Kitobni o'qish: «Молодинская битва. Куликово поле Грозного Царя»

«Как ты рождался, гром ударил в небе»

(Пролог)

Темны августовские ночи, а чем темнее ночи, тем ярче вспышки вдали, над невидимой линией горизонта, таинственных и завораживающих зарниц, раскалывающих то там, то здесь тёмную пелену и настраивающих на тревожно-мистический лад. Особенно впечатляют эти сполохи, когда сверкают они бесшумно и не сопровождаются глухими, раскатистыми ударами громов, именно не грома, а множества громов, по всему горизонту гремящих. Раскаты громов привычнее, они говорят о том, что где-то уже бушует таинственное явления Природы – Гроза, а тут – тишина и сполохи-зарниц. Тревожно от этой гнетущей тишины.

Вот и вечером августа 24 дня, лета 7038 от Сотворения Мира или 1530 года от Рождества Христова, едва накрыл непроглядный покров ночи стольный град Москву, засветилось небо вдали, за горами Воробьёвыми, засверкало в мёртвой и тревожной тишине, а потом вдруг загудело робко и несмело, словно кто-то невидимый покатил по нему порожние деревянные бочки.

А в палатах царских Коломенского дворца не до грозы и не до сполохов-зарниц. В палатах оживление, для позднего вечера необыкновенное. Именно под вечер почувствовала великая княгиня Елена Васильевна, что рвётся наружу дитя, которое носила она в себе срок, положенный для того великого и священного действа. Засуетились комнатные боярыни и другие прислужницы, послали за самыми опытнейшими в стольном граде бабками-повитухами. Заранее их наметили, заранее предупредили, чтоб были в готовности. И вот этот час настал.

Тревожно и радостно было на душе государя Василия Третьего. Вот он, долгожданный первенец. Ещё немного и станет известно – сын, столь желанный и необходимый не только ему самому, но и всему государству Московскому, или дочь. Дочь тоже радость, но сын нужен как воздух. А тревожно потому, что опасными были роды в ту пору. Царицы то рождали детей, ровно, как не только боярыни, но и простые крестьянки. А сколько опасностей подстерегало, сколько осложнений, с которыми не под силу справиться обычным повитухам.

На всё воля Божья, и государь Василий Иванович уповал на Всемогущего и Всемилостивейшего Создателя, с тревогой ожидая завершения того, что началось под вечер того жаркого августовского дня, словно тоже, как и великая княгиня, носившего в своей утробе, что-то мощное, грандиозное и грозное.

А над Москвой, где-то за горами Воробьёвыми, гремело всё резче и отчётливее. Ещё недавно глухо звучащие раскаты, переросли в удары мощные, сотрясающие всё окрест.

Ближе к полуночи громы возвестили о том, что готовится в Природе что-то невиданное. От резких ударов, сопровождаемых длинными и переливистыми трелями, даже языки пламени в свечах колыхались. Иной раз и слова, произнесённого стоявшим рядом человеком, не услыхать.

Молнии отражались в Москве-реке, что протекала перед дворцом, иногда врезаясь с жутким шипением в воду. Это шипение завораживало, и государь Василий Третий, великий князь владимирский и московский, в волнении расхаживая по дворцовой палате, нет-нет да останавливался у окна, чтобы взглянуть на отблески этого сияния, отражавшегося в стеклах. Он ждал, когда разрешится от бремени великая княгиня Елена Васильевна, его молодая супруга. Остались минуты, может, десятки минут. Это просто мгновения по сравнению с долгим ожиданием наследника, десятилетиями ожидаемого.

В памяти мелькали этапы этого ожидания. Двадцатилетний брак с Соломонией Юрьевной Сабуровой не дал не только наследника престола – сына столь желанного, но и вовсе был бездетным. Даже дочери не даровал Всевышний.

Василий Третий был уже не молод – сорок шесть стукнуло. Близилось пятидесятилетие, а детей не было. И вот в 1525 году он всё же задумался о втором браке, да и вспыхнуло как раз его сердце новой любовью, когда встретил на своём жизненном пути Елену Васильевну Глинскую, девицу, красоты необыкновенной. Было ей тогда лет семнадцать-восемнадцать.

Любовь любовью, а что делать с законной супругой? И решил государь развестись с Соломонией, чтобы жениться на юной красавице. Боярская дума поддержала это решение. Вопрос престолонаследия – важнейший вопрос. Нарушится священная цепь правящей династии, и не миновать смуты. А всем ли смуты нужны? Конечно, тому, кто тайно служит тёмным силами Запада, они как манна небесная, но не всё боярство крамольным было, недаром говорили, что боярин – в бою яр – яр в бою за Отечество, за землю Русскую.

Церковь воспротивилась разводу и второму браку государя. Инок Вассиан прямо сказал Василию Иоанновичу:

– Ты мне, недостойному, даёшь такое вопрошение, какого я нигде в Священном писании не встречал, кроме вопрошения Иродиады о главе Иоанна Крестителя.

Выступили против развода, и митрополит Варлаам, и преподобный Максим Грек. Что же было делать? Какой найти выход? Выполнить требования церкви и получить междоусобицы, или пойти наперекор? Василий Третий поступил жёстко. Митрополит Варлаам был лишён сана и сослан вместе с Вассианом Патрикеевым и Максимом Греком.

Развод одобрил новый митрополит Даниил.

В Псковской летописи появилась запись: «В лето 7031 Князь великии Василеи Иоанович постриже княгиню свою Соломонею, а Елену взят за собя. А всё то за наше согрешение, яко же написалъ апостолъ: пустя жену свою, а оженится иною, прелюбы творит».

25 ноября 1525 года Соломонию постригли в Московском Богородице-Рождественском монастыре под именем София.

Елена Васильевна была дочерью Литовского князя Василия Львовича Глинского.

Брак с юной красавицей Еленой Глинской состоялся, но, увы, первые три с лишним года детей по-прежнему не было. Это породило слухи о том, что Соломония и не причём вовсе, что сам Государь не способен детей иметь, причём распускали слухи те, кто знал истинную причину – на протяжении многих лет государева семья подвергалась систематическому, медленному отравлению, что ныне доказано учёными.

Три года не получалось детей. Переживала государева чета, обращалась со святыми молитвами ко Всемилостивому Вседержителю. Ходила на богомолье, и буквально вымолила своего первенца.

И записал монах по этому поводу в «Пискарёвском летописце»:

«А перед рождением его, Царя Иоанна (IV), отец его, Князь Великий Василий Иоаннович Всея Руси, по обещанию своему для бездетства пошёл пеш к Троице в Сергиев монастырь с Великою Княгинею Еленою. И как будет Великая Княгиня близ монастыря между рощею под монастырём, и тут видит: к себе встречно идёт чернец прямо к ней, никем возбраним; и прииде близ ея и кинул ей младенца, и она от страху его паде; и тут предстоящие ужаснулись, и прииде Князь Великий и повеле нести ея на руках в монастырь, и стали молебны пети и воду святити, а она на много время безгласна лежаща и проглагола о видении и прииде на Москву, чада Великого Князя Иоанна роди в лето 7038».

И вот все тревоги позади. С минуты на минуту кремлёвские палаты огласятся первым вскриком новорожденного. Кто он? Должен быть сын, наследник престола… Должен! Должен по мнению самого государя Василия Ивановича.

А официально он звался в ту пору торжественно и громко: «Божьей милостью царь и государь всеа Русии и великий князь Владимирский, Московский, Новгородский, Псковский, Смоленский, Тверской, Югорский, Пермский, Вятский и Болгарский, и иных, государь и великий князь Новогорода Низовские земли, и Черниговский, и Рязанский, Волотский, Ржевский, Белёвский, Ростовский, Ярославский, Белозерский, Удорский, Обдорский и Кондинский». А обстановка требовала, чтобы это всё звучало не только громко, но и грозно.

Настало время Московскому государству расправить плечи и превратиться в великую Державу Православную.

А если родится дочь? Нет, нет, об этом и думать не хотел государь Василий Иванович.

Долго ходили тяжёлые свинцовые тучи, долго погромыхивали отдалённые громовые раскаты, постепенно приближаясь к городу и пугая всё набирающими силою сверкающими стрелами, которые превращались из дальних сполохов в ослепительные струи, подобные ярким огненным канатам. А после полуночи столкнулись в небе стольного града две мощные силы небесные, обменялись ударами ослепительных своих рапир, и страшный треск разбудил тех москвичей, и жителей подмосковного Коломенского, которые рискнули сомкнуть в тревожном сне глаза в этом жутком торжестве Природы, пугающем подобно Апокалипсису.

Бушевал ураганный ветер, чертили свои пылающие зигзаги молнии, и вдруг, словно по мановению волшебной палочки обрушились с небес вслед за очередным оглушительным треском дождевые потоки, которые, казалось, слились уже в воздухе, над самой землей, в бурные водопады.

И почти одновременно с первыми дождевыми потоками вырвался из царской палаты звонкий, оглашающий всё вокруг и разливающийся по дворцу крик младенца.

На немой вопрос государя, замершего при этом крике, возгласила бабка-повитуха, поднимая над собою пронзительно кричащий комочек:

– Сын!

– Волей Божьею, сын! – подхватил радостно сам государь Василий Иоаннович.

Сын! Родился сын, имя которому уже было выбрано – Иоанн…

Наступило раннее утро августа 25 дня лета 7038 от Сотворения Мира или 1530 года от Рождества Христова.

Пройдут долгие годы, минут столетия и спустя более четырёхсот лет, писатель-мистик Леонид Андреев назовёт в своей загадочной книге «Роза мира» в числе вестников Космоса царя Иоана Грозного, первого на Земле после Бога, и поэта Михаила Лермонтова, первого на планете после «нашего всё», после Пушкина, сказав о дне убийства поэта на Машуке, что «гроза вблизи Пятигорска, заглушившая выстрел Мартынова, бушевала в этот час не только в Энрофе (имя нашего физического слоя). Это, настигнутая общим врагом, оборвалась недовершённой миссия того, кто должен был создать со временем нечто, превосходящее размерами и значением догадки нашего ума, – нечто и в самом деле титаническое».

Гроза августовская, возвестившая о приходе на Землю государя Грозного, принесла весть радостную, гроза июльская, вздыбившая хляби небесные и ударившая молниями в твердь земную, стала последним прости с великим поэтом, не исполнившим и малую толику назначенного для него Космосом.

А в Москве в грозовую августовскую ночь, когда впервые взглянул на Божий свет первый после Бога радетель и защитник Земли Русской, никто и не подозревал, что сами Небеса положили начало новому этапу в становлении Православной Державы, единственной в мире Державы, которой заповедано Самим Создателем Удержание Апостольской Истины, а для того, чтобы стало возможным это становление, дарован этой земле не просто будущий Государь, но Государь – Божий послушник. Ему предстояла не просто жизнь земная, но жизнь посланца Космоса, не просто служба государева, но Служение и Послушание.

Вряд ли кто-то в тот момент понимал, что гроза перед рождением будущего Грозного Царя указала на нечто в самом деле титаническое в его деятельности, ведь считалось в ту пору, что гром-гроза является проявлением Божьего Всемогущества. Ещё живы были древние легенды о том, что Бог Ярила озаряет своим светом и оживляет Землю, окунувшуюся во мрак. И в грозу при каждом ударе грома гибнет один дьявол, а рождающийся вестник открывает новую страницу великой истории великой Русской Земли.

Евангельская проповедь подобна грому, ибо сокрушает упорство сердец и жестокость людей. «И услышал я голос с неба, как шум от множества вод и как звук сильного грома…» (Откр. 14:2).

Гром-гроза служит прообразом Страшного Суда: «Весь народ видел громы и пламя, и звук трубный, и гору дымящуюся; и, увидев то, народ отступил, и стал вдали». (Исх. 20:18;). Иер. 25:30.

«Господь возгремит с высоты, и из жилища святыни Своей подаст глас Свой; страшно возгремит на селение Своё; как топчущие в точиле, воскликнет на всех живущих на земле» (Иер. 25:30).

«Отче! Прославь Имя Твое. Тогда пришёл с неба глас: и прославил и ещё прославлю. Народ, стоявший и слышавший то, говорил: это гром; а другие говорили: Ангел говорил Ему (Христу). Иисус на это сказал: «Не для меня был глас сей, но для народа. Ныне суд миру сему; ныне князь мира сего изгнан будет вон». (Ин. 12:28-31) Апостолы Иаков и Иоанн именуются в Евангелии «сыны грома».

Рождение Наследника Престола Великого Князя Иоанна Васильевича стало величайшим событием, предвестником Грозной эпохи борьбы за самостоятельность Земли Русской.

В Никоновской летописи говорится: «По всей Земли возрадовашася людие радостию неизречённою, и не токмо всё Русское Царство, но и повсюду вси Православнии возрадовашася».

Радость была не напрасной. Рожденный в грозу стал поистине Грозным Царём, но грозным для изменников, для негодяев.

И родилась молитва:

«Радуйся, младенец Грозный, для врагов Христа рождённый;

Радуйся, народом тако же с пелёнок самых наречённый;

Радуйся, молитвами старцев, и народа для Руси испрошенный;

Радуйся, родителям и нам от Господа с грозою очищающей подаренный;

Радуйся, ты Старцем Кассианом, Титом умом широким до рождения наречённый;

Радуйся, в день Тита и Варфоломея Апостолов чудесно по пророчеству рождённый;

Радуйся, Богом венчанный Царю наш Иоанне Грозный для всех врагов Христа и злом идущих против Веры Православной».

Много лет спустя, в ХIХ веке, поэт Алексей Константинович Толстой написал:

Как Ты рождался, гром ударил в небе,

Весь день гремел при солнечном сиянье,

И было так по всей Руси; и много

Отшельников пришло из разных стран

Предвозвестить тебе Твоё величье

И колыбель твою благословить.

Государь, которому суждено стать грозным, родился в семье замечательной, в семье, где царили совет да любовь. Какие письма писал своей молодой супруге Василий Третий, когда приходилось ему надолго оставлять столицу. Сколько в них было заботы, тепла, любви…

Читала Елена Васильевна послания своего супруга державного и казалось ей, что он здесь, рядом…

«…А ты бы ко мне и вперёд о своём здоровье отписывала, и о своём здоровье без вести меня не держала, и о своей болезни отписывала, как тебя там Бог милует, чтобы мне про то было ведомо».

И, конечно, в каждом письме о наследнике престола, о маленьком Иоанне. С тревогой сообщала Елена Васильевна, что у него «появился на шее веред».

Василий Третий отвечал с большой тревогой:

«Ты мне прежде об этом, зачем не писала? И ты бы теперь ко мне отписала, как Иоанна сына Бог милует, и что у него такое на шее явилось, и каким образом явилось, и как давно и как теперь? Да поговори с княгинями и боярынями, что это у Иоанна сына явилось, и бывает ли это у детей малых? Если бывает, то отчего бывает? С роду или от иного чего? Обо всём бы об этом с боярынями поговорила и их выспросила, да ко мне отписала подлинно, чтобы мне всё знать. Да и впредь чего ждать, что они придумают, и об этом дай мне знать; и как ныне тебя Бог милует, обо всём отпиши».

Наконец «веред прорвался» и малыш выздоровел.

Но Василий Иоаннович продолжал беспокоиться, понимая, видно, что Наследник Престола находится под прицелом у врагов России и его, Великого Князя, лютых врагов. Он просил:

«И ты бы ко мне отписала теперь, что идёт у сына Иоанна из больного места, или ничего не идёт? И каково у него это больное место, поопало, или ещё не опало, и каково теперь? Да и о том ко мне отпиши, как тебя Бог милует, и как Бог милует сына Иоанна? Да побаливает у тебя полголовы, и ухо, и сторона: так ты бы ко мне отписала, как тебя Бог миловал, не баливало ли у тебя полголовы, и ухо, и сторона, и как тебя ныне Бог милует? Обо всём этом отпиши ко мне подлинно… Да и о кушанье сына Иоанна вперёд ко мне отписывай: что Иоанн сын покушал, чтобы мне было ведомо».

Всякого рода болячки и язвы появлялись не случайно. Они были следствием постепенного отравления членов царствующего дома сулемой, ядом, приготовляемым на ртутной основе. Именно значительное превышение содержание ртути в останках Великих Князей и Великих Княгинь установлено при химическом анализе уже в наше время.

В счастье родившийся будущий государь Грозный, не долго пользовался этим счастьем, столь необходимым каждому на свет появившемуся, особенно к годы младенческие и годы детские.

Тяжела была доля маленького Иоанна, сиротской оказалась она. Когда ему едва исполнилось три года и три месяца, при странных обстоятельствах от странной болезни умер отец государь Василий Иванович. Иоанн был ещё слишком мал, чтобы до конца осознать всю глубину и тяжесть потери, но он видел, как горевала мать, как буквально убивалась она…

Рыдающей Елене Васильевне государь Василий Иоаннович говорил:

– Жена! Перестань, не плачь, мне легче, не болит у меня ничего, благодарю Бога!

Великая Княгиня понимала, что это не так, и, едва сдерживая рыдания, отвечала:

– Государь Великий! На кого меня оставляешь? Кому детей приказываешь?

Что мог ответить светлый государь? Не в его власти собственная жизнь и смерть. Только и сказал великой княгине:

– Благословил я сына своего Иоанна Государством и Великим Княжением, а тебе написал в духовной грамоте, как писалось в прежних грамотах отцов наших и прародителей по достоянию, как прежним Великим Княгиням.

А великая княгиня уже не могла сдержать рыданий. Государь крепко поцеловал её и велел вывести из комнаты. Он спешил исполнить то, что считал теперь важнейшим – принять постриг в свой смертный час…

Ещё пять лет оставалось маленькому Иоанну жить, хоть и без отца, но с лаской материнской и не чувствовать себя брошенным, позабытым и униженным. Отравили её и покинула она сей мир 4 апреля 1538 года, когда Иоанну не исполнилось и восьми лет.

Как бы ни рано взрослели в ту пору державные отроки, но в семь лет какая уж там взрослость?!

Поначалу то хоть опекал его князь, воевода, окольничий Иван Фёдорович Овчина Телепнев-Оболенский, боярин ко двору близкий, родной брат мамки малолетнего Иоанна Агриппины Челядниной, сын воеводы князя Фёдора Васильевича Телепня Оболенского, геройски павшего в 1508 году во время осады Мстиславля, да ведь только закрылись очи матери Елены Васильевны, тут же схватили его, несмотря на слёзные протесты юного государя, заковали в кандалы и бросили в темницу, где и убили спустя несколько дней 9 апреля 1538 года. Заточили в темницу и мамку Иоанна Агриппину, презрев просьбы государя-отрока.

Подняла голову крамола, и повисла жизнь государя-отрока на тоненькой ниточке, которую бояре-изменники не обрывали только лишь потому, что нужда была с помощью него решать свои дела и громить своих противников. И не было почти средь всех этих крамольников таковых, чтобы искренне и нелицемерно служили государю и государству Московскому. Кто напрямую Западу поддался, кто думал лишь о том, чтобы откусить себя кусок пожирнее от Москвы. Вольница нужна была всей этой жадной своре, вольница ради того, чтобы, взгромоздившись на шею народа русского, втоптать его в рабство и жить припеваючи.

И началось жестокое сиротство будущего грозного государя, номинально уже государем ставшего. Они с братом Юрием, родившимся 30 октября 1532 года – глухонемым под действием ядов, даваемых матери – испытали не царское к себе отношение.

Князья Иван и Василий Шуйские, захватившие полную власть при государе-отроке, тут же устранили верных правящей династии бояр, убрали подальше и митрополита Даниила с дьяком Фёдором Мищуриным, как приверженцев Василия Третьего и Елены Глинской. Они были немедленно отстранены от управления государством, причём, если митрополита Даниила заточили в Иосифо-Волоцкий монастырь, то Мищурина просто казнили без суда и следствия. Сами же «самовольно навязались … в опекуны и таким образом воцарились».

Началась тяжёлая, полная лишения жизнь. Маленьких братьев не кормили, не давали даже воды вдоволь напиться. Так, чтоб не умерли от жажды, да от голода подкармливали.

Приходил к ним Шуйский, усаживался возле кровати родительской и клал ногу в грязном сапоге на покрывало и подушки. Глядел злобно, говорил, сдабривая речь бранью, наставляя, что сказывать надобно на том или ином мероприятии. Дивился маленький Иоанн тому, что происходило. Прилюдно ему почести оказывали те же омерзительные и жестокие Шуйские, а как оставался он один или с братом, то и тумаков отведать иной раз доводилось.

Так жили они на правах не то пленников, не то и вовсе, кого неведомо. А борьба возле престола Московского не прекращалась. Сильна была в те годы и церковь Русская Православная, истинно православная вплоть до раскола Никонианского. Сильны были и её деятели.

Ещё в период правления Василия Третьего, в 1523 году, игуменом Лужецкого Богородицкого монастыря в Можайске стал митрополит Макарий, прошедший к тому времени выдающуюся школу послушника Пафнутиево-Боровский монастыря Рождества Богородицы. Ещё при постриге взял он имя православного аскета-пустынника преподобного Макария Египетского. В монастыре том жили славные традиции, заложенные «светилом Православия» Иосифом Волоцким. Там сохранялся его несгибаемый дух, хотя он покинул сей мир ещё в 1515 году. А вскоре, в 1526 году Макарий был рукоположён во архиепископа Новгородского и Псковского.

Авторитет Макария рос быстро. Ему поручались мероприятия важные, государственного значения. В 1535 году ещё в правление Елены Глинской, он побывал в Москве, а в 1539 году председательствовал при избрании и поставлении нового Всероссийского митрополита, святителя Иоасафа.

19 марта 1542 года отец Макарий стал митрополитом Московским и всея Руси.

Он, сторонник централизованной власти Московской, сразу разобрался в обстановке при царском дворе и взял на себя окормление государя-отрока, которому в ту пору шёл всего двенадцатый год.

И очень вовремя. Подрастал государь, и его самозванные опекуны вынуждены были постепенно менять к нему своё отношение. Морить голодом и награждать тумаками становилось опасно. Однако нужно было удержать даже от самой мысли об участии в государственном управлении. Как удержать? Конечно, забавами, из коих на первое место выходила охота.

Снова Иоанн оказался между двумя противоборствующими силами, но противоборствующими тайно. Митрополит Макарий понимал, что если перегнёт палку, если выступит явно, открыто и резко против Шуйских, у них пока хватит сил расправиться с ним и поставить на митрополичий престол себе угодного. А это будет очередным шагом к раздроблению и разграблению Московского государства врагами внутренними в то время, когда ещё столько было врагов внешних.

Нужно было серьёзно заниматься с Иоанном, который рос необыкновенно смышлёным и рассудительным отроком, но вполне мог слишком увлечься охотами и развлечениями, посчитав, что именно в этом и есть смысл царской жизни.

Особенно беспокоило митрополита Макария то, что нависали тучи над Московией, что враг не прекратил своих жестоких набегов на русские украйны, что готовит и более серьёзные набеги, с целью грабежей и добычи рабов для невольничьих рынков. Буйствовала Казань, буйствовал Крым, злобно шипели Литва, Польша, да и вообще весь алчный и жестокий Запад.

Митрополит Макарий сразу определил, что большое влияние на становление государя-отрока имели книги. И отец его Василий Третий и мать Елена Васильевна были начитаны, грамотны, хорошо воспитаны и если отец не успел повлиять на сына из-за ранней своей гибели, то мать успела приобщить его к чтению, а сиротское житье способствовало тому, что государь-отрок нашёл себе друзей в мире книг.

А начало сороковых характеризовалось нарастанием опасности нашествия крымчан, причём нашествия, которое могло поддержать и казанское ханство.

Ещё в 1541 году ждали нападения татар, но боярскую думу более заботило, кто окажется ближе к трону, кто будет властвовать в государстве Московском. Правда обсуждали вопрос, а не спрятать ли подальше от столицы, которая могла вот-вот подвергнуться нападению, Иоанна с его младшим братом Юрием. Да вот только безопасного места в ту пору на Руси почитай и не было. Судили да рядили, но к с частью великому татар остановила русская дружина на Оке и не пустила к Москве.

Боярская усобица ещё не успела нанести вред войску Московскому. Но такой вред мог наступить неминуемо, если затянутся противоборства боярских группировок.

Митрополит Макарий понял, что настал час вмешаться в воспитание государя-отрока.

Отрадно было, что Иоанн начитан, отрадно, что стремился к знаниям, отрадно, что не успели помешать учёбе его самозваные опекуны Шуйские, которым было тем спокойнее, чем менее подготовлен к государственному служению государь-отрок.

Да только вот был Иоанн пока ещё покладист и послушен. Он и не знал другого варианта поведения. Он по-прежнему оставался во власти опекунов. Они его кормили, они его водили на заседания боярской думы, они устраивали разные игры и развлечения.

Тот близорук, кто прошлого не ведает

В трапезной Чудова монастыря царил полумрак.

Митрополит Макарий не велел зажигать все свечи. Яркий свет не союзник доверительной беседы. Он ждал гостя высокого, но высокого пока только родом своим, а по летам малым совсем ещё несмышлёного, да и безвластного. Он ждал отрока Иоанна, сына вот уж более десять лет отошедшего в мир иной государя великого Василия Третьего.

Чудову монастырю до́лжно было явить новое чудо, до́лжно было его, митрополита Макария, устами наставить юного отрока на Божие послушание и Государево служение.

Державный отрок Иоанн сам пожелал видеть митрополита, но не в царских палатах, где он вовсе не хозяин, а в монастыре.

Чудов монастырь… Он назван в честь Чуда Архангела Михаила в Хонех, в греческом городе, прежде носившем название Колоссы. Именно там была, по преданиям, основана Апостолами Христа первая христианская община и возведён храм, посвящённый архангелу Михаилу. Враги общины замыслили снести храм, направив на него две горные реки, соединённые в один мощный поток. Но строитель и основатель храма Архипп встал на молитву к Архангелу Михаилу, и Архангел ударом своего жезла проломил в горе расселину, куда и повернули потоки воды. Тогда-то город Колоссы и получил название Хоны, то есть расселина.

Легенда о спасении, дарованном архангелом Михаилом, распространилось и на Земле Русской. По одному из преданий, описанном в Волоколамском патерике, город Новгород был спасён в 1239 году от полчищ хана Батыя Пресвятой Богородицей явлением архистратига Михаила. Ордынцы по завету Чингисхана чтили православных святых и не перечили их воле, а потому Батый оставил в покое Новгород, а подойдя затем к Киеву и увидев на вратах его фреску с изображением Архангела Михаила, воскликнул: «Сей ми възбрани поити на Великий Новъгородъ».

В честь этих событий и был основан в 1365 году в Московском Кремле митрополитом Алексием кафедральный мужской монастырь, соборный храм которого посвящён Чуду святого Архистратига Михаила в Хонех.

Скрипнула дверь в трапезную. С робостью вошёл державный отрок Иоанн, худощавый, скромный с виду, но с глазами цепкими, внимательными, с взглядом пронзительным. Лицо доброе, открытое, располагающее своим видом. Вошёл же с робостью, потому как не ведал он иного поведения, несмотря на своё царское звание. Сиротская доля сгибала его и нужно было спешить, чтобы не дать согнуть окончательно. Ведал митрополит Макарий, как относятся к Иоанну самозваные опекуны Шуйские, ведал, что на заседаниях думы боярской, да приёмах дипломатических шапку ломают и спину перед ним гнут, а как воротятся в палаты царские, то сами там цари самозваные, а он, законный государь, никто, и отношение к нему хуже, чем к холопу безродному.

Трудное это дело сотворить властного государя из сироты, униженного и постоянно оскорбляемого самозванцами. Где искать защиты? Только у Бога искать и искать через того, кто призван исполнять Его Святую Волю на Земле. То есть, через него, митрополита Московского. Да ведь пошатнулась вера у тех, кто к власти рвался путём измен и предательств, и кто, получив эту власть, не желал её отдавать, презрев не только веру саму, но честь и совесть.

Что противопоставить власти, обладающей силой реальной? Силу Слова Божьего? Но это Слово подействовать может только на того, кто Слово это услышать способен. А коли нет? Перегнёшь палку и окажешься либо в земле сырой, либо в отдалённом монастыре. Ни того не другого не боялся митрополит, но он, воспитанный в обители самым Иосифом Волоцким основанной – в Иосифо-Волоколамском Успенском монастыре, – мыслил не о собственной жизни, он мыслил о судьбе государства Московского, а святые молитвы открывали ему то, что заповедано в жизни этой земной. Открывали то, что, если не вложит он боевой дух и твёрдость в душу отрока державного, большие беды обрушатся на Землю Русскую и без того уж претерпевшую немало горя и страданий.

Поклонился отрок Иоанн, и не повелительно слово молвил, а, скорее, просительно:

– Говорить с тобой хочу, отче Макарий.

Скорее вопрос, нежели требование.

– Слушаю, государь, Иоанн Васильевич, слушаю, – митрополит склонил голову в поклоне, стремясь хоть этим показать, что не с простым отроком говорит, причём показать уважение к титулу государеву не прилюдно, а наедине, чего не делали опекуны самозваные.

Отрок посмотрел пристально. Повторил более уверенно:

– Говорить хочу о доле своей сиротской и о служении царском. Почто это опекуны мои на людях почитают меня как государя, а в палатах царских ведут себя, как со своим подданным, как с холопом безродным. Кто я?

– Ты – государь! Государь, как отец твой Василий Иоаннович, государь великий, как Иоанн Васильевич, дед твой родной двойной тёзка твой. Ту – государь, и ждёт тебя служение государево, служение великое Земле Русской и народу Русскому. Недаром сами Небеса, указали в час твоего рождения на грозное твоё служение для врагов, громами и молниями необыкновенными указали, каких не помнили ни старожилы, ни их отцы и их деды.

Приободрился отрок.

И митрополит, и государь Иоанн всё ещё стояли посреди трапезной. Кто, согласно иерархии, должен предложить сесть к столу для продолжения беседы? Государь – глава государства, а митрополит – предстоятель церкви, главой коей является Христос.

Митрополит указал на стул, мол, садись, государь и едва тот сел на лавку, проговорил:

– Дозволь, и я присяду, в ногах-то правды нет.

Сел, не дожидаясь ответа государя-отрока, посмотрел на него по-отечески тепло и сказал негромко, проникновенно:

– Ты прав, мой государь, настало время поговорить нам… Но не о доле твоей сиротской… Нет… Ты – государь, а потому от рождения своего отец и сиротам обездоленным, крестьянам, и людям работным, и боярам, словом, всему народу русскому, и высокая доля твоя, не о своей судьбе печься, а о жизни всего народа, Самим Всевышним в волю твою отданным.

Отрок Иоанн брови приподнял, но лицо не стало оттого удивлённым, посерьёзнело лицо, а глаза, сверкнули, взгляд сделался любопытным, пронзительным.