Kitobni o'qish: «Поэзия Неба и русской души»

Часть первая. Великий поэт и бессмертная ода.

Творчество Гавриила Романовича Державина долгое время воспринималось как литературный памятник, как что-то застывшее, трудно воспринимаемое современным языком и мышлением. Вряд ли могло быть иначе в атмосфере всеобщего безбожия, когда с детства внушалась мысль о том, что первична материя, а не дух.

Но вот, наконец, освобождаясь от духовной слепоты, мы имеем возможность внимательно прочитать, проанализировать с духовной точки зрения то великое произведение, которое сам писатель считал главным, – поэму «Бог», по вполне понятным причинам, не изучавшуюся в советской школе.

Читатель постепенно погружается в это кажущееся неприступным произведение – и вместе с автором как будто возвращается к началу Дней Творения, пытаясь прикоснуться к Тайне Святой Троицы; задуматься о безначальности и бесконечности Вездесущего Творца.

О ты, пространством бесконечный,

Живый в движеньи вещества,

Теченьем времени превечный,

Без лиц, в трех лицах божества!

Дух всюду сущий и единый,

Кому нет места и причины,

Кого никто постичь не мог,

Кто все собою наполняет,

Объемлет, зиждет, сохраняет,

Кого мы называем: бог…» -

и вот тяжёлый, на первый взгляд, слог, множество архаизмов и устаревших окончаний перестают быть препятствием! Наоборот, они рождают чувства, которые испытывает нормальный человек при виде величественного собора, многоярусного иконостаса, при слушании духовного концерта или симфонии!

Не случайно «Бог» – признанный мировой шедевр, первое произведение, переведённое на многие европейские языки, и даже, на… японский! Значит, несмотря на языковой и где–то даже религиозный барьер, в ней было услышано главное – единоначалие мироздания, величие Творца:

Измерить океан глубокий,

Сочесть пески, лучи планет

Хотя и мог бы ум высокий, -

Тебе числа и меры нет!

Благотворное влияние церковнославянского языка, многократно звучащее в поэме, возвышает душу, пробуждает, как писал уже в 20 веке русский философ Евгений Николаевич Трубецкой, «…горение к небесам»; невольно заставляет задуматься о вечности. Именно поэтому возникает чувство благоговения, ощущение причастности к вечному мирозданию:

Не могут духи просвещенны,

От света твоего рожденны,

Исследовать судеб твоих:

Лишь мысль к тебе взнестись дерзает,

В твоем величьи исчезает,

Как в вечности прошедший миг.

Можно сказать, что мысли великого поэта, патриота, «державного мужа», как называли Г.Р.Державина современники, является истоком многих великих литературных произведений 19-го, и даже 20-го века, мыслей русских философов, что и будет рассмотрено в данной работе; потому что истинный патриотизм невозможен без религиозного чувства в высшем его проявлении.

По мнению известного исследователя русской литературы, профессора М.М.Дунаева, даже среди своих современников, своего окружения, Г.Р. Державин был явлением исключительным, потому что 18–ый век с духовной точки зрения, время очень непростое. Эта бесспорная исключительность проявляется буквально в каждой строке поэмы.

Вот возникает один из самых мучительных вопросов не только высокого искусства, но и человеческого бытия, над которым многие из окружения поэта перестали задумываться в погоне за сиюминутной славой и благополучием, – быстротечность человеческой жизни. Антиномия земного времени и вечности пронизывает всё произведение – и разрешиться может не иначе, как только в Самом Творце.

Хаоса бытность довременну

Из бездн ты вечности воззвал,

А вечность, прежде век рожденну,

В себе самом ты основал:

Себя собою составляя,

Собою из себя сияя,

Ты свет, откуда свет истек.

Создавый всe единым словом,

В твореньи простираясь новом,

Ты был, ты есть, ты будешь ввек!

Ты цепь существ в себе вмещаешь,

Ее содержишь и живишь;

Конец с началом сопрягаешь

И смертию живот даришь -

к этой мысли поэт возвращается неоднократно и в самой поэме, и в других произведениях, тем более, что в творчестве поэта множество стихотворных переложений псалмов. Теперь, как было сказано ранее, обратимся к творчеству других, более поздних писателей, и специально начнём с поэзии Серебряного века, чтобы подчеркнуть «сверхвременное» в русской литературе, несмотря даже на трагические потрясения 20–го века.

Перед нами мучительные рассуждения лирического героя К.Д.Бальмонта, обычно не проявлявшего такой силы религиозного чувства, как его великий предшественник. В стихотворении «Зачем?» звучит почти что ропот, которого, очевидно, не могло быть у самого Г.Р.Державина:

Зачем Ты даровал мне душу неземную

И приковал меня к земле?»

Или

«Велик Ты, Господи, но мир твой неприветен,

Как всё великое, он нем….

Но в финальном стихотворении цикла «Снежные цветы» мысли напрямую перекликаются с одой Г.Р.Державина:

Мне открылось, что времени нет,

Что недвижны узоры планет,

Что бессмертие к смерти ведёт.

Что за смертью бессмертие ждёт.

И, конечно, наиболее ярким примером единства мыслей двух очень разных поэтов является стихотворение без названия, заканчивающее замечательными словами:

Одна есть в мире красота –

Любви, печали, отреченья

И добровольного мученья

За нас распятого Христа.

А вот пример иного направления Серебряного века.

Большая вселенная в люльке

У маленькой вечности спит -

эти удивительные строки создал мучительным путём пришедший к Православию О.Э.Мандельштам – ведь и для его лирического героя на смену земным критериям бытия тоже приходит совсем иная реальность.

И в 30-е годы, многое выстрадав, О.Э.Мандельштам так обратился ко всем поколениям людей:

И под временным небом чистилища

Забываем мы часто о том,

Что счастливое небохранилище

Раздвижной и пожизненный дом.

Написанные в годы гонений безбожной власти, слова эти напоминают, что только вера в Вечную Жизнь помогает оставаться человеком в любых испытаниях. Именно вера, пусть даже не в столь трагической реальности, помогает и лирическому герою Г.Р.Державина, что станет очевидным далее.

Незадолго до смерти, тоже в страшные послереволюционные годы в книге с говорящим названием «Смысл жизни» князь Е.Н.Трубецкой написал: «…в величайших произведениях искусства…нам открывается сверхвременное созерцание временной последовательности…». Эти слова с полным правом можно отнести и к оде как произведению искусства, и к лирическому герою, а по сути, и к самому поэту, который прежде всего созерцает и размышляет, а потому и постигает, что Бог – «…свет, откуда свет истек…» и то, что Он «… был и есть, и будет ввек…», а потому «…смертию живот дарит…». Потому и нет здесь ни обречённой грусти, ни мучительных переживаний о том, что ждёт нас после земной жизни и для чего приходит человек в этот мир.

Хотя, конечно, эта почти безысходная грусть встречается в русской литературе у многих бесспорно великих православных поэтов, рождая прекрасные стихи и давая повод для размышления. Именно размышления, а не отчаяния. Примеры того – «Молчание» и «Фонтан» Ф.И.Тютчева, «Бескрылый дух…» В.С.Соловьёва, «Миг», «Минута», «Август», «Маки», «Закатный в поле звон» И.Ф.Анненского, «Во многом знании немалая печаль…» Н.А.Заболоцкого и др.

Лирический герой Ф.И.Тютчева в стих. «Молчание» призывает жить лишь «…в самом себе», потому что отчаялся, или же в конце пути «…упасть на землю осуждён…» в стих. «Фонтан».

Лирический герой В.С.Соловьёва в вышеуказанном произведении будет ждать …

…с мучительной тоской

Вновь отблеска нездешнего виденья,

Вновь отзвука гармонии святой.

Для лирического героя И.Ф.Анненского «Миг ушёл ещё живой, но ему уж не светиться…» в стих. «Миг»; или у него возникает мучительный риторический вопрос в стих. «Закатный в поле звон»:

Что нам сулит этот звон?

Или и мы там застынем,

Как жемчуга островов

Стынут по заводям синим?

Похожий вопрос задаёт, обращаясь к Создателю, и лирический герой Н.А.Заболоцкого:

…Зачем Ты создал мир, и милый, и кровавый,

И дал мне ум, чтоб я его постиг?

Этот список примеров можно продолжать, но возвращаемся к оде Г.Р.Державина. В отличие от рассмотренных выше мыслителей, его лирический герой не отчаивается, а пытается постичь Премудрость Творца или хотя бы прикоснуться к Ней. Совершается это, конечно, не без огромного духовного напряжения, иначе невозможно; но без «тоски мимолётности» И.Ф.Анненского или постоянного безответного крика «Зачем?» К.Д.Бальмонта. Премудрость Божия постигается прежде всего через вечную красоту сотворённого мира! (В отличие от языческого мышления, обожествлявшего саму природу.) В таком постижении и есть ответ на многие кажущиеся безответными вопросы:

Как искры сыплются, стремятся,

Так солнцы от тебя родятся;

Как в мразный, ясный день зимой

Пылинки инея сверкают,

Вратятся, зыблются, сияют,

Так звезды в безднах под тобой.

Нет в оде щемящего душу пейзажа, созданного, к примеру, А.А.Фетом. Ф.И.Тютчевым, А.К.Толстым и др. Но какой яркий, запоминающийся образ, показывающий Вездесущность Творца!

Спустя примерно два века известный духовный поэт и исполнитель своих песен – иеромонах Роман напишет:

В любой букашке и в любом листе,

В сиянье звёзд и на земле унылой,

Куда ни глянь, повсюду и везде

Таится оживляющая сила!

Эта «оживляющая сила» таится и в приведённых выше, и в других строках оды. А ещё задолго до создания Г.Р.Державиным его шедевра другой великий человек – М.В.Ломоносов сказал, что Господь создал две книги: Библию и наш земной мир. В Библии Он показал Свою Мудрость, а в сотворённом мире Своё Величие. О том нам вещает и каждая строка бессмертной оды. Для лирического героя Г.Р.Державина, как и для многих поэтов более позднего времени, образ природы – это ступень духовного восхождения, живая связь с Творцом, нерукотворный Храм Его, а не «мастерская», по словам известного обречённого персонажа! (Недаром и архитектура, и роспись любого православного храма отражают мир, каким его создал Творец).

И бесспорная истина эта в середине 19-ого века станет главной темой стихотворного письма А.К.Толстого К.С.Аксакову:

…В каждом шорохе растенья

И в каждом шелесте листа

Другое слышится мне пенье,

Видна иная красота.

Я в них иному гласу внемлю

И, мыслью сметною дыша,

Гляжу с любовию на землю,

Но выше просится душа.

К такому выводу лирический герой приходит, вдоволь налюбовавшись земными красотами и насладившись земными радостями. И у Г.Р.Державина «иная красота» и в «пылинках инея», и в «сыплющихся искрах», и в «горящих эфирах».

Позже – на рубеже 19 – 20 веков поэт и религиозный философ В.С. Соловьёв и вовсе не показывает красоту земного пейзажа, несмотря на название стихотворения «В Альпах»; но эта красота пробуждает «Мыслей без речи и чувств без названия радостно – мощный прибой». В произведении создан образ парящей над землёй души, окрылённой красотой земного пейзажа. Лирический герой хочет донести до читателя свои духовные переживания:

Синие горы кругом надвигаются,

Синее море вдали;

Крылья души над землёй поднимаются –

Но не покинуть земли!

И вот «…зыбкая насыпь надежд и желания», которую «смыло волной голубой», в финале превращается в «…берег надежды и берег желания…», который волна уже смыть не может. И вообще земная красота – это, по словам того же В.С. Соловьёва в статье «Красота в природе», «…преображение материи чрез воплощение в ней другого – сверхматериального начала», т.е. Творца! Естественно, что образ парящей, преображённой, летящей к Творцу души присутствует и у Г.Р.Державина, о чём будет сказано несколько позже. «Словесность и музыка суть две сестры родные», – сказал один из поэтов 18 века. Бесспорно, тем более, что стих и музыка когда – то были неделимы. Да и приведённые выше слова Е.Н. Трубецкого прежде всего относятся к музыке, о потом и к другим видам искусства. Конечно, привычная нашему сознанию музыкальность стиха С.А.Есенина или Н.М.Рубцова не присуща величественному слогу Г.Р.Державина, но в произведении звучит, как говорили ещё древние греки, «музыка небесных сфер», которую не дано слышать человеку:

Светил возженных миллионы

В неизмеримости текут,

Твои они творят законы,

Лучи животворящи льют.

Но огненны сии лампады,

Иль рдяных кристалей громады,

Иль волн златых кипящий сонм,

Или горящие эфиры,

Иль вкупе все светящи миры -

Перед тобой – как нощь пред днем.

И именно здесь и сейчас нельзя не вспомнить об одном из самых прекрасных произведений, созданном в середине 19 века А.А.Фетом:

На стоге сена ночью южной

Лицом ко тверди я лежал,

И хор светил ,живой и дружный,

Кругом раскинувшись, дрожал.

Перед лирическим героем единый, слаженный хор, ангельский хор, поющий Славу Создателю. На небе, как и на иконе, всё живое – потому и приводит образ звёздного неба к мысли о Творце и лирического героя, и мыслящего человека вообще, как и лирического героя Г.Р.Державина в приведённых выше строках. Потому и появляется у лирического героя такой душевный, даже духовный, настрой:

Земля, как смутный сон, немая.

Безвестно уносилась прочь,

И я, как первый житель рая,

Один в лицо увидел ночь.

Всё здесь, как и в каждой строке оды, в ином измерении, в иной – духовной реальности:

Я ль нёсся к бездне полуночной,

Иль сонмы звёзд ко мне неслись…

Казалось, будто в длани мощной

Над этой бездной я завис.

Оттого и трепет, и смятение, но не безысходность и страх, а благоговение перед величием «Творца Всяческих», по словам русского философа А.И.Ильина:

И с замираньем и смятеньем

Я взором мерил глубину,

В которой с каждым я мгновеньем

Всё невозвратнее тону.

Этот «космический ряд» можно продолжать до бесконечности, но завершим рассуждения о музыке небесных сфер сопоставлением с прекрасным, известным каждому произведением М.Ю.Лермонтова «Выхожу один я на дорогу…».

…Ночь тиха, пустыня внемлет Богу

И звезда с звездою говорит.

В небесах торжественно и чудно… -

в созданном поэтом ночном пейзаже тоже звучит тихая, прекрасная мелодия, доступная, как позже скажет И.А.Бунин, «…не земному слуху, а только внемлющему уху…». Её слышит тот, кто находится наедине с Творцом, кто не утратил способность внимать, размышлять и благоговеть.

Сам же Г.Р.Державин, продолжая размышлять о Величии Творца, подводит читателя к одному из главных вопросов не только оды, но и всего земного бытия – место человека в этом огромном и величественном мироздании:

Как капля, в море опущенна,

Вся твердь перед тобой сия.

Но что мной зримая вселенна?

И что перед тобою я?

А далее звучит исчерпывающий ответ:

В воздушном океане оном,

Миры умножа миллионом

Стократ других миров ,– и то,

Когда дерзну сравнить с тобою,

Лишь будет точкою одною;

А я перед тобой – ничто.

Но это вовсе не обречённость, не уничижение человека, потому что именно Христианство, как никакая другая религия, возвышает человека. «Самая личностная из всех религий – Христианство», – напишет уже во второй половине 20 века философ Э.С.Менделевич. К такому выводу и приводят долгие размышления лирического героя Г.Р.Державина:

Ничто! – Но ты во мне сияешь

Величеством твоих доброт;

Во мне себя изображаешь,

Как солнце в малой капле вод.

Ничто! – Но жизнь я ощущаю,

Несытым некаким летаю

Всегда пареньем в высоты;

Тебя душа моя быть чает,

Вникает, мыслит, рассуждает:

Я есмь – конечно, есть и ты!

О том, что мир создан Единой Рукой Любящего Творца говорят и природа, и разум, и сердце лирического героя, а по сути, любого мыслящего человека! И сам Г.Р.Державин искренне не мог понять, откуда берутся люди, называющие себя атеистами, если:

Ты есть! – природы чин вещает,

Гласит мое мне сердце то,

Меня мой разум уверяет,

Ты есть – и я уж не ничто!

Частица целой я вселенной,

Поставлен, мнится мне, в почтенной

Средине естества я той,

Где кончил тварей ты телесных,

Где начал ты духов небесных

И цепь существ связал всех мной.

В уже упомянутом стихотворении А.А.Фета лирический герой ощущает себя «первым жителем Рая»; а в финале упомянутой книги Е.Н.Трубецкого «Смысл жизни» говорится: «Человек ценен и незаменим как сотрудник и друг Божий – лишь в этом качестве он является носителем Вечной Божественной идеи…». Великий античный философ Платон, живший более, чем за триста лет до возникновения Христианства, говорил, что лик – это именно идея, а не материя; а убиенный большевиками философ П.А. Флоренский писал, что лик – это «… преображённое во времени Подобие Божие…».

К похожей мысли приводит и ода Г.Р.Державина:

Я связь миров, повсюду сущих,

Я крайня степень вещества;

Я средоточие живущих,

Черта начальна божества…

Лирический герой Г.Р.Державина путём рассуждений приходит к той мысли, которая отразилась в самых, наверное, главных и известных всем строках поэмы:

Я телом в прахе истлеваю,

Умом громам повелеваю,

Я царь – я раб – я червь – я бог!

И вот, наконец, звучит вопрос, который рано или поздно задаёт себе всякий мыслящий человек, и очевидный на него ответ:

Но, будучи я столь чудесен,

Отколе происшел? – безвестен;

А сам собой я быть не мог.

Твое созданье я, создатель!

Твоей премудрости я тварь,

Источник жизни, благ податель,

Душа души моей и царь!

Потому и не приводят размышления о быстротечности нашей земной жизни к отчаянию; потому и не может размышляющий о жизни человек не быть, как уже говорилось, «сотрудником и другом Божием», чтобы не погибнуть, но обрести Жизнь Вечную!

Твоей то правде нужно было,

Чтоб смертну бездну преходило

Мое бессмертно бытие;

Чтоб дух мой в смертность облачился

И чтоб чрез смерть я возвратился,

Отец! – в бессмертие твое -

В этих словах радость обретённой тайны, обретённого смысла, обретённого спасения! И это обретение радости звучит в осмогласии православных духовных песнопений, где каждый глас – ступень восхождения к Богу и, наконец, встреча с Ним. И сам поэт со своим лирическим героем совершает духовное восхождение и приближается к Творцу. ( Мы имеем право говорить о духовном восхождении самого Г.Р.Державина, потому что для поэта создание оды напоминало Дни Творения и было связано с этапами его жизни; да и первое произнесённое им в младенчестве слово было «Бог»).

Как писал уже упоминаемый мыслитель И.А.Ильин в книге «Основы христианской культуры», одним из пяти условий её является совершенствование, то есть постоянный духовный подъём – и в произведении он происходит, можно сказать, на глазах читателя.

Отцы Церкви говорили, что Тайна Бытия Бога – это «Сверхсветлый Свет», т.е. непостижимая для человека тайна. Наверное, неслучайно, эта мысль звучит в последней части оды, которая была создана уже после того, как произведение считалось законченным. Однако искренне верующий Г.Р.Державин чувствовал некую незавершённость – и тогда родились эти прекрасные слова:

Неизъяснимый, непостижный!

Я знаю, что души моей

Воображении бессильны

И тени начертать твоей…

Как уже говорилось, это не тоска, не обречённость, а вечный поиск, жажда познания.

В книге «Простыми словами о тайне Троицы», убиенный в 2009 году священник Даниил Сысоев написал: «Если мы заглянем в своё сердце, то увидим, что в нём горит некий тайный огонь, который понуждает нас искать Того, Кто одновременно и достижим, и недостижим».

Это – вечный полёт души и сознания! Потому и лирический герой Г.Р.Державина «Несытым никаким» летает «всегда пареньем высоты», постоянно устремляясь к Творцу.

Я подхожу к сияющему трону

Природы, где задуман образ наш -

пишет прекрасный современный поэт Н.В.Карташова. И хотя нет здесь слов: «Бог», «Творец» или «Создатель», но Его присутствие очевидно; а дальше перед нами предстаёт образ неба – «золото и синь» – т.е. соединение неба видимого и невидимого, о котором писал Е.Н.Трубецкой в своих известных некогда всей России «Трёх очерках о русской иконе». К этому «сияющему трону» подходит и лирический герой оды, чтобы, как написано в тех же «Трёх очерках…» созерцать «очами умными», как делали это русские иконописцы. Ведь человек создан по Образу и Подобию Творца, а значит, по словам Отцов Церкви, является «иконой» Бога. И приближаясь, лирический герой делает вывод, к которому рано или поздно приходит человек, не желающий повторить путь отпавшего ангела Денницы:

Но если славословить должно,

То слабым смертным невозможно

Тебя ничем иным почтить,

Как им к тебе лишь возвышаться,

В безмерной разности теряться

И благодарны слезы лить.

Благодарные, сладостные слёзы обретённого спасения льёт и лирический герой И.А.Бунина – поэта Серебряного века, по складу ума и мироощущению сильно отличающегося от Г.Р.Державина:

И цветы, и шмели, и трава, и колосья,

И лазурь, и полуденный зной…

Срок настанет – Господь сына блудного спросит:

«Был ли счастлив та в жизни земной?»

И забуду я всё – вспомню только вот эти

Полевые пути меж колосьев и трав -

И от сладостных слёз не успею ответить,

К милосердным коленям припав.

Это стихотворение без названия, созданное в 1918г., признано мировым шедевром. Мировым шедевром признано и произведение «Псалтирь», где лирический герой, тоже находясь на пороге вечности, с верой и надеждой обращается к Богу: