Kitobni o'qish: «В высоких надеждах»
В высоких надеждах.
В высоких надеждах проносится время, нет больше того, что раньше спасало, нет больше того, что теперь успокоит, и нет больше того, что когда-то заставляло бороться и жить. Есть лишь за спиною прожитые годы, косые тени домов и солнца закат, да парадная дверь. Нет ничего впереди, кроме мутного времени, да скорой лунной ночи. Нет настоящего, есть только шаркающие шаги, да взгляд близоруких глаз на то, что тревожит и заставляет ещё весь мир существовать. Вздымается под ногами пыль, толи от шагов, толи от суеты молоденькой таксы, которая скачет и в воздухе извивается червяком, пытаясь достать до кожаного ремня, что остался ещё с тех времён, когда он был не так стар, когда он был не одинок, и когда он ещё не был тем, кем он теперь стал.
Шаги печатаются в тропы, на теле планеты остаются следы. Он любит гулять по парку, по его неровным аллеям, где вечерами, в основном, выгуливают собак. Он любит ходить здесь и слушать, как каркают птицы, смотреть, как резвятся дети и глубоко втягивать воздух ноздрями, вдыхая запахи жизни. И он улыбался собакам, если взгляды их пересекались, и если не пересекались, он тоже улыбался собакам. А те смотрели на него с какою-то незримою тоской. Когда он шёл по аллеям, ему всегда попадались навстречу собаки на поводках, держали которые, как правило, уже не молодые люди и смотрели все как один куда-то сквозь толщу пространства, не видя мимо прохожих. И он смотрел на умниц-овчарок, которые мимо него проходя, как бы случайно, тыкались носом в коленку, а потом ещё долго смотрели в спину ему, оборачиваясь и нервируя этим хозяев. А он шёл дальше и благодарил их.
Он любил сидеть в парке на скамеечке, там есть одна скамеечка, которая редко когда бывает занята, зато там проходит много собаководов, и почти каждый пёс подбежит к нему и посмотрит в глаза, или тронет его мокрым носом, или осторожно помашет хвостом, лукаво глядя в глаза. И он отвечал им усталой улыбкой, он гладил их шерстяные спины и чесал переносицы. А потом они убегали, их всё же ждали и звали хозяева, у них была своя жизнь, у каждой собаки, у каждого пса. И сегодня он сел на неё, он смотрит на краснеющее небо и думает о том, как может быть там. Он чувствует, что рядом есть кто-то, кто тоже смотрит на небо, и, может быть, думает о том же самом. Он видит, что рядом сидит дворняга, с примесью овчарочьей крови, но с висячими ушами, и смотрит куда-то вперёд. Собака ощущает его взгляд и поворачивает голову к нему, и смотрит так, как будто знает всё, и про него, и про неё, и про всю оставшуюся жизнь. Вот так они сидят, он и дворняга. Вот так они и смотрят в алеющее небо, будто там раскрыта тайна, будто там на все вопросы дан один ответ. Потом пёс встал, потянулся и, задев его хвостом, обернувшись на прощание, высунув язык, скрылся в глубине парка. А он остался один, смотреть на тускнеющее небо и читать вновь и вновь свои мысли.
