Kitobni o'qish: «Два одиночества»

На фоне морозной синевы безоблачного неба очертания гор смотрелись, как нарисованные карандашом. Кроссовки скользили по заиндевевшим камням, облачка пара, выдыхаемые из разгорячённых глоток, оседали мелкими кристалликами на меховых воротниках зелёных бушлатов. Тропа, то полого петляла между валунами, наваленными в каком-то хаотическом порядке, то круто взмывала в гору. Автомат привычно давил на плечо, штык-нож, отбивая ритм, бил рукояткой по пряжке портупеи, а во фляжке заманчиво булькало поллитра спирта, выпрошенного у девчонок из полевого госпиталя. Цепочка бойцов поднималась к гряде, торопясь занять позиции на господствующей над трассой высоте. Вдруг стройная змейка взвода сломалась. Косицин, выскочив из строя, сошёл с тропы и помчался к ближайшему валуну.

– Косицин! Стой!

– Да я сейчас. Подперло мочевой пузырь, спасу нет!

– Назад, я сказал!

– Ну не могу я на тропе, не мо… – мощный взрыв оборвал крик Косицина.

В небо взметнулся столб огня, сыпануло крошевом камня… Макс закричал и сел в постели. По ложбинке между лопаток потёк противный, холодный, липкий пот. Откинув сырую простыню, Максим встал и закурил. Сизый дым потянулся по комнате и тонкой струйкой потянулся в открытую форточку. Опять сны… Что было дальше, он знал. По склону, таща за собой окровавленные внутренности и остатки ног, полз Косицин. Сил кричать у него уже не было, он скулил как щенок, поворачивая голову из стороны в сторону и глядя вокруг, уже, невидящими глазами.

– Стоять! – скомандовал Макс незнакомым, каким-то чужим, деревянным голосом и осторожно шагнул с тропы.

Косицин подорвался на противопехотке. Значит, где-то здесь могут быть ещё мины. Сапёры, они что, тропу почистят и всё. Первое правило: с тропы не сходить. А Косицин сошёл… И сейчас надо его оттуда достать. В голове кто-то услужливо подсказал: «Чтобы похоронить». Максим чертыхнулся и сделал ещё несколько шагов, до боли в глазах вглядываясь в землю под ногами. Ещё шаг, ещё… Ноги стало сводить судорогой от напряжения, зрение затуманилось. Что бы как-то дать глазам отдых, Макс закрыл их, а потом открыл и посмотрел назад. На тропе, рассредоточились, удерживая сектора, его бойцы. Он опять повернулся, и пошёл вперёд. Косицина на тропу вытащили уже мёртвого. «Хоть немного мучился» – опять подсказал кто-то в голове.

Да, это всё было именно так. Проклятая война. Сколько лет прошло, а почти каждую ночь… Старенькие командирские часы показывали без четверти шесть. Скоро всё равно вставать. Макс зябко поёжился. Уголь давно прогорел, и печка стояла холодная. В комнате ощутимо пахло сыростью. Максим плеснул на лицо холодной воды из умывальника, наскоро почистил зубы и побрился. На плите уже насвистывал чайник. Хлопнув дверцей старенького холодильника, Макс извлёк из его недр кольцо колбасы и пачку масла. Масло было мерзлое, и мазаться на хлеб не хотело. Он поэтому и не любил покупать его. «Рама» в любом виде хорошо намазывалась. Но вчера в магазине было только масло.

Быстрый завтрак и – в путь. Старенький «Москвич» ходко шёл по дороге в город. Зима в этом году выдалась сырая. Оттепели сменялись обильными снегопадами, на дорогах сплошная слякоть и каша из сырого снега вперемежку с грязью. Машина юзила на поворотах, но шла уверенно. Город встретил пробками, машинами, чадящими на перекрёстках и толпами бестолковых прохожих. Макс лихо вырулил на «пятак», и встал аккурат за «Оппелем» Мыктыбека. Братья-таксисты с готовностью расступились, вовлекая Максима в свой кружок.

– Да пошла ты со своей мясорубкой! – под общий хохот услышал конец какого-то анекдота Макс.

– Привет, Макс! Как дела? Что там за городом?

– Да всё так же, как и здесь. Как клиенты?

– Клиент, как всегда. И в такси хочет проехать, и копейку свою в кармане жмёт.

– Погода паршивая. Только из машины вышел, уже ноги мокрые.

– Да, сырость просто кошмар. Да и обувь нынче, за сколько ни купи, всё картон с целлофаном. С виду чистая кожа. А как в сырость попадёт, моментом ноги мокрые.

– Ладно, пойду в машину, там хоть печка. Недосуг мне ноги мочить. Ещё не хватало свалиться с простудой.

Макс забрался в машину и, включив радио, откинулся на спинку сиденья. Сквозь лобовое стекло было видно, как клиенты расхватывали машины и уезжали по своим делам. Вот и его очередь, однако, клиент, скользнув невидящим взглядом по «Москвичу», устремился к стоящему сзади «Фольксван-пассату». «Москвич»… Единственный на «пятаке». Естественно, что он катастрофически проигрывал в сравнении с иномарками других таксистов. Обидно, конечно, однако Макс особо не расстраивался. Спасибо, что хоть какой-то заработок.

Когда он в первый раз приехал на этот «пятак», мужики ему так и сказали: «Вообще-то новички у нас проставляются по полной. А здесь, хоть самим поляну накрывай. Какая реклама нашим иномаркам появилась». Да и рад бы Максим на иномарке ездить. Однако, спасибо судьбе и за такую машину. Дворники сметали хлопья снега с ветрового стекла, печка уютно гудела, поставляя в салон струи горячего воздуха, и мысли привычно текли по одному, только им известному, руслу.

После второй контузии Максима комиссовали из армии и, придя в совершенно другой, гражданский мир, Макс растерялся. Профессия офицер здесь звучала почти так же, как и инопланетянин. Поселился у матери, однако вскоре понял, что её пенсии, плюс его пенсии по второй группе инвалидности хватает только на то, чтобы тихо, на твороге и кефире, достойно встретить старость. Вот с этим Макс согласиться не смог. Положение добило то утро, когда Макс проснулся от собственного крика и ощутил на своей голове руку матери. Это стало для него последней каплей. Его сны – это его боль, его несчастье. И впутывать, кого бы то ни было, это было бы нечестно. На остатки армейской страховки,

Максим купил «убитый» «Москвич» ядовито-зелёного цвета и домик в дачном посёлке. С домиком вообще сказочно повезло. На фоне всеобщего развала дачи практически ничего не стоили, поэтому домик с участком удалось купить за сущие копейки. Осталась мечта: скопить на хорошую иномарку. Например, на «Ауди 100». А дом… Макса вполне устраивал и этот. Главное, что один. Сны, которые посещают его каждую ночь, не должны никого волновать. Это там, на войне, он думал, что все эти жертвы – боль всего народа. Оказалось – это только его боль. Пусть будет так. Макс сам справится.

Одна за другой, машины рассосались, и на пятаке остался только «Москвич». Мимо пробежала «собачья свадьба». Среди своры бродячих дворняг чужеродно выделялась благородная колли со свалявшейся грязной шерстью. И совсем ещё не старая собака, кем – то выброшенная на улицу, она всем своим видом олицетворяла укор всему человечеству, так вероломно поступавшему с друзьями человека. «Совсем, как я», – подумалось Максиму. Мокрые хлопья снега грузно падали на лобовое стекло и капот. Дворники, натужно взвыв, опять прошлись по стеклу, сметая сугробики.

На обочине Макс увидел одинокую фигурку женщины в достаточно дорогой дублёнке. Балансируя на высоких «шпильках», она безуспешно пыталась поймать такси. Проезжающие мимо машины обдавали её брызгами грязного полужидкого снега. Она уворачивалась от брызг и упорно пыталась поймать свободную машину. Всё ясно. Старый «Москвич» её не устраивал. А иномарки под рукой не оказалось.

Макс отвернулся от неё и стал опять наблюдать «собачью свадьбу». Колли сцепилась с беспородной дворнягой за обладание дамой сомнительной масти серобуромалинового цвета. Жалко таких собак. Они не конкуренты истинным дворняжкам. Так же как и Максиму, им приходится выживать в совершенно непривычных для них условиях. И вступать в борьбу с теми, для кого этот мир – дом родной. «Забрать его, что ли?» – Подумалось Максиму, – «Всё же собрат по несчастью. Будет дом охранять. Всё лучше, чем по помойкам бегать». Макс уже открыл дверцу, чтобы позвать колли, когда к машине подошла та самая дама, которая безуспешно пыталась поймать более приличную машину.

– Вы свободны?

– Да, садитесь.

Женщина уселась на переднее сиденье, брезгливо поджав губы. По сердцу больно резануло. «Это что?» – подумалось ему, – «Значит, если на «Москвиче», то уже не человек?». Дама была красива. Но красива холодной красотой, которая даже не вызывает мысли подойти и познакомиться. Она нервно закурила тонкую дорогую сигарету, кажется, «Вог».

– У меня в машине не курят – неприязненно бросил Максим.

– Вот ещё. Я в такси села или куда? Я деньги плачу не только за то, что бы ты меня довёз, но и за то, что бы закурить, если мне захочется. У самого в машине накурено, а мне права качаешь! – парировала незнакомка, – Лишний стольник заплачу и пить у тебя в тачке буду. Ты вези, давай.

Как обычно, после хамства, резануло болью в основании черепа, сыпануло искрами из глаз и, резко вырулив из крайнего левого ряда в правый, не обращая внимая на возмущённые сигналы машин, он остановил свой «Москвич» у остановки. Перегнувшись через ошалевшую фифу, он открыл дверь и прошипел: «Вылезай».

– Простите? – ошалело пробормотала она.

– Я сказал, вылезай. Ищи себе другую тачку.

Женщина вылезла из машины, Макс резко газанул и, юзя на снежной каше, умчался по дороге. Жаль, только, колли не взял. Всю жизнь он испытывал привязанность именно к этой породе. Максим всегда боялся собак. Даже, маленькая шавка внушала ему серьёзные опасения. А, вот, колли никакого страха в душе Максима не рождала. Наоборот, она создавала ощущение полной безопасности. Тем более было обидно видеть её среди дворняжек на городской помойке. «Совсем, как та дама на «пятаке», такая же беззащитная и чужеродная», – некстати подумалось Максу. – «Тьфу! Далась она мне!»

На «пятаке» уже опять собрались таксисты в ожидании клиентов. Колли со своей сворой куда-то убежала. В душе поднялась волна неприязни к давешней клиентке. Однако, рутина работы отвлекла от неприятных мыслей. В конце концов, фифа – фифой, а работать надо. На нового железного коня тоже нужно зарабатывать. Желания выходить и точить лясы, не было, печка дула горячим воздухом по ногам, в машине было уютно и тепло, и Макс остался в салоне. Мысли потекли в привычном русле.

После войны приехал он в родной город. Потянулись старые дворовые друзья. Бутылка за бутылкой, застолье за застольем… Глупостей было наделано немало. А, потом, как пелена с глаз упала. И увидел Максим перед собой не друзей, с которыми он вырос, а опустившихся алкашей, ничем не напоминающих тех пацанов, с которыми когда-то совершал набеги на яблони в соседнем детском саду. Домик в дачном посёлке явился тем спасением, которое помогло ему вырваться из этой трясины.

Остаток дня прошёл без происшествий, и уже по темноте Макс вернулся домой. Привычный холостяцкий ужин и спать. Сырое бельё раздражало, но делать нечего. Каждую зиму сырость проникала во все вещи, и избавиться от неё было просто невозможно. Может всё дело в том, что печка разжигалась только перед сном, а основное время в доме царил холод. Но ничего. По военной привычке, надышал под одеяло. Стало теплее. Пригрелся и провалился в сон.

Пули впивались в саманное тело домишки, в котором они нашли укрытие. Выстрел из гранатомёта разворотил угол. Потолок просел, обнажив выбивающуюся из глины солому. Провисла пара брёвен, и крошево глины посыпалось за шиворот. Макс перебежал к другому окну, на ходу крикнув Емельяненко, чтобы прикрыл со стороны двери. Радист Тихонов ткнулся головой в шипящую рацию. На виске расползалось пятно крови. Перед окном вскинулась фигура боевика, заросшего бородой до самых глаз. От неожиданности Макс отпрянул и инстинктивно нажал на спусковой крючок. Очередь отбросила бородача назад и разворотила его грудь. Это был, наверное, просто предсмертный оскал, но выглядело это, как смех. Смех над Максом.

Он опять проснулся от своего крика. Столько лет прошло. И этот дух уже давно сгнил в сырой земле. А, всё равно, через время, он всё смеялся и смеялся. Проклятые сны. Когда-нибудь это закончится? Время пять утра. Макс подкинул угля в остывшую печку, разжёг огонь и пошёл умываться. Всё равно, больше не уснуть. Пока чайник на плите напевал свою песню, он вышел во двор. Небо снова затянуло, и не было видно ни одной звезды. Пустой двор опять напомнил о той колли, которую он видел несколько дней назад. Жаль, что не забрал. Породистых собак, вообще, жалко. Дворняги, когда по помойкам бегают, это понятно и привычно. Но, когда породистые… Ну не рождены они для этого. Хотя кто знает, кто для чего рождён? Макса тоже вряд ли рождали, чтобы он людей убивал. А, ведь, убивал.

И эта фифа. А, красивая, стерва. Только, надменная. Есть у неё мужик, или нет? Если есть, то, точно, подкаблучник. Уже сколько дней прошло, а мысли, нет-нет, всё к ней возвращаются. Может, всё-таки, зря с ней так обошёлся. Всё-таки клиент. А клиент всегда прав. И в машине он никому никогда не запрещал курить. А тут завёлся. Просто заело, с какой миной она в его машину садилась. Хотя, конечно, «Москвич», это не иномарка. Ну, ничего. Скоро будет у него «Ауди 100», потом посмотрим.

Сегодня встал слишком рано, поэтому, можно не торопиться. Налил себе крепкого чаю, намазал толстый кусок хлеба «Рамой» и не торопясь, стал жевать. Радио привычно мурлыкало какую-то попсу. Вообще-то нужно уже давно купить телевизор. Но жалко денег. Каждую копейку он откладывал на новую машину. Вот возьмёт нового железного коня, потом, уже, всё остальное. И ремонтик сделать бы не мешало в доме, ну мебелишку новую прикупить. Ну и, конечно, телевизор. Потом и «тарелку» можно будет поставить. Мечты, мечты. Пора выезжать.

Машина послушно помчалась по привычной дороге в город. Посыпал мелкий нудный дождь. Сто процентов, часа через два он перейдёт в снег. Когда, уже, эта слякоть закончится? На выезде из дачного посёлка стоял Мишка Ковалёв, в прошлом автобусник с пятого маршрута, а, ныне, заслуженный алкаш. Он уныло мял снежную кашу полуразвалившимися ботинками, безнадёжно глядя в след проносившимся автомобилям. Денег, не только на такси, но и на банальный автобус, судя по его оплывшей от пьянства морде, не имелось. Одна надежда, что, кто-нибудь, вспомнив, что парень Мишка неплохой, подберёт его до города за бесплатно. «Что смотришь? Садись!» – прокричал Макс, открывая переднюю правую дверь. Миха, замявшись самую малость, рванул к машине и плюхнулся на переднее сиденье.

– Что, Миха, погуляли вчера?

– Вечеринка только тогда удалась, когда хочется попросить прощения, а не помнишь за что.

– И ты не помнишь?

– Я даже не помню, стоит ли просить.

– Но, зато, вчера было очень хорошо.

– Откуда ты знаешь?

– Да потому что сегодня тебе уж больно плохо.

– Уж, точно, тяжко. Дай на опохмел, а? Ну, хоть на бутылку пива.

Макс повернулся и посмотрел на Ковалёва. Сколько лет прошло? Было время, когда у каждого «автобусника» всегда околачивалась команда подростков. То ли из обоюдной скуки, то ли, ещё, зачем. Но Михина «пятёрка» под номером три ноля три надолго стала местом тусовки Макса. Мотались днём по маршруту, а вечером с последнего круга уходили таксовать, где-то, на час. Там и Максу перепадала лишняя копейка. Всё это далеко в прошлом, а Миха, вот он, спившийся на нет. И жалко мужика, и что поделаешь?

– На мелочь. Здесь на пиво должно хватить.

– Вот спасибо. Я тебя ещё пацаном заметил, сразу подумал: стоящий.

– Ладно, прекрати бодягу.

Дорога шла в гору, и впереди появился участок дороги, который всегда внушал Максу опасение. На этом участке дорога из подъёма резко переходила на спуск, и поэтому встречную машину можно было заметить слишком поздно. Макс сбросил скорость и осторожно подъехал к опасному участку. Так и есть. Перевалив через подъём, он увидел белую «Тойоту камри», стоящую так, что, лети Максим с большой скоростью, точно вписался бы ей прямо в задний бампер. Машина крутая, такому владельцу не докажешь, что не виноват. И за такую машину не расплатиться. В голове привычно промелькнули нелестные высказывания в адрес владельцев дорогих иномарок, которым никакой закон не указ.

Осторожно объезжая «Тойоту», Макс не сразу заметил за капотом дорогой машины одиноко стоящую женскую фигурку, по-видимому, хозяйку автомобиля. Приняв вправо, и съехав на обочину, Максим пошёл в направлении иномарки. Что-то в этой фигуре показалось знакомым. Ба! Да это же давешняя знакомая! Воистину, неисповедимы пути твои, Господи! Мадам, тоже узнав Макса, постаралась придать лицу независимое и надменное выражение.

– Я не нуждаюсь в вашей помощи.

Максим посмотрел на её замшевые сапожки, увидел разводы влаги, поднявшиеся до щиколоток и, почти физически, ощутил сырость промокшей обуви. Носик его нежданной знакомой посинел от холода, а белые пятна на скулах явно говорили о том, какого труда стоило фифе не стучать зубами. Злость и агрессия, поднявшиеся, было, в душе, вдруг сдулись, как дырявый воздушный шарик, уступив место жалости. Времени на реверансы не было.

– Миха! Бегом сюда! А вы, дамочка, садитесь в мою машину и грейтесь. И, прошу без протестов. В сапожках уже давно, наверное, хлюпает.

Мишка резво выскочил из машины и подбежал к «Тойоте». В шесть секунд сообразив, в чём дело, он занялся иномаркой. Ковалёв, несмотря на страсть к горячительным напиткам, славился своим знанием двигателей, как дизелей, так и внутреннего сгорания. Фифа, вдруг потеряв весь свой гонор, послушно пошла к «Москвичу» и села на переднее сиденье. Макс не выключил двигатель и в салоне сейчас, вероятно, были самые настоящие «Сочи». Минуты через три Миха вынырнул из чрева «Тойоты» и радостно провозгласил: «Плотно сдохла. К бабке не ходи. Только на СТО гнать. Здесь делать – дело тухлое». На лицо хозяйки машины было жалко смотреть.

– Что же мне с машиной делать? – на большие красивые глаза навернулись слёзы. – Я же её здесь оставить не могу.

– Спокойней, пожалуйста. На каком СТО вы обычно машину делаете?

– На Ремзоне.

– Ну, почти по пути. Миха! В багажнике у меня посмотри трос.

Ковалёв порылся в «Москвиче» и извлёк на свет божий стропу от тормозного авиационного парашюта.

– Этот, что ли?

– Да. Давай, цепляй. Сядешь за руль. Поможем девушке её карету на СТО доставить?

– Да на раз. Хоть раз в такой тачке посидеть.

Миха с готовностью бросился цеплять «Тойоту» к фаркопу «Москвича». Макс сел за руль своей машины, тронулся с места и только тогда глянул на свою попутчицу. Та в растерянности хлопала пушистыми ресницами, на которых всё ещё держались слезинки.

– Зачем вы мне помогаете?

– Закон автомобилиста. В беде не бросаем.

– Почему-то, остальные бросают. Я уже два с половиной часа на этой проклятой дороге простояла.

Максиму вспомнилось, как в Нагорном Карабахе он шёл в составе колонны старшим машины. Тогда они уже проскочили опасный простреливаемый участок, но идущая сзади машина вдруг заглохла и встала посреди хаоса огня.

– Стой! – заорал тогда на водителя Макс. – Сдавай назад!

– Туда нельзя! – в страхе замотал головой молодой солдатик-водитель.

– Пошёл вон! – Максим одним толчком выкинул совсем не сопротивлявшегося солдата, сам сел за руль, переключил скорость и сдал назад, в самое пекло.

– Держи трос! – крикнул он спрятавшемуся за колесо водителю. – Давай быстрее, пока нас с вами тут на веки вечные не оставили!

Старший машины, молодой лейтенант перехватил конец и кинул его на буксировочный крюк. Водитель прыгнул за руль, и сцепка медленно, волоча пробитыми шинами по грунту, выползла из-под огня.

– Я за них не отвечаю. А сам никогда на дороге в беде не бросал.

Фифа недоверчиво взглянула на Макса. Максим уверенно вёл машину, изредка бросая взгляд в зеркало заднего вида. Искоса он наблюдал за своей пассажиркой. Если, в начале, прибитая свалившейся на неё неприятностью, она своей беззащитностью вызывала желание обнять и пригреть её на своей груди, то, по мере согревания, прежняя надменность опять ужесточала черты её лица. Каких-то десять минут, и в кресле пассажира опять сидела несгибаемая леди. Волна антипатии вновь поднялась в груди Макса. Однако закон дороги требовал помочь. «И сдалась она мне?» – подумалось Максиму, – «Лучше бы, уродина, какая, подвернулась!»

– А вы, что, совсем в машинах не разбираетесь? – насмешливо поинтересовалась фифа.

– С чего это вы взяли?

– А что же алкашу какому-то поручили посмотреть, а сами и близко не подошли?

– Да, после этого, как вы говорите, алкаша, там делать нечего. Он автомеханик от бога. Через это и спился. Слишком много благодарных клиентов водкой расплачивались. Его и сейчас на любом СТО с руками и ногами возьмут. Только, это ему, уже, не надо.

– Почему?

– Да он привык так жить. На дачах кантуется. Кому-нибудь машину сделает за выпивку и закуску – и жизнь прекрасна.

Она посмотрела на Макса. Короткие, с проседью волосы, уверенный взгляд, плотно сжатые губы. Руки уверенно лежали на руле. Человек, который всегда знает, чего хочет, и привык добиваться своей цели.

– А у вас здесь дача?

– Живу я здесь. А вы?

– У мамы моей здесь, как она выражается «фазенда».

– Так она у вас фазендейро?

– Да, что-то вроде того. Любительница в земле покопаться. В городе хорошая квартира, а она всё сюда рвётся.

– Бывает.

– Вас как зовут?

– Как пулемёт.

– Это как?

– Максим. А вас?

– Юлия.

– Красивое имя. Всё верно.

– Что верно?

– У красивой женщины должно быть красивое имя.

Она посмотрела искоса на Макса. Нет, он не смеялся и не пытался делать комплименты. Просто констатировал факт. Как точку поставил.

Город опять приветствовал пробками, однако до СТО добрались без приключений. Фифа была, по-видимому, здесь почётной гостьей. Об этом говорило то количество персонала, выскочившего, чтобы принять машину.

– Ну что, вот и приехали. Хорошего вам ремонта, а мы дальше. – Макс протянул руку для пожатия.

– Спасибо большое. Это вам. – В руке у Максима что-то захрустело.

– Что это? – Макс разжал ладонь и увидел в руке довольно крупную купюру. Полдня нужно работать, чтобы заработать столько. В голову ударила волна эмоций. – А ну-ка, забери свои «бабки»!

– Да ты что, дурачок? Нервы беречь надо. Успокойся. – Вполне естественно удивилась фифа. – Каждый труд должен вознаграждаться. Ты меня не бросил, и я тебя благодарю.

– Да что это вы всё на деньги меряете! Неужели для вас больше и ценностей нет! – Макс швырнул купюру на асфальт. Круто повернулся и пошёл к машине. Сзади раздавались какие-то возгласы: то ли удивлённые, то ли возмущённые, однако это его уже не волновало. Рычаг на первую скорость – и вперёд. Дальше от этих продажных тварей.

Он приходил к Максу уже, наверное, неделю. Придёт, возьмёт из угла стул, сядет рядом с кроватью и просто смотрит. А смотрит так, что печёнки застывают. Макс просыпается и сразу бросает взгляд в угол. Стул стоит на своём месте. Опять сон. Что же разбередило его, если последнюю неделю в покое никак оставить не может? Макс поднялся с постели, подошёл к умывальнику и постарался смыть с тела липкий пот. Одной сигареты слишком мало. Тут в пору сто грамм на грудь. Максим всё помнит. Такое не забывается. На этой высотке он со своей ротой меньше месяца назад обеспечивал продвижение колонны. Позиции – загляденье. И вот сейчас там духи. Две атаки – псу под хвост. Не подступишься. Людей жалко. Да и облачность – на вертушки никакой надежды. Сидят, сволочи, никаким дустом не выкуришь. И тут Косицын. Тогда ещё живой.

– Товарищ старший лейтенант! Есть там тропочка! Можно подойти.

– Какая ещё тропочка? Мы, когда там сидели, все подступы изучили. Нет там никакой тропы. Да и духи тебе что, лохи, что ли?

– Да никто её не знает! Я сам тогда обалдел. Мне по большому приспичило. Я под обрыв отошёл, туда, где заросли боярышника. Помните?

Как не помнить. Макс всё помнил. И заросли боярышника тоже. Кто же знал, что кому-то приспичит переться в эти колючки? А Косицин полез. Он всегда отличался от остальной своей интеллигентности. Ну и в туалет ходил куда-нибудь подальше. Не любил на виду у всех. Кто бы другой, так расселся бы метрах в пяти от позиций и все дела. А этому уединение нужно было.

– Так вот, я за кусты забрался, а там тропочка такая… Её сразу и не приметишь. Кусты колючие. Вряд ли кто в них лазил. А это даже и не тропочка, а так… Ну, точно не человеком протоптана. Кто по доброй воле в такие колючки полезет? Я ещё тогда хотел сказать, да всё и без меня решилось. Нам бы снизу по расщелине зайти. А там по тропинке прямо им в тыл и ударим.

Макс задумался. А, чем чёрт не шутит? В запасе резервный взвод. Пока, остальные, зализывая раны, поливают духов огнём почём зря, этот взвод по тропочке зайдёт и ударит в тыл. Глядишь – и возьмём высотку.

– А ну-ка, ко мне командира резервного взвода!

Командир резервного взвода, приданного специально для выполнения этой операции, новоиспечённый лейтенант Татаринов чётко, как на параде, взял под козырёк.

– Смотри: вот здесь тропка проходит. Духи вряд ли о ней знают. Пойдёшь по ней и ударишь в тыл. От того, как у тебя получится, зависит всё.

Лейтенантик позеленел. Дрожащими руками он снял с пояса флягу и сделал два больших глотка воды.

– Я не пойду.

– Что? – Максу показалось, что он ослышался.

– Я не пойду. Если надо, то простым бойцом. Но взвод я не поведу.

Голос отказал Максиму. Ему хотелось орать, однако из горла вырывалось одно шипение.

– Останешься здесь. – со свистом выдохнул Макс. – Взвод поведу я. Учти, приду живой, тебя под трибунал со всеми потрохами сдам. Понял! Где замкомвзвода? Стройте людей. Принимаю командование на себя. Они, тогда, прошли по той тропе и, буквально, свалились духам на головы. Рота поддержала, и бой быстро закончился. И, вот тут, его и огорошил сержант Нефёдов.

– Товарищ старший лейтенант, а Татаринов застрелился.

Как застрелился? Ты что несёшь?

– Как вы с взводом ушли, так он отошёл в сторону и пульнул себе в рот. Никто и среагировать не успел.

В душе Макса поднялась волна злости и раздражения. Это, потом, заново прокручивая в памяти события войны, он осознал всю степень своей вины. Ведь Татаринов не боя испугался. Слишком неподъёмной для него оказалась ответственность за бой и за жизнь своих солдат. Простым бойцом он идти готов был. А Максим отказал ему даже в праве умереть в бою, не говоря уже о жизни. Макс поставил на плиту чайник и закурил новую сигарету. Что-то никак он сегодня согреться не может. Холодно, аж, до стука в зубах. Печка растоплена жарко, а тепла нет. И голова, какая – то, тяжёлая. Чайник закипел, но есть не хотелось.

Макс полез в древний буфет, оставшийся от прежних хозяев, и достал градусник. Так и есть. Температура. Вчера умудрился промочить ноги, и полдня не было возможности просушиться. Вот и результат. Ни о какой работе и речи быть не может. Он открыл банку мёда, положил пару ложек в чай, проглотил горсть таблеток и опять полез в постель. Лёжа и пытаясь согреться под одеялом, Макс, вдруг остро почувствовал своё одиночество. Он глянул вокруг и та простота интерьера, которая всегда ему нравилась, вдруг поразила его своим убожеством. В комнате сыро и неуютно. Не хватает женского тепла.

Ему, вдруг, сильно захотелось, чтобы кто-то был рядом. Даже, собаки нет. Надо было тогда ту колли забрать. Ещё раз увижу – заберу обязательно. Иногда, Макс представлял себе, как было бы, если бы с ним жила женщина. Не кто-то конкретно, а абстрактная среднестатистическая женщина. Но, сегодня, вдруг, ярко представилось, как по комнате ходит Юлия. Так ярко, что Макс перестал дрожать и, даже, икнул от неожиданности. Случится же такое. А, ведь, красивая, стерва. Но не про нашу честь, как говорится. Эта птица высокого полёта. Вон, какая. Муж, наверное, богатый человек. Мысли в голове стали путаться и Макс уснул. А во сне к нему пришла она, и он, пробормотав что-то, заулыбался.

Выходной день не задавался. Юля взяла книжку и уселась, поджав ноги на диван. Не читалось. Из головы никак не выходил тот хамоватый таксист. Гордый какой! Деньгами швыряется. Да пошёл он! Она обвела взглядом комнату. Её квартира всегда ей нравилась Дизайн разрабатывала сама Юля, ремонт бригада из Узбекистана, тоже, делала под её неусыпным контролем. Ох, сколько кровушки она им выпила. Но, зато, ремонт получился качественный. Вот, только, одиноко как-то. Юля встала и пошла на кухню. Электрочайник закипел почти мгновенно.

Она села за стол и развела себе растворимый кофе. Кухня забита доверху всякими приборами и агрегатами. Тут тебе и двухкамерный холодильник, и электромясорубка, и комбайн. Одна плита чего стоит. Вот, только, стоит всё это без дела. Не для кого готовить. А для себя не хочется. Разве что разогреть какой-нибудь полуфабрикат в микроволновке. Красота может быть проклятием. «Красивой женщине красивое имя» – кажется, так сказал этот таксист. Юля знает, что она красива. Ещё в школе за ней табунами ходили мальчишки. Девчонки завидовали и втайне ненавидели. А она знала это и не стремилась заводить подружек. Ей, вполне, хватало внимания пацанов.

Юля гордилась своей красотой и несла её по жизни гордо, как знамя. До поры. В институте на втором курсе она влюбилась в старшекурсника. Влюбилась так, что голова шла кругом. А он, поигравшись, убежал к другой. Сколько слёз было выплакано по ночам, знала только её подушка. Целый месяц ходила Юлька, как в воду опущенная. Вот тогда она и сделала вывод: красота должна быть с когтями и зубами, а, иначе, она превращается в мишень для подонков. Со временем выработался и стиль поведения, взгляд, голос, отрезвляющие любителей быстрой добычи.

Только, скольких нормальных мужиков она от себя оттолкнула? Да, где же эти нормальные. Нет сейчас настоящих мужчин. Вымерли, как мамонты. «А тот таксист – настоящий» – пронеслось в голове. Может и настоящий, а может, и нет. Но с ней давно никто не разговаривал подобным образом. Мужики, обычно, перед ней или немели, или заискивали. Но равнодушным никто не был. А этот совершенно равнодушен. «Как болван» – подсказал ехидный голосок в душе. Некстати вспомнилось, как в машине ей внезапно, до зубовного скрежета, захотелось прижаться к нему и ощутить эти уверенные руки на своих плечах. Если бы сидел он сейчас напротив и пил бы кофе, сразу бы стало гораздо уютнее и теплее. «Да дался он мне!» – разозлилась Юля, – «Что он, последний мужик на земле? Таксист какой-то. Даже приличной машины нет. Да ещё и хам. Захочу, любого мужика заполучу». Вот, только, любого не надо.

Для всех вокруг она была настоящей железной леди. Успешная в бизнесе, красивая, холодная, да, к тому же, обладающая несгибаемым характером. И, только, она одна знала, как ей до чёртиков надоела эта роль. Да Юлька готова была позавидовать любой домохозяйке, считающей копейки от зарплаты до зарплаты мужа. Ведь, у них есть семья. А у Юли нет. И в первую очередь нет одного единственного, за которым, как за каменной стеной. «Я и лошадь, я и бык, я и баба, и мужик» – вспомнилась услышанная когда-то поговорка. «А тот Максим, наверное, из породы тех мужчин, которые как стена. За ним никакие ураганы не страшны» – опять некстати подумалось Юльке.