Kitobni o'qish: «Русская душа, русская мысль, русская боль»

Статья первая. «Сверхвременная» и "сверхнациональная" Соборность.

Часть первая. Покаяние и Святость, побеждающая грех.

Всех, которых пришёл искупить

Ты своею Пречистою Кровью,

Бескорыстной, глубокой любовью

Научи меня, Боже, любить.

(К.Р.)

Глава первая «Путь Милосердия».

Вера и любовь – основа жизни! Вселенная – значит, все люди, населяющие нашу грешную землю. А выразил их «вселенскую тоску» о духовности, о праведности, конечно же, русский религиозный мыслитель, в год 900-летия Крещения Руси поведавший Западному Миру о русской идее, неотделимой от Образа Божественной Троицы, нашем единстве с «вселенским семейством Христа». Владимир Сергеевич Соловьёв и Николай Семёнович Лесков – московский профессор и обедневший дворянин из глубинки, да и разница в возрасте – целое поколение. Что же объединяет их?! Конечно, Русская Идея! И потому выбор эпиграфа отнюдь не случаен. Н.С.Лесков – один из тех, кто, по его же словам, хорошо знал русский народ – и, конечно, многие его персонажи воплощают то, о чём говорил тогда во Франции В.С.Соловьёв. (Да и стихи Великого Князя К.К.Романова воплощают и глубоко русскую, и общехристианскую идею одновременно).

Только тема статьи гораздо шире и глубже, чем просто сопоставления творчества великих русских писателей. Это – лишь один из великого множества примеров русского соборного мышления. (И подобные примеры нам ещё встретятся – но несколько позже.).

А сейчас внимательно прочитаем эти строки: «Слабость велика, сила ничтожна. Когда человек родится, он слаб и гибок; когда он умирает, он крепок и чёрств. Когда дерево произрастает, оно гибко и нежно, и когда оно сухо и жёстко оно умирает. Чёрствость и сила – спутники смерти. Гибкость и слабость выражают свежесть бытия. Поэтому, что отвердело, то не победит».

Изрёкший эту мысль вообще не имеет отношения к Христианству.

Это – великий китайский философ, живший на рубеже шестого и пятого веков до Рождества Христова, – Лао-Дзы. А приведены его слова здесь потому, что в качестве эпиграфа предваряют они одно из лучших истинно христианских произведений Николая Семёновича Лескова – певца Святой Руси, «очарованного странника». Речь идёт о «Скоморохе Памфалоне» – и к этому удивительному во всех смыслах произведению мы очень скоро обратимся – и неоднократно.

А сейчас давайте ещё раз внимательно вчитаемся в слова, выбранные Н.С.Лесковым в качестве эпиграфа. Итак, русского православного писателя и великого китайца разделяют более двадцати веков – и религиозные различия их весьма значительны! Тогда почему же делает такой выбор Н.С.Лесков?! Потому, наверное, что всё изречённое Лао-Дзы не утратило своей значимости для благочестивых людей разных времён и религий – и не утратит никогда. В таком случае вслед за нашими русскими философами эти мысли можно назвать «сверхрелигиозными»..

Итак, эпиграф этот – один из самых ярких примеров отражённого в названии, – того, что соединяет и времена, и людей разных национальностей и разного вероисповедания – духовно-нравственные ценности! И «о духе веры и любви» «тосковала» «душа вселенной», а не только русского, православного человека, – хотя его душа, без сомнения, – больше всех. Оттого и стало «ядром» данного исследования творчество Н.С.Лескова – и, прежде всего, мучительный поиск Истины его героями.

Теперь же обратимся, наконец, к одному из самых удивительных произведений – «Скоморох Памфалон». «В царствование императора Феодосия Великого жил в Константинополе один знатный человек, "патрикий и епарх", по имени Ермий. Он был богат, благороден и знатен; имел прямой и честный характер; любил правду и ненавидел притворство, а это совсем не шло под стать тому времени, в котором он жил». Итак, от очень больших духовных проблем современной писателю России – от «Очарованного странника», «Соборян», «Запечатлённого ангела», «Мелочей архиерейской жизни» Н.С.Лесков «переходит» к векам начала Христианства. И не надо быть слишком проницательным, чтобы увидеть, что тот, кто «имеет прямой и честный характер; любит правду и ненавидит притворство», «не идёт под стать» и времени формального отношения к духовности без Патриарха, когда жил сам великий русский писатель. (См. сертифицированную статью смиренного автора «Россия, «Чающая движения воды»). Итак, автор обращается к раннехристианским легендам, которые русский народ передавал из поколения в поколение, потом записал – а после была напечатана книга «Пролог» – название, которой говорит само за себя. На основе этой книги Н.С.Лесков и создал «Скомороха Памфалона», «Прекрасную Азу», а также «Льва Старца Герасима», к которым мы обратимся позже. (Таких произведений, конечно, намного больше, но в данной статье мы будем обращаться именно к этим трём). Да и вообще глубинная связь, духовная преемственность Святой Руси – «Православного Царства», как назвал её упоминаемый выше В.С.Соловьёв, и первых веков Христианства – предмет особый.

Прежде всего – главная наша служба – Литургия создана шестнадцать веков назад!!! А сколько веков назад написана столь любимая и Православной Церковью, и русской литературой Псалтирь?! Вот и произведения Н.С.Лескова, герои которых «старше» самого писателя веков на пятнадцать – шестнадцать, – тоже воплощение этой великой связи и преемственности.

Кстати, думаю, прежде, чем продолжить углубляться в сюжет, следует обратить особое внимание на приведённые выше строки самого начала произведения. Итак, дело происходит в Константинополе. И цитата о «Православном Царстве» взята из статьи В.С.Соловьёва «Византизм и Россия». О Святой Руси наш русский мыслитель говорит как о преемнице Византии, в т.ч. цитируя хорошо известное многим изречение старца Псково-Печерской Обители Филофея: «Два Рима пали, Третий – Московское Царство стоит, а четвёртому не быти». И Русь стала называться Святой именно после падения некогда великой православной империи. Кроме того, и в данной статье, и в стихотворении «Панмонголизм» В.С.Соловьёв говорит о главной причине падения Византии – «языческую жизнь… прикрывала внешним обрядом традиций и священнодействий».

«В растленной Византии потух Божественный алтарь и отреклися от Мессии народ и князь, иерей и царь». Понятно, что осознавали всё это и живший на рубеже девятнадцатого и двадцатых веков В.С.Соловьёв, и скончавшийся всего не пять лет раньше его Н.С.Лесков, и живший во времена падения Византии Старец Филофей. Только дошедшая до нас легенда, лёгшая в основу одного из самых замечательных произведений Н.С.Лескова, появилась намного раньше – ведь в ней упоминается император четвёртого века Феодосий. Однако, почему-то при чтении «Скомороха Памфалона» создаётся полное впечатление, что автор уже знает о случившейся с Византией трагедии и её причинах. И невозможно не увидеть, как изображение Н.С.Лесковым явно повреждённых нравов людей слишком сильно напоминают то, о чём написал не раз упоминаемый В.С.Соловьёв. Так что же это – великое пророчество создателя легенды или отражение Н.С.Лесковым духовного опыта русского, православного человека в соединении с древней легендой?! Возможно, всё одновременно – и в любом случае это – один из очень ярких примеров великой соборности и духовного опыта христианского мира.

Итак, перед нами ещё один пример «сверхвременного». (Само это понятие выразил князь Е.Н.Трубецкой. Применённое самим философом к великим произведениям искусства, оно, как всё гениальное, выходит за рамки только изначального своего смысла).

А теперь, естественно, следует провести параллель между мыслями великого китайского мудреца и произведением русского, православного писателя Н.С.Лескова. Кстати, а имя Лао-Дзы означает «старый младенец» – и «старый», совершенно очевидно, употребляется в значении «мудрый» – а потому оно столь созвучно приведенным выше строкам эпиграфа к «Скомороху Памфалону».

Итак, сам Памфалон предстаёт перед читателем отнюдь не сразу. Сначала писатель рассказывает о безнравственности большинства жителей Константинополя, забывших Заповеди Божии – а потому так скверно относящихся друг к другу – и даже берущих живых людей за долги «в кабалу». Рассказывает и о благородном Ермии, которого именно за его благородство стали считать чуть ли не сумасшедшим. (Очень поучительный пример и для нас – людей двадцать первого века). И вот, отказавшись от власти и раздав всё богатство своё, уходит Ермий от этого мира и становится отшельником – столпником, проводящим все дни в молитве – он «всё молчал, вперяя ум в молитву или читая на память три миллиона стихов Оригена и двести пятьдесят тысяч стихов Григория, Пиерия и Стефана». И живущие неподалёку поселяне стали считать его святым – «больные приходили, становились в тени его, которую солнце бросало от столпа на землю, и отходили, находя, что чувствуют облегчение».

Но вот наступает момент, когда бесспорно положительный, праведный герой, ни разу не пожалевший о розданном богатстве, вдруг как будто «возгордился» собственной праведностью, решив, что не осталось «таковых, кои были бы достойны вечности». И тогда-то услышал он голос с неба, повелевающий ему идти в Дамаск и найти там Памфалона. Ермий только на третий раз понимает, что голос этот не бесовская прелесть, а повеление Божие, – и повеление это исполняет.

Так чем же заслужил скоморох – человек столь презираемого в обществе ремесла быть «достойным вечности»?! Ведь и Ермий, узнав, что проделал нелёгкий путь ради скомороха, крайне изумлён. Но именно скоморох окажется более достойным, чем тот, кого, как мы помним, почитают как святого! Достойнее тем, что единственный в городе пускает на ночлег незнакомца; а главное, – тем, что жертвует всеми полученными на спор деньгами, чтобы выкупить из кабалы Магду, которую когда-то любил. А ведь она его, по сути, презирала, будучи очень высокомерной; а когда случилась беда, прибежала за помощью, даже не думая, что может получить отказ. Для Памфалона эти деньги были единственной возможностью начать новую жизнь, но он, не раздумывая, жертвует собой – своим будущим. (В земной жизни, конечно).

И самое главное для христианского произведения, наверное, то, что считает себя Памфалон самым низшим, падшим, самым ничтожным из всех людей. «Я бочка, я дегтярная бочка, я негодная дрянь, которую ничем не исправишь» – говорит он Ермию. Только не считает так Ермий, не считает и сам писатель. Потому что иначе, не послал бы Создатель Наш к Памфалону возгордившегося праведника для вразумления.

Если же обратиться к выбранному Н.С.Лесковым эпиграфу, то «гибкость и слабость», «выражающие свежесть бытия», присущи, конечно, прежде всего, Памфалону. Но нельзя забывать и о юноше, который добровольно идёт в кабалу, и… гетерах, которые, восхищённые жертвенным подвигом этого юноши, отдают все свои драгоценности ради спасения из кабалы детей Магды – без их жертвы у Памфалона просто не хватило бы денег. А знатные, уважаемые и считающие себя добродетельными отказываются помочь попавшей в беду подруге. А одна даже приказала слугам избить и прогнать Памфалона, когда пришёл он просить помощи – не для себя – для Магды и её детей! Понятно, что все они, говоря словами «старого младенца», давно «отвердели» – т.е. духовно умерли. «Отвердело» и большинство жителей Дамаска, у которых само Имя Христа вызывает раздражение.

И ещё, говоря о «сверхвременном», нельзя не обратить внимание на то, что не остались равнодушными к чужой беде, кроме главного героя, именно гетеры – т.н. «падшие» женщины. Думаю, у большинства в памяти сразу же всплывает образ Сони Мармеладовой, которой писателем «поручено» донести главную мысль романа. Возможно, и некоторые героини купринской «Ямы», и даже героиня Мопассана, убившая вражеского офицера, и на которой женился восхищённый её подвигом патриот.

А ещё мы помним, что Н.С.Лесков донёс до нас мысли создателей древних легенд, «пропустив» их через своё сердце. Прошли они и через сердце тех простых людей, благодаря которым легенды из глубины веков дошли и до нас.

А теперь снова возвратимся к самому произведению и к праведнику Ермию, и душу, и сознание которого полностью перевернула встреча с Памфалоном. Тот, кто, как мы помним, однажды «возгордился» своей праведностью, понял самое главное «Вечность впусте не будет… Потому, что перейдут в неё путем милосердия много из тех, кого свет презирает и о которых и я, гордый отшельник, забыл, залюбовавшись собою».

«Кто берет – наполняет ладони, кто отдает – наполняет сердце» – ещё одно мудрое изречение великого китайского старца. Этих слов нет в эпиграфе – но разве не воплотились они в христианском «пути милосердия», которым «перейдут в вечность»?! Вопрос риторический.

И не вернётся больше Ермий на свой столп, а посвятит себя служению людям – он станет гонять коз и учить детей поселян. И, кажется: всё, что должно было свершиться, свершилось.

Но нет! Ермий уже не может не думать о Памфалоне. И то, что «происходит» финале произведения – это уже не земная, а полностью духовная реальность! Но до неё ещё предстоит добраться.

Глава вторая. Единство Божьего Мироздания.

А пока обратимся к другому произведению, созданному на основе Жития Святого – Преподобного Герасима Иорданского. Вообще, наверное, жития святых – тоже один из самых ярких примеров «сверхвременного» – потому что святые были во все времена – а значит, и жития о них всегда писались – прежде всего, конечно, с целью воспитывать человека. Они являют собою пример того, к чему должен стремиться христианин, живя на нашей грешной земле. А Житие Древнего Святого – ещё и пример «сверхнационального» и той духовной преемственности, о чём уже говорилось ранее.(Понятие «сверхнаци

ональное» принадлежит И.А.Ильину – и выразил его русский, православный мыслитель в своей лекции «Основы христианской культуры»).

Но произведение о Святом Старце всё-таки называется «Лев Старца Герасима». (Слово «произведение» часто повторяется потому, что созданное Н.С.Лесковым на основе книги «Пролог» не «вписывается» ни в один

из привычных жанров). Значит, писателя интересует, прежде всего, нераздельная связь человека с Божьем Мирозданием; грехопадение, приведшее к повреждению всего мира, и святость, способная восстановить

те отношения между Божьими тварями, которые были в Раю.

«Триста лет после Иисуса Христа жил на Востоке богатый человек, по имени Герасим. У него были свои дома, сады, более тысячи рабов и рабынь и очень много всяких драгоценностей. Герасим думал: "Мне ничто не страшно", –

но когда он один раз сильно заболел и едва не умер, тогда он начал размышлять иначе, потому что увидал, как жизнь человеческая коротка и что болезни нападают отовсюду, а от смерти не спасет никакое богатство, а потому не умнее ли будет заранее так распорядиться богатством, чтобы оно на старости лет не путало, а потом бы из-за него никто не ссорился». (Кстати, на самом деле Святой Герасим Иорданский жил приблизительно на век позже. Но ведь произведение названо легендой. А легенда, хоть и основана, конечно, на истинных событиях, всё же не может претендовать на историческую точность. Однако, всё, связанное со Святым Подвижником и живущими рядом с ним львом и осликом, описано в житии).

Итак, Герасим, как и вышеупомянутый Ермий, уходит от мира, от ставшего в какой-то момент искушением богатства. И духовный путь Святого был ничуть не легче – даже посетила его однажды мысль о смерти: "Ну, – думает раз в большой жар Герасим, – мне этой муки не снесть: вылезешь из моей меловой норки, надо сгореть под солнцем; а здесь без воды я должен умереть от жажды, а ни кувшина, ни тыквы, никакой другой посуды, чтобы носить воду, у меня нет. Что мне делать? Пойду, – думает Герасим, – в последний раз к ключу, напьюсь и умру там".

И тогда посылает Господь Герасиму спасение – ослабевшего ослика, которого ещё можно спасти. И вдруг жизнь отшельника приобретает смысл "Помучусь я еще с ним – окажу ему пользу" – решает для себя тот, кто ещё недавно хотел умереть от безысходности.

А потом встретит он и льва – и не тронет дикий зверь ни самого Герасима, ни его ослика. И вот «происходит Исаево чудо: лев лежит рядом с осликом» [Кн. пр. Исайи 11:6].

Потому что Герасим, как и Ермий, осознаёт своё несовершенство, своё заблуждение.

«Нет, я самый обыкновенный человек, и даже, признаюсь вам, что я еще очень глуп: я вот с зверями живу, а с людьми совсем жить не умел – все они на меня обиделись, и я ушел из города в пустыню», – говорит он тем, кто видел в нём «необыкновенного человека» – тоже, по сути, святого. То, что Герасим, как и Ермий, постигает великую мудрость, как должно относится друг к другу, к Мирозданию Божьему – «вместе жить надо не так, чтобы троим на одного смотреть, а надо всем работать, а то придет несогласие» – так произведение и создано для того, чтобы донести эту мысль до читателя. Однако, возвратимся и к названию творения Н.С.Лескова, и к теме статьи. Думаю, читая про Старца Герасима, невольно вспоминаешь и Преподобного Сергия Радонежского, и Преподобного Серафима Саровского – их общение с дикими зверями. Лев или медведь – какая в данном случае разница – ведь дело в том, что хищный зверь, которого, говоря языком того же Н.С.Лескова, «трепещут» молодые, сильные и здоровые, как кроткое домашнее животное, служит немощному старцу и разделяет с ним скудную трапезу. Потому что «сила» старца в Святости – и в первые века Христианства, и в Древней Руси, и в России синодального периода! И даже, наверное, можно снова вспомнить Лао-Дзы: «Слабость велика, сила ничтожна». Теперь же обратимся к мыслям Святого очень непростого в духовном смысле восемнадцатого века – Митрополита Платона (Лёвшина): «Чего не может сделать добродетель? Думаю, что дикие звери ныне стали свирепы от жестокости наших нравов, а любовь и добродетель могут эту свирепость переложить в кротость и покорности». Все одушевленные создания Божии ясно видели в первом человеке светлый образ Божий, и самые лютые звери, по выражению одного святого отца, ощущая дивное благоухание сего образа, смиренно склоняли свою голову перед Адамом. Человек повиновался Богу, и все земные твари повиновались человеку, почитая в нем образ Божий. Согрешил человек – помрачился в нем образ Божий, и неразумные твари не стали уже узнавать его. Не послушался человек заповеди Божьей, перестали ему повиноваться твари земные. Зловоние страстей заменило благоухание образа Божия, и сам человек уподобился скотам несмысленным. И вот грешный, бренный человек трепещет и страшится тех зверей, которые некогда были ему покорены под ноги его. Его непослушание Богу наказано непослушанием тварей земных ему самому! А святые Божии своею дивною жизнью, своим неуклонным послушанием заповедям Божиим, своим святым смирением, при содействии благодати Божией, восстановили в себе образ Божий, и он просиял в них с первобытною чистотою и светлостью. Ощутили его благоухание и неразумные твари, и лютые звери – грозные враги грешного человечества стали послушны им, как кроткие агнцы. Так власть, утраченная Адамом, возвращена его святым потомкам! Вот глубокий смысл этого удивительного для нас, грешных, послушания свирепых неразумных тварей святым Божиим, о чем так часто встречаются рассказы в житиях святых подвижников». Та же мысль звучит и из уст главного героя у Н.С.Лескова: «Бог Свою благость дал мне, чтобы в себе страх победить, – я зверя обласкал, а теперь он мне зла… и не делает… Поступайте со всеми добром да ласкою». По этой же «причине» не боится Старец Герасим и страшного разбойника Амру, «которого трепещут в городах и в пустыне», который «перебил много людей… отнял много богатств», и называет его «несчастным бедняком», потому что всем содеянным лишил себя душегуб благодати. А самый свирепый хищник в отличие от человека греха не имеет!

И вот уже в период Серебряного века создаётся тоже удивительное произведение «Медведь Святого Серафима», в котором медведь символизирует всю Россию. Её пытались и обмануть, и поработить – а ей хорошо и покойно только вместе со Святым Серафимом. И в финале автор – И.С.Лукаш говорит о «Серафимовой Руси». Это – и символ Святой Руси, и образ потерянного Рая!

Тогда, очевидно, что и для Н.С.Лескова важен не лев сам по себе, а воплощение мысли о том, что «любовь и добродетель могут…свирепость переложить в кротость и покорность». (См. приведённые выше мысли Святителя Платона).

А теперь снова о Святом Герасиме. Итак, в финале он отвергает даже пустяковый, на первый взгляд, подарок – шатёр, который, кажется, мог бы ему очень даже пригодиться: «Я не горд, но шатер слишком хорош и может возбуждать зависть, а я не сумею его разделить со всеми без обиды, и увижу опять неровность, и стану бояться. Тогда лев мой уйдет от меня, а ко мне придет другой жадный зверь и опять приведет с собой беспокойство, и зависть, и дележ, и упреки. Нет, не хочу я твоих прохладных шатров, я хочу жить без страха». Достигший Святости понимает, чего на самом деле надо бояться, а какой страх должно преодолеть!

А ещё хотелось бы обратить внимание и на то, что незадолго до финала говорит разбойнику Старец: «Он зверь, и потому отнимает». Итак, дважды звучит слово «зверь» – и, явно, с резко отрицательным смыслом. Конечно, в русской литературе слово это употребляется и просто в значении «животное» – например, в хорошо всем с детства известных строках:

Человек, и зверь, и пташка —

Все берутся за дела…

(Автор Модзалевский Л.Н.).

Однако, у Н.С.Лескова это, скорее всего, – то самое «число зверя» – образ антихриста, который радуется, пробуждая в людях низменные страсти и толкая человека в пропасть.

Вот и среди мыслей не раз упоминаемого Лао-Дзы есть такая: «Нет греха тяжелее страстей». От людских страстей-то и уходит в пустыню и Святой Герасим, да и, как мы помним, Ермий.

Но, приближаясь к финалу первой части, хочется вспомнить и ещё один образ «зверя» в творчестве Н.С.Лескова. «Зверь» – так называет писатель один из своих святочных рассказов, события которого происходят уже в России времён крепостного права. Кого же или, точнее, что же имеет в виду Н.С.Лесков – только ли медведя Сганареля? Судя по всему, животное – тоже некий символ, как и в упомянутых выше примерах.

Крепостной крестьянин не утратил способности любить и сострадать всякой твари Божией – и, не вдаваясь в подробности сюжета, остаётся сказать, что спасает он от неминуемой гибели медведя, которого должны были затравить собаками. По сути, происходит Рождественское чудо – чудо, свершившееся по молитве! Чудо – это великое милосердие героев рассказа, переживавших за обречённое на смерть животное – и прежде всего, – милосердие крепостного Ферапонта. «Ты любил зверя, как не всякий  умеет любить человека.  Ты меня этим тронул и превзошел меня  в великодушии. Объявляю  тебе от меня милость:  даю вольную и сто рублей на дорогу. Иди куда хочешь» – говорит духовно прозревший хозяин своему слуге. И стали называть Ферапонта "укротитель зверя". Судя по всему, писатель говорит всё-таки о победе над грехом злобы, гнева, жестокосердия. И Герасим победил, «укротил» «жадного зверя», «приводящего с собой беспокойство, и зависть, и дележ, и упреки». Любовь и в четвёртом, и в восемнадцатом веке! (Невольно вспоминается и один из… советских фильмов о Великой Победе. Да, никакой ошибки. По какой-то причине советским солдатам нужно перевезти в вагоне слона. А он не идёт, никого не слушается и рвёт канаты. Множество здоровых, сильных мужиков справиться не могут. Но вот подходит невысокий, трогательный       персонаж, которого в фильме играет Николай Трофимов, говорит слону несколько слов – и огромное животное идёт без всякого принуждения! О Боге в те времена не говорили – хотя в хороших фильмах никогда и богохульства не было. И разве не напоминает хоть чем-то этот незаметный герой, каких было тысячи, миллионы, тех, кто одной лишь любовью и одним лишь милосердием приручал диких зверей?! Разве и здесь не почувствовало это огромное животное чистоту сердца стоящего рядом с ним «маленького» человека?! Животных обмануть нельзя – ведь они не затуманены грехом!).

«Слава Тебе за кротость животных, служащих мне»! – поётся в одном из самых прекрасных, поэтических акафистов – «Слава Богу за всё», написанном уже в окаянные тридцатые годы двадцатого столетия Митрополитом Трифоном (Туркестановым). Как будто из глубины веков звучат эти проникающие в душу слова! Это – мысль всех произведений житийного жанра, повествующих о том, как личная Святость «восстанавливает» разрушенное грехопадением Адама и Евы. Звучит эта мысль и из уст Герасима в произведении Н.С.Лескова.

А, завершая разговор о Святом Герасиме и «с кротость служащих ему животных», остаётся ещё раз вспомнить, что это берущее за душу произведение было создано Н.С.Лесковым в год 900-летия Крещения Руси, когда Западный мир услышал от истинно русского профессора В.С.Соловьёва о Русской Идее. (См. выше). А рассказы о святых – один из самых ярких примеров русского, православного мышления!

Часть вторая. Высокая жертвенность и «несказанный свет».

«Лучшее пред Богом предстояние

В глубине высокого смирения»

(Иеромонах Роман).

Глава первая. Возводящая к Небу Любовь.

В том же 1888 году Н.С.Лесков на основе раннехристианских легенд создал ещё одно замечательное произведение – «Прекрасная Аза». И в качестве эпиграфа на этот раз избирает писатель слова из Библии, что, наверное, более естественно: «Любовь покрывает множество грехов». (I Петра IV, 8.).

«В первых веках христианства в Александрии египетской жила одна очень молодая и очень красивая девушка, египтянка, по имени Аза. За её красоту её называли "Прекрасною Азой". Она была круглая сирота. Родители её умерли, едва только она вышла из детства, и оставили ей большое богатство. Аза имела благоустроенный дом и обширный виноградный сад по скату к реке Нилу. Наследства, которое получила Аза, достаточно было бы, чтобы ей прожить целую жизнь в полном довольстве, но молодая египтянка была чрезвычайно добра и участлива ко всякому человеческому горю и ничего не жалела для того, чтобы помочь людям, которые находились в бедствии. Через это с нею произошёл следующий роковой случай».