сейчас). Всюду у меня находились друзья, единомышленники, которые не жалели для меня ни света, ни тепла, ни душевного расположения. И я старалась не забывать золотое правило нравственности: «Относись к другим так, как хочешь, чтобы относились к тебе!»

В сборнике, который держите в руках вы, мои снисходительные читатели, есть стихи на самые разные темы, написанные в разные периоды жизни. Есть среди них грустные, есть смешные, есть тексты песен, есть произведения для детей. Мне хотелось бы, чтобы этот сборник читали и понимали все поколения.

Мои стихи для всех. Они написаны с любовью. Что получилось — судить читателям.

Спасибо вам за подаренную мне минуту.

Нина Павлова

Без рубрики

Я милая… я нежная

 
Я милая… я нежная…
Я слабая… я женщина…
 

* * *

 
Я слабая женщина… да я такая.
Не сделали грубой меня времена.
Я также нежна…
И меня не пугает,
что в тёмные пряди вплелась седина.
 
 
Живу ошибаясь.
И в храме бывая,
в познанье молитв не служу образцом.
Сама не умея, подругам внушаю
встречать неудачи с весёлым лицом.
 
 
Окро^′ме России… нет мест мне дороже.
И всё же… хотя о любви ей пою,
со мною в разведку, не дай тебе боже,
я, спутав пароли, все явки спалю.
 
 
В миру безгреховной себя не считаю.
К судам-пересудам и сплетням глуха.
В обыденной жизни жестокость встречая,
ищу по ночам утешенье в стихах.
 
 
Где я родилась… из родных только ветер.
Хотя вслед я нынче машу кораблям,
во сне часто снится заросшая речка
и мама… гораздо моложе меня.
 

Нефритовые чётки

 
Хотя…
июльский жар ещё неистов,
и август обещает быть палимым —
уже шарлах лёг на прожилки листьев,
изгиб удобный ищет паутина.
Блаженство рассыпает вечер летний…
Окутан дом прохладою желанной,
свет сумерек ложится на предметы,
вползает в окна нежный дух лаванды.
Мне нравится, покоем наслаждаясь,
с закрытыми глазами безотчётно
перебирать, огранку бус лаская,
нефритовые бабушкины чётки…
И думать о поре осенней близкой,
о том, что до сих пор вы не забыты,
о лилиях, виньеткою увитых,
на ваших поздравительных открытках.
 

Она исчезла на рассвете

 
За кромку неба в час закатный
скатилось солнце, жар отдав.
Над морем,
веющим прохладой,
повисла яркая звезда.
 
 
Казалось, мантией роскошной
она касается воды,
её лучи,
с заметной дрожью,
скользили по волнам седым.
Она исчезла на рассвете,
сокрыла синь бесцветный шлейф…
лишь только Господу известно,
чего в ту ночь желалось ей.
 
 
Быть может свет её жемчужный
хотел фурор произвести,
а может, на земле живущих
пытался в чём-то упредить.
 

Бабочка и фонарь

 
Холодным вечером безлунным,
в канун прощанья с сентябрём,
кружилась бабочка бесшумно
под одиноким фонарём.
 
 
Язык оранжевый косился,
манил её к себе теплом,
и та беспечно опустилась
на раскалённое стекло.
 
 
Накал не выдержали крылья.
Их цвет темнее пепла стал.
Вдохнув дрожащий воздух пыльный,
она упала на асфальт.
 
 
Жизнь в тельце хрупком угасала…
Стремительно, не чуя гарь,
к огню другая жертва мчалась,
мигал зазывно ей фонарь.
 
 
Опасный танец исполняя,
она рвалась в «закрытый дом».
Смеялось судорожно пламя
над неразумным мотыльком.
 

Я тебя не предам

 
Утро.
Сырость неприятная
пробирает до костей.
Волны шлейфами измятыми
обнимаются, взлетев.
 
 
Мрачен свет небес обугленных.
В волглом сквере ни души.
Под скамьёй, свернувшись бубликом,
псина мокрая лежит.
 
 
— Кто тебя обидел, девочка?
Пропиталась кровью шерсть.
Не смотри так зло, не вредничай,
на меня клыки не щерь.
 
 
Нет вокруг сейчас опасности.
Слушай, что я предложу:
«Хочешь, в домике с террасою
постоянно пропишу.»
 
 
Поделюсь с тобой жилплощадью,
есть в комоде лишний плед;
по дороге купим овощи,
фарш говяжий для котлет.
 
 
Встречу радостную празднуя,
мы устроим тарарам…
«Дружбу нашу —
знай, ушастая,
никогда я не предам.»
 

Не спешите за мной, вороные

 
Время, душу не мучай уныньем,
чёрный бархат судьба не готовь…
Не спешите за мной, вороные,
под мелодию стёртых подков.
 
 
Я тебе посоветую, «ванька»:
«Не дежурь у калитки моей,
не потворствуй желаньям «хозяйки»,
отпусти на свободу коней.
 
 
До поры…
ржаньем их монотонным
в жизнь мою не вселяй непокой,
пусть пока что под синью бездонной
станет другом им ветер степной.
 
 
Мне прости, Боже, мысли смурные,
час наступит, я встречусь с тобой,
тёмным силам досрочно…
прошу я:
«Не позволь оборвать путь земной».
 

Второй вариант

 
Не спешите за мной, вороные,
ты, возница, забудь обо мне…
у меня нынче планы иные,
отпусти на свободу коней.
 
 
Ждут их спелые сочные травы,
отпусти…
не волнуйся за них,
хлыст в реке утопи утром ранним
и свободный в корчму загляни.
 
 
Там медовая брага в кувшинах,
выпьешь кружку и сердцу легко,
там не меряют время аршином
и хозяюшка кровь с молоком.
 
 
Там цыганка в мареновом платье
вечерами поёт «Ручеёк»
и тому, кто ей больше заплатит,
ожерелье своё отдаёт.
 
 
Что огонь…
её пляска шальная.
«Здесь остаться хочу насовсем»
— на дубовом столе засыпая,
скажешь ты, чтобы слышали все.
 
 
Вы гуляйте пока, вороные,
утонула свистящая плеть.
Не спешите за мной, вороные,
дел полно у меня на земле.
 

Тебе мои строчки

 
Крещённой войною и жизнью не райской,
тебе… скромный стих мой в обложке весны,
любимой, единственной, самой прекрасной,
пропахшей ветрами и полем ржаным.
Из дикой разрухи страну поднимая,
в час ранний, оставив нас дома троих,
ты, годы лихие в душе проклиная,
в колхозе работала за трудодни.
Ах, как ты умела шутить и смеяться!
Как ласковый взгляд твой умел укорять…
Как были нежны в мелких трещинках пальцы,
будившие утром морозным меня.
Не помню своих дней рождения шумных
их не было…
Радостью светлой во мне
для книг и тетрадей холщовая сумка
и школьная форма из юбки твоей.
Крещённой войною и жизнью не райской,
тебе… скромный стих мой в обложке весны…
Любимой, единственной, самой прекрасной,
пропахшей ветрами и полем ржаным.
 

Беглец

 
Пустой причал…
Даль под завесой серой.
Бессрамно в ссорах изводясь на крик,
надеясь корм найти в камнях замшелых,
вдоль берега блуждают семьи птиц.
 
 
В жемчужных комьях
синь дрожит заметно…
Небеспричинно зыблется вода:
её пролётом сжал в объятьях ветер
и упорхнул, опомниться не дав.
 
 
В бескрайности вуалево-туманной
исчез,
себя заставив ревновать.
Что было то…
любовь…? Иль жест обманный?
Суть, окромя его, другим не знать.
 
 
Возможно,
вьётся он сейчас над полем,
а может степь пытается будить…
Не укротить его характер вольный,
его не приковать, не приручить.
 
 
Да и зачем?
Вернувшись, он как прежде:
продрогший, неприкаянный в пути,
прильнёт к волнам со страстью сумасшедшей,
и снова море беглеца простит.
 

Одинокий дом

 
Во степи, средь трав белёсых,
невысокий, с виду прост,
он стоит, обшитый тёсом,
будто бы в пригорок врос.
 
 
Без замков и без заборов…
Всяк, в него вошедший — гость.
По жилплощади просторной
невозбранно бродит пёс.
 
 
Вплёл ковыль в себя ромашки
и разлёгся под окном.
Душно. Створки нараспашку.
День, а в горнице темно.
 
 
Сжатым в складки шторам тесно,
женский взгляд направлен вдаль;
он без радостного блеска,
в нём тревога и печаль.
 
 
Пахнет нежно белый донник,
клевер тянется к земле,
небо рвут раскаты грома,
первых капель виден след.
 
 
Дождь… И вдруг в глазах зелёных
засиял счастливый свет —
по тропинке узкой к дому
приближался человек.
 

Скромное желание

 
Дождём декабрьский день умыт,
фрамуги запотели…
а мне так хочется зимы
с морозом и метелью.
 
 
Чтоб не ручей, поющий вслух,
сбегал по водостоку,
а сказочно-волшебный пух
шуршал, касаясь окон.
 
 
Чтоб вечером к стеклу прильнув,
хотя бы ненадо^′лго,
увидеть кипенную мглу
и замереть в восторге.
 
 
А утром,
вместе с солнцем встав,
заметить, тюль раздвинув,
что на деревьях и кустах,
алмазов ярче иней.
 
 
Хочу,
чтоб пахло Рождество,
как в детстве леденцами,
чтоб чудом колокольный звон,
чтоб лошади и сани.
 

Дачное

 
«Мя^′у», «Мя^′у»
здесь с раннего часу поётся,
в незакрытой калитке замок дребезжит,
нет зеркал \окромя небольшого колодца\
и в старинной обрамке без стрелок часы.
На полу в беспорядке журнальные пачки,
сверхизысканной мебели в комнатах нет,
ни паласов, ни штор, занавеской прозрачной
можжевеловый воздух в открытом окне.
 
 
Над горами,
волнистый туман разрывая,
ночь по склонам неспешно спускается вниз…
Несмотря на дневную жару
вечерами —
здесь прохладно и царствует нежная тишь.
 
 
Слух романсом и блюзом ласкает гитара.
Стол бесскатертный …
месяц над ним вместо люстр.
А «Медведицы» тянут ковши к самовару,
видно запах лимонной мелиссы им люб.
 
 
Перевитый ажурно цветастостью разной,
тонет сад мой в волшебной живой красоте.
Для меня
здесь…
под сенью божественных красок —
воскресеньем святым
каждый прожитый день.
 

Звени… гитарная струна

 
Грустно тишь вдыхая долгую,
с бантом
волн морских синей,
прислонясь к обоям шёлковым,
ты молчала много дней.
 
 
Вспомни дружбу неразлучную,
бережно ко мне прильни,
звон разлей
и в дни не лучшие
стань спасением моим.
 
 
Из души, любовью раненой,
лёд дыханьем растопив,
без рыданий и стенания
боль на волю отпусти.
 
 
Переливами искусными
к нервам нежно прикоснись,
по озябшей коже чувственно
переборами пройдись.
 
 
Охмеляй до слёз звучанием,
незаметно трепеща…
сердцу,
звоном струн натянутых,
горы счастья обещай.
 

Мне некуда спешить

 
Конечно грацией уже я не богиня
и красота… увы… уже не та…
но несмотря на полновесные причины
претензий не имею я к годам.
 
 
Меняет время всё. Я тоже изменяюсь:
седая прядь меня не тяготит…
от стрессов безрассудных сердце отдыхает
и в мыслях…
я безгрешная почти.
 
 
Кортеж из поцелуев первых и не первых
не доставляет треволнений мне,
в архиве стопкой пожелтевшие конверты,
отпущен чёлн несбывшихся надежд.
 
 
Мне некуда спешить… дым осени мне сладок;
лебяжьим стадом облака плывут…
окидываю высь я безмятежным взглядом
и радуюсь тому… что я живу.
 

ОТЕЦ

 
Давно живу, но до сих пор я перед хамами робею,
роняет внучка мне в укор: «Ты защищаться не умеешь.
Пожёстче надо быть в словах. Послать не бойся — это модно».
Возможно, что она права… кто нынче ценит благородность…
 

* * *

 
Я помню крёстный мне привёз из отпуска
в подарок мячик,
а через час… в резину гвоздь воткнул, смеясь, соседский
мальчик.
Комок обиды проглотив, прокол я пальцем придавила,
пыталась жизнь мячу спасти, но ничего не получилось.
 
 
В минуты горькие казалось, что с ним мы вместе умираем.
Обняв его, я допоздна скрывалась ото всех в сарае.
Сидела пальчики сцепив, бегущих слёз не вытирала,
клялась \под всхлипы\ отомстить; мне так подарок было
жалко.
 
 
В беседе мысленной с собой я ненавидела мальчишку…
Месть затаив, пришла домой с лицом чумазым
и поникшим.
Отец, чинивший сапоги, увидя взгляд зазлобы полный,
на лавку рядом посадил, пригладив спутанную чёлку,
 
 
сказал: «Обидчика прости. Сложнее в жизни
ждут сюжеты,
но даже зла сполна вкусив, останься, дочка, ЧЕЛОВЕКОМ».
 

Ах… как же вы раньше мне нравились

 
Ну… экий вы, право, стеснительный. Входите. Не стойте в двери.
Закончен сезон отопительный, позвольте, её затворить.
Ещё… сырость в комнату просится. Прощается плачем весна.
Вы трость опустите в зонтовницу, зачем вам в квартире она.
 
 
Тирольку повесьте… где хочется — запретов на гвоздики нет.
Спасибо большое за розочку, за милый смешной комплимент.
Не в кухню… уже мы не школьники… В гостиную… солнечней
там.
Идите… к журнальному столику, туда самовар я подам
 
 
Не бойтесь за скатерть… вы можете тарелку придвинуть к себе.
Берите… берите… творожники, конфеты, печенье, щербет.
Чего же вы паритесь в курточке? Хоть стиль вам спортивный
идёт,
не спрятать за змейкою тучности, расслабьтесь… снимите её.
 
 
И… что вы смущаетесь, полноте, уже не семнадцать нам лет.
Я тоже… как видите, полная… устала от частых диет.
Вдыхаю чай, пахнущий травами. Ваш взгляд не волнует меня.
Ах, как же вы раньше мне нравились!
За что?
… не могу я понять.
 

Кассандре

 
Третий месяц уже
я как будто с планеты другой…
не обижусь /ей богу/ кто пальцем крутнёт у виска,
я спокойно жила, образцово мой выглядел дом,
а теперь… а теперь ни его, ни меня не узнать.
 
 
То ли это беда, то ли нет… Нынче в сердце моём тарарам,
чтоб в квартире день каждый порядок блюсти,
я, бывало, юлой заведённой вертелась с утра,
чтоб не всё по местам, я и мысль не могла допустить.
 
 
Дни теперь кувырком, поломался размеренный ритм,
сострадание к ней изменило меня донельзя:
нынче /даже в жару/ я страшусь настежь окна открыть,
отлучаясь на час, на минуту боюсь опоздать.
 
 
Млею я, уловив виновато-прищуренный взгляд,
любопытной Касюне осколки не ставлю в укор,
не скрываю улыбки, ответно ей глядя в глаза…
мне ни капли не жаль эксклюзивный баварский фарфор.
 
 
Тишь звеня расползлась по углам. Ночь похожа на день,
не скупясь освещает луна небезгрешную твердь;
прижимая пушистый комочек поближе к себе,
я шепчу: «Спи спокойно, «мой нежный, мой ласковый зверь».
 

Кассандре в день рождения

 
Заметнее стала в движениях томность,
цвет глаз стал ещё золотей,
сегодня Кассандра уже не котёнок
в лукошке мала ей постель.
 
 
Не скачет она от тарелки к тарелке,
что светская барышня ест,
бесхитростно щурясь, Кассандра-кокетка
вниманием жалует всех.
 
 
В края занавески когтями вцепившись,
трубою хвост пышный подняв,
в оконные стёкла уставясь, бесслышно
кивает она воробьям.
 
 
Шалунья в вазонах цветы не жалеет,
жуёт лепестки свежих роз.
Хотя у Касюни характер добрейший,
не терпит она пылесос.
 
 
Мурлычет во сне беззаботное чудо,
лучащийся ангел земной,
проснувшись на зорьке хозяев не будит,
не надоедает собой.
 
 
Душа не вмещает блаженную радость,
растроганно сердце щемит,
когда это чудо уляжется рядом
и носом коснётся щеки.
 

Полынушка-полынь

Сюжет взят из старинных преданий.

 
Во степи, в саманной мазанке бедная жила семья,
и была их дочь Полынушка краше всех во тех краях.
 
 
Ей, трудившейся до полночи, не был в тягость быт простой,
да нежданно в день безоблачный в дом Ковыл прислал сватов.
 
 
Но не смог их бархат с золотом сердце девичье купить,
недовольным и рассерженным им пришлось ни с чем уйти.
 
 
Байский сын стал хуже коршуна, возыграла злоба в нём,
он, смеясь, сказал товарищам: «Обесчестил я её».
 
 
Не спала всю ночь Полынушка; в дверь прошла она во тьме.
И зарёю без прощания в степь умчалась на коне.
 
 
Там, рыдая, Бога девушка лишь просила об одном:
«Пусть не тронет бай родителей, не сожжёт любимый дом».
 
 
По земле, где слёзы капали, под надрывные слова
вырастала серебристая горько-горькая трава.
 
 
Во семье свою любимицу ждали до последних дней,
не вернулась к ним Полынушка, стала дочерью степей.
 

Лизка

 
Спокойно, Лизонька, не надо торопиться…
Когда же ты успела кость зарыть?
Ешь… ешь…
до слёз смущаясь, не сжимай ресницы,
мой взгляд к твоим больным глазам привык.
 
 
Довольно быстро мы друг друга приручили…
красавица, отрадушка моя,
где ты сейчас, хозяев бывших не кручинит,
предавшие тебя спокойно спят.
 
 
Какая умница! Тарелка, что светило,
сияет…
жир не надо отмывать.
Лизок, а талия твоя чуть округлилась…
Да ты никак,
подружка, ждёшь щенят?
 
 
Эх… Лизка, Лизка,
как все бабы, счастье ищешь.
Сбежал к другой твой ухажёр, поди.
На землю не ложись, не тёплы ночи нынче,
моей кровати хватит на двоих.
 
 
Лизунь, прошу тебя скромнее развлекайся,
в лицо-то с поцелуями не лезь,
давай-ка я тебя с шампунем искупаю
и причешу свалявшуюся шерсть.
 

Истинная радость

 
Как никогда, хорош сегодня вечер…
Опустошён бокал с вишнёвым морсом;
в квартире тишь… И кажется навечно
тетрадь прилипла к скатерти вискозной.
 
 
Года и дни плывут передо мною:
то сладостью томя, то больно раня…
Я, в прошлом основательно не роюсь,
упрёками не обижаю память.
 
 
Не требую событий давних точность,
не мучаю излишним самомненьем.
Жаль многое, о чём сказала б в строчках,
без ведома дотла истёрло время.
 
 
Я не скачу по белым клеткам лихо…
Мне догонять соперника не надо;
строку украсив не избитой рифмой,
я ощущаю истинную радость.