Kitobni o'qish: «Трагедии Тютчева в любви»

Shrift:

ООО «Издательство «Вече»

http://www.veche.ru

«Тут не одно воспоминанье…»

Истоки необыкновенного «жизнелюбия» человека мы можем найти в его детстве. В данном случае под «жизнелюбием» я подразумеваю влюбчивость, даже в какой-то мере страсть к амурным приключениям. Ещё в советские времена в войсках, в среде офицерской, мы называли «жизнелюбами» больших любителей любовных отношений с представительницами прекрасного пола. Правда, к разряду жизнелюбов относились всё-таки офицеры в достаточно высоких званиях, младших же звали несколько иначе… Уточнять не буду. Но в любом случае определения таковые относились к обычным, нетворческим натурам. Ну а натуры творческие жили, живут, да и будут жить по своим правилам, которые продиктованы им необыкновенными качествами, заставляющими творить.

Но почему вдруг такое странное вступление я сделал к книге о Фёдоре Ивановиче Тютчеве? Да потому, что речь пойдёт о совершенно необычных его любовных трагедиях и драмах. Именно необычных, не свойственных, как правило, даже натурам творческим, а уж нетворческим и подавно, но тем не менее попадающим под этот шуточный разряд жизнелюбия. Ну и, конечно, попробую отыскать причину, почему увлечения Тютчева, да и не только увлечения, но особенно и то, что мы считаем сильнее и ярче увлечения, именуя высоким словом Любовь, к сожалению ныне весьма опошленным, но оттого не перестающим быть волшебным и таинственным, оказывались быстротечными и на первый взгляд мимолётными и непрочными.

Прежде всего это случалось потому, что Фёдор Иванович Тютчев, подобно Пушкину, Лермонтову, Тургеневу, Льву Толстому, Бунину и многим другим писателям и поэтам, художникам и композиторам испытал в детстве первые, ещё отроческие переживания, связанные с насильственным разлучением с предметом его первой любви.

Когда родители – или не родители, а просто обстоятельства – лишают влюблённых возможности быть вместе, часто происходит так, что ни один из разлучённых и нравственно оттого пострадавших, особенно если чувства были действительно сильными, уже не может построить в дальнейшем тот союз, который бы мог построить, сложись его первая любовь счастливо. Ныне вообще много пишут о том, что каждому из людей Создателем, Высшими Силами, Небесами или Высшим Разумом – кому как называть это нравится – даётся единственный раз в жизни подсказка в выборе своей второй половинки. И если проглядел такую подсказку или по каким-то обстоятельствам не смог реализовать сам или помешали реализовать её какие-то причины, то впоследствии бесплодный поиск семейного счастья будет продолжаться всю жизнь и в этом поиске зачастую будут за любовь приниматься увлечения, коих, может статься, будет и немало.

Это одинаково можно отнести ко многим российским писателям – это можно отнести к Тургеневу, Бунину – это целиком касается и Тютчева. Встреч у Тютчева было много, даже браки были, как, к примеру, у Бунина, женатого дважды, а была ли любовь? И не призрачным ли являлось счастье, если Тютчев сам признавался, что не в силах порой отвечать на чувства, испытываемые к нему, к примеру, даже Еленой Денисьевой, столь же всепобеждающими чувствами.

Тютчев нам известен с самой ранней поры, и известен прежде всего как непревзойдённый лирик. Кто ещё с такой любовью мог описать природу родного края?! Возьмём любое из множества замечательных стихотворений.

Осень. Художник Ю.Ю. Клевер

К примеру, «Осенний вечер»:

Есть в светлости осенних вечеров
Умильная, таинственная прелесть!..
Зловещий блеск и пестрота дерёв,
Багряных листьев томный, лёгкий шелест,
Туманная и тихая лазурь
Над грустно-сиротеющей землею
И, как предчувствие сходящих бурь,
Порывистый, холодный ветр порою,
Ущерб, изнеможенье – и на всём
Та кроткая улыбка увяданья,
Что в существе разумном мы зовём
Божественной стыдливостью страданья!..

Но Тютчев известен и как величайший патриот, бесконечно преданный России. И не просто преданный, а всю свою жизнь посвятивший борьбе за Россию и на поприще дипломатическом, и на поприще поэтическом, и даже пророческом.

Александр Сергеевич Пушкин говорил о предназначении поэта:

Не для житейского волненья,
Не для корысти, не для битв:
Мы рождены для вдохновенья,
Для звуков сладких и молитв.

И Тютчев словно развивал эту мысль. Вспомним хотя бы такие его строки…

Умом Россию не понять,
Аршином общим не измерить:
У ней особенная стать —
В России можно только верить.

Тут сразу нужно сделать уточнение. Часто в стихотворении, да, пожалуй, всегда приводится строка с ошибкой – «в Россию можно только верить», а между тем Тютчев написал именно «В России можно только верить».

Улавливаете разницу?

Приведу и короткое четверостишье, которое сам поэт назвал «Спиритическим предсказанием»:

Дни настают борьбы и торжества,
Достигнет Русь завещанных границ,
И будет старая Москва
Новейшею из трёх её столиц.

Об этом стихотворении мы ещё поговорим подробнее в соответствующей главе.

Весьма характерно и стихотворение «Рассвет», тоже пророческое:

Ещё молчат колокола,
А уж восток заря румянит;
Ночь бесконечная прошла,
И скоро светлый день настанет.
Вставай же, Русь! Уж близок час!
Вставай Христовой службы ради!
Уж не пора ль, перекрестясь,
Ударить в колокол в Царьграде?

И это стихотворение станет далее предметом для серьёзного разбора и серьёзных размышлений, ведь Фёдора Ивановича Тютчева вполне заслуженно называли «поэтом-пророком»!

И вдруг выясняется, что этот ответственный работник Государственной коллегии иностранных дел, этот поэт, прославлявший доблесть, честь, мужество и славу, был женат дважды официально, да ещё один раз неофициально при живой-то жене и, мало того, не упускал случая завести любовные романы, когда встречал достойные, по его мнению, предметы для обожания. Причём от жён мог уходить просто, без каких-либо объяснений и пояснений, как обычно уходят, к примеру, на службу. Ещё не расставшись со второй женой и, представьте, продолжая её любить, он сделал стремительные движения навстречу новой любви, навстречу новой избранницы.

Москва. Вид на Кремль с Москворецкого моста.

Художник В.С. Садовников

Ну а о связях, которые не оканчивались браками, мы и говорить не станем. Так что же это? В советские времена за подобное поведение вызвали бы на партком и пропесочили по первое число, обвинив в распущенности. Но при Тютчеве парткомов не было. Однако в царской России было общество, зачастую, мягко говоря, неважное, существовало и определённое общественное мнение… Общество не простило Тютчеву его внебрачные отношения с Еленой Денисьевой, ну а то, что на такое пошёл величайший поэт России, вызывало лишь ещё больший гнев и ещё более дерзкие на него нападки.

Так действительно ли Тютчев был ловеласом, донжуаном, словом, мог соответствовать подобным эпитетам, которыми награждали общественные ревнители благочестия за такое поведение? И можно ли его назвать жизнелюбом, вкладывая в это наименование несколько шутливый смысл?

Давайте послушаем, что говорил о нём сын, Фёдор Фёдорович Тютчев, ставший, между прочим, великолепным русским военным писателем. Судьба его достойна того, чтобы стать предметом отдельного исследования. Фёдор Фёдорович Тютчев был сыном избранницы поэта Елены Александровны Денисьевой. Он всю жизнь свою посвятил Отечеству, служил в пограничной страже, воевал на фронтах Первой мировой войны, дослужился до чина полковника и умер от ран в госпитале в 1916 году.

Об отце, точнее, об амурных увлечениях отца он отозвался так:

«Фёдор Иванович, всю жизнь свою, до последних дней увлекавшийся женщинами, имевший среди них почти сказочный успех, никогда не был тем, что мы называем развратником, донжуаном, ловеласом. Ничего подобного. В его отношениях не было и тени какой-либо грязи, чего-нибудь низменного, недостойного.

В свои отношения к женщинам он вносил такую массу поэзии, такую тонкую деликатность чувств, такую мягкость, что походил больше на жреца, преклоняющегося перед своим кумиром, чем на счастливого обладателя».

А литературовед, критик и публицист Вадим Кожинов в книге «Тютчев», вышедшей в серии ЖЗЛ, писал:

«…Полюбив, Тютчев уже не умел, не мог разлюбить. Любимая женщина являла для него как бы полнозвучное воплощение целого мира – неповторимое, но всё же несущее в себе именно всё богатство мира, воплощение. Это ясно запечатлелось в его стихотворении о той, которую мы знаем как первую любовь Тютчева и которая, если исходить из свидетельства его поэзии, была вместе с тем и последней его любовью. Оговорка «мы знаем» нужна здесь потому, что Тютчев пережил свои первые увлечения ещё в России, до отъезда в Германию, но нам о них ничего не известно».

Вот на эту сторону отношений поэта с представительницами прекрасного пола и обратим внимание. Представьте, он мог написать жене, причём жене в разгар своей новой любви:

«Ты – самое лучшее из всего, что известно мне в мире»?

А как же новая любовь? Она существовала параллельно с той, что отмерла, но оставалась в сердце.

Любовь – Божественный дар, Любовь как образ вечный, Любовь и красота спасут мир. Мы привыкли к этим фразам и часто повторяем их, не вдумываясь в глубочайший смысл сказанного. Юношам и девушкам порой, родители дают «умные» советы: «Ты не люби эту, а люби ту» или: «Ты не люби этого, а люби того». Дают советы, совершенно забывая свою молодость, забывая то, что нельзя любить по заказу, невозможно назначить себе одну любовь и запретить – опять же самому себе – любовь другую.

Вот такую «невозможность» насилия над собой, над своим сердцем, над своей душой сполна испытал Фёдор Иванович Тютчев.

Один из биографов поэта написал:

«В двух случаях из трёх семейная жизнь Тютчева была трагедией и один раз – драмой».

Это заявление – уже загадка. Но ещё большая загадка – любовь Тютчева в зрелом возрасте одновременно к двум женщинам – к Эрнестине Фёдоровне Пфеффель, уже ставшей Тютчевой, уже сделавшейся законной женой, и к Елене Александровне Денисьевой… Да, именно Любовь – не увлечение, не влюблённость, а большая любовь до боли сердечной. Строки, приведённые выше, адресованы поэтом именно Эрнестине.

А может ли быть такое? И почему биографы называют то, что столь сильно вдохновило поэта, что, несомненно, дало неиссякаемые силы его творчеству, не иначе как трагедией или драмой?

Вот что говорит о цели брака священник протоиерей Андрей Ткачёв:

«Полноценные отношения мужа и жены, взаимная любовь навеки – это и есть цель брака. Муж и жена – не родственники. Это один человек. Нет никого в мире ближе, чем муж и жена. Дети, рождённые от мужа, дальше от женщины, чем муж к ней. Это на самом деле элементарнейшие вещи, которые никто не знает и знать не хочет. Есть у тебя дети или нет у тебя детей, ты должен любить жену больше всех на свете. Нет никого ближе мужу, чем жена. И нет никого ближе жене, чем муж. Никого!.. Ни дети, ни мама твоя. Муж и жена – это один человек. И любить партнера нужно больше, чем мать, и больше, чем детей. Какова же цель брака? Муж и жена в своем добровольном любовном союзе являются некоей тайной, указывающей на Христа и церковь. Это максимально близкое общение двух людей, которое превращает двух людей в одного человека. Это один человек».

Таково мнение священника. Мы можем соглашаться или не соглашаться, но сейчас очень много публикаций на эту тему, в которых говорится, что при слиянии любящих существ, мужа и жены, если там любовь, конечно, выделяется огромная положительная энергия в Космос, она вырывается наружу, в атмосферу, распространяя волны, очищающие окружающую среду от зла и всякой нечисти.

Впрочем, бывает и другое…

Конечно, нам непривычно то, что говорит священник. Нам представляется, что дети, и только дети должны стоять на первом месте. Но тут ведь всё объяснимо – слишком редки прочные браки, основанные на искренней и нелицемерной любви, на любви всепобеждающей. А священник говорит именно о такой любви, любви, когда два существа – разумеется, мужского и женского пола – сливаются воедино. И тут не требуется выбирать, кого необходимо любить больше – жену (мужа) или детей. Какой же может быть выбор между единым целым и детьми. Конечно, дети на первом месте у того единого существа, которое образуется при слиянии в браке мужчины и женщины. А если вдуматься? Не наши ли представления, которые смело и дерзко, на первый взгляд рушит священник, как раз и приводят ко многим семейным драмам, отражающимся на детях далеко не лучшим образом.

История нам даёт замечательный пример. Когда у Ивана Алексеевича Бунина спрашивали, любит ли он свою жену Веру Николаевну Муромцеву-Бунину, он отвечал:

– Любить Веру?! Это то же самое, что любить свою руку или ногу…

Брак был бездетным, но какой брак! Даже как-то само слово «брак» здесь не подходит.

В своё время Лев Николаевич Толстой написал, что русские писатели чувствовали бы себя гораздо лучше, если бы у них были такие жёны, как у Достоевского. Да, действительно, Анна Григорьевна Достоевская была уникальной женщиной, была необыкновенной женой. Вот пример того, какое слияние возможно в браке. Она и после ухода в мир иной Фёдора Михайловича осталась мысленно навсегда с ним, посвятив всю жизнь его творчеству, его наследию, а когда в 1918 году композитор Сергей Прокофьев попросил её сделать какую-то запись в его альбом, который он хотел посвятить солнцу, она написала: «Солнце моей жизни – Фёдор Достоевский. Анна Достоевская…»

А.Г. Достоевская

Льву Николаевичу Толстому не суждено было оценить Веру Николаевну Муромцеву-Бунину. Он ушёл из жизни в 1910 году, в то время как свой подвиг жены, ангела-хранителя замечательнейшего русского писателя и поэта Ивана Алексеевича Бунина, она свершила именно в последующие годы – в «окаянные дни» революции и Гражданской войны, в тяжелые годы эмиграции. Если бы Толстой знал о таком подвиге, думаю, он бы посвятил Вере Николаевне подобные же строки.

Ведь она – для многих, особенно, наверное, читательниц, покажется немыслимым сказанное – с пониманием относилась даже к постоянным увлечениям Ивана Алексеевича, видя в них движитель творчества. Когда ей сообщили о том, что Бунин увлечен Галиной Кузнецовой, молодой литераторшей – на звание писательницы она явно не тянула, – Вера Николаевна не скандалила, не пыталась схватить кинжал и вонзить его в себя, подобно Элеоноре Тютчевой, а, хоть и с горечью в голосе, хоть подавляя в себе обиду, сказала:

«Пусть любит Галину… только бы от этой любви ему было сладостно на душе».

Но что же у Тютчева? Мы рассмотрим в последующих главах его отношение и к жёнам, и к детям, да и вообще попробуем понять, отчего ему столь характерна любвеобильность. Насколько он любил женщин и насколько был чадолюбив? Поэт словно спешил, словно опасался, что у него отнимут предмет или даже предметы его страстной влюблённости, его любви. Часто такие истоки можно найти в юности, когда в пору самых искренних и незамутнённых чувств возникают преграды, зачастую созданные лишь обычаями, а на деле являющиеся виртуальными.

Считается, что первое поэтическое посвящение Тютчева адресовано Амалии Лерхенфельд (в замужестве Крюднер). Вот строки из этого стихотворения:

Я помню время золотое,
Я помню сердцу милый край.
День вечерел; мы были двое;
Внизу, в тени, шумел Дунай.

Но в заключительном четверостишии загадка:

И ты с веселостью беспечной
Счастливый провожала день;
И сладко жизни быстротечной
Над нами пролетала тень.

Пролетала тень жизни? То есть не было счастья в этой любви? Мы попробуем разгадать и эту загадку, тем более удивительно, что и самое последнее в его жизни стихотворение, не просто посвящение, а посвящение, ставшее знаменитым, посвящение, положенное на музыку, адресовано всё той же Амалии:

Я встретил вас – и всё былое
В отжившем сердце ожило;
Я вспомнил время золотое —
И сердцу стало так тепло…

Истории рождения этого прекрасного стихотворения, ставшего знаменитым романсом, мы коснёмся в конце книги.

А пока попробуем разобраться, не таится ли за первым посвящением то нежное, непорочное, незамутнённое чувство, которое мы называем первой любовью.

Но прежде поговорим об истоках поэтического творчества, того поэтического творчества, которое освещено высоким чувством любви к Отечеству, к родителям, всепобеждающей любви к Женщине, как, судя по словам священника, приведённым в начале главы, всё-таки являющейся высшей степенью, высшей формой Любви, ибо мир держится не просто на любви, а на любви, не дающей угаснуть этому миру и обеспечивающей его существование, обеспечивающей продолжение жизни на земле.

«Да будет Он для вас покров, надежда и спасенье…»

Фёдор Иванович Тютчев родился в дивном краю, давшем России немало величайших мастеров русской словесности – великолепных поэтов и прозаиков. В краю Тургенева, Бунина, Льва Толстого, Никитина, Лескова… В этом благодатном краю Черноземья, в родовой усадьбе Овстуг Брянского уезда Орловской губернии 5 декабря 1803 года впервые взглянул на свет Божий Фёдор Иванович Тютчев.

Иван Сергеевич Аксаков в «Биографическом очерке», посвящённом Тютчеву, писал:

«Фёдор Иванович был второй, или меньший, сын Ивана Николаевича и Екатерины Львовны Тютчевых. … Тютчевы принадлежали к старинному русскому дворянству. … В Никоновской летописи упоминается «хитрый муж» Захар Тутчев, которого Дмитрий Донской, пред началом Куликовского побоища, подсылал к Мамаю со множеством золота и двумя переводчиками для собрания нужных сведений, – что «хитрый муж» и исполнил очень удачно. В числе воевод Иоанна III, усмирявших Псков, называется также «воевода Борис Тютчев Слепой». С тех пор никто из Тютчевых не занимал видного места в русской истории ни на каком поприще деятельности».

Русский писатель и переводчик Борис Константинович Зайцев (1881–1972) опубликовал в 1949 году в парижском журнале «Возрождение» «Тютчев: жизнь и судьба: (к 75-летию кончины)», в котором проникновенно, можно даже сказать, пронзительно написал о судьбе Ф.И. Тютчева, в том числе и о его детских годах, проведённых в Овстуге:

«…Как звезды ясные в ночи». Это стихи Тютчева. Да, звезды. «Любуйся ими – и молчи». Но стихи рождены жизнью. Тютчевские стихи особенно изошли из его жизни и судьбы. Может быть, сама жизнь эта есть некое художественное произведение?

И.Н. Тютчев. Художник Ф. Кюнель

Её начало озарено почти волшебно; роскошный дом имения Овстуг (Брянского уезда, Орловской губернии). Изящный, ласковый мальчик, очень одаренный, баловень матери. В доме смесь духа православного с французскими влияниями. – Так и всегда было в барстве русском. Говорили в семье по-французски, а у себя в комнате Екатерина Львовна, мать поэта (урожденная графиня Толстая), читала церковно-славянские часословы, молитвенники, псалтыри. «Юный принц» возрастал привольно. Учился, но нельзя сказать, чтобы умучивался трудом – навсегда осталось широкое, вольготное отношение к работе».

Е.Л. Тютчева. Неизвестный художник

Действительно, образование Тютчев получил домашнее, которое благодаря подбору учителей стало поистине первоклассным. Особенно увлекли латынь и древнеримская поэзия. Возможно, именно они подтолкнули к первым опытам поэтического творчества. Тринадцатилетним мальчишкой он сделал перевод нескольких од Горация.

Сейчас много говорится о недостатках современного образования. Да, безусловно, они налицо. Но разве это впервые в России? Разве такого не было прежде?

Возьмём для примера царствование императрицы Елизаветы Петровны.

Тогда ведь доходило до смешного. Впрочем, смешно ли? Скорее, можно сказать, горько было. Вот только один пример…

В книге историка А.Н. Фатеева «Потёмкин-Таврический», изданной Русским научно-исследовательским объединением в Праге в 1945 году, приводится такой весьма характерный для того времени пример:

«Французский посланник при Елизавете Лопиталь и кавалер его посольства Мессельер, оставивший записки, были поражены французами, встреченными в России в роли воспитателей юношества. Это были большей частью люди, хорошо известные парижской полиции. «Зараза для севера», как он выражается. Беглецы, банкроты, развратники… Этими соотечественниками члены посольства так были удивлены и огорчены, что посол предупредил о том русскую полицию и предложил, по расследовании, выслать их морем».

Но то же самое время дало России выдающихся мужей, причём получивших образование «на домашнем коште», как Пётр Александрович Румянцев, который, правда, начал учёбу в кадетском корпусе, но был отчислен из него как большой забияка и продолжил образование дома, Александр Васильевич Суворов, который прошёл азы наук под руководством отца и лишь потом, во время службы в лейб-гвардии Семёновском полку, добился разрешения посещать лекции в Санкт-Петербургском шляхетском кадетском корпусе, как несколько позже Михаил Илларионович Кутузов, тоже обучавшийся дома и в Инженерном и Артиллерийском кадетском корпусе.

Таких примеров множество.

Каково же было образование Фёдора Тютчева, видно по первым его стихам, которые уже вполне совершенны. Приведу строки из большого стихотворения «На новый 1816 год»:

Уже великое небесное светило,
Лиюще с высоты обилие и свет,
Начертанным путем годичный круг свершило
И в ново поприще в величии грядет! —

И се! Одеянный блистательной Зарею,
Пронзив эфирных стран белеющийся свод,
Слетает с урной роковою
Младый Сын Солнца – Новый Год!..
Предшественник его с лица земли сокрылся,
И по течению вратящихся времен,
Как капля в Океан, он в Вечность погрузился!
Сей Год равно пройдет!.. Устав Небес священ.
О Время! Вечности подвижное зерцало! —
Все рушится, падет под дланию твоей!..
Сокрыт предел твой и начало
От слабых Смертного очей!..
Века рождаются и исчезают снова,
Одно столетие стирается другим;
Что может избежать от гнева Крона злого?
Что может устоять пред Грозным Богом сим?

Напомню… Тютчев родился в 1803 году, то есть в 1815–1816 (так указано под стихотворением) ему было 12–13 лет…

Ф.И. Тютчев в детстве. Неизвестный художник

И нельзя не обратить внимания на то, сколь легко он оперирует именами из греческой мифологии… ведь упомянутый Крон (Хронос) – бог времени, Вавилон – столица Вавилонского царства (IX–VI вв. до н. э.), а Мемфис – столица Древнего Египта, находившаяся южнее современного Каира, и Илион, малоизвестное второе название Трои. «Илиада» Гомера названа именно по Илиону… Так говорится в комментариях к стихотворению.

Пустынный ветр свистит в руинах Вавилона!
Стадятся звери там, где процветал Мемфис!
И вкруг развалин Илиона
Колючи терны обвились!..

И далее следует множество мифологических названий… А ведь Тютчев к тому времени ещё нигде официально не обучался, и всё это было результатом домашнего образования.

И снова о любви… В данном случае о любви к родителям, в данном случае любви нелицемерной, искренней, ибо только искренняя, чистая, сильная любовь может вылиться в поэтические строки.

Приведу его посвящение отцу в день его рождения 12 октября 1816 года.

Оно так и называется – «В день рождения любезнейшего папиньки!»:

Как можем пред тобой, родитель наш любезный,
Сердечны чувства изъяснить,
Где сыщем дар столь драгоценный,
Который бы могли тебе мы посвятить;
Какие принесем мы дани
В залог твоих благодеяний.
Десница щедрости Всевышнего Творца
Достойно наградит твои о нас раченья,
А мы приносим дар в день твоего рожденья
Любовию к тебе горящие сердца.

В посвящённом Тютчеву «Биографическом очерке» Иван Сергеевич Аксаков, муж старшей дочери поэта Анны, так рассказал об отце Фёдора Ивановича: «…Иван Николаевич … отличался необыкновенным благодушием, мягкостью, редкой чистотой нравов и пользовался всеобщим уважением. Окончив своё образование в Петербурге, в Греческом корпусе, основанном Екатериной в ознаменование рождения великого князя Константина Павловича и под влиянием мысли о «Греческом прожекте», Иван Николаевич дослужился в гвардии до поручика и на 22-м году жизни женился на Екатерине Львовне Толстой, которая была воспитана, как дочь, родной своей теткой, графиней Остерман. Затем Тютчевы поселились в орловской деревне, на зиму переезжали в Москву, где имели собственные дома и подмосковную, – одним словом, зажили тем известным образом жизни, которым жилось тогда так привольно и мирно почти всему русскому зажиточному, досужему дворянству, не принадлежавшему к чиновной аристократии и не озабоченному государственной службой. Не выделяясь ничем из общего типа московских боярских домов того времени, дом Тютчевых – открытый, гостеприимный, охотно посещаемый многочисленной родней и московским светом, был совершенно чужд интересам литературным, и в особенности русской литературы. Радушный и щедрый хозяин был, конечно, человек рассудительный, со спокойным, здравым взглядом на вещи, но не обладал ни ярким умом, ни талантами. Тем не менее в натуре его не было никакой узкости, и он всегда был готов признать и уважить права чужой, более даровитой природы».

Тютчев был хорошим сыном, его любовью к родителям пронизаны и письма, и стихи. Вот посвящение матери «В день рождения милой маминьки»:

Румяная Заря из недр хрустальных вод
Восходит на олимпы – и мрак рассеевает
И прояснившийся небес лазурный свод
Златым лучом осиявает.
И се – блестящий Царь превыспренных планет
В предначертанный путь в величии грядет
И светом Шар Земной, как ризой, одевает.
Умедли Феб златый в сей день свое теченье,
Продли его – и с ним и наше восхищенье.
Ты некогда, о Царь превыспренных светил,
В сей день, в сей самый день рожденье озарил
Той нежной Матери, которой одолжены
Мы счастием своим и самым бытием,
Руководимы Ей средь мрака преткновений
Надежною стопой к блаженству мы идем.
Как Феб златый горит и мрак рассеевает,
Так ваше счастие в подлунной да сияет,
Чадолюбива мать!.. О сем к Творцу миров
Да будет Он для вас покров,
Надежда и спасенье.

Видно, что не везде выдержан ритм, но это ещё только начало, это учёба у других поэтов. К примеру, Иван Алексеевич Бунин признался, что, садясь за работу над поэтическими произведениями, выкладывал на письменный стол томики мастеров русской поэзии – Пушкина, Лермонтова, Тютчева. Неизвестно, чьи стихи брал за образец Тютчев, но его первые опыты путём постоянного совершенствования превратились в подлинные поэтические шедевры.

Под этим стихотворением дата не стоит, но, очевидно, написано оно тоже до окончательного переезда в Москву в Овстуге, как полагают некоторые биографы, с помощью учителя Фёдора Тютчева Семёна Егоровича Раича, поэта и переводчика, приобщившего своего ученика к античной и итальянской поэзии. Об учителе И.С. Аксаков писал: «Человек ученый и вместе вполне литературный, отличный знаток классической древней и иностранной словесности, Раич стал известен в нашей литературе переводами в стихах Вергилиевых «Георгию», Тассова «Освобожденного Иерусалима» и Ариостовой поэмы «Неистовый Орланд».

Семен Егорович Раич впоследствии был воспитателем Михаила Юрьевича Лермонтова и поэтессы, переводчицы и драматурга Евдокии Петровны Ростопчиной (в девичестве Сушковой), знаменитой хозяйки литературного салона.

С.Е. Раич

Фёдор Иванович Тютчев, по словам И.С. Аксакова, «чрезвычайно походил на свою мать, Екатерину Львовну, женщину замечательного ума, сухощавого, нервного сложения, с наклонностью к ипохондрии, с фантазией, развитой до болезненности». Иван Сергеевич отметил: «Отчасти по принятому тогда в светском кругу обыкновению, отчасти, может быть, благодаря воспитанию Екатерины Львовны в доме графини Остерман, в этом вполне русском семействе Тютчевых преобладал и почти исключительно господствовал французский язык, так что не только все разговоры, но и вся переписка родителей с детьми и детей между собой, как в ту пору, так и потом, в течение всей жизни, велась не иначе как по-французски. Это господство французской речи не исключало, однако, у Екатерины Львовны приверженности к русским обычаям и удивительным образом уживалось рядом с церковнославянским чтением псалтырей, часословов, молитвенников у себя, в спальной, и вообще со всеми особенностями русского православного и дворянского быта. Явление, впрочем, очень нередкое в то время, в конце XVIII и в самом начале XIX века, когда русский литературный язык был ещё делом довольно новым, ещё только достоянием «любителей словесности», да и действительно не был ещё достаточно приспособлен и выработан для выражения всех потребностей перенятого у Европы общежития и знания».

Раболепие перед французским было большой бедой для русского культурного слоя тех лет. Лучшие русские государи боролись с этим, но победить было трудно, поскольку с петровских времён сложились какие-то дикие правила и традиции, видеть у себя только плохое, а у Запада и ловцов чинов оттуда только хорошее. Правда, как видим, в основном следуя дикой моде, мать Тютчева всё-таки осталась русской женщиной и сумела вложить в воспитание сына всё самое необходимое.

И он был всегда благодарен родителям за свое образование и воспитание.

1837 год. Тютчеву тридцать четыре года. И какие нежные слова льются из души и растекаются по бумаге, на которой пишет домой…

Любек. Воскресенье. 15/27 августа 1837 года. Тютчев описывает своё путешествие в Любек и признаётся родителям: «Я бы охотно отдал половину своей курьерской дачи, чтобы иметь теперь весточку от вас. Завтра уже девятый день. Уповаю на Бога, что все благополучно».

В письме сквозит беспокойство…

«Маменька, каковы вы?.. Если бы я имел достаточно здравого смысла, то неделю назад я бы оставил вместо себя кучера Сушковых плыть в Любек, а сам бы вернулся к вам. Я бы избежал тогда всех этих тревог, да и вы, наверное, тоже».

Или вот в следующем письме:

«Мне одного очень, очень жаль. Я не умел, прощаясь с вами, поблагодарить вас за всю вашу любовь… Я знал всегда и помнил, что вы меня любите… Но после стольких лет разлуки я невольно был приятно изумлен, видя, что можно быть так любиму… От всей души благодарю вас… Простите мне многое, что могло во мне огорчить вас во время моего короткого пребывания. Я чувствую, как часто я бывал поистине несносен. Не припишите этого не иному чему, как странному полуболезненному состоянию моего здоровья – будь это сказано не в извинение моё, но в повинение. Не поминайте меня лихом».

Письма были тёплыми и нежными, в них вся его широкая русская душа, всё любящее сердце.

«Сколько раз, маменька, думал о вас во время нашего многотрудного плавания. Сдавалось ли вам, что о вас думают на острове Борнгольме, где мы, за бурею, принуждены были простоять целые сутки на якоре. Не хороша гроза на Поварской, но на море еще хуже».

Иван Сергеевич Аксаков отметил, что Тютчев рос необыкновенным ребёнком…