Kitobni o'qish: «Восемь пуль людоеду»

2 апреля 1999 года,
3 часа 15 минут

Ирина не любила ночь. Ее деятельная натура каждой клеточкой противилась бездействию и отдыху – а ночь у нее ассоциировалась именно с этими понятиями. За ночь Ирина могла проснуться три или четыре раза и всякий раз немедленно хваталась за будильник, считая, сколько еще времени осталось до его нудного сигнала. Ей казалось, что драгоценное время безвозвратно теряется, что самое лучшее в своей жизни она могла бы сделать именно в эти часы, и надо же такому случиться, что природой определено предаваться такому бесполезному делу, как сон.

Поэтому ночные телефонные звонки, случавшиеся, к слову, довольно часто, она очень любила и ценила – они означали, что та машина, которую она создала и запустила собственноручно, продолжает работать даже ночью, и именно в эти тихие, кажущиеся ей бессмысленными часы кто-то испытывает в ней жгучую необходимость…

Но в этот раз переливчатый сигнал телефона не вызвал в ней обычного оптимизма. Ирина всегда спала очень чутко и трубку схватила почти моментально, успев за это короткое время выстроить в голове целый ряд возможных собеседников и даже определить стиль поведения с каждым из них, но знакомое тяжелое дыхание из трубки заставило ее встревожиться. Появилось предчувствие: дело плохо. Что это задело, и почему оно так плохо, Ирина не могла себе даже представить, но предчувствие было достаточно явственным, чтобы вынудить ее немедленно задать главный вопрос:

– Что случилось, Марк?

– Плохие новости, Ира. Только что арестовали Антона.

Ирина откинула одеяло, сбросила с себя тяжелую руку Сергея и резко села на кровати. У нее было много знакомых с тем именем, которое ей назвал Марк, но сейчас она ни на секунду не усомнилась, о ком именно идет речь.

– За что?

– Пока мне известно вес только в самых общих чертах. Но дело, похоже, вязкое. Его обвиняют в убийстве. Час назад он ворвался в какую-то квартиру и из пистолета в упор расстрелял хозяина.

– Черт! Его взяли на месте?

– Да, он даже и не пытался скрыться. Он приказал супруге хозяина сидеть тихо, а сам прошел на кухню, достал из холодильника бутылку водки и расположился там, глотая рюмку за рюмкой. Супруга хозяина сначала подчинилась его приказу и почти полчаса лежала в постели, боясь пошевелиться, но потом, когда убедилась, что к ней не проявляют никакого интереса, взяла телефон и вызвала милицию… Его забрали совершенно пьяным, он даже не сопротивлялся. Чтобы установить его личность, позвонили мне…

– Почему именно тебе?

– Антон сам сказал: позвоните Рудневу, он все объяснит.

– Странно. И что же ты смог объяснить?

– Ничего! Мне кажется, он просто хотел, чтобы об этом деле стало известно тебе, но не захотел называть твоего имени. Решил избрать в качестве посредника твоего адвоката.

– Идиот!

– В сущности, он поступил правильно.

– Все равно идиот. За что он пристрелил этого бедолагу?

– Подробности мне пока неизвестны. Если ты даешь мне «добро», я немедленно возьмусь за это дело.

– И как можно скорее, Марк!

– Мне кажется, твое присутствие будет не лишним.

– Хорошо, я собираюсь. Заедешь за мной.

– Понял. Скоро буду.

Услышав отбой, Ирина бросила трубку на рычаги и встала с кровати. Сергей шумно заворочался, подминая под себя обе подушки, а когда сквозь сон понял, что место справа пустует, приоткрыл глаза. Ирина включила ночник, и Сергей тут же прикрыл лицо ладонью.

– В чем дело? Который час? – едва внятно поинтересовался он.

– Рано еще. Начало четвертого.

Ирина сняла ночнушку, влезла в шлепанцы и, шаркая по паласу, направилась в ванную. Сергей в спину спросил:

– Куда ты собралась?

– Сейчас за мной приедет Руднев. Антона арестовали.

– Какого Антона? – Сергей никак не мог отделаться от сна и все еще туго соображал. – Начальника твоей службы безопасности?

– Какого, к черту, начальника! Антона – моего брата.

Сергей сразу перестал подминать под себя подушки и приподнял голову.

– Что он опять натворил?

– Дело серьезное.

– Мне поехать с тобой?

– Нет необходимости, я с Марком.

В ванной она привела себя в порядок. Она умела делать это быстро – научилась за последние годы, и теперь ей казалось странным, как раньше она позволяла себе тратить на это долгие часы. Впрочем, раньше и косметика у нее была не лучшего качества, даже после крошечной чашки кофе приходилось заново подводить губы помадой, а уж о той дешевой туши для ресниц, которая через полчаса осыпалась черными крупинками, образовывая под глазами большие темные синяки, она всегда вспоминала с содроганием. С той поры изменилось многое, косметическая промышленность не стояла на месте, да и контуры для губ Ирина, ничтоже сумняшеся, сделала «вечными» – нанесла татуаж в салоне красоты, вычислив, что тем самым сэкономит себе массу времени, однако до сих пор не могла избавиться от привычки время от времени украдкой смотреться в зеркало, проверяя, в порядке ли у нее губы и не появились ли под глазами прежние «синяки». Одно время она испытывала сложности с прической, а когда поняла, что длинные волосы требуют слишком тщательного ухода, безжалостно отрезала темно-русую груду волос и, после краткого обсуждения все в том же салоне красоты, сделала стрижку «под мальчика»…

Когда она облачилась в темно-синий брючный костюм, одно из самых строгих своих одеяний, под окнами раздался гудок автомобильного клаксона. Ирина посмотрела на часы – со времени звонка Руднева прошло двадцать минут. В дневной сутолоке Марк никогда не смог бы добраться до ее дома в столь короткий срок, но сейчас была ночь, вернее – раннее утро.

– Чмок-чмок, – сказал на прощание Сергей, снова начиная подминать под себя подушки.

– Чмок-чмок, – ответила Ирина и вышла из дома.

В темноте у ворот горели красные габаритные огни огромного «Лендровера» – машины Руднева. Приметив вышедшую из дома Ирину, Марк немедленно выскочил из салона и почтительно открыл дверцу.

– Спасибо, Марк. Ты еще что-нибудь выяснил?

Руднев сел за руль и тронул машину с места, объезжая большую лужу, поросшую по краям ледяной коркой.

– Несколько звонков я сделал, но это пока только меры предосторожности, на всякий пожарный. Звонил своим друзьям из милиции, даже связался с прокурором, хотя он был еще не в курсе дел… Но есть и кое-что поинтересней. Теперь я начинаю понимать, почему твой брат решил прежде всего связаться с тобой, а не с кем-нибудь из своей «братвы».

– Не тяни, Марк, говори же!

– Мне известно имя убитого, и тебе это может не понравиться.

– Ну!

– Это Медведев.

– Фамилия не такая редкая, как тебе кажется, Марк.

– Речь идет о том самом Медведеве. Олег Иванович Медведев, пятьдесят второго года рождения. Извини, Ира, но, насколько мне известно, в свое время вас с ним связывали некоторые отношения… хм, личного плана.

– Послушай, Марк, говори прямо, хорошо? Да, я спала с этой сволочью, был такой грешок. И в свое время он мне изрядно попортил кровь. Но при чем тут Антон?

– Это нам и предстоит выяснить. Не забывай, Ира, это не было ограблением, Антон шел к Медведеву с определенной целью и, достигнув ее, даже не пытался уйти от наказания. А когда его арестовали, то отказался от каких бы то ни было объяснений и предложил связаться с твоим адвокатом.

– И что с того?

– Ничего, кроме того, что я не имею к нему никакого отношения, по сути, я с ним даже толком не знаком… Как давно ты виделась с братом, Ира?

Ирина ненадолго задумалась.

– Да как сказать… Не так уж давно, пару недель назад, в марте. Мы тогда собирались всей семьей – и я, и мать с отцом, и Антон, и Славка с женой и ребятишками. Пообедали, поболтали. Кстати, я тогда в разговоре упомянула Зубастого, и Антон сразу куда-то ушел. После этого я больше его не видела.

– А почему вдруг ты упомянула Зубастого?

– Так, просто разговор зашел.

– Кстати, кто такой Славка и почему он был с вашей семьей, да еще с женой и ребятишками?

– У меня два брата, Марк, – Ирина вздохнула. – Славка – младший. Он писатель, странно, что ты его не знаешь, мне всегда казалось, что ты не прочь полистать детективы.

– Вячеслав Савченко – твой младший брат? – Удивленно сказал Руднев. – Вот уж не думал. Знал бы – попросил бы познакомить. Всегда интересно поговорить с живым писателем, даже если его книги – барахло.

– Ты только ему об этом не обмолвись – повесится.

– Ладно, давай вернемся к среднему брату. Ведь Антон – средний?

– Да, он младше меня на три года. Он с семьдесят пятого.

– Помнишь, около месяца назад ты говорила мне, что никак не можешь найти свой пистолет, хотя точно помнишь, что он лежал у тебя в гостиной в серванте?

Ирина нахмурилась и с нехорошим прищуром посмотрела на Руднева.

– Помню. Но при чем тут мой пистолет? В моем доме столько всякого хлама, что лошадь с телегой потерять можно, не то что какой-то там пистолет…

– Не скажи, Ирочка. Это не «какой-то пистолет», а «беретта М-92» калибра девять миллиметров, с магазином на пятнадцать патронов. Помнишь, когда ты покупала его, я предупреждал, что негоже такой хрупкой женщине, как ты, носить с собой такую мортиру? «Есть миниатюрные дамские модели, – говорил я, – вполне пригодные для того, чтобы защитить себя от нападения и поднять шум». Но ты не слушала меня, тебе хотелось чего-нибудь большого, тяжелого, чтобы держать нужно было двумя руками. Тогда меня еще, помнится, посетили странные мысли…

– Фрейда начитался? – мрачно спросила Ирина.

– Никогда не слышал о таком человеке, – с ухмылкой отозвался Руднев. – Но я был прав – очень скоро оказалось, что таскать с собой такую пушку выше твоих сил, тяга к оружию у тебя быстро отпала, и ты забросила его пылиться в сервант на дальнюю полку, совсем забыв, что пистолет – это не игрушка.

– Я не пойму, к чему эта критика? Да, я была дура, и пистолет мне хотелось иметь скорее для куража. Потом расхотелось. Ну и что?

– После задержания у Антона был изъят пистолет, это была именно «беретта М-92», совсем новенький такой пистолетик. Еще неизвестно, на чье имя он зарегистрирован, но для меня будет неприятным сюрпризом, если выяснится вдруг, что это имя – твое.

– Какая чушь! Ты прекрасно знаешь, какими делами занимался мой братец, он с детства не расставался с оружием, и, чтобы кого-то пристрелить, ему совсем не обязательно было воровать оружие у своей старшей сестры.

– Как сказать. Впрочем, ты превратно меня понимаешь. Ты настроена так, словно я в чем-то тебя обвиняю. Нет, Ирочка, просто я перечисляю известные мне факты и пытаюсь делать некоторые предположения.

– Не надо никаких предположений. Скоро мы увидимся с Антоном, и, я думаю, он сам нам все расскажет. Иначе зачем бы ему нас вызывать?

– А он нас и не вызывал, Ирочка. Похоже, ему глубоко плевать, придет ли кто к нему на выручку или нет. Он просто переадресовал вопросы. К тому же он все еще пьян, возможно, сейчас он и не помнит, что вообще называл чьи-то имена. Вот потому я и предложил тебе прокатиться вместе со мной. Думаю, родную горячо любимую сестренку он не посмеет прогнать. Хотя кто знает – он у тебя очень нервный мальчик, особенно если вспомнить, что он выпустил в Медведева восемь пуль, последние пять из которых, судя по слухам, попали уже в труп.

– Мне кажется, ты напрасно пытаешься связать это убийство с моими старыми отношениями с Медведевым, – сказала Ирина. – Антон далеко не сентиментальный человек, и его братские чувства ко мне никогда не были настолько глубоки, чтобы заставить загореться жаждой мести за честь сестры. И вообще, все это чушь – жажда мести, честь сестры… Давай не будем кривить душой, Марк, Антон – бандит, и у меня есть основания сомневаться, что это убийство для него – первое. Просто так получилось, что он попался именно в этот раз, а то, что жертвой оказался Медведев, не более чем стечение обстоятельств. Медведев из тех людей, кто редко умирает собственной смертью. Такие люди существуют за счет того, что постоянно причиняют неприятности другим людям, и всегда может найтись один самый нервный, или гордый, или слишком крутой, кто решит рассчитаться за свои неприятности при помощи итальянской игрушки калибра девять миллиметров. Антон – один из таких, причем и нервный, и гордый, и крутой одновременно. Его с Медведевым могли связывать какие-нибудь темные делишки, и Медведев, по своему обыкновению, смошенничал. За что и поплатился.

– Почему-то твоя версия мне не внушает особого доверия, – сказал Руднев, объезжая очередную лужу, в свете фар кажущуюся черным бездонным омутом. – Если бы речь шла о простой бандитской разборке, то вряд ли бы Антон оставил в живых свидетеля – жену убитого, и тем более не стал бы задерживаться на месте преступления, чтобы распить бутылку водки.

– Не могу поверить, что Антон смог бы убить женщину, тем более ни в чем не повинную, – насупившись, сказала Ирина. – С мужчинами он никогда особо не церемонился, но перед женщинами часто терялся, становился покорным, как овечка. Особенно – перед красивыми женщинами, а я не думаю, что такой тип, как Медведев, мог взять себе в жены уродину. Да дело и не только в этом. Ведь рассматривать проблему можно и несколько иначе: а что, если Антон пришел к Медведеву уже пьяный, застрелил его, решил пропустить еще рюмочку, на посошок, и эта рюмочка оказалась для него роковой – он попросту уснул за столом?

Руднев задумчиво покивал.

– Сапожник напивается в стельку, – пробормотал он, – плотник напивается в доску, а как напивается милиционер?

– Старая шутка, – сказала Ирина. – Но сейчас нам не до шуток, Марк. Лучше скажи, что ты собираешься делать, чтобы вытащить Антона?

– Вытащить? Ты, наверное, шутишь? Твой брат на глазах у перепуганной женщины убивает ее мужа, и ты думаешь, что его так сразу же и отпустят? Для начала нам необходимо выяснить, что там произошло на самом деле. Кто знает, может, эта женщина не так уж удручена горем и не настолько уж откровенна… Кстати, мы уже приехали.

Около отделения милиции Руднев снизил скорость до предела и остановил джип рядом с милицейским «уазиком». Ирина хотела немедленно выйти из машины, но Руднев сказал, подняв указательный палец: «Одну минуточку, Ира», выскочил из машины и уже через секунду раскрывал перед ней дверцу, предлагая руку. Ирина позволила помочь себе сойти на землю. Будь на месте Руднева кто-нибудь другой, эти упражнения в галантности могли бы вызвать только лишь раздражение, но с Марком Ирина была знакома уже давно и знала: эта галантность не наиграна. Он действительно был таким.

– А нас пропустят? – спросила Ирина, входя в здание и отряхивая с каблуков слякоть.

– Еще как, – Руднев вошел следом, придержал дверь, чтоб не хлопнула, и подошел к окошку дежурного. – Здравствуй, Генаша. Егорыч у себя?

– Здравствуйте, Марк Васильевич, – услышала Ирина в ответ молодой сонный басок. – Да, он у себя.

Руднев сделал знак Ирине следовать за ним, и они быстрым шагом направились вперед по длинному узкому коридору. Освещение было слабеньким, тусклые лампочки под высоким потолком горели через одну, а местами и реже, но и при таком освещении было заметно, что здание уже давно нуждается в ремонте. Невзрачный линолеум на полу ссохся, окостенел и являл собой теперь лишь тропинку, рваную и исшарканную. Штукатурка на отсыревших стенах местами обвалилась.

Дойдя до середины коридора, Руднев неожиданно притормозил, пошарил взглядом по сторонам и метнулся к неплотно закрытой двери с табличкой, надпись на которой Ирина так и не успела прочесть – адвокат рывком открыл дверь нараспашку и шагнул в кабинет.

– A-а, Марк Васильевич! – донесся оттуда приветливый звонкий голос. – Заходи, рад видеть, старина!

Ирина вошла в кабинет следом и увидела обладателя приветливого голоса. Это был человек лет сорока, может быть, с небольшим; поначалу Ирина решила, что человек абсолютно лыс, и попыталась представить себе обстоятельства, при которых можно полностью утратить шевелюру в таком возрасте, но, приглядевшись, поняла, что ошиблась – человек не был лыс, просто его стриженные «ежиком» волосы были настолько белесыми, что при таком освещении казались просто невидимыми. Глаза у него были маленькими, такими же белесыми, как волосы, а на контурно выпирающих скулах поигрывали угловатые желваки. Человек был почти на голову выше Руднева, который на рост никогда не жаловался; у него была длинная крепкая шея, длинные крепкие руки с длинными крепкими пальцами, а улыбка была открытой настолько, что блеснули широкие коренные зубы из белого металла.

С Рудневым они приветствовали друг друга горячо, по-мужски – сначала обменялись резким рукопожатием, а потом коротко обнялись, похлопав друг друга по спинам.

– Сто лет не виделись, – объяснил белесый мужчина, бросив на Ирину приветливый взгляд. – Ты с дамой?

Руднев тут же перестал улыбаться.

– Да, Коля, познакомься, это Савченко Ирина Владимировна. Она сестра твоего арестанта.

Белесый тоже немедленно принял серьезный вид. Улыбка выключилась резко, как электрическая лампочка, желваки опустились и пропали, металлический блеск во рту исчез за сомкнувшимися губами. Это был знак, что пора брать инициативу в свои руки.

– Рада познакомиться, – Ирина в два широких деловых шага преодолела расстояние от двери до стола и протянула белесому раскрытую ладонь. Секунду поколебавшись, тот осторожно ее пожал.

– Фомин Николай Егорович, – представил белесого Руднев. – Мой старый знакомый.

– Да уж, – сказал Фомин и, криво улыбнувшись, показал на Руднева пальцем. – Почудили мы с Марком в свое время… Но, мне кажется, Ирина Владимировна явилась сюда в этот час не для того, чтобы слушать наши воспоминания.

– Я бы хотела увидеть своего брата, – сказала Ирина. – Это возможно?

Фомин покосился на Руднева. Тот был невозмутим и, кажется, очень занят тем, что искал по карманам зажигалку.

– Как скоро я могу сделать это? – спросила Ирина, почувствовав, что молчание затягивается.

Фомин поднес ко рту мощный кулак и издал раскатистый звук, означающий предварительное откашливание.

– Хорошо, Ирина Владимировна, я попрошу, чтобы его привели прямо сейчас… Но хочу предупредить: он не совсем трезв.

– Как сапожник или как милиционер? – тут же поинтересовался Руднев, прекратив поиски зажигалки.

Фомин улыбнулся.

– Как плотник…

– Ну, это не страшно. Во всяком случае, говорить он сможет.

Фомин кивнул, взялся за телефон и отдал соответствующие распоряжения. Потом предложил гостям сесть и сам опустился за свой стол, заваленный всяким барахлом: всевозможными канцелярскими принадлежностями, работоспособность многих из которых показалась Ирине весьма сомнительной, папками для бумаг и бумагами без папок, старыми газетами, потрепанными книжками карманного формата, а в центре стола находилась большая пепельница из черепашьего панциря, и была она с горкой завалена искуренными до фильтра окурками. Из пепельницы неприятно пахло, и Фомин, сообразив, что Ирина это почувствовала, поторопился отправить сие мрачное захоронение окурков на подоконник, где порядка было не больше, чем на столе.

Ждали недолго, пару минут. Затем из коридора послышались шаги, дверь в кабинет открылась, и Ирина непроизвольно встала со стула.

– Егорыч, вот доставил твоего бандита.

Румяный милиционер с фуражкой, прилепленной к самому затылку, втолкнул в кабинет широкоплечего крепкого парня с корочкой запекшейся крови на лице. Он раскачивался, голова, опущенная ниже плеч, раскачивалась тоже; парень то и дело собирался придержаться за стену, но всякий раз оказывалось, что наручники, сковывающие руки за спиной, мешают ему сделать это. После третьей неудачной попытки парень глубоко вздохнул и, несуразно подергиваясь, вскинул голову. Криво и бессмысленно улыбнулся в пространство перед собой.

Ирина шагнула к нему и остановилась, не зная, что делать дальше. Она хотела взять его за руку, но поняла, что, не снимая наручников, это будет сделать невозможно, и вопросительно уставилась на Руднева. Понимающе кивнув, тот обратился к Фомину:

– Коля, нельзя ли снять с парня наручники? Куда он отсюда денется, а?

Фомин махнул рукой румяному милиционеру, и уже через несколько секунд Антон морщась растирал запястья.

– Что ты натворил, Тошка? – сказала Ирина вполголоса. – Что ты натворил?

Антон беззвучно усмехнулся.

– Тройка, – сказал он пьяным голосом.

– Что? – не поняла Ирина.

– Я говорю, что твоя попытка разыграть участие тянет на троечку. – Пожалуй, если бы Антон не старался скрыть свое опьянение, то его речь была бы разборчивей. – Или даже на три с плюсом. Поздравляю, ты делаешь успехи, Птичка!

Он театрально похлопал в ладоши.

– Прекрати, – сказала Ирина строго. Она не любила, когда кто-нибудь называл ее этим старым прозвищем, даже если это был ее родной брат. – Не смей так со мной разговаривать!

– Ты еще назови меня сопляком…

– Сопляк! – Ирина повернулась к Фомину. – Николай Егорович, можно я поговорю с братом с глазу на глаз?

– Конечно, конечно! – Фомин, закусив сигарету, потряс спичечным коробком, проверяя наличие в нем спичек, и направился к двери. – Я буду тут, в соседнем кабинете.

– Марк, ты слышал – я сказала, с глазу на глаз!

– Извини, Ира, – Руднев не двинулся с места, – но сейчас не то время, чтобы вести личные разговоры. Давайте условимся: сейчас мы будем заниматься только делом, а сантименты и ваши личные душевные порывы оставим на потом. – Он подошел к Антону и поводил перед его глазами указательным пальцем. – Ты вообще хоть что-нибудь соображаешь? Или будет лучше, если ты сперва проспишься? Мне нужна твоя полная откровенность. И взаимопонимание.

– Пошел к черту, – сказал Антон с недовольством. – Ирка, что это за тип? И почему я должен с ним откровенничать?

– Не груби, – сказала Ирина. – Это Марк Васильевич Руднев, мой адвокат. С этой минуты он и твой адвокат тоже.

– Ах, Руднев… – Антон склонил голову набок, с интересом оглядывая адвоката. – Так вот ты какой, северный олень… Наслышан, наслышан. Это я дал ментам твой телефон – знал, что ты сразу обо всем расскажешь Ирке. И, как обычно, я угадал.

– Я так и думал, – сказал Руднев. – Ты куришь, Антон?

Антон курил.

– Тогда вот возьми сигарету и сядь на стул, нам с тобой есть о чем поговорить. Ирина, ты тоже сядь, возможно, разговор будет долгим.

Усадив брата с сестрой на стулья, Руднев сам пристроился на угол стола.

– Теперь давай договоримся: мне совсем неинтересно, какие у тебя были отношения с этим Медведевым, и, вообще, за что ты его пристрелил. Больше меня интересует: кто был этому свидетелем, насколько он был вменяемым и какие есть возможности, чтобы опровергнуть его показания.

Антон смотрел на Руднева с легким недоумением и методично взмахивал ресницами.

– Итак, – продолжил Руднев, – сегодня около часа ночи ты ворвался в квартиру Медведева Олега Ивановича, известного также под кличкой Зубастый, и выпустил в него восемь пуль из пистолета «беретта». К слову, Зубастому вполне хватило бы и одной пули, но ты был за что-то так зол на него, что добавил еще семь. Впрочем, твоя злость меня пока тоже не интересует. Мне интересны подробности, на которые, возможно, ты не обратил внимания поначалу, но которые нам с тобой сейчас и предстоит выяснить.

Руднев соскочил со стола, сложил руки за спиной и прошелся по кабинету, от двери до окна.

– Каким образом ты проник в квартиру, Антон? Отмычки? Или у тебя был ключ?

– Ничего подобного, – ответил Антон, усмехнувшись. – Зубастый сам открыл мне дверь.

– В час ночи? – Руднев засомневался. – Вот так просто взял и открыл?

– А что еще ему оставалось делать? Ждать, когда я вышибу дверь? Или открою стрельбу прямо через нее?

– И он сразу открыл дверь?

– Конечно… Впрочем, нет, не сразу. Он открыл только через минуту. Отлучился, я думаю, чтобы надеть халат и взять пушку.

– У Зубастого был пистолет?

Вместо ответа Антон только хмыкнул.

– Я не так поставил вопрос. У Зубастого пистолет был при себе, когда он открыл тебе дверь?

– Естественно. Только это не пистолет – у него был револьвер, «магнум» сорок пятого калибра.

– Так-так-так, для нас это хорошо, особенно если за этим «магнумом» тянутся красные следы. Ты не в курсе, Антон, – за ним не тянутся красные следы?

И снова Антон только лишь хмыкнул. Подобные вопросы, вероятно, казались ему слишком банальными и даже глупыми, чтобы вызвать серьезное к себе отношение.

– Хорошо, и что было дальше?

– Как только он приоткрыл дверь, я ударил в нее плечом и вломился в квартиру. Он упал на пол, и я его расстрелял.

– Это произошло в прихожей?

– Да, прямо в прихожей.

– А где в это время находилась супруга Зубастого?

– Супруга? – Антон презрительно хмыкнул. – Это Сонька Губа, она супруга каждому, кто заплатит. И когда я завалил этого гада, она не сильно печалилась. Больше испугалась, все ждала, когда я за нее примусь, тряслась, как осиновый лист. Может, со страху ментов и вызвала – в другое время никогда бы не стала, но тут, видно, подумала: пан или пропал. И решила рискнуть.

– Где находилась эта Сонька Губа, когда ты стрелял в Зубастого?

– В постели, где же еще? Спала уже, да выстрелы разбудили. Когда я вошел в спальню, она хотела завизжать, но я ей пригрозил…

– Каким образом?

– Собственно, я и не грозил даже, а просто показал пистолет и покачал головой, но она меня прекрасно поняла. Кричать, по крайней мере, не стала.

Руднев перестал наконец расхаживать от двери к окну, остановился у стула, на котором сидел Антон, и присел на корточки.

– А сейчас, Антон, постарайся припомнить расположение комнат в квартире Зубастого. Только внимательно, как можно точнее.

– Ну и?

– Скажи, находясь в спальне, лежа в постели, можно видеть, что происходит в прихожей?

– Н-нет, – сказал Антон неуверенно. Потом добавил уже более окрепшим голосом: – Нет, это невозможно. Во-первых, дверь в спальню была прикрыта…

– Прикрыта или закрыта? – перебил его Руднев.

– А что, есть какая-то разница?

– Огромная. Если дверь закрыта, то это значит – заперта так, что никто не сможет увидеть, что происходит за ней, и тем более не сможет проникнуть. А если она всего лишь прикрыта, то всегда есть шанс что-нибудь подсмотреть в оставшуюся щель. Понимаешь?

– Понимаю. Дверь была закрыта. Никаких щелей. Это во-первых. А во-вторых, даже если дверь и раскрыта настежь, то все равно, лежа в постели, невозможно видеть прихожую. Это реально, если стоять у окна, лицом к двери, да и то… А лежа в постели – нет, невозможно.

Руднев хлопнул себя по коленям и распрямился.

– Это мне нравится, – сказал он. – Это нам на пользу… Хотя хочу тебя предупредить – все очень и очень серьезно. Не стоит ни на минуту забывать об этом, Антон.

Антон нахмурился с какой-то, как показалось Ирине, брезгливостью. Она хотела еще раз напомнить Антону, чтобы тот не смел грубить адвокату, но брат не дал ей и рта раскрыть.

– Какого черта? – сказал он. – Если ты думаешь, что я буду тут расшаркиваться перед тобой только потому, что ты адвокат, то ошибаешься… Знаешь, кого я не люблю больше всего на свете? Адвокатов.

– Все не любят адвокатов, – согласился Руднев. – Но когда приходит нужда, многие бегут именно к нам, адвокатам, и готовы последнее отдать, лишь бы их дело попало к кому-нибудь половчее… Впрочем, этот довод стереотипный. То же самое говорят о себе милиционеры, сантехники, связисты и еще целая армия народу. И даже бандиты.

– Заткнись, – посоветовал ему Антон.

– Антон! – вспылила Ирина, вскочив со стула. – Мне кажется, будет лучше, если ты действительно сперва проспишься, там, на нарах…

– А я и так спал, пока вы не пришли, – сказал Антон невозмутимо. – И я не просил меня будить. И тем более не просил тебя приводить с собой адвокатов.

Знаешь, Птичка, если бы я боялся тюрьмы, то попросту убежал бы и не стал дожидаться, когда за мной придут.

Ирина посмотрела на Руднева. Тот, поймав взгляд, коротко покивал: мол, видишь, я так и предполагал.

– Но почему?! – спросила Ирина с чувством, возведя руки к небу. – Почему ты сделал это?

Антон рассмеялся. Потом сказал:

– Если честно, то я и сам не знаю… Может быть, и не стоило этого делать, а может, и наоборот, – надо было сделать это уже давным-давно… Кто знает? И если уж кто-то и виноват, что все сложилось таким образом, то это не я.

– А кто же?

– Не знаю. Может быть, и ты.

– Я?! – возмутилась Ирина. – Ну, знаешь ли… Спасибо, Тошка, спасибо, братец драгоценный. Разреши узнать, с чего это вдруг ты сделал такие выводы?

Скривившись, Антон махнул на нее рукой.

– Сестренка, прекрати! Ты же прекрасно знаешь, что я не мастак что-нибудь объяснять. Это у нас Славка писатель, мастер слова и все такое прочее. А я – так, просто бандит, и ничего более. Да и долго все это объяснять. Может получиться целый роман, а у меня нет времени писать романы, я не Славка.

– Ты упомянул его уже дважды. Это что – зависть?

– Ха! Нет, Птичка, я человек не завистливый. И Славку я упомянул не потому, что злюсь: у него, видите ли, жизнь сложилась, а у меня, видите ли, нет; у него видите ли дом, жена, дети, популярность, а у меня только наручники да нары… Нет, все совсем не так. Просто я в самом деле вряд ли смогу что-нибудь объяснить. Это как цепочка – начнешь говорить одно, оно потянет за собой другое, потом третье и так далее. Она может уйти слишком глубоко в прошлое, эта цепочка, но что самое обидное – все это никому не будет интересно, кроме меня самого.

– Мне будет интересно, – вставил Руднев.

Антон посмотрел на него слегка затуманенным взглядом. Потом продолжил, словно и не заметив реплики:

– Да и в этом ли главное? Никого не должно волновать, ПОЧЕМУ я это сделал. Сделал – и все тут! И если ты хочешь помочь вытащить меня отсюда – пожалуйста, я не стану мешать. А если не хочешь, то упрашивать я тоже не буду, как-нибудь обойдусь.

Он говорил очень твердо, уверенный в собственной правоте, но на последнем слове что-то случилось с его голосом – едва заметное, неуловимое, словно споткнулся Антон на этом месте, да споткнулся так, что с размаха упал лицом в грязь и от обиды закусил губу, чтобы не расплакаться.

Вряд ли Руднев обратил на это внимание. Но Ирина слишком давно знала Антона, чтобы не заметить этого. И у нее тоже моментально перехватило горло. И она тоже не смогла ничего больше сказать. Лишь ближе подсела к брату, обняла и прижала его бритую голову к своей груди.

– Тошка… – прошептала она. – Как же мы так?

Она не сказала «ты», она сказал «мы», и Антон это заметил. Ирина почувствовала, как вздрогнули под ее руками его плечи.

– Как все это объяснить? – сказал Антон тихо. – Как объяснить, почему один человек становится писателем, уважаемым и популярным, другой – миллионером и самым богатым в городе человеком, а третий – всего лишь бандитом, хотя они росли все вместе и воспитывали их одни люди?