Беглец (сборник)

Книга - хороший пример соц.реализма в детской литературе.

Понравилась своей искренностью, правдивостью. Все показано так, как есть, без перегибов, или недосказок. А то, что не было озвучено, очень явно читается между строк. В общем, книгой осталась довольна.

Теперь касательно категории читателей. Вот тут, конечно, не уверена, что современные дети посчитают главного героя "парнем из соседнего дома". Слишком уж им покажется диким жизнь без современных благ цивилизации. Хотя, следует отметить и то, что автор не столько уделил внимание быту героев книги, сколько показал их души, открыв их настолько, чтобы дети могли хорошо понять кто кем является на самом деле.

А родился Юра в семье, которую и семьей то сложно назвать. Каждый за себя, дети - заложники обстоятельств. Мать пытается все тянуть, пока отец может и лишнего хватить. А потом драки, выяснения отношений. И когда в таком живешь постоянно, то оно уже кажется нормой. И это самое страшно.

Но произошла ситуация, которая подтолкнула мальчика изменить свою жизнь. Рядом с ними поселились гости из Москвы. И Юра понял, что все что его окружает - это не норма, от этого нужно бежать. Дальше же все будет зависеть только от того, насколько он тверд в своих желаниях. Ведь если к чему-то очень сильно стремишься, то результат обязательно будет.

Дубова прочел я еще в детстве. Чему тут удивляться? Писатель-то детский («будьте как дети»). И правдивость, трагичность его книг захватила меня. Но тогда виделся лишь сюжет и неприкрытая правда жизни. Теперь с высоты прожитых лет и из возрастного цинизма может подуматься, что ехал он на жалостливой беспроигрышной теме сироток и несправедливости. Тем и выделялся, среди тех, кто до такого градуса осуждения не выцеженного из советского человека мещанства и жестокости к человеку, не доходил. Очередной представитель «окопной правды», только на детском фронте. Вот и в «Беглеце» достаточно мелодрамы и узнаваемых, милых сердцу ходов, знакомого трагизма взросления, сладких слез отверженности и одиночества. Однако только такой взгляд был бы поверхностным. Сиротская, мелодраматическая повесть трансформировалась у Дубова в нечто глубокое и не лишенное традиции (читая Дубова, нет-нет, да и вспомнишь «Гуттаперчевого мальчика» Григоровича). А брал он не только искренностью, но и откровенным писательским мастерством. В «Беглеце» с его узнаваемой, но богатой символикой, общей метафоричностью ценно утраченное ныне умение работы с деталью, с языком (это когда одно слово заменяет абзацы, а не наоборот). Замечательны многозначительные недомолвки, паузы, умолчания, когда тебя охватывает внутреннее тревожное ощущение, что что-то не то происходит, как-то не так все выглядит. И все же за словесным мастерством стояли смыслы, о которых и стоит поговорить подробнее. Итак, повесть «Беглец» (1966). В моральном смысле бегство никогда не оценивалось позитивно. Беглец – трус, слабак, предатель. В этой плоскости оценок книга Дубова не прибавляет практически ничего нового. Разве что расширяет понятие о нем, подробнее рассматривает разные формы бегства, приходя к обобщениям высокого порядка, доводя «бегство» до некоторой метафоры человеческого существования. Но если «бегство» и «беглец» имеют в большинстве своем отрицательную окраску, то, к примеру, «бег», слово само по себе нейтральное. Убегать стыдно. А бегать, бежать – нет, вполне нормально. «А ну, давай, бегом, живо!» Есть ощущение, что Дубов в «Беглеце» (1966) задумывается и об этом. Правильно ли это - жить бегом, на бегу? Получается, что не слишком большая по объему повесть затрагивает не только круг моральных вопросов, оказывается обращена не только к личности, но и к вопросам общественного прогресса. Сюжет «Беглеца» прост. Рядом с домом Юрки Нечаева и его беспокойного семейства, между морем и дорогой (тут можно оценить мастерство символики) останавливается на лето приезжая пара – бывший архитектор Виталий Сергеевич и Юлия Ивановна. И Юрка, ничего в своей жизни не видевший, вдруг не абстрактно, заочно, из газет и разговоров, а на собственном опыте осознает – где-то есть другая жизнь, другие люди, «дальние страны», как у Гайдара. Встреча с образованными, культурными людьми чем-то удивляет, а чем-то помогает лучше разобраться в людях и окружающем, понять, что мир не съежился в одной точке, что он не плоский, в нем есть объем, дистанция, пространство. Многие взрослые осознают это пространство, как пространство для бегства. Мир находится в вечном движении. Он велик. Это рождает у современного человека, для которого не осталось непознанного, странную жизненную, хотя правильнее сказать безжизненную, философию не исследователя, не первооткрывателя, а беглеца. Дух оседлости, появляющийся много позже у человека, проигрывает здесь духу животного, переходящего с одного выработанного и оскудневшего пастбища на следующее. Искать лучшей жизни где-то оказывается проще, чем строить ее здесь. Как следствие, молодость растрачивается на бесполезный переход оттуда сюда, из одного в другое, и только немощь и старость заставляет осесть, оставаясь с чем есть, с разбитым корытом, у самого синего моря. Парадокс бегства в его бесцельности. Ищут хорошей жизни, но бегут всегда от чего-то, не задумываясь куда и к чему. А порой даже бегство к чему-то на поверку оказывается бегством от чего-то. Разве не таково требование Виталия Сергеевича к искусству, порождать только новое, небывалое? За романтической позой творца скрывается страх прослыть пошлым, увязнуть в уже имеющихся типовых сюжетах, растерять себя в рутине. При беге ноги главнее головы. Поэтому можно сразу сказать: бегство и развитие – не одно и то же. Ну да, бегут от трудностей разного рода. От плохой жены, ставшего чужим сына, от рутины, от цивилизации (как Виталий Сергеевич), от плохой жизни, без света, без уважения к «самобытным» художественным деятелям (как отец Юрки). Бег универсален и для низшего сословья («алкоголиков»), и для высшего (состоящего из подобных Виталию Сергеевичу). И там, и там – бегство от самого себя, с неизменным результатом – «бегал, бегал, да не сбежал». Как говорил Ницше, можно и хромому быстро доскакать до вершины на лошади, но твоя хромая нога останется с тобой. Дубов удручен как раз этой хромотой общества и человека, устремленного к комфортным условиям жизни, но сохраняющего при этом внутреннюю ущербность. А может быть, становящегося еще ущербнее. Пример последнего в самой повести. Местные жители, да и сам Юрка поражены культурными манерами приезжих («здравствуйте-пожалуйста»). А между тем, культурная обходительность демонстрирует увеличивающуюся дистанцию между этикой и этикетом. Культурные люди. А копни глубже, все тоже – снобизм, обличенный в корректную и вежливую терпимость (Юлия Ивановна), и обыкновенный адюльтер (Виталий Сергеевич). Чем культурнее и прогрессивнее человек, тем он бежит быстрее, дальше, тем он больше по своей сути беглец. Папка у Юрки в повести на диво отвратительный, но и Виталий Сергеевич с Юлией Ивановной оказываются в итоге ложно-положительными. Неприглядное поведение юркиных родственников, особенно во второй части повести – признак неразвитости. Поведение приезжих, прибывших из будущего, из Москвы – глубочайший неискорененный атавизм, тщательно прикрытый у одних культурным слоем, а у других не прикрытый вовсе. Мотив блудного общества, потерявшего основу, сбежавшего от себя постоянно присутствует в повести. Мы меняем условия своей жизни и не меняемся сами. Более того – меняем условия, чтобы не менять себя. Бежать можно не только на край света, но и вперед, в будущее, где все построят, создадут комфортные условия. А для кого они? Людей-то не осталось. Или, другой вариант, так застроятся, так увлекутся, что про людей совсем забудут. Приметы этого уже есть. Отчего так оценил красоту местных приморских мест Виталий Сергеевич? Да от того, что в будущем культурных людей ее уже нет. Так за простой историей взросления мальчика в повести Дубова проглядывает серьезный разговор об основной драме человеческого прогресса, превратившегося из развития в бегство. И изобретение радио не сделало людей счастливее, и развитие наук – моральнее. Ни то, ни другое – не есть вопрос техники и продукт благотворного развития среды. Отбрось все человеческие достижения и с ужасом поймешь, что изменилась форма, но не суть: одни так и остались зверьми, другие – ангелами (есть в повести такой положительный персонаж шофер Сенька-Ангел). Дубова легко записать в консерваторы и ретрограды (и я удивлен, что текст вышел и тогда этого не сделали), но в своей повети он рассуждает скорее не о том, что нужно остановить прогресс и отменить науки. Нет, разговор о другом, о соразмерности, калокагатийности, органичности развития, которое оказалось утрачено, превратилось в бег. Человечество рано, до зари отправилось в прогрессивное блуждание. Дурно не движение само по себе, плохо то, что оно совершается в форме бега, того самого действия, где думают ноги. История скитаний Юрки во второй половине повести опять-таки символична. Он бежит, а не уходит из дома. Хотя, правильнее сказать иначе: побег у него превращается в уход. В процессе скитаний возникает классическая древняя цель – ищу человека. Но Дубов, и здесь переиначивает ее. Рассказ о юркином очаровании сперва Виталием Сергеевичем, потом Сенькой-Ангелом – не столько поучение в духе не сотвори себе кумира. Здесь слышится более тонкая мысль: благородство проявляется не тогда, когда мы оказываемся рядом с благородным человеком, а когда сами ведем себя благородно. В пользу этого свидетельствует своеобразная трансформация Дубовым в финале притчи о блудном сыне. В библейском сюжете констатируется лишь бесплодность скитаний и прописывается моральное торжество отца. В «Беглеце» мы наблюдаем нечто иное. Триумф сына, небессмысленность предыдущих скитаний, в которых жизнь открылась Юрке еще шире, и он понял, что бежать невесть куда из дома нельзя. Дом – это место, которого держатся, куда возвращаются даже ангелы, где живут люди, о которых заботятся и которых берегут.

В детстве любила "Библиотеку пионера", брала книги этой серии в библиотеке. Не помню конкретные произведения, помню, что очень нравилось, и перечитывалось не раз. Теперь, под настроение, перечитываю книги Сотника, Дубова и подобных им авторов с интересом, как и в детстве. Очень многогранные произведения. Мое детство, моя юность.

Повесть «Беглец». Как же всегда хочется по названию книги угадать всю суть или главную задумку книги. Здесь с этим трудностей ни у кого не будет. Названия простое и все догадываются, что кто-то в этой книге убежит и это будет обязательно подросток, так как серия «Отрочество». Ну что ж не будем больше гадать, книга и так все нам расскажет. Но как-то у автора книги с началом рассказа не заладилось, уж по крайне мере для меня. Сразу (всмысле с первых страницы) не получилось разобрать, кто кому кем приходиться из всего большого количества действующих лиц, явившихся нам с самого начала: Максимовна, мамка, Нюшка, дед, Федор, Юрка, Славка, папка, Митька, Ленка. Только потом по ходу рассказа получилось немного разобраться. Ну, хватит о плохом, теперь о хорошем. Первой затравкой для меня в этой книги стало упоминание Тарханкута. Это конечно не великое событие, но приятно удивило, что история будет развиваться в Крыму, в Тарханкуте. Крым притянул мое внимание, и я с большим интересом взялся за книгу. Приезжает в Тарханкут, пара отдыхающих Виталий Сергеевич и Юлия Иванновна, городских отпускников. И именно эта пара становится для главного героя Юрки, тем окном в возможное светлое будущее, из того дикого и одинокого края где он сейчас живет и не о чем большем не мечтает. Виталий Сергеевич выступает в роли наставника для Юрки, а Юльиванна (так называют ее дети) идеалом прекрасного. Автор через наставника Юрки поднимает главные вопросы книги, которые он ставил целью раскрыть, пояснить или заставить задуматься подростков должных читать эту книгу. Обозначу их цитатами:

- Дело не в личной обиде, - отмахнулся Виталий Сергеевич. - Человек должен гордиться тем, что он сделал... Ну, не то, чтобы гордиться, а... - Как Саваоф, - сказала Юливанна. - Он сделал - "и увидел, что это хорошо".

- Ты пойми: бегство - не выход. Бегство - тоже от слабости, малодушия. Ну, трудно тебе сейчас живется, я понимаю. Но ведь не всегда так будет.

- Слово, Юра, - опасная вещь. Им легко ранить человека, можно даже убить. Не в прямом, конечно, смысле... Юлия Ивановна совсем не хотела тебя обидеть. Слово, которое она употребила, попросту означает "отсталый". Но ведь это правда! Ты второй год в третьем классе и, если не подтянешься, останешься на третий...

- Думаешь, там будет легче - не надо учиться? И там надо. Да тебя, такого отсталого, и не примут в интернат. Значит, сначала нужно подтянуться... От своего долга никуда, брат, уехать нельзя, - сказал Виталий Сергеевич и замолчал, стал думать о чем-то своем, потом снова посмотрел на Юрку. - Так вот. Нужно взять себя в руки и подтянуться. Что ты, хуже других, не сможешь? Я уверен, что сможешь...

- Зачем люди пьют? Виталий Сергеевич не удивился, хотя Юрка прервал его на полуслове. Он помолчал, потом сказал: - По разным причинам. Но, в общем, какие бы ни были причины, - от слабости. Одни потому, что избалованы, денег много, могут себе позволить, а удержаться сил нет. Другие потому, что им плохо. - Так ведь все равно... - сказал Юрка. - Конечно, лучше не становится. Становится хуже. Сил, здоровья меньше, ума - тем более. Но, видишь ли, зелье это одурманивает, одуряет, и человеку и он сам и все окружающее видится не таким, какое оно на самом деле. Трусу кажется, что он герой, уроду и тупице, что он красавец и гений, все беды и несчастья пустяками, море становится по колено... Юрка исподлобья покосился на него. Откуда он знает? Он же не был вчера в Гроховке... - Протрезвился пьяный, - продолжал Виталий Сергеевич, - опять то же самое, те же несчастья, те же беды. И человек опять напивается, чтобы забыть о них. И так втягивается, потом уже без этого не может обойтись. Это прилипчиво, как зараза, как неизлечимая болезнь. А попросту - это трусливое бегство. Трусливое и бессмысленное - в бутылку. Из нее-то уж во всяком случае выхода нет. Только один - смерть... Так что ты не приучайся, - помолчав, добавил он. - И не поддавайся, если будут уговаривать. Дружки тут чаще всего ножку подставляют.

Спокойный поток событий повествования прерывает несчастный случай, который заставляет Юрку решиться на крайние меры и вырваться из бесконечного круга побоев родителей, окружающего его пьянства, нищенствующего существования. Здесь я заканчиваю свою рецензию, что бы у желающих прочесть осталось место для неожиданных поворотов повести. Читайте и рассуждайте, может и Вас эта повесть не оставит безразличной! Я на это очень сильно надеюсь. И очень хочется верить, что у Юрки, после таких правильных поучений Виталия Сергеевича, все сложилось наилучшим образом, хотя об этом в книге мы не узнаем.