История войны и владычества русских на Кавказе. Народы, населяющие Кавказ. Том 1

Глава 2

Деление черкесов по племенам и место, которое занимает каждое из них. Краткий очерк местности, которую занимают черкесы, или адыги, и их экономический быт

Черкесы сами себя называют адиге, что на всех наречиях этого племени означает остров.

Происхождение названия черкес объясняют по-разному. Одни выводят его от Чера и Чеса, по преданиям бывших будто бы родоначальниками адигского народа^[23], другие, не полагаясь на мифические сказания, утверждают, что черкес — слово татарское, происходит от речки Черек, известной кровопролитными битвами, происходившими между татарами и кабардинцами^[24], наконец, дагестанцы и все остальные жители Закавказья называют черкесов сар-кяс, что означает сорвиголова, головорез^[25]. От последнего и произошло испорченное черкес, название, данное народу, от хищнических набегов которого соседи немало страдали. Откуда бы ни произошло название черкес, оно стало у нас гораздо популярнее, чем слово адиге.

Многочисленное черкесское племя делилось на несколько родов, известных под разными названиями.

Ниже города Георгиевска, на юг от казачьих земель, поселилось одно из значительнейших племен адыгов – кабардинцы (кабертай), которые, в свою очередь, делились на Большую и Малую Кабарду.

Большая Кабарда, примыкая на юге к осетинам, лежит между Малкой и Тереком, а Малая Кабарда, занимая правый берег Терека до предгорий и берегов Сунжи, примыкает на востоке к чеченцам.

Несколько кабардинских семей в разное время со всеми подвластными им переселились в долины обоих Зеленчуков, где образовали особые поселения, известные под именем абреков, или беглых кабардинцев.

В прежние времена жители Большой Кабарды были разделены между четырьмя княжескими фамилиями: Кайтукиных, Бек-Мурзиных, Мисосговых и Атажукиных^[26]. Малая Кабарда состояла из трех сообществ: Бековича, Ахлова и Тау-Султанова^[27].

Составляя часть племени адыгов и говоря с ним на одном языке, кабардинцы были отделены от остальных ответвлений этого народа казаками 1-го Владикавказского казачьего полка и племенами татарского происхождения.

Кубанская котловина, орошаемая реками Ферзь, Гегене (Большая Тегень), Гегенезий (Малая Тегень) и Воарп, была занята бесленейцами, на северо-западе от которых, по долине, орошаемой ручьями Чехурадж, Белогиак и Шеде, жили мохошевцы. К западу от последних между реками Схагуаше (Белая) и Пшиш обитали хатюкайцы, а севернее, между Кубанью, Лабой и Схагуаше, поселилось племя кемгуй, или темиргой, примыкавшее к абадзехам. Абадзехи населяли северный склон Кавказского хребта, пространство между реками Схагуаше и Суп, отделявшей их от шапсугов. Абадзехи, многочисленные и воинственные, делились на нагорных, или дальних, и на равнинных, или ближних. Нагорные абадзехи сражались по преимуществу пешими, а равнинные – всегда верхом. Главные аулы были расположены в долинах Курджипса, Пчехе, Пшиша и Псекупса. Они делились на девять сообществ или хаблей^[28].

От реки Суп все долины, лежащие на северо-запад до Шипса, теряющегося, как и многие соседние реки, в болотах, окружающих Кубань, заняты были шапсугами.

На восток от них по левому берегу Кубани до Пшиша обитали бзедухи, делившиеся на два рода: хамышей, живших до Псекупса, и перченей — далее до Пшиша^[29].

За рекой Шипе весь угол между низовьями Кубани и Черным морем и оба отрога Главного хребта заняты были племенем натухаж (ноткуадж), по южному склону хребта и побережью Черного моря их территория тянулась до речки Бу или Буань, протекающей ниже Головинского поста^[30] и впадающей в Черное море. Кроме того, к адыгам принадлежат остатки некогда могущественного племени жан, или жанеевцев. Аулы их были расположены на 70 верст ниже бзедухов, на острове, образованном двумя рукавами Кубани, который носит название Каракубанский (по-черкесски Детлясв). Среди натухажцев жили три рода адыгов, потерявшие свою самобытность и слившиеся с местным населением: чебеин и хегайк, в окрестностях Анапы, в котловине Чехурай, и хетук, или адале, на полуострове Тамань, а теперь разбросанные в разных местах среди натухажцев^[31].

Таким образом, во владении адыгов находились: восточный берег Черного моря, значительная часть обоих склонов Кавказского хребта, Кубанская равнина и большая часть Кабардинской плоскости.

Весьма трудно точно определить численность черкесского племени: «Все цифры, которыми означали кавказское население, брались приблизительно и, можно сказать, на глаз. По понятиям горцев, считать людей было не только совершенно бесполезно, но даже грешно; почему они, где можно было, сопротивлялись народной переписи или обманывали, не имея возможности сопротивляться»^[32].

Следующая таблица показывает численность черкесского племени в разные годы.

* Русский вестник. 1842. Т. 6.

** Кавказский календарь. 1858. Статья Ад. П. Берже.

К черкесскому племени мы должны причислить и убыхов, живших по берегу Черного моря на юго-восток от натухажцев между реками Зюебзе и Хамишь (или Хоста) в двух урочищах – Вардане и Саше.

По происхождению и языку убыхи вовсе не принадлежат к адыгам, но по обычаям, общественному устройству и, наконец, по всеобщему употреблению среди них черкесского языка наравне с родным должны быть причислены к группе черкесских племен^[33].

Все пространство, занятое адыгами, имеет в топографическом отношении двойственный характер. С северо-запада на юго-восток земли адыгов пересекает Главный Кавказский хребет, который, как мы видели, от Анапы до мыса Адлер подступает к самому морю. Далее, поворачивая на юго-восток, хребет отходит в глубь Кавказского перешейка, а морской берег, описав дугу, постепенно отходит от гор.

До реки Мдзымта, впадающей в Черное море, Главный хребет, имея еще незначительную высоту, состоит из отдельных частей, связанных перемычками, образующими в местах соединения узлы или центральные пункты гор, которые дают начало рекам.

Самый замечательный узел представляет гора Оштен, достигающая 9359 футов абсолютной высоты и дающая начало рекам Белой (Схагуаш), Пшехе, Шахе и др. От начала и до реки Туапсе высота Водораздельного хребта не превышает 5000 футов, он довольно резко поднимается до горы Оштен, а оттуда до Мдзымты – относительно довольно равномерно. На всем этом пространстве высота его ниже снеговой линии, начинающейся на вершинах Абхазских гор.

По обеим сторонам Водораздельного хребта и почти параллельно ему тянутся по три хребта с южной и северной стороны. Все эти второстепенные южные хребты прорваны главнейшими реками – Туапсе, Псезуапе, Аше, Шахе, Соча и Мдзымта, – стекающими с Водораздельного хребта. Второй хребет дает начало второстепенным рекам Дедеругай, Шепси, Мокуапсе, Дагомыс, Мецоста, Хоста, Псоу и др. Эти реки и речки прорывают третий и последний хребет, с которого стекают уже реки третьего разряда.

Продольные хребты, соединившись с поперечными по обоим берегам рек, следуют по их течению и упираются в море, образуя у устьев небольшие долины.

Пересеченная по всем направлениям местность представляет собой ряд котловин, окруженных со всех сторон горами и теряющих свой нагорный характер по мере приближения к морю.

Одно и то же на всем протяжении направление горных хребтов придает общий характер течению южных рек: все они имеют два главных истока – северный и восточный, после слияния которых они текут перпендикулярно к морскому берегу. Имея много восточных и мало западных притоков, почти все реки у устья левым берегом довольно близко подходят к горам, а по правому берегу лежат более-менее широкие поляны.

По мере подъема хребта и отступления его от Черного моря меняется полноводность и быстрота течения рек. Чем выше находится исток, тем больше тающего снега, тем больше количество воды, тем круче падение, а следовательно, и течение быстрее. У Туапсе, например, нет такого обилия воды и быстроты течения, каким отличается берущая начало гораздо выше ее Мдзымта, имеющая характер настоящей горной реки. Многие здешние реки маловодны, некоторые вообще пересыхают, однако весной они полноводны, и даже многие балки, сухие летом, весной, при таянии снегов, наполняются водой^[34]. Обрывающиеся вертикальными уступами и покрытые густою растительностью, прибрежные скалы бывают в это время иссечены потоками.

Берег Черного моря Геленджика до Гагр имеет почти прямолинейное очертание, и только в немногих местах выдаются в море короткие и тупые мысы или, напротив, море вдается в сушу пологими дугами. Частые морские приливы набросали к подножию гор узкую полосу песка, гальки и камня шириной от 5 до 10 сажен, где пролегает единственный путь для сообщения между собой жителей, разделенных горами. Однако дорога эта, идущая по ничем не скрепленному и подвижному обкатанному булыжнику, неудобна даже для верховой езды^[35]. Волны во время прибоя, ударяясь в самое подножие крутых скал, не только прекращают по этому пути всякое сообщение, но и разрушают постепенно сам берег^[36].

Вообще, существует весьма мало хороших продольных путей сообщения между поселениями, расположенными в ущельях главных рек или их притоков.

Прибрежная часть Закавказья представляет собой ряд террас, постепенно снижающихся по мере приближения к Черному морю. Террасы изрезаны реками, вливающими свои воды в море. Ниже скалистых вершин расположены прекрасные пастбищные луга, ниже раскинулся громадный лес, по преимуществу сосновый. На высоте 4000 футов над уровнем моря растут чинары и грецкий орех. Прибрежная полоса может похвастать множеством самых разнообразных фруктовых деревьев, дающих плоды очень хорошего качества.

Недостаток значительных равнин делает эту часть Закавказского края непригодной для занятия одним хлебопашеством, но садоводство, виноделие и шелководство могут иметь здесь широкое применение. Около мыса Адлер растительность чрезвычайно разнообразна. Чирта, кипарис, пальма, увитые диким виноградом и другими вьющимися растениями, перекидывающимися с дерева на дерево живописными фестонами, видны повсюду, полевые цветы отличаются разнообразием и богатством красок^[37]. Прибрежная часть Закавказья превосходит в этом отношении Южный берег Крыма и из-за того, что она южнее по широте, и из-за обилия орошающей ее воды. Единственный, однако весьма важный ее недостаток – почти полное отсутствие бухт и пристанищ для судов. Зато сообщение через Главный хребет с хлебородной полосой северной части Кубанской области довольно удобно.

Климат этой местности нельзя назвать совершенно здоровым и благоприятным. Прибрежная полоса имеет местами дурной климат, особенно в устьях рек, по большей части разделяющихся на несколько рукавов. Задерживаемая нанесенной с моря галькой, вода в этих рукавах запруживается, часть ее медленно просачивается дальше, а остальная, застаиваясь, образует болота и заражает воздух. В некоторых горных ущельях с обильной растительностью от большого количества палой листвы и сырости воздух пропитан миазмами. Однако отличное состояние здоровья местного населения говорит в пользу хороших качеств климата.

В юго-восточной части находятся месторождения серебряной, свинцовой, медной и железной руд. По словам туземцев, на скалистой возвышенности Фишта есть месторождение ртути. Нефть, горный деготь и горный воск составляют главное богатство этого края. Кое-где попадаются минеральные источники.

С северной стороны Водораздельного хребта также, параллельно ему, идут три хребта с крутыми, недоступными скатами на юге и пологими на севере. Первый второстепенный хребет прорван реками, стекающими с Водораздельного хребта, части второго хребта, прорванного теми же реками, имеют вид дуги, обращенной выпуклостью на юг, от третьего и последнего хребта отделяются небольшие возвышения; пролегая между реками, они спускаются к Прикубанской равнине. На северном склоне орографический характер гор тот же, что и на южном: по мере удаления на юго-восток они постепенно возвышаются. Примечательно, что от верховьев Туапсе и до реки Соча Водораздельный хребет ниже параллельных ему с севера и юга, а далее на восток картина принимает совершенно обратный характер^[38].

Отроги Главного хребта занимают и значительную часть Большой Кабарды – в ее юго-западной части. Вся же северо-восточная часть имеет наклон к слиянию Малки и Терека. В Малой Кабарде пролегают два хребта, почти параллельные друг другу, один из них делит ее пополам, а другой выступает ее южной границей^[39]. Край этот не может похвастать обилием ни леса, ни воды.

Подошвы последних уступов гор, примыкающих к Кубанской равнине и к Кабардинскому плато, почти сплошь покрыты лиственным и хвойным строевым лесом и изрезаны глубокими ущельями, тогда как пространство, прилегающее непосредственно к Кубани и к нижней части Лабы, – это гладкая равнина, покрытая мелким кустарником.

Обширную Закубанскую равнину и Кабардинское плато пересекает много параллельных рек и речек, главные из которых, как мы видели, берут начало на Главном, а второстепенные – на побочных хребтах. Все они сливают свои воды или в Кубань, или в Терек.

Климат этой части местности в целом здоровый, весна по большей части дождливая, лето сухое и жаркое, часто дуют ветры. Зима обычно наступает в начале декабря и длится до середины февраля. В январе морозы достигают иногда 20 градусов, но глубокий и большой снег выпадает редко.

Горная часть Кабарды от Чегема до Терека вся покрыта лесом, а в Малой Кабарде лес растет только по северному склону гор, образующих ее южную границу. Чинара, бук, липа и редко дуб наполняют леса, яблони, груши и другие плодовые деревья растут преимущественно в низменных местах лесной полосы, виноград встречается около слияния Баксана и Малки. Многие из черкесских лесов до того болотисты, что пройти по ним весьма трудно. Все пространство Закубанской равнины и Кабарды, не покрытое лесом, – это обширная плодородная местность, пригодная для выпаса скота, посевов зерновых и покосов. Трава здесь отличается ростом и необыкновенной питательностью. «Один год – теленок, а другой год – корова», – говорит черкесская поговорка, как нельзя лучше описывающая питательность местной травы.

Земледелие здесь находилось в неразвитом состоянии. Между туземцами уважали не того, кто занимался хозяйством и торговлей, не того, кто богател мирными трудами рук своих, а того, кто приобретал добычу в бою и рисковал при этом жизнью.

Небольшие посевы кукурузы, проса, очень редко пшеницы окружали аулы, но их было недостаточно, даже чтобы прокормить семейство. Местные жители постоянно покупали хлеб, тогда как по богатству почвы и изобилию земли они могли бы иметь его с избытком. Причиной этого было отсутствие собственности на землю. Каждый пользовался землей, какую успел захватить, и такой порядок вел к бесконечным спорам и нескончаемым тяжбам. Садоводство и огородничество в особенности страдали от этого: никто не решался заниматься ими из опасения, что сообщество отнимет обработанную и удобренную землю.

Леса считались общими, принадлежащими всему народу нераздельно. Каждый мог пользоваться лесом для собственных нужд, но, чтобы продать лес, следовало внести определенную сумму в общественный капитал.

Главное богатство черкесов, особенно кабардинцев, составляли пчеловодство, огромные табуны лошадей и отары овец, и те и другие славились своими качествами. Кабардинская лошадь не требует особого ухода, пасется круглый год в поле и питается зимой кореньями, которые вырывает из-под снега копытами. Кабардинские лошади не знают ковки, но в течение целого месяца легко делают переходы по 60—100 верст в день, причем без дневок.

Образцы местной промышленности представляли собой довольно грубое сукно, известное под названием черкесского, бурок, отличавшихся легкостью и непромокаемостью, разных кожаных изделий, расшитых серебром, пистолетных чехлов, чепраков, чевяков и чрезвычайно удобных арчаков с подушками^[40].

В целом местная промышленность и торговля были незначительны. В горах изготовляли оружие и земледельческие орудия, но то и другое не отличалось хорошим качеством. Закубанские черкесы изготовляли вино, белое и красное, которое, вопреки запрету Корана, составляло обязательную принадлежность любого пира. За неимением денег торговля была меновая. Горцам были известны только русские рубли и грузинские абазы (двугривенные), да и то в обращении их было немного.

Главная отрасль промышленности черкесов, доведенная до довольно высокой степени совершенства, – ювелирное дело. Они имели искусных золотых дел мастеров, которые особенно отличались в рисунках для черни на серебре, которой покрывали рукояти пистолетов, шашек, ножны кинжалов и др.

С черкесского берега вывозили мед, воск, кожи, лес, масло и другие продукты, а главным объектом ввоза была соль, в которой черкесы испытывали крайнюю нужду и которая заставляла туземца ходить на наши меновые дворы, устроенные в разных пунктах кавказской линии, или платить ногайским мурзам тяжким трудом, а иногда и кровью…

Глава 3

Религия черкесов и их суеверия. Обряды при лечении раненого. Вера в духов. Народные легенды. Колдуны и ведьмы. Гадание

В прежние времена все черкесы исповедовали христианство. Песни, сказки и предания черкесов свидетельствуют, что христианство было введено при Юстиниане, тогда были воздвигнуты храмы, поставлены священники (шогени), главный из которых в звании епископа (техник), по преданию, жил в четырех верстах от крепости Нальчик, в месте, до сих пор известном в народе под именем лесистого кургана.

«В те времена, – говорят черкесы, – народ отличался набожностью, твердой верой, и никто не клялся именем Творца, считая то величайшим для себя грехом. Каждый черкес довольствовался тем, если клянущийся в подтверждение истинности своих слов произносил имя уважаемого всеми человека».

По свидетельству древних писателей и лиц, посещавших земли^[41]черкесов, они называли себя христианами, имели священников, крестили детей по достижении ими восемнадцатилетнего возраста или вообще совершеннолетия. Имена новорожденным давали по имени первого встретившегося чужестранца или в честь дедов и отцов. По тогдашнему обычаю, в церковь могли входить только шестидесятилетние старцы, уже переставшие вести разбойничью жизнь, остальные становились у входа или у церковного притвора.

Не имея письменности на родном языке, они слушали богослужение на греческом, которого не понимали не только народ, но и сами священники.

Христианство пришло сюда не как догматическое учение, а только как новые обряды. Оно воздействовало на чувства и воображение формой богослужения, но не касалось нравственных понятий и внутренней жизни. «В обычай черкесов вошло соблюдение некоторых постов, и тем легче, что за исключением особых случаев горцы постоянно крайне умеренны в пище. Дальнейшим стеснениям они не подчинялись; так, например, супружеский устав их остался в совершенном противоречии с церковными положениями»^[42].

При таких условиях христианская вера не могла до конца укорениться среди черкесов, и с сокращением числа священников христианские обряды стали мало-помалу исчезать из памяти народа. Обрядовая сторона религии начала меняться, а с ее изменением стали меняться и понятия народа об исповедуемой им религии. Покинув церкви, черкесы при молитве всегда обращались на восток, зажигали в домах восковые свечи и ладан. К этим остаткам христианства народ прибавил свои собственные обряды, родившиеся из суеверий и предрассудков. Для молитвы собирались под сень огромных деревьев, привязывали к веткам кресты, приносили жертвы и заканчивали все это пиром. Обряд носил название ташь — богоугодная жертва. За неимением рукоположенного священника выбирали старика, надевали на него ямычи — белую войлочную мантию, и тот, взяв в руки деревянную чашу, наполнял ее вином или бузой и, повернувшись к востоку, читал молитву, по большей части импровизованную, потом обращался к народу, призывал на него благословение небес и просил исполнения того, о чем молились присутствующие.

Потеряв нить истинных христианских обрядов, черкесы не могли оставаться совсем без религии и потому примешали к своим религиозным верованиям понятие о многобожии, установили посты и праздники в честь разных святых и почитаемых ими богов и таким образом незаметно отпали от христианства.

В таком состоянии были религиозные воззрения черкесов, когда в начале XVIII столетия^[43] к ним стало проникать учение Магомета. Религиозное усердие крымских ханов, с которыми черкесы некогда поддерживали тесные и частые контакты, распространяло ислам.

То ласками и угрозами, то огнем и мечом вводили они среди народа магометанскую религию. Многие шогени (священники) были убиты, книги сожжены, а пастырские жезлы расхищены и с презрением выброшены. Память об этом событии до сих пор сохранилась в народе.

«Чтобы твое имущество, – говорит черкес, рассердившийся на соседа, – было расхищено так, как расхищены были шогейские жезлы!»

Старания крымских ханов не прошли даром, и из всех племен адыгов кабардинцы первыми стали исповедовать ислам.

После занятия турками Анапы влияние турецкого духовенства увеличило число последователей Магомета, и мало-помалу ислам, хотя и с большими препятствиями, утвердился среди племен, населявших северный склон Кавказского хребта.

Народное предание сохранило рассказ о сопротивлении, которое было оказано народом адыгов распространению магометанства. Шапсуги, видя, что в Анапе, в Кабарде, в ногайских степях распространяется ислам, решились и сами принять учение мединского пророка. Они построили мечети и стали молиться на юг, а натухажцы по-прежнему поклонялись кресту и молились на восток.

Следуя новому учению – распространять свою религию мечом, – шапсуги в значительном числе напали на натухажцев, собрали все кресты и сожгли их. Последние, оскорбленные таким вторжением, в свою очередь вторглись на земли шапсугов, разрушили и разорили все их мечети. Началась междоусобица, борьба двух религий, длившаяся, по сказанию народа, двадцать с лишним лет. Натухажцы обычно имели перевес и при заключении перемирий упрекали шапсугов в отступлении от веры отцов.

«Вы, – говорили они, – наши братья, изменили закону предков, приняли новый, но мы не можем согласиться, чтобы вы последовали Магомету, и требуем возвращения к старому закону».

Шапсуги оставались глухи к подобным просьбам, междоусобная вражда продолжалась. Оба племени несколько раз обращались с жалобой к анапским пашам: одни просили удовлетворения за сожжение крестов, другие – за разрушение мечетей. Анапские паши, сами магометане, естественно, принимали сторону шапсугов и старались положить конец вражде склонением натухажцев принять ислам. Усилия их долгое время оставались тщетными.

«Поклонение распятию, – отвечали натухажцы, – древнее магометанского учения. Все горцы поголовно исповедовали Христа, и шапсуги, отпав от закона предков, первые подали повод к неприязненным действиям оскорблением святыни».

После столь категоричного ответа, казалось, трудно было надеяться на распространение ислама среди натухажцев. Однако анапские паши разными способами сумели примирить оба племени, и каждое из них осталось при своем относительно исполнения религиозных обрядов. В такой ситуации черкесы встретили наступление XIX века. За истекшее время магометанское духовенство деятельно распространяло свое учение среди шапсугов. Тогда как натухажцы оставались совершенно забытыми, без пастырей и наставников. Священник Иоанн Хазров, посетивший черкесов, насчитывает за полвека только шесть священников, бывших пастырями для всей христианской или полухристианской части племени адыгов. За отсутствием пастырей натухажцы не могли сохранить твердость веры и рано или поздно должны были отпасть от христианства, что и произошло. В первое десятилетие XIX века Гассан-паша Анапский вступил со значительным войском в земли черкесов и то угрозами, то большими подарками сумел склонить их к принятию магометанства. Они дали клятву в соблюдении законов Корана и согласились принять к себе духовных наставников, и этого было совершенно достаточно. С тех пор господствующей религией черкесов стал ислам суннитского толка^[44]. Христианство исповедуют только черкесы, живущие в Моздоке, около Кубани, – так называемые прочноокопские черкесы, и около Пятигорска. Первые двое относятся к православному, а последние к армяно-григорианскому изводу.

Беспокойная, тревожная жизнь делала черкесов плохими мусульманами, а недостаток в образованном духовенстве лишал их возможности основательного изучения основ этой религии.

«Мусульмане у нас, – говорили старики-горцы, – только одни муллы и кадии, но они все из Турции или из ногайцев; муллы из адыгов недоучиваются. Мы же умеем делать только намазы; два человека из тысячи умеют читать Коран, а старики наши и до сих пор сохраняют в памяти рассказы отцов о сборах в рощах, о сборах в топах — церквях, где блистали золотом техники (епископы) и шогены (священники), говорившие им слово спасения».

«Техник наш защитник и воспитатель, – говорит черкесская песня, – техник – наш свет. Воспитатель рассуждал о законе Божием с вершины лесистого кургана. И на лесистом кургане сделан ему дом из жести с дверями из литого серебра, и там-то обитал светлый Божий Дух. И ангелы беседовали с мудрым старцем. Свет от бороды его уподоблялся свету факела. Он парит в воздухе, как земная птица подымается под облака, и видит творящих беззакония. Ребра его не простая кость, но кость слоновая, и благородный золотой крест сияет на его груди».

Магометанская религия не помешала отважным черкесам, поборникам свободы и грабежа, отправлять языческие обряды, удовлетворявшие их жажду воинственных потех, набегов и наездов.

В основной части народа, особенно в низших сословиях, религиозные верования состоят из смеси остатков христианства и язычества с добавлением ислама. От христианства у черкесов остались развалины церквей^[45], свидетельствующие, что учение Христа было не чуждо земле адыгов.

Существование в Кабарде нескольких священных книг, частые находки зарытых в землю распятий и глиняных горшков с угольями и ладаном неопровержимо свидетельствуют о христианском прошлом. Туземцы еще помнят время, когда поставленный в саду или перед домом крест делал их неприкосновенными и никто не осмеливался войти в дом или сорвать что-либо в саду. Если отец или мать, умирая, делали завещание своим детям и хотели, чтобы оно было в точности исполнено, то складывали крест-накрест указательные пальцы и только после того изъявляли свою волю. Этот обычай, сохранившийся почти до середины XIX века, разумеется, является остатком прежней веры черкесов. Когда какому-нибудь аулу угрожала заразная болезнь людей или скота, то на границе с местом, где свирепствовала эпидемия, горцы вкапывали крест. Обряд подобного крестовоздвижения совершался всем сообществом, с пышной церемонией. И даже сейчас любая вещь, оставленная в поле без присмотра, над которой поставлен крест, остается неприкосновенной. Названия дней недели также указывают на то, что черкесы исповедовали христианскую религию. Так, среду черкесы называют бираскезий, а пятницу – бираскешхуо, то есть малый и великий пост (бираск значит «пост», зий — «малый», а шхуо — «великий»), воскресенье, тгаумаф (Божий день), считают днем, назначенным для отдыха, и потому не работают^[46].

Необходимо заметить, что развитию магометанства способствовали враждебные отношения между черкесами и русскими. Фанатическое учение магометанских проповедников сильно действовало на умы народа и подстрекая их на войну с русскими. Проповедуя новое учение, исламское духовенство ходило вместе с народом на войну, на разбои, производило волнения, следствием которых, как увидим ниже, стал упадок власти князей и дворянства. Мало-помалу духовенство слилось с народом и приобрело в его среде весьма большое значение. Эфенди и мулла разделяли с наездником его риск и невзгоды, бойко сражались и наряду с этим играли важную роль на народных собраниях. Такими поступками муллы достигли того, что слово шоген, означавшее на черкесском языке христианского священника, означает теперь медика, знающего свойства трав и умеющего лечить^[47].

Будучи, однако, весьма плохо образовано, мало знакомо с основами ислама, духовенство передало черкесам шаткие понятия о религии, но сумело уверить народ, что гяуры, принудившие Магомета бежать из Мекки в Медину, не кто иные, как русские, и что правоверных, павших в бою с русскими, ожидает райское блаженство, а тех, которые им покоряются, – адские муки.

«Все религии от Бога, – говорила черкешенка одному из русских пленных, – все пророки от него и передавали людям только одни его заповеди. Сперва был послан Мусса (Моисей) просветить умы еврейского народа и подготовить своим законом приход Иссы (Иисуса), чье чистое, возвышенное учение из-за строгих правил оказалось неисполнимым для слабого человеческого рода, продолжавшего грешить через беспрестанное их нарушение. Тогда Аллах всеблагой послал Магомета смягчить закон Иссы, определив, что тот, кто не станет следовать этому последнему учению, не превышающему человеческих сил, будет осужден на веки веков».

Просвещенная горянка сожалела о заблуждениях христиан, исповедующих, по ее же собственным словам, более чистое и возвышенное учение, чем она сама^[48].

Эфенди уверили суеверный народ, будто бы нашли в Коране пророчество, согласно которому абадзехи, шапсуги и убыхи никогда не будут подвластны русским, если только станут защищать свою независимость, молиться и уважать духовенство. Возлагая в этом случае всю надежду на лес, горы и свою мнимую многочисленность, но не отрицая могущества России, они обычно говорили: «Мы знаем, что русские богаты и пользуются житейскими удобствами. Бог им дал мир, но они гяуры и будут в аду, мы бедны, но мусульмане – и рай наш. Жизнь эта коротка – не променяем блаженства будущей, вечной, на удобства преходящей»^[49].

Ислам не коснулся, однако, большей части простого народа, особенно жителей морского побережья от Геленджика до мыса Хизе и примыкающих к нему долин. Они оставались без определенной религии, придерживаясь обрядов жертвоприношения и возлияния. Особой формы деревянный крест, прислоненный к дереву, был единственным символом их поклонения. У них не было ни церквей, ни особых молитвенных домов или жертвенников. Священные рощи, к которым никто не смел прикасаться, заменяли храм, были местом для молитвы: в святость таких рощ и лесов, в их чудесную силу черкесы верили всей душой. Джемплохский лес, например, был посвящен богу изобилия (Тхагалегг), и ежегодно белая телка приносилась в этом лесу в жертву. В 1841 году, когда генерал Засс вторгся на территорию между реками Белой и Пшехом, где находился Джемплохский лес, он встретил там горячее сопротивление и сам был ранен. Черкесы были уверены, что Господь наказал Засса за то, что он решился пройти с отрядом через их священную рощу. Спустя семь лет, в 1848 году, генерал Ковалевский также совершил набег на это урочище, который оказался удачен, потери были незначительны. Абадзехи очень удивлялись счастливому исходу этого набега для русских и пришли к выводу, что, вероятно, Ковалевский – это шейх (святой), раз так счастливо отделался.