Kitobni o'qish: «Кладбище под кроватью»

Кладбище под кроватью

Ким захлопнул дверь машины, и старенькая «Победа», напоминавшая бирюзового лупатого жука, как будто вздохнула. Детектив погладил хромированную решетку радиатора, словно извиняясь за то, что пришлось ехать черт-те куда. Хотя пятьдесят километров к западу от Медвежьегорска сложно было назвать расстоянием века, окрестности располагали к зловещим размышлениям.

Насколько хватало глаз, тянулась болотистая местность. Просторы курились туманом. Редкие деревца шевелили черными листьями. Сентябрь будто не имел власти над этим унылым краем, которому только недоставало воя.

От вида чернильной листвы шел мороз по коже, хотя жировой запас Кима, нагнанный долгими слежками, гарантировал крепкий сон даже в сугробе. Он дернул саквояжем, пытаясь взбодриться, но жест вышел вялой судорогой. Да и сама гостиница «Синие холмы» навевала смертную тоску.

Фасад трехэтажной домины формировали синеватые кирпичи, явно отсылая к названию. У самой крыши из черепицы болезненно отмирало солнце. Стоянка перед гостиницей пустовала, но всё же около дюжины окон светилось. Вход сторожила одинокая двухметровая собака, вырезанная из темно-зеленого кустарника. Собака напоминала сутулого демона, поджавшего живот.

«Либо хочет срыгнуть, либо просто втянула брюшко», – заключил Ким.

Он поднялся по ступеням и решительно потянул тяжелую створку парадных дверей. В вестибюле было подозрительно пусто. За стойкой администратора застыла женщина. Она сразу не понравилась Киму. Черные волосы туго стянуты в пучок на затылке. Очки как у стрекозы-модницы. Типичная грымза, жравшая мел в начальных классах.

– Добрый вечер. Нужен номер на сутки. У меня здесь на завтра назначена встреча. – Ким поставил саквояж на стойку и приготовил документы для заселения.

– Как вы спите? – Очки грымзы блеснули, когда она поднесла паспорт к свету настольной лампы.

Вопрос был неожиданным и отчасти невежливым.

– А у вас буйные постояльцы?

– О, наши постояльцы предпочитают лишний раз не напоминать о себе. Но, как правило, у нас не задерживаются личности, страдающие бессонницей. У многих разыгрывается фантазия, знаете ли.

Лоб Кима покрылся испариной. Он прищурился, изучая бейджик женщины.

– У меня нет проблем со сном, госпожа Фюрстенберг.

– В таком случае с вас пять рублей, господин Отцевич. Ужин ровно в семь, не опаздывайте. – Фюрстенберг положила ключ с деревянным брелоком на стойку. – Второй этаж, западное крыло, номер двадцать семь.

Ким расплатился, подхватил саквояж и зашагал наверх. Зеленый ковролин ступеней поглощал звуки шагов, и мужчина подумал, что «Синие Холмы» – прекрасное место, чтобы бегать босиком и тихо сходить с ума. В западном коридоре второго этажа царила жуткая тишь, и Ким зябко передернулся.

Сам номер представлял собой душную мешанину из тусклой позолоты, покрывавшей буквально всё: балдахин и столбики огромной кровати, тяжелые пыльные шторы, трюмо, единственный стул. Ким с усмешкой определил оттенок как желтый цвет старения. Номер прекрасно подошел бы какой-нибудь напудренной царевне, тоскующей по мыльной пене и былому, но никак не детективу.

Саквояж отправился на прикроватную банкетку, а дорожный плащ – на вешалку у двери. Ким заглянул в ванную, умыл лицо и проверил мешки под глазами. Именно в них скапливались прожитые годы, все чертовы шестьдесят три года. Поправив пиджак, Ким направился вниз, рассчитывая перекинуться с кем-нибудь парой словечек за ужином.

К удивлению детектива, в обеденном зале, куда его проводила Фюрстенберг, было накрыто на одного. Остальные девятнадцать столиков оставались добычей синеватого сумрака. Ким с недоумением сел и какое-то время глупо таращился на керосиновую лампу.

– А что, в гостинице какие-то проблемы со светом?

Фюрстенберг, раскладывавшая столовые приборы, пожала плечами. Подкатила тележку с закрытым блюдом.

– С электричеством всё в полном порядке, господин Отцевич. Вина?

– Да, пожалуй. А где остальные постояльцы?

– Они уже поужинали.

– Но еще только без пяти семь. Вы же сами говорили о времени.

– Ужин в семь только для вас, господин Отцевич. Приятного аппетита.

Ким опустил глаза и обнаружил на тарелке здоровенный кусок стейка, сверкавший кристалликами соли, и овощной салат, заправленный бальзамическим уксусом. Тяжеловато для ужина, но кто он такой, чтобы спорить с обжорством? Ким приступил к еде, краем глаза следя за Фюрстенберг. Женщина оставила ему бутылку вина и удалилась.

Где-то на половине стейка и трети опустошенного «мерло» Ким стал свидетелем странного разговора. В вестибюле зазвонил телефон, и Фюрстенберг сняла трубку. Детектив не видел администратора, но прекрасно слышал ее сыпучий голос, разносившийся далеко по гостинице.

– Да. Да, двадцать седьмой. Зависит от сна. Да, возможно, двадцать седьмой будет переполнен. Дальше по коридору есть свободные участки. Да, остатки можно будет упокоить в двадцать восьмом. Да, просто продолжайте копать.

Трубка опустилась на рычажки, и Фюрстенберг замолчала. Ким некоторое время размышлял об услышанном. В груди закололо, когда он сообразил, что заселен именно в двадцать седьмой номер. Детектив расправился с остатками стейка и после непродолжительных раздумий захватил с собой недопитое вино.

Фюрстенберг находилась на своем месте. Ее зеленоватые глазки бегали по страницам журнала постояльцев, вытащенного под свет лампы. Ким подошел к стойке и потряс бутылкой.

– Сколько с меня за вино?

– Не беспокойтесь: она включена в стоимость суточного обслуживания, как питание, уборка и ритуал смены полотенец.

– Ритуал?

– Именно.

Ким хмыкнул, чуть перегнулся через стойку, чтобы отвесить благодарность за ужин, и его самодовольная улыбка померкла. Фюрстенберг грубо захлопнула журнал, обдав лицо детектива библиотечной затхлостью. Но он уже осмысливал перевернутые цифры, которые успел заметить. Предыдущий постоялец заселился в «Синие холмы» в 1870 году. Почти сто лет назад!

– Вы что-то хотели, господин Отцевич? Может быть, еще одну бутылку вина?

– Нет, спасибо. Я невольно подслушал ваш разговор. Гостиница, кажется, пустует, а вы говорили достаточно громко, так что…

Фюрстенберг чуть вскинула левую бровь, и ее лицо превратилось в брезгливую маску. Ким замялся, подыскивая верный вопрос. Наконец решил, что лучше спросить как есть.

– О чём шла речь, госпожа Фюрстенберг? Разговор, извините за прямоту, не тянул на привычную болтовню администратора.

– Я разговаривала с садовником. Это касалось высадки роз. За гостиницей есть небольшой садик. Непременно прогуляйтесь туда, как будет время.

Ким готов был поклясться, что подслушанная беседа шла не о розах, хотя бы потому, что в ней упоминался коридор.

– Какой-то морозостойкий сорт? Обычно розы в северных регионах высаживают весной, а сейчас осень.

Фюрстенберг подалась вперед, и ее сморщенный указательный палец изобразил крючок, поймавший мужчину.

– Вам, похоже, нравятся загадки, господин Отцевич. Кем вы работаете?

– Детективом, госпожа Фюрстенберг.

Администраторша издала неопределенный, но абсолютно бестактный звук. Затем принялась выводить какие-то цифры в синем формуляре. Карандаш в ее пальцах отвратительно скрипел, и Ким ощутил, что так же могут скрипеть его собственные зубы. Но выпитое вино не дало осадить грымзу, и он потащился наверх.

И опять ковролин поглотил звуки шагов. Ким не мог отделаться от ощущения, что вся гостиница набита чертовым ковролином – от пола и до мрачных потолков. Обычные шумы словно сторонились «Синих холмов». Никто не кашлял после никотиновой затяжки, не ругались парочки. Даже прислуга будто плутала где-то в беззвучной дали. Видимо, не только постояльцы старались лишний раз не напоминать о себе.

– Чёрта с два я вам подыграю. – Ким оглушительно рыгнул.

Коридор второго этажа превратил отрыжку в эхо и понес дальше по гостинице. Ким хохотнул и ввалился в номер. Раздевшись до трусов и майки, раскинулся на кровати с бутылкой вина. Пожалел, что не захватил с собой в командировку какое-нибудь чтиво.

Вскоре «мерло» закончилось, и Ким лег спать. Подумал, что в жизни не лежал на таком удобном матрасе, напоминавшем впадину большой заботливой ладони. Однако выспаться так и не удалось.

Ночь принесла жуткие сюрпризы.

Около трех часов пополуночи с Кима согнало сон. Из-под кровати доносились завораживающие звуки. Казалось, там, во тьме, готовой укусить спущенные ноги, постукивали маленькие инструменты. Слышались крошечные заунывные голоса, монотонно повторявшие что-то на незнакомом языке. А еще по номеру разливался душок свежей земли, будто где-то поблизости вырыли яму.

Ким вытаращился в темноту, боясь пошевелиться. Левое плечо запротестовало, требуя движений, и детектив осторожно переменил позу. Деревянный каркас кровати скрипнул, и таинственные звуки исчезли. И от этого стало только хуже, будто некто провел черту, за которой человек делал выбор, сумасшедший он или нет.