Kitobni o'qish: «В действующей армии», sahifa 4
VIII. В Мукдене
Приехал в Мукден в ночь на сегодняшнее число и проспал в любезно отведённом мне купе I класса одного из стоящих на запасном пути вагонов.
В этом же вагоне в особом помещении помещается и цензура военных корреспонденций и телеграмм.
Утром в первый раз испытал чувство езды на рикше, т. е. в ручной колясочке, везомой двумя китайцами, причём один бежит в оглоблях, а другой подталкивает сзади.
Странное чувство овладевает впервые севшим в такой экипаж седоком.
Сначала как-то неловко – не физически, так как колясочка, несмотря на дороги, изрытые колеями, очень покойна, а нравственно – ехать на себе подобном существе.
Рикш делается жалко – в невыносимую жару они бегут гораздо быстрее петербургских извозничих лошадей, обливаясь потом, который катится с них градом, синие рубахи и шаровары хоть выжми, полуобритые головы с традиционными косами совершенно открыты палящим лучам солнца.
Удивляешься их выносливости, тем более, что они после очень продолжительного бега не кажутся совсем утомлёнными.
Другой экипаж для передвижения это – «фудутунка», маленькая кибиточка на двух больших колёсах, в которой запряжены одна, две или три лошади «цугом».
Экипаж очень неудобный и тряский, в нём надо сидеть, поджавши ноги, или вытянув их, так как сидения не полагается.
Окошечки «фудутунки» затянуты белой или чёрной марлей.
На рикше я проехал, получив пропускной билет, в старый китайский город, – новый, где сосредоточено всё русское военно-гражданское управление и где живёт в настоящее время наместник Дальнего Востока, расположен около самой станции железной дороги.
Старый город находится от станции в нескольких верстах и представляет из себя тип городов востока – «город-базар».
Он весь состоит из лавок, расположенных по разным специальностям торговли.
Домов китайцев, где живут их семьи, не видно – они расположены за лавками.
Страшная грязь и зловоние, – от каждого китайца за версту несёт отвратительным запахом бобового масла и черемши, употребляемых ими в пищу.
Большинство китайцев с трудом, но понимают русских, конечно, если речь последних сопровождается выразительной мимикой и жестами, что испытал и я, торгуясь в китайских лавках.
Запрашивают китайцы неимоверно и в лавках уступают с запрошенной цены неохотно, но зато ходячие торговцы запрашивают за вещь рубль и уступают за гривенник.
Сказать, что все китайцы – торгаши, значит повторить общее место всех путешествий, но здесь, когда вы не сделаете шагу, чтобы не быть окружёнными китайскими торговцами, предлагающими вам самые разнообразные товары, начиная с живых птиц и змей, фарфоровой посуды, трубок, хлыстов, нагаек и кончая китайскими порнографическими фотографиями, у вас невольно вырывается эта фраза.
Нет, как кажется, китайца-горожанина, который бы не занимался торговлей.
Наряду с китайцами-торгашами и рабочими, которые тоже не прочь поторговать, вы встречаете массу нищих китайцев.
Вид некоторых ужасен, их стонущие вопли раздирают сердце не привыкшего человека.
Это профессиональные нищие, в большинстве нищие-комедианты.
Это «китайское дно», ожидающее своего Горького.
Особенно ужасен запах в предместье Мукдена, где расположены «обжорные лавки» и ряд китайских ресторанов низшего сорта.
Как бы ни силён был ваш аппетит, он моментально пропадёт от одного запаха этих китайских яств.
Но довольно описаний!
Их без меня сделали уже многие, изучавшие китайскую жизнь.
Я только хотел высказать мои впечатления, так как задержался в Мукдене на несколько дней для исполнения формальностей окончательного посвящения меня в звание военного корреспондента.
Мои мысли сосредоточены там, на театре войны, который отстоит от меня всего в каких-нибудь ста восьмидесяти верстах и куда я на днях и уезжаю.
На станции, самом оживлённом месте Мукдена, интересная встреча.
Вот господин в каком-то полувоенном, полустатском костюме, на вид ему лет сорок-сорок пять, шатен с пробивающейся сединой в волосах на голове и длинной бороде, со светлыми голубыми глазами, в старой истрёпанной офицерской фуражке.
Это доброволец г-н Цеханович, только что вернувшийся из Кореи, где он принимал участие в русском разъезде отряда полковника Мадритова в тылу японцев.
Он рассказывает мне, волнуясь, порой со слезами в голосе, эпизоды из этой интересной экспедиции, начавшейся в первых числах марта, когда их отряд перешёл Ялу и пошёл в Корею.
– Тяжело было физически, но легко нравственно! – говорил он мне. – Вы не можете себе вообразить, по каким отвесным скалам приходилось нам буквально карабкаться; было страшно холодно, на вершинах гор лежал ещё густыми пластами снег, на привалах костры разводились с трудом, сырые деревья девственных лесов шипели и трещали и разгорались только после долгих усилий. Всё преодолел наш отряд, потому что состоял из людей, одушевлённых одним желанием идти вперёд, и это одушевление передал нам наш отважный начальник полковник Мадритов. Дух отряда был необычайный. Лучше всего его рисует следующий эпизод. С нами было тридцать тысяч рублей, весивших шесть пудов, груз для обоза отряда тяжёлый… Начальник решил раздать деньги людям, и тут-то обнаружилось, что бывают в жизни людей моменты, когда деньги в их глазах не имеют никакого значения и они отказываются от них… Весь отряд как один человек, отказался взять деньги. «А ну их! Куда с ними? Одна тяжесть!» Как ни убеждали взять, никто не взял… И действительно, в тяжёлом походе в гористой стране, каждый лишний золотник даёт себя знать солдату.
– Как относились к вам корейцы?
– Не одинаково! Были случаи, когда они сопротивлялись занятию деревень, стреляли в нас и даже устраивали засады… Деревни, жители которых встречали нас с оружием в руках, мы жгли, а там, где нас принимали мирно, закупали провиант и платили хорошую цену серебром. Корейцев, пойманных с оружием в руках, по обычаю войны, вешали, так как воюющей стороной, как нейтральных, признать их было нельзя…
– Какого вы мнения о корейцах, как солдатах?
– Сравнительно с японскими они никуда не годятся, бегут после первых выстрелов и так быстро, что их трудно догнать даже на лошади. Вообще корейцы бегают по своим горам с лёгкостью коз. Впрочем и среди них есть молодцы. Расскажу вам по этому поводу следующий эпизод. Мы захватили двух корейцев, стрелявших в нас, у них оказалось только одно ружьё, брошенное кем-то из них, но кем – неизвестно. «Кто стрелял? Чьё ружьё? Стрелявший будет повешен, сознавайтесь!» – спросили их через переводчика. – «Вешать, так обоих! – отвечали они. – Мы оба стреляли». – «Как, из одного ружья?..» – «Да, сперва один, потом другой»… Суд был короток, их повели вешать, но начальник отряда через несколько минут решил отменить казнь и послал передать это распоряжение её исполнителям… Увы, оказалось уже поздно – казнь была совершена…
– Далеко доходил ваш отряд?
– Да, отдельные разведочные части проникали в самую глубь страны…
– Японцам досталось таки от вас?..
– И даже очень сильно… Мелких стычек было множество, а у одного из корейских городов была серьёзная схватка, но повредить нам сильно и воспрепятствовать цели нашего разъезда японцам не удалось… Цель достигнута…
– У вас были раненые и убитые?
– Конечно не без того… Раненых на арбах мы доставили сюда, и они помещены в больнице около Мукдена.
– В плен из вашего отряда не попался никто?
– Нет, напротив, мы взяли в плен трёх японцев!..
– Вы сами раньше служили в военной службе?..
– Нет, я служил в Одессе, секретарём городской управы… Там с самого начала войны началось сильное одушевление, которое до того охватило меня, что я бросил семью и полетел сюда. Случайно мне посчастливилось попасть в отряд, который шёл в Корею – в него принимались и добровольцы… Это было в начале марта. На днях я только что вернулся сюда и сегодня наконец получил радостную телеграмму из дому. Дочь кончила курс в гимназии, сын также блестяще оканчивает свои выпускные гимназические экзамены…
И г-н Цеханович со слезами на глазах вынул из кармана и прочёл нам дорогую для него телеграмму…
Крупные слёзы блестели у него на глазах.
Видимо, после нервного подъёма в продолжительном и трудном пути у отважного добровольца началась реакция – нервы расходились.
IX. Среди раненых
Грустные, но вместе с тем высоко-умилительные часы провёл я сегодня на платформе железнодорожной станции Мукдена.
Прибыл санитарный поезд Е. И. В. Великой Княгини Марии Павловны и привёз 475 нижних чинов и 9 офицеров, раненых в бою под Вафангоу.
Заметим, кстати, что санитарный поезд рассчитан всего на 200 человек, а между тем так поместителен и удобен, что более чем двойное число комплекта разместилось в нём совершенно свободно.
Надо было видеть, с какою чисто отеческою заботливостью работали врачи, сёстры милосердия, санитары и нижние чины местной команды, выводившие и выносившие раненых из вагонов, под бдительным надзором уполномоченного Красного Креста отст. полк. Бибикова.
Тяжелораненых понесли на носилках, – их было 50 человек, а легкораненых усадили в госпитальные двуколки для отправления в подвижной госпиталь Красного Креста, находящийся в версте от Мукдена.
Легкораненых сначала тут же на станции накормили обедом.
Всё это продолжалось два-три часа, в течение которых я успел порасспросить раненых и вглядеться в них.
Что за могучие, прямо идеальные типы!
Вот унтер-офицер Казанцев, он ранен пятью пулями, одна из них скользнула по его голове, двумя другими он ранен в мякоть обеих ног, а остальными двумя в правую руку, причём одна пробила ему насквозь ладонь, а другая оторвала средний палец.
И он бодро стоит на ногах и ходит.
– Иголку подлая пуля в сумке перешибла, нечем теперь и зашиться.
Он сожалеет только об этом.
– Только бы поскорей починиться, а там снова бить японцев идти, – говорит он.
– А каковы японцы?
– Да ничего, чистенькие такие, да гладенькие, в туфельках… Весело дерутся…
Рядом присел на приготовленные носилки другой солдатик, он ранен тяжело в правую ногу, пуля попала в лежавшие в кармане брюк патроны, которые разорвались.
К нему подходит офицер.
– Куда ты ранен?
– В правую ногу, ваше благородие.
– А ну-ка, сожми кулак…
Солдат поднимает увесистый кулак правой руки.
– Да ты ещё молодец!
– Рад стараться, ваше благородие, – вдруг неожиданно поднимается солдат на обе ноги. – Только бы починиться, а то ещё мы японцу покажем.
– Садись, садись.
– И постоим, ваше благородие…
Но силы его оставляют, и солдат опускается на носилки.
На груди обоих героев уже блестят новенькие георгиевские кресты.
Вот другой солдатик, рядовой Голубец, тоже раненый довольно серьёзно в левую ногу, хочет непременно идти пешком.
– Может, места товарищам не хватит…
– Садись, садись, Голубец, всем места хватит, успокойся…
Голубец колеблется, но наконец медленно с трудом идёт к двуколке.
Это ли не умилительное доказательство «солдатского товарищества», которое является одним из главных элементов духа армии.
С носилок с тяжелоранеными ни стона, ни жалобы.
Один только слабым голосом спрашивает:
– А где моя винтовка?
Так ведут себя наши богатыри.
Узнал от очевидцев некоторые подробности боёв у Вафангоу.
31 мая с 6 часов утра обнаружилось наступление японцев от Пуландяна на север.
Открытая волнообразная местность, окаймлённая высотами, позволяла видеть всю картину наступления противника.
Около 7 ч. 30 м. пополуночи колонны японцев были видны по линии деревень Лидзитунь-Гаудятунь, между железной дорогой и рекой Тасахе в 12 верстах к югу от ст. Вафангоу.
В 10 часов утра вперёд к деревне Вафан выдвинулись 3 японских роты с пулемётами, наступавшие скорым шагом; сзади были видны резервы.
Японская пехота заняла отдельную, весьма рельефную высоту с кумирней в 8 верстах в южнее Вафангоу. Длинная колонна обнаружилась позади в широкой песчаной, покрытой перелесами, долине реки Тасахе; кроме того, была замечена значительная колонна, двигавшаяся от ст. Пуландян, вдоль линии железной дороги.
В полдень раздались первые выстрелы с обеих сторон, и вскоре окончательно определился фронт наступления от высот южнее деревни Вандетау до долины реки Тасахе, протяжением 12 вёрст.
Силы японцев приблизительно были – 2 дивизии пехоты с полевой и горной артиллерией и 12 эскадронами конницы.
31 мая японцы два раза возобновляли наступление, но ночь на 1 июня прошла спокойно.
Утром 1 июня наступление японцев возобновилось – они шли на ст. Вафангоу тремя колоннами.
У Вафангоу собрались все силы нашего южного отряда, далеко уступавшие в численности противникам.
Весь день 1 июня продолжался упорный бой, прекратившийся лишь при наступлении ночи и возобновившийся 2 июня.
Японцы направляли все усилия на наш левый фланг, но все их атаки были отбиты.
Оказалось, что в ночь на 2 июня японцы получили подкрепление, к месту боя подошла ещё одна дивизия.
Наши казаки вели себя молодецки.
Очевидцы рассказывают, что многие японцы, насквозь проколотые пиками, вместе с ним были унесены лошадьми.
Один японский офицер, бывший в России и хорошо говорящий по-русски, налетел на русского офицера и хотел поразить его саблей со словами:
– Готовься к смерти!
Офицер поднял свою шашку, чтобы отпарировать удар, но в это самое время подскочил казак и из-под руки офицера ударил японского офицера пикой прямо в рот, крикнув:
– Берегись, ваше благородие!
Японец упал бездыханным.
На казака, оставшегося без лошади, налетел японский офицер и рубнул его саблей, но промахнулся.
Моментально казак вырвал у него саблю и срубил ему голову.
Таковы рассказы очевидцев.
А вот геройский подвиг русского офицера.
Он увлёкся, выскочил вперёд и, увидав, что окружён японцами, остановился.
Японцы, думая, что он хочет сдаться, приблизились к нему, но не тут-то было, он одним ударом шашки убил трёх.
Храбрец был изрублен на куски.
Но вернёмся к привезённым раненым.
Одному тяжелораненому пуля попала в правый глаз, прошла носовую полость и вышла в левое ухо, кроме того, он ранен в правую ногу и левую руку.
По словам доктора, он выживет, но будет крив на правый глаз и глух на левое ухо.
X. Японские зверства
То и дело проходят воинские поезда, доставляющие наших солдатиков в Ляоян и далее на театр военных действий.
У всех у них бодрый, весёлый вид, слышатся шутки, песни.
Кажется, будто бы они идут на военную прогулку, а не на смертный бой с врагом.
Дальняя дорога не утомляет их, и говорят, что во время дела при Вафангоу только что прибывшие туда войска прямо из вагонов были поставлены в авангард в полном боевом порядке.
На ст. Мукден воинские части долго не задерживаются, не более, как через четверть, много полчаса, слышится сигнал горниста, играющего посадку, и поезд мчится далее.
Раненые в боях при Вафангоу, предназначавшиеся в подвижной госпиталь Красного Креста в Мукдене, все доставлены туда.
Вчера госпиталь посетил Наместник Дальнего Востока, обходил раненых и со многими из них беседовал.
С поля битвы при Вафангоу продолжают приходить вести.
В ночь с 3 на 4 июня в окрестностях Сеньючена прошла сильная гроза с ливнем и в конец испортила дороги.
Несмотря на это, части нашего южного отряда молодецки преодолели все препятствия и в полном порядке, несмотря на сильное утомление, сосредоточились к 5 июня у Сеньючена.
Японцы 3 и 4 июня вперёд от Вафангоу не продвинулись; их войска, как слышно, развёртываются на фронт Вафангоу-Фучжоу.
Точных данных о наших потерях ещё нет.
Как слышно, выбыло из строя убитыми, ранеными, контуженными и пропавшими без вести около 3.000 человек.
Потери японцев гораздо значительнее.
Последние, по словам раненых офицеров, держатся в бою германской системы – наступать с фронта и обходить флангами.
Так они действовали под Тюренченом, при Чзиньчжоу и у Вафангоу.
Стрельбу они производят трёхрядную, при чём первый ряд стрелков ложится на землю, второй стреляет с колена, а третий стоя.
Кроме того, у японцев при каждой роте имеются пулемёты.
Этим и объясняется, что их пули, по выражению наших солдат, осыпают «как песок».
Война и неразлучное с ней возбуждённое нервное состояние естественно родить массу рассказов.
Многие из них рисуют японцев, протестующих перед Европой об употреблении русскими варварского, по их мнению, оружия – пик, очень, кстати сказать, не пришедшихся по вкусу сынам страны Восходящего Солнца, настоящими азиатами, позволяющими себе относительно пленных и раненых нарушение не только международного, но даже общечеловеческого права.
Говорят, что они прикалывают раненых и даже пленных, а раненый рядовой 6 роты 2 восточного стрелкового полка Осип Коченов рассказывал мне, что у его товарища, попавшего в плен, японцы будто бы вырезали ремни из груди и спины и бросили его по дороге; его нашли и доставили на русские позиции.
Прикалывание пленных подтверждает так же унтер-офицер 2 восточносибирского полка Иван Бельский.
Относятся ли эти рассказы к области разгорячённой фантазии солдатиков, или в них есть доля правды – покажет будущее, а пока я могу лишь заметить, что добродушное в общем отношение наших солдатиков к своим врагам вообще, а к японцам в частности, исключает возможность подобной злой и сплошной клеветы.
Для неё нет почвы в духовном существе русского солдата.
Многие положительно не верят этим рассказам, и это так понятно – они слишком чудовищны.
Не хотелось бы верить и мне, но я принадлежу, увы, к одним из тех, которые плохо верят в японскую цивилизацию, гуманность и правомерность.
Действия японцев, начиная с пресловутой ночи на 27 января в Порт-Артуре и кончая злоупотреблением сходством своего флага с флагом Красного Креста, которое они практикуют и в настоящее время, дают мне для этого полное основание.
Скажу несколько слов об этом «злоупотреблении».
Выезжающие на позиции японские батареи, цепи обходящих наши фланги частей поднимают флаги Красного Креста и делают ими размахи вдоль своего фронта.
Недоумевающие русские начальники прекращают огонь, открытый по неприятелю в наиболее для него критический момент.
И следом за этим, прикрывающиеся флагом Красного Креста японцы открывают по замолчавшим нашим частям убийственный огонь.
По расследованию этого обстоятельства оказалось, что японцы машут для обозначения присутствия своего фронта своим флагом – национальным: белое поле с красным кругом в середине.
Даже и на незначительном расстоянии этот японский флаг легко принят за флаг Красного Креста.
На этом объяснении добродушные люди успокаиваются, говоря:
– Вот видите, как это просто объясняется: японцы не виноваты – они употребляют свой флаг. Не надо обращать внимания и стрелять…
А если японцы в один прекрасный день поднимут действительно Красный Крест? Что тогда? Тоже стрелять?
На этот вопрос ответа добродушные люди не дают.
По моему мнению, в этом употреблении сходного с флагом Красного Креста «японского национального» флага, который с успехом можно заменить другим, скрывается двоякая чисто азиатская хитрость, – в начале выигрывать моменты, а затем иметь возможность обвинить русских в стрельбе по флагу Красного Креста.
С морского театра войны получены на днях известия, что наша владивостокская крейсерская эскадра потопила у самых берегов Японии японские транспорты «Хиташи» и «Садо-мару», на которых перевозился пехотный полк.
Он погиб весь до одного человека с командиром и знаменем.
Ходят слухи, что на этих транспортах было несколько иностранных военных агентов.
Суда прибывшие в Сен-юн-чен, принесли известие, что за последнее время никаких атак на Порт-Артур не было.
За 4 июня происходили морские бои, в которых японцы понесли значительный урон и потеряли два больших судна.
Японский флот на море сильно уменьшился.
