Kitobni o'qish: «Интервью на разворот. Рассказы»
Дневник бессмертия
По теории вероятности, мы все попадаем в неприятности. Даже самый удачливый и везучий человек, нет-нет, да и наступит на коровью лепёшку. Другое дело, что неприятности бывают разные: одни пустяковые, а другие как схватят за горло, как сожмут грудь, до того тошно – хоть плачь. От такой неприятности в теле озноб, а в голове бессонница и каша из разных нехороших мыслей. Стара пословица: «Пришла беда – открывай ворота», но точнее не скажешь. Волна за волной, словно метущийся океан хочет проглотить человеческую душу, накатывают на тебя неприятности, и тут только смотри… Следующая волна уже на подходе, выбраться из передряги сложно, определённая ловкость нужна, – а какая ловкость у пенсионера.
Яков Владимирович Намедни был пенсионером с большим стажем. На его длинном веку многие одногодки сходили с дистанции на выживаемость, а он, ничего, жил. Хотя, по правде сказать, шансов прожить долгую жизнь у него не было никаких. История появления на свет Якова Владимировича Намедни относится к тем годам, когда отгремела гражданская война. На бесчисленных дорогах, в городах и весях погибло множество всякого народа, русских и нерусских, богатых и бедных, грамотных и не очень. В огне войны и революции перемешалась страна, но природу не обманешь. Отгремели орудия, вытерли будёновцы красные от крови сабли, засунули их в ножны, и давай народ плодиться и размножаться. Заметьте, что плодиться и размножаться начали все и сразу. Чтобы восполнить невыносимые для страны людские потери, мужики и женщины бросались в объятия друг другу.
День своего рождения, а также год, в котором ему угораздило родиться, он не знал. Вернее знал, но примерно. Год туда, год сюда – какая разница. Главное, что родился Яков Владимирович Намедни ранней осенью в небольшом городишке в центральной части России, и запись в его метрике гласила однозначно: год рождения – 1926.
Отчего такая неразбериха? – спросите вы, а от того, что Якова Владимировича Намедни в то раннее предосеннее утро нашла под забором, запелёнатого в одеяльце, простая женщина-молочница. Шла она себе потихоньку в булочную очередь за хлебом занимать, думы разные думала, и вдруг бродячая собака затявкала под ногами. Тут надо упомянуть о том, что собака в 1926 году была большой редкостью. В голодные годы почти всех собак съели. Население городка не могло мириться с тем, что в животе урчит от голода, а мясо просто так бегает по дорогам и на тебя ещё и лает. Так что женщина оторопела. Вот так новость – собаки развелись в городе! А, кстати, чего это собака рано утром лает на забор? Оглянулась молочница, посмотрела с опаской по сторонам и ничего опасного для себя не обнаружила. Собака рыжей масти, худая и наглая, оскалила зубы в предрассветных сумерках, словно у её ног лежал враг. Любопытство разобрало женщину. Она яростно, не хуже собаки, рявкнула в собачью сторону и для острастки махнула пустой кошёлкой.
– Ишь, разоралась с утра, собачья порода без роду без племени, – добавила она к взмаху кошёлки и только после того, как собака испугано взвизгнула и скрылась в дыре покосившегося забора, подошла ближе.
В тени штакетника, прямо на траве, она увидела лежащий шевелящийся комочек. Этот комок был запеленут в тонкое одеяльце и, видимо, содрогался от холода и голода.
«Эх, не к добру это», – подумала женщина, но на счастье подкидыша не поленилась, нагнулась к одеяльцу, развернула его и увидела то, что и ожидала. В серой простыне барахталось маленькое, синюшного цвета существо мужского пола. Это существо посмотрело на женщину чёрными глазами и тихо пискнуло. После второго писка молочница выдохнула, в её сердце проникла жалость к недавно родившемуся человеку, брошенному на произвол судьбы сучкой-матерью.
– Боже праведный! – вскрикнула она. Правая рука попыталась было осенить лоб крестным знамением, но замерла на полпути. Новая власть объявила, что Бога нет. Кто его знает, есть он или нет, а неприятности на себя накликать не было никакой необходимости. Молочница прислуживала новому начальству строящейся Страны Советов и видела, что происходит с теми, кто по-прежнему верит в Бога и крестится.
Товарка испуганно осмотрелась по сторонам, и только убедившись в том, что её никто не видит, подняла комочек на руки.
Улица была пустынна. Покосившийся забор расщеперил свои уцелевшие гнилые доски. Разграбленные и сожжённые дома только-только начали восстанавливать новые хозяева, так что ни одна живая душа в то раннее предосеннее утро не видела, как не старая ещё женщина положила в пустую кошёлку найдёныша и засеменила к недавно открывшемуся городскому приюту.
Уничтожив миллионы взрослых родителей, Советская власть заботилась о брошенных детях. В стране повсеместно открывались приюты и детские дома. Власть взялась за беспризорность всерьёз. Да и куда же нести грудного ребенка, если не в приют. Тем более, начальником приюта был давний знакомый молочницы. Терентий Савельевич до революции был учителем словесности в женской гимназии, а теперь всей душой принял Советскую власть и быстро выбился в люди. Утро не было хмурым, а, наоборот, радостным и весёлым. Женщина сдала найденного ребёнка в приют и даже успела занять очередь за хлебом и отовариться.
Ребёнку тоже было весело. В приюте его перво-наперво помыли, перепеленали и накормили тем, что дала Советская власть. А Советская власть вырвала из лап домашнего рабства уборщицу Феоктистовну. Благодарная женщина принялась каждый год рожать новой власти по ребёнку, которого сдавала в приют, где работала и жила. Своей необъятной грудью она могла накормить не то что подзаборного подкидыша, но и целый отряд девчонок и мальчишек. Получается, Советская власть накормила малыша по первому разряду.
Согретый и накормленный подкидыш сладко заснул в чистых пелёнках, а в кабинете заведующего детским приютом собрались все, пока немногочисленные, его работай-ки: необходимо было узаконить появление малыша на свет. Для этого нужно было присвоить мальчику имя, фамилию и отчество. Мода на революционные имена дошла до самых медвежьих уголков необъятной России, не говоря уже о средней полосе.
Работники приюта, близкие по духу к партии большевиков, сразу предложили на выбор несколько имён героев революции и гражданской войны. Сторонники и почитатели покойного Свердлова предложили назвать малыша Яковом.
Очень мужественное имя, – решили обитатели приюта и поставили имя на голосование. Оно прошло единогласно. Про отчество и думать нечего. Два года назад в жуткие январские морозы похоронили вождя мирового пролетариата Ульянова-Ленина. В знак скорби и уважения работники приюта в одном порыве сошлись.
– Пусть мальчик будет рождён как бы от вождя революции Ленина, – предложила молоденькая нянечка Тася. – Он для всего трудового народа хотел счастья, жизни не жалел, умер от отравленной пули, выпущенной врагом народа. Светлая ему память. Найдёныша мы воспитаем, словно он родился от Ильича. Пусть будет Владимирович. Проголосовали и этот вопрос. После страстных слов нянечки Таси ни одна рука работников детского приюта не дрогнула. Осталось выбрать фамилию. Вот здесь нашла коса на камень. Сколько работников – столько и предложений. Не меньше часа каждый норовил пропихнуть на голосование свой вариант фамилии. Единодушие испарилось. Наверное, в этот момент переругались бы все, но выручил, как ни странно, самый малограмотный человек в советском учреждении.
Дворник Петрович молча стоял в дверях, подпирая дверной косяк, и с интересом наблюдал за шибко грамотными. Он ничего не понимал ни в русской словесности, ни, тем более, в истории русских и советских фамилий. Даже партийные клички большевиков были ему не знакомы и малопонятны. Но произнесённая им фраза заставила взорваться от восторга начальника приюта:
– Намедни, это, стою я утром у крыльца…
– Намедни! – заорал бывший учитель русской словесности женской гимназии, а ныне заведующий детским приютом, принявший и полюбивший Советскую власть всеми фибрами души. – Намедни! – прекрасное русское слово. Есть что-то в нём сильное и страстное, даже я бы сказал, таинственное. Оно означает «вчера, недавно», и хотя вся страна в едином порыве смотрит в светлое будущее мировой революции, мы назовём ребёнка в честь вчерашних героев. Яков Свердлов, Владимир Ленин. Ещё вчера они были рядом с нами и вели нас к победе трудового народа над поработителями. Теперь их нет с нами, но есть этот прелестный живой комочек, в котором я уверен, бьётся сердце настоящего строителя будущего. Сгусток новой революционной общности, надежды на светлое будущее. Долой путы самодержавия и пережитки прошлого с дворянами и всякой белогвардейской сволочью! Смерть врагам революции!
Лица присутствующих засияли от восторга. Терентий Савельевич раскраснелся, его глаза вспыхнули недобрым огнём к врагам революции.
– Вы скажете, что «намедни» – это не революционное слово. Ну, уж нет. Очень революционное. Вчерашнее даст росток завтрашнему. Ставлю вопрос о фамилии Намедни на голосование.
Присутствующие не осмелились перечить ярому борцу за светлое будущее. Тем более это будущее уже стучалось в двери, оно было рядом, до того рядом, что казалось, протяни руку и упрёшься в него – в светлое будущее мировой революции.
Вот таким вот демократическим образом (по многочисленным рассказам работников детского дома имени мировой революции) получил найдёныш свои имя, отчество и фамилию: Яков Владимирович Намедни.
На этом демократия в его жизни закончилась. Суровое время подняло Россию на дыбы. Страна Советов боролась с мировой буржуазией. Родине нужны были идейные борцы, самоотверженные и смелые, готовые отдать жизнь за светлое будущее. В этой борьбе было не до буржуазных церемоний. Дисциплина и порядок, работа не покладая рук и ещё страх. Он проник в детдомовца тихо и незаметно, но пустил корни. Маленький и худенький воспитанник Яша быстро понял, как надо жить в Стране Советов. Сначала он вступил в пионерскую организацию, откуда прямая дорога в комсомол. С годами Яшка превратился в беззаветного борца за светлое будущее, вперёд не лез, но и сзади не плёлся, на собраниях говорил только то, что от него ждали, не удивлял, но и о себе забывать не давал. После детдома выучился в ФЗУ на слесаря-инструментальщика. Когда началась война, ему не было 18 лет. Это его и спасло. Всю войну Яков Владимирович Намедни проработал на военном заводе, который был эвакуирован в Казань. За свой доблестный труд был даже награждён медалью. После войны вернулся в родной город. Рабочие руки на разрушенном войной заводе, ой, как были нужны, а Яшка не только умел работать, но ещё и научился говорить. Возглавил комсомольскую ячейку, затем стал комсоргом цеха. Женился. Правда, детей Бог не дал. Что-то там простудил в детстве. Однако Яков Владимирович Намедни не грустил и не унывал. Жизнь у него была полосатая, то вверх, то вниз, то хорошо, то плохо. Жизнь меняла чёрную изнанку на белый верх, туда и обратно. Однако он был счастлив. А что ещё надо человеку, живущему в стране, которая к 1980 году построит коммунизм? Биография – что надо: из детдомовских, рабочий человек, не репрессирован, не привлекался, в партии с 1945 года. Пил как все, жил как все. На годы не обращал внимания. Знал: впереди у него уйма времени. В своём долголетии Яков Владимирович Намедни не сомневался ни секунды. Уверен был – он точно доживёт до коммунизма. Вот он, 80-ый год, рядом, рукой подать, и в коммунизм он войдёт не дряхлым стариком, а взрослым, опытным мужчиной. 54 года – ерунда.
Ещё тогда, в детдоме, остановила его как-то раз гадалка. Ходили такие женщины по городам и весям с котомкой за плечом, гадали на картах, по руке. Гадалки среди простого народа пользовались огромной популярностью. А как же! Бога нет, а своё будущее узнать надо. Каждому человеку, которому живётся трудно, хочется услышать о том, что хотя бы в будущем у него будет всё хорошо. Так уж устроен человек. Правда, Яшка в ту пору своим будущим не интересовался. Однако, как попала во двор детдома гадалка, он до сих пор не может понять. Чужих на территорию объекта, который практически находился под охраной, не пускали. А она прошла. Толстая, с рыжей чёлкой и голубыми глазами, в старенькой обдергайке гадалка схватила его за руку и притянула к себе.
– Хочешь, погадаю на твою судьбу? – спросила она Яшку ласковым голосом заботливой воспитательницы.
Яшка кивнул головой. Хотя в душе посмеялся над гадалкой. На школьных уроках ему вдолбили, что Бога нет, как нет и дьявола. Человек – сам хозяин своего будущего и своей судьбы. Партия Ленина – наш рулевой, и мы идём семимильными шагами к победе коммунизма на всей планете.
Женщина взяла его руку и начала водить своим не очень чистым пальцем по ладони. Яшка хихикнул от щекотки, но увидев потусторонний взгляд гадалки, поражённый необычным поведением взрослого человека, застыл. Шли секунды. Она молча разглядывала Яшкину ладонь и, наконец, подняла свои глаза на мальчика.
– Проживёшь ты долго, парень. Как звать-то тебя?
– Яшка, – ответил он.
– Вот, Яшка, Яков. Вот она, твоя линия жизни. Далеко идёт. Заходит за ладонь. Это хорошо. Долго жить будешь. Может, не очень богато. Будешь небольшим начальником. Это ясно видно – вот она, линия.
Она туда-сюда водила пальцем по Яшкиной ладони и говорила, словно училка на уроке, – монотонно и безапелляционно. Словно так оно и будет. Словно сбудутся точь-в-точь все её слова.
– Только смерть твою мне разглядеть не получается. Линия как-то странно заворачивает. Никогда я такого не видела… Ни разу. Словно откуда вышел – туда и придёшь. Не понятно.
Яшка пожал плечами. Если тётке-гадалке было непонятно, то ему тем более.
– Восемьдесят лет проживёшь, вот тебе мой сказ, Яков. А дальше жизни у тебя нет. Врать не буду. Не люблю врать. Всю правду людям говорю.
На том и остановилась. Едва отпустила гадалка Яшкину руку, как убеждал он со двора к своим сверстникам и напрочь забыл о пророческих словах. Надолго забыл. Вспомнил он о них перед отправкой состава в Казань, когда на промокшем перроне плакали навзрыд и те, кто оставались, и те, кто уезжали в чужой город. Плакали от страха те, кто оставались. Плакали от страха те, кто уезжали. Страна воевала. Война не тётка, не пироги стряпает. Война – это старуха с косой. Косит, не разбираясь, молод ты или стар. Всех подряд. Шёл Яков Владимирович Намедни по перрону в свою теплушку и вдруг ощутил на ладони корявый палец гадалки и голос её услышал.
«Лет восемьдесят проживёшь, вот тебе мой сказ», – звучало в ушах.
Чего греха таить – обрадовался Яшка такому воспоминанию. Приятно ему стало. Жив будет. Вокруг гуляла смерть, шли похоронки одна за другой. Тысячами гибли люди в мясорубке войны, а у него такая радость. Восемьдесят лет – вечность.
Второй раз вспомнил он о гадалке, когда ему было чуть за сорок лет. Пошли они с бригадой на рыбалку. На зимний лёд. Дело весёлое. Лёд крепкий. Выпили чуть-чуть. Согрелись. Рыбы наловили для ушицы, и вдруг треснул лёд под ногами рыбаков. Сколько было ребят – все ушли под воду и Яшка в том числе. В несколько секунд от жуткого холода свело мышцы. Смерть схватила его за горло ледяной рукой. Яшка начал тонуть и крик души: «Не может быть, я ведь жить должен до 80 лет, так гадалка нагадала!» заставил его ухватиться за край льда. Какая сила вынесла его из полыньи на лёд, он не помнил.
Вся его прежняя уверенность в том, что Бога нет, а гадалки врут, испарилась в одно мгновение. Яков Владимирович Намедни вдруг понял, что он личинка в огромных просторах вселенной и от его желания ничего не зависит, и не известно, кто и зачем вершит его судьбу. Ледяная вода отрезвила его, как беспробудного пьяницу. Очнулся Яков от забытья и понял, что всё не так просто, как ему казалось. Жизнь задаёт загадки, которые он не в силах разгадать. Таинственная сила вытащила его на лёд, а полынью неожиданно увидели с пролетавшего вертолёта военные, и чудесным образом он был спасён. Один из всех. Это был знак для Якова, и он этот знак осознал. Не врала, значит, цыганка. 80 лет ему отведено, не больше, но и не меньше. Возрадовалась душа и загрустила. После ледяной купели враз Яков Владимирович Намедни изменился. Курить и пить бросил навсегда (насчёт водочки несколько раз нарушал обет, чего греха таить, но только в разумных пределах).
«Если рассудить и понять, что жить надо до 80 лет, то желательно быть здоровым», – разумно рассудил Яков Владимирович. Очень ему не хотелось на старости лет превратиться в никому ненужного инвалида.
Вся жизнь Якова изменилась с тех пор. Каждая очередная встреча Нового года была печальнее предыдущей. С боем курантов уходила жизнь. Время торопилось, словно секундная стрелка решила стать олимпийским чемпионом по бегу, и чем старше становился Яков, тем страшнее казалось ему недалёкое будущее. Неминуемая черта жизни приближалась. Каждый день, каждую минуту и каждую секунду Яков Владимирович Намедни ощущал внутри себя ход времени.
«Поистине счастлив тот человек, который не знает своего конца», – так думал он и был прав. Создатель предусмотрел невероятные мучения человеческой души, связанные с окончанием бренной жизни. К чему знать будущее? Оно тем и прекрасно, что неизвестно. Да, Яков болел, выздоравливал, у него случались всякие неприятности. Однажды он попал в дорожную аварию. Но что с того? Отделался лёгкими царапинами да вывихнул плечо. Как мог, Яков Владимирович Намедни боролся с навязчивой идеей окончания жизни в 80 лет и, возможно, сошёл бы с ума, если бы не природный русский пофигизм. Однажды утром, проснувшись в половине пятого, он с удовольствием отметил, что далеко не каждый человек в этой стране доживает до 80 лет, и что совсем неплохо – дожить до глубокой старости. К чему беспокоиться по такому пустяковому поводу? Себя мучить и другим надоедать? Наоборот, надо быть довольным такой судьбой.
– И чего это я, действительно? – вслух сказал он и встал с кровати. – Это же здорово – знать время своей смерти, а там, может, ещё и поборемся со старой шлюшкой. Авось, оттяпаем лишний годок. Цыганки врут и довольно часто.
Успокоился человек. Перестал просыпаться в холодном поту и кричать проклятия старой цыганке. Начал жить себе-поживать, берёг своё здоровье в надежде, что вырвет лишние года два у смерти.
И ведь дожил до своего восьмидесятилетия Яков Владимирович Намедни. Дожил в полном здравии и сознании. И случилось чудо. После дня рождения он с удовольствием понял, что ещё жив.
Смерть, старая кляча, видимо, задержалась в дороге или обошла его квартиру стороной. Горько стало Якову от такой несправедливости. Человеку трудно угодить. Жив остался, а ворчит. Есть о чём горевать.
«Сколько дум я передумал, сколько страхов испытал», – размышлял Яков Владимирович Намедни. Последний год – так особенно страдал. Всё ждал, вот он, последний день его жизни, а получилось вон как. Жив-живёхонек, хоть сейчас на полу пляши. Последние дни перед днём рождения Яков всё чаще и чаще вспоминал прожитое, с самых ранних лет в детдоме, когда только начал осознавать себя, до последнего времени. Ему не в чём было каяться и мало чем было гордиться. Подвигов он не совершал, жил, как все, и теперь уже умрёт, как все, не оставив на земле никакого следа. Для чего родился, для чего жил – один обман, туман, фантазия.
Правители одной шестой части суши, сменяя друг друга, удивительным образом норовили обдурить его, словно издеваясь, обещали светлое будущее. Правда, сейчас надо Якову чуть-чуть потерпеть – и всё наладится.
Обещания так и закончились пшиком. Каждый правитель обещал к старости неземные блага и цивилизацию, но проходило время, а кроме ухудшения жизни ничего не случалось. Коммунизм к 80-му году не построили, по отдельной квартире каждому не дали. Обидно, а с другой стороны, – на кого обижаться? Нечего ждать манны небесной от правителей. У них свои дети и свои проблемы. На земном шаре каждый выживает в одиночку, несмотря на то, что иногда живёт в стае.
Было о чём жалеть, но не каяться. Как мог, так и жил Яков Владимирович Намедни. Его названный отец всё ещё лежал в Мавзолее на Красной площади, отравляя жизнь миллионам россиян. Всё смешалось в голове у старого Якова, он совсем потерялся во времени и в пространстве. Получается, что мысль о том, что он скоро умрёт, лишила его возможности жить полноценной жизнью.
Говорят, что человек живёт, пока его помнят, а кто мог вспомнить Якова? «Жил незаметно, и умер – не жалко», – это про него сказано. Детей нет, дом не построил, дерево не посадил. Кто его предки, чей он сын и внук, куда подевались его отец и мать, – всё скрыто туманом. В кого он уродился, от кого перенял те или иные черты характера, на кого похож телом и лицом – неизвестно, а главное, он не узнает об этом никогда, словно родился в пустоте и уходит в пустоту. Имя ему дали в честь Якова Свердлова, отчество – в честь Владимира Ленина, а фамилия вообще означает вчерашний день. Скоро и сам Яков станет вчерашним днём. Осталось недолго.
Хотя, нет. Старик прислушался к себе и с удовольствием отметил, что несмотря на столь преклонный возраст, чувствует себя неплохо. Он успокоился и обрадовался. «Гадалка, зараза, могла и обмануть», – подумал он, потирая руки.
«Не люблю врать, – передразнил он цыганку. – Соврала, как пить дать. День рождения прошёл, а я жив». Напутала цыганка со сроком – и это приятно. И хотя некоторое время сомнения терзали его душу, но как-то уже спокойнее, без надрыва и глупых мыслей.
Прошла неделя. Все сомнения исчезли. Яков Владимирович Намедни окончательно убедился в лживости гадалки.
«Соврала гадалка, с моим самочувствием проживу не меньше ста лет», – сказал он сам себе, и вот именно с этого момента и начались все его несчастья.
Захотелось ему женской ласки, семьи что ли, хоть какой-нибудь. Отношений. Тихих разговоров за чашкой чая. Жену он схоронил давным-давно и всё никак не хотел повторно жениться в ожидании своего конца. А тут на тебе! Жив-здоров и, как говорил известный юморист: «Ещё ого-го!»
Как-то воскресным вечером взял он в руки газету и прочитал на последней странице объявления о знакомствах. Вычитал, что и для него, для старика, есть шанс обзавестись заботливой женщиной – не старой и энергичной, которая готова ухаживать за престарелым человеком в обмен на проживание в квартире.
Жилплощади хватало, не было только тепла и душевного равновесия, и так захотелось Якову Владимировичу Намедни тихого семейного счастья, что он аж прослезился.
Всё утро ходил возле телефона Яков, не решаясь взять трубку и позвонить незнакомой женщине. «Не поздно ли задумал принять женскую ласку?» – говорил ему один внутренний голос, принадлежащий опытному человеку. – «А почему бы и нет?!» – отвечал другой внутренний голос, более легкомысленный.
Ходил Яков по квартире, ходил и, наконец, решился…
Он набрал номер, прижал трубку к уху, и на другом конце провода приятный женский голос тихо сказал:
– Вас слушают, говорите…
Голос был такой мягкий и задушевный, что старик чуть не разрыдался от нахлынувших на него чувств. Чувств живого человека.
– Говорите… вас слушают, – настойчиво переливался голос в телефонной трубке.
И он начал говорить. Про объявление, про одинокую старость и о том, что намерен прописать добрую женщину в обмен на уход за ним. Годы одиночества добили его. Может, это и заставило его окончательно поверить в отсрочку. «Пожить по-человечески хотя бы год-два», – думал он, и солоноватые слёзы текли по его дряблым щекам.
Она пришла. Высокая, статная женщина. Черноволосая, с причёской каре. Лет пятидесяти пяти на вид. В модном плаще, с сумочкой из крокодиловой кожи, в блестящих лаковых сапожках. Она не только вошла в его трёхкомнатную квартиру в центре города, но и в его престарелое сердце. Он влюбился в неё – относительно молодую, энергичную и при том хозяйственную и обходительную женщину. Сердце старика растаяло, как снег в мае. Быстро и без следа. Яков Владимирович Намедни без проволочек, боясь упустить собственное счастье дожить остаток дней в неге и женских заботливых руках, прописал её в неприватизированную квартиру, фактически сделав хозяйкой жилплощади. Ему бы подумать, остановиться, перестраховаться. Очнуться от женских обольстительных чар и задать, наконец, вопрос: с какого перепугу «такая» женщина возится с ним, как с писаной торбой? Ясный перец, не за его красивые глаза, а за дорожающие квадратные метры. И началось.
Как только все формальности с пропиской в его квартиру Маруси Евдокимовой были завершены, у неё с лица вмиг исчезла милая улыбка, добрые глаза потухли, а вместо ласковых слов изо рта полезли матерщина и жуткое шипение, словно Маруся в одночасье из женщины превратилась в змею.
Так начались страдания Якова Владимировича Намедни. Страдания пришли в его душу и уселись в ней надолго, опёршись локтями. В квартире стали появляться какие-то мужики. Маруся переселила его в маленькую комнату, а на остальной территории стала полной хозяйкой. Теперь он жаждал смерти, которая к нему упорно не шла. Жизнь стала невыносимой. Думал он, думал и решил бросить квартиру и переехать в дом старости. Маруся, как бы случайно, подсунула ему адресок и выписку из газеты о том, что старики в доме престарелых чувствуют себя на седьмом небе от счастья. Живут в радость, и хоронят их с почестями. Именно последнее больше всего заинтересовало Якова Владимировича. «Хотя бы похоронят достойно, – подумал с горестью он, – а эта коза выбросит тело на помойку или закопает где-нибудь в лесу на свалке, от греха подальше».
Однажды утром он решился. Терпение его лопнуло. Маруська накануне гуляла с мужиками в его родной квартире. Обмывали день рождения. Мало того, что орали и плясали всю ночь, так ещё оставили его голодным.
Здоровенные мужики под водочку «спороли» всё, что было не приколочено. Сначала на столе, потом в холодильнике и под конец – на балконе. Когда старик вышел утром из своей комнаты, он понял, что таким макаром его просто заморят голодом. Бороться с молодыми и наглыми гостями у него не было сил и желания.
На улице светило солнце, но оно уже не грело. Кончалось лето, наступала осень. Яков Владимирович Намедни надел тёплую рубашку, старенький, но ещё прочный шерстяной костюм, обулся в «прощай молодость», взял газетку со статьёй о доме престарелых и вышел из квартиры. Провожал его мощный храп мужиков и баб.
«Словно хор имени Александрова», – подумал он и громко хлопнул дверью от съедавшей его ненависти. Не такой жизни он желал себе на старости лет.
До дома престарелых добирался Яков Владимирович Намедни не долго. Две остановки троллейбусом и ещё чуть-чуть пешком. Он подошёл к зелёному штакетнику. В красивом палисаднике пенсионеры копались в цветочной клумбе. Клумба была огромной. Море разноцветных цветов изображало флаг Российской Федерации. Яков Владимирович усмехнулся. Совсем как в детдоме, где он вырос, только флаг другой и контингент на пол столетия моложе.
Он залюбовался работой десятка старушек, которые усердно пололи сорняки, тихо напевая: «Издалека-а, долго, течёт река Волга, течёт река Во-олга, конца и края не-т». Яков Владимирович вспомнил Казань, свою молодость, будни работников тыла и в сердце у него защемило от нахлынувших чувств. Он и не заметил, как к нему сбоку подошёл такой же, как он, старичок.
– Хорошо поют, – вздохнул он.
– Хорошо, – подтвердил Яков Владимирович и посмотрел на подошедшего.
– Завтра первое сентября, – продолжал тот, – вот наши девочки и стараются. В былые времена я бы их пожалел. Пацанами мы в ночь на 1 сентября такие клумбы раздевали враз. А теперь не жалею. Молодцы. Красота – она сила. Пацанва их всё равно отнесёт учителям. Те будут рады. Старушки тоже. Прослезятся. Половина контингента в доме престарелых – это учителя.
– Так вы тоже из дома престарелых?
Мужчина приветливо улыбнулся и кивнул головой.
– Тоже. Только мы второе слово пропускаем, говорим «Дом», а «престарелых» как-то звучит плохо. Согласны?
Яков Владимирович согласно кивнул.
– Ну, и как там у вас в… доме?
– Как вам сказать, – старик немного помолчал. – Как вас зовут, кстати? Давайте сначала знакомиться. Я Иван, а вы?
– Яков.
– Так вот, Яков. Скажу так. Этот дом лучше, чем помойка. И достаточно. Что, вы собираетесь стать нашим соседом?
Иван рассмеялся. Яков Владимирович обратил внимание на то, что весь рот у старика был полон зубов, и они были настоящими, не то что его протезы. Старик заметил удивление и, наклонив голову к его уху, сказал:
– Удивляетесь. Вы ещё больше удивитесь, если я расскажу вам что-то совсем интересное и забавное, да такое, что вы ахнете. Хотите?
Яков Владимирович не успел ответить. Собеседника позвали. Кто-то громко крикнул басом:
– Иван Алексеевич, вы опять за старое. Бросьте. Возвращайтесь. Богом прошу, а не то будет, как давеча.
Иван Алексеевич дёрнулся всем телом и быстро потащил Якова Владимировича в кусты. Они почти бежали от зелёного штакетника напрямую через кусты вглубь небольших строек, гаражей и дворов города.
Наконец Яков Владимирович Намедни не выдержал. Он встал.
– Всё, больше не могу. Сердце разорвётся.
Иван Алексеевич остановился. В глазах его было нескрываемое разочарование в слабости пенсионера, но он проглотил обиду на старого человека и сказал:
– Хорошо. У нас есть минут тридцать. Я думаю, мы чуть запутали следы. Пока меня найдут, я успею вам всё рассказать.
Он опять взял его за руку и затащил в узкую щель ветхого забора. За забором оказалась небольшая лужайка с битыми красными кирпичами и фундамент чьего-то тара-жа. Иван Алексеевич оторвал доску от фундамента и положил её на бетон.
– Садитесь, Яков. Так будет теплее.
Они сели, и рассказчик, оглядываясь по сторонам, зашептал на ухо Якову:
– Я бывший научный работник. Времени нет объяснять, где и чем я занимался. Начну с главного. Я разработал рецепт бессмертия. Всю свою жизнь я работал над этим. Вам понравились мои зубы. Это ерунда по сравнению с тем, что я могу сделать со старыми людьми. У меня в руках бомба. Сенсация всех времён и народов. Бессмертие – вовсе не безнадёжная мечта человечества, как кажется некоторым. Много лет, днём и ночью я искал выход в научных лабиринтах. Всё, что пишут об омоложении, всё это ерунда. Не верьте – это шарлатаны. Я пробовал всё. Ни один из известных способов омоложения не даёт сколь-нибудь устойчивого результата. Я же разработал рецепт и опробовал его на мышах. Мыши в пересчёте на человеческий срок живут практически 500 лет. Согласитесь, это вселяет надежду на то, что и человек может жить лет двести. Притом, не болея. Микробы, эти проклятые агенты смерти, останутся на бобах. Каково? А? Ха-ха. Каково? Двести лет без хвори. Сплошной позитив. А, может быть, и триста, пятьсот, а там и тысячу лет…а? Каково? А-а?
