Kitobni o'qish: «В ту же реку. Начало пути»
Серия «Современный фантастический боевик»
Выпуск 170
Оформление обложки Бориса Аджиева
© Николай Дронт, 2019
© ООО «Издательство АСТ», 2019
* * *
Конец осени
08.10.1972
Чай не пьём без сухарей,
Не едим без сдобного,
Кто сказал, что плохо мы живём?
Ничего подобного!
Застольную песню тянут от всей души и, главное, громко. Опять забыли, что я сплю, и разбудили своим ором. Это Камчатка, я там жил с родителями, пока не закончил школу. Стоп! Не понял! Опять?! Господь с ней, с Камчаткой! Какое вообще сейчас число? Уф… Отлегло… А я уж было испугался, что вновь переместился в конец апреля. Но нет, сейчас 8 октября 1972 года. Сегодня вернулся из поездки на материк. Друзья семьи немного отметили мое прибытие, посмотрели привезенные подарки, рассказали поселковые новости и разошлись. Почти все… Самые стойкие еще отмечают… Изверги! Нормально поспать не дадут. Главное, самим же завтра на работу! Утром будут стенать и жаловаться на плохое самочувствие.
В голове теснятся воспоминания. На Камчатке я, Лёха Костров, жил с мамой и отчимом до окончания школы. В следующем месяце мне стукнет шестнадцать лет. Отчим, дядя Володя, – начальник геологической экспедиции, мама тоже работает в камералке. Сюда мы приехали из Москвы больше трех лет назад и года через полтора уедем обратно. После переезда я окончил институт, работал в НИИ, женился, завел сына. Потом загранкомандировки. За время моего отсутствия жена нашла себе партию получше. Развод, новый брак, дочка. В лихие девяностые чем только не занимался, лишь бы выжить и прокормить семью. В двухтысячных жизнь наладилась. Работал до пенсии. Потом остался один, никому особо не нужный и не интересный старик, без дел и без смысла в жизни. Друг предложил рискнуть, провести эксперимент, и я вернулся в детство.
Проснулся ночью 22 апреля 1972 года на Камчатке под ту же песню, что и сегодня, в дальнем посёлке, на тысячу с лишним километров севернее Питера, то есть Петропавловска-Камчатского. В тот год я учился в восьмом классе, даже был отличником. Правда, из-за порока сердца с первого класса освобожден от физкультуры, за что недоброжелатели прозвали Дистрофиком и Дохлым. Нормальные ребята звали Костёр и Вумный, а вскоре после возвращения из санатория появилось новое погоняло – Писарь. Один авторитет нарёк за умение работать ножом. Владению ножом, нунчаками и еще кое-каким навыкам самообороны научился в начале девяностых у тренера в подвальной секции. Чтобы избавиться от сколиоза, с седьмого класса занимаюсь йогой, а в институте увлёкся ушу и тренировался до последних дней. Ничего боевого, только оздоровительные и медитативные практики.
Что имею в плюсе? У меня хорошая память, неплохо лажу с людьми и могу быть убедительным в разговоре. По профессии я неплохой программист, хотя сейчас оно неактуально. Немного умею переплетать книги, натренировался на заброшенной библиотеке. Слесарь-инструментальщик разряда эдак третьего. За несколько месяцев дядя Витя меня неплохо обучил слесарке. Заодно он же преподал основы воровской профессии скокаря-медвежатника. Типа в жизни всякое пригодится. Еще я фотограф уровня сельского дома быта. Самуил Яковлевич, поселковый фотомастер, натаскал. Не бесплатно, правда. Кроме русского владею корякским, идиш, английским, немецким, венгерским и китайским языками. Стреляю из малокалиберного ружья и пистолета на уверенный первый разряд. Имею довольно много денег и кое-какое оружие.
Недостатки тоже имеются в количестве… Самый серьезный – порок сердца, точнее два: незаращение межпредсердной перегородки и недостаточность митрального клапана. Из-за них меня даже в армию не взяли. Хотя сейчас сердце почти не беспокоит, а в тридцать вовсе перестал про него вспоминать. Может, заматерел, а может, потому, что не пью и не курю, причём совсем. За всю прошлую жизнь выпил пару бутылок шампанского, половину стакана пива, и лет в четырнадцать мама налила мне в пробку коньяку попробовать. Не понравилось, кстати. Пахнет ничего, а на вкус едкая маслянистая гадость. И по мозгам бьет. Курить даже не пробовал, и к запаху табака безразличен. Говорят, его не переносят те, кто курил, но завязал с никотином. Сколько дел можно было бы решить в курилке или распив бутылочку в тёплой компании!
С музыкальным слухом не очень. В аттестате за пение стоит вежливый зачёт, он скрывает честный трояк. Хотя отчим научил играть на гитаре. Могу изобразить не только блатняк, но и попсу, и туристские песни. В кураже да под настроение даже цыганочку с выходом получится забацать, не говоря уже про романсы. Помню тексты многих модных шлягеров, но песнями из будущего светить не собираюсь. Оно мне надо? На эстраду не лезу, становиться поэтом-песенником тоже не желаю, а давать лишний повод для размышлений просто глупо.
С концентрацией беда. Не плохо, скорее наоборот, опять же медитация помогает. Но как задумаюсь, не обращаю внимания на внешний мир, меня можно просить о чём-то, говорить со мной, а я ничего толком не помню. Бывает, задумавшись, иду – и на окружающих ноль внимания. Так раз несколько чуть не попал под машину, а однажды в Венгрии – даже под поезд.
Как вернулся в прошлое, сразу стал думать, как что-то поменять в будущем страны. Однако очень не уверен, что пацан из глубинки сможет сделать что-то серьезное. Я не историк, не обладаю абсолютной памятью. Всё, что помню, прочувствовал на своей шкуре или вычитал в интернете. Знаю, и то смутно, про пару-тройку предателей тех лет. Вот, например… Белянский? Беленко? Белянчиков? В 1976-м улетел к японцам. Хотя ходили слухи, что это спецоперация, которую курировал прилетевший в тот момент на Дальний Восток лично маршал Савицкий. А что? Вполне могло быть. Сдали систему «свой – чужой», которую всё равно собирались заменить, а под шум скандала выбили из правительства деньги на модернизацию авионики.
Помню, кто-то в КГБ фотографировал архив и потом… вроде кому-то пытался его продать… кажется… О! Писатель Суворов! Резидент нашей разведки. В 1978 году сбежал в Англию. А настоящая его фамилия… не помню… Начинается на букву «Р». Ревун, а может, Резус… Или вот еще человек…
Ну почему я больше программизмом, ушу и кладами интересовался? Да и в международных делах не очень ориентируюсь. Зато наизусть помню, как снять деньги со счета крупного мафиозного семейства. Правда, до 1982 года и обязательно с удалённого терминала. В книжке в свое время вычитал и номер счёта, и пароль. Тогда секретность передачи данных была в зачаточном состоянии, про хакерство широкие массы даже не слышали. А автор на конкретном примере рассказывал, как выкачали деньги. Кстати, там и другие примеры взломов были описаны. Очень нехило можно было бы навариться. Правда, остаток жизни придется скрываться от мафии.
Не! В теории можно застрелить виновников развала СССР. Горбачёв сейчас в Ставропольском крае, Ельцин в Свердловске, оба мелкие фигуры. Это Шеварднадзе не достать, он первый секретарь компартии Грузии, у него охрана. Наверное. Я ничего про устройство терактов не знаю даже теоретически, однако уверен в профессионализме КГБ. Книжки про альтернативную историю читал, но там народ больше Сталину / Брежневу / высокому чину советы дает. Указаний типа «в 14 часов 13 минут 26 августа кинь гранату в третье окно справа второго этажа дома по адресу такому-то, и наступит в СССР полное счастье» не видел. Хотя, может, был список таких ситуаций в каком-нибудь «Наставлении для попаданца-террориста»? Правда, бродит у меня в голове идейка – подсунуть паре сволочей золотишко и стукнуть в парт-контроль. Сесть гады не сядут, но осадочек останется.
Однако не верю, что, убрав пару-тройку одиозных личностей, можно спасти СССР. Народ наелся пустых обещаний от бормотологов и захотел назад в Советский Союз только после полного ограбления населения дерьмократами и разгула лихих девяностых. До того народ искренне верил в адекватность перемен.
Ладно, хватит. Для себя решил – сделаю что смогу. Только надо самому очень сильно постараться хоть чего-то достичь, чтобы хоть что-то смочь. Ведь когда вернулся, кроме знаний, ничего не было, а за полгода кое-чего достиг. С деньгами у меня стало очень прилично. Оружие кое-какое имеется. Связи на уровне района завелись. Награждён медалью. Оно, конечно, полезно и приятно, но столько внимания к себе привлёк, мама не горюй. Даже КГБ зачем-то мною интересуется. А вот надежных друзей-соратников нет, причем совсем.
Ночь берет свое. Глаза сами закрываются. Мысли двигаются всё тише и тише. В полусне мелькают события последних месяцев.
В новой жизни сохранил знания из прошлого будущего. Кроме событий новейшей истории помню несколько схронов в посёлке, несколько кладов в Москве и кое-какие случаи из поселковой жизни. На следующий же день после возврата в юность, вспомнив былое, спас почти замёрзшего Петра Петровича Пантелеева. Тот оказался авторитетным старателем, по прозвищу Чалдон, и в благодарность обеспечил мне хороший старт в новой жизни. На следующий же день я получил в подарок больше тысячи рублей, нереально огромные деньги для подростка в то время. Кроме того, меня взяли в потребкооператив на работу художником, практически синекуру, выписали промысловый охотничий билет, снарядили для охоты и стрелковых соревнований. Словом, наградили по полной программе.
Правда, пришлось спрятать вещи дяди Пети. Записную книжку, наган и чекушку с золотым шлихом. Чуть позже к ним добавились два ружья и охотничье снаряжение. Чалдон в областную больницу лег, с почками у него плохо стало. Попросил сохранить, а если помрет, взять себе на память. Я согласился, конечно. Таким людям не отказывают.
На Первомай проверил другое воспоминание. Годом ранее убили пограничников, их автоматы использовали летом при ограблении сберкассы. Потом прошёл слух про тайник, где хранили оружие. Тогда мы с друзьями лазили его смотреть. Правда, уже пустой. Когда в новой жизни открыл захоронку, автоматы еще лежали там. Себе их брать не стал, рассказал о тайнике пограничникам. Убийц схватили, а я стал лучшим другом офицеров всего погранотряда. В сентябре даже наградили медалью «За отличие в охране государственной границы СССР».
Стрелять из малокалиберной винтовки начал еще в седьмом классе. Задатки были, в начале 1972 года занял первое место по школе и прошел на районные соревнования. Там, правда, не блистал, но в новой жизни, с подаренной, не побитой многими поколениями стрелков винтовкой, уверенно взял первое место среди школьников. Районная администрация высоко оценила результат и быстро приспособила меня к делу. В качестве награды за победу мне вручили спортивный пистолет Марголина и охотничий карабин КО СКС, в девичестве боевой самозарядный карабин Симонова, доработанный почти до идеала. Марголин планировался для областных соревнований, а вот карабин был необходим для престижных окружных пострелушек среди охотников-промысловиков. Оленеводческий совхоз вместе с охотхозяйствами оплачивал призы и прочие расходы. Районные начальники друг перед другом надували щёки и мерились крутизной стрелков. Наш район давно не побеждал. Вот мне и устроили двухнедельную тренировку на стрельбище при погранзаставе под руководством тренера-пограничника. Сказали: «Не подведи!» – и отправили на соревнования. Я не подвел, занял два первых места и дал повод наградить ценными подарками. Правда, за счет Петра Петровича. Мотоцикл «Ява-350», автомобиль ГАЗ-69 и фотоаппарат «Пентакон».
Еще с того мне выпала путевка в южный санаторий. Но по пути я должен был передать знакомому Чалдона посылку и оформить на себя домик в Туапсе. Домик… оформить на себя… в неполные шестнадцать лет… Вполне возможно. Мне дали полный комплект документов на восемнадцатилетнего коряка. Милютов Кайнын Выкванович, так зовут мое второе я. И из пистолета, оказалось, тоже учили стрелять не просто так. Для обороны груза был выдан малокалиберный «Вальтер ППК», оформленный как спортивный пистолет.
С приключениями доехал до Москвы, где на вокзале меня должны были встретить и забрать чемоданы. Однако не встретили и не забрали. Хорошо, я москвич, отвез груз домой. Зато в Туапсе у санатория меня ждал знакомец. Сказал, что ничего не случилось, однако спрашивал, не передавал ли я кому чего. Ничего не ответила золотая рыбка, я то есть, и ушёл человек несолоно хлебавши.
Как велено, на себя оформил дом. Тут другой знакомый появился, про первого спрашивал. Тут-то мне и сообщили про Чалдона. Помер старик, а его охотничье снаряжение мне в наследство осталось. А когда домой вернулся, в прикладе ружья завещание нашёл. Заодно и место, где наследство спрятано. Отрыл его, конечно. Не бросать же. Когда в Питер доехал, дал денег на хороший памятник и поминальные молитвы.
Потом случилась двухнедельная поездка на ВДНХ. Заодно по просьбе знакомого побывал в Калинине. Тоже не без приключений, но всё хорошо, что хорошо кончается. Вернулся, и просьбу выполнил, и, что просили, привёз.
А вот в Питере Чалдон подошел. Плохо выглядит дядя Петя, однако живой и на меня не обиженный. Клад себе разрешил оставить. Только чемоданы велел вернуть, да я и не претендовал на их содержимое, даже не знаю, что там лежит.
Завтра в школу. С Котёнком надо расставаться, пока отношения не слишком серьёзные. Уж больно она замуж за меня хочет выйти. Ирка тоже непонятно себя ведет, вроде расстались, а она продолжает временами глазки строить. Соне письмо написал, та не ответила, только через маму привет передала. Эх, трудно быть подростком! Хотя значительно лучше, чем стариком…
09–11.10.1972
Утром в школу. Мне нагонять придется, я, считай, три недели гулеванил. Идем вместе с Котенком. Нам с ней вчера толком поболтать не удалось, взрослые мешали, обещала сегодня зайти. Жует подаренную жвачку и несет косметику в портфеле. Понятно, похвалиться подружкам хочется, все девчонки любят краситься, а уж импортный набор точно обсудить должны. Катьку одноклассницы сразу окружили, шушукаются. На меня посматривают. Хихикают. Одно слово, девчонки.
Ребята, как всегда, стоят перед школой на месте обычного сборища. Лётчику отдал блок жвачки. Мой адъютант как-никак, ему подарок положен. Пусть своих друзей угостит. Попик и Семя тоже жвачку получили. До конца восьмидесятых она, как и джинсы, крайний дефицит.
Еще кинул Пушкину на общак блок «Кента» и упаковку пива в жестянках. Пацаны в полном восторге. Пробовать сигареты и пиво из банок они решили вечером, чтобы с удовольствием, а не наспех. Им тоже пришлось объяснить, как такие банки открываются.
Отозвал Василия в сторонку, интересуюсь:
– Генку в Питере приняли, ты в курсе?
– Слышал. А тебе чего?
– Жалко пацана. Чуток подогреть хочу.
– Ну, для такого дела дорогу сделаем. Батю попрошу, но понимаешь…
– Понимаю, – достаю сверток. – Тут штукарик. Две с половиной сотни за доставку до кичи. Треть от остатка возьмут за доставку до хаты. Значит, пять сотен отдадут Генке в руки. Половину полученного он на общак зашлет, две с половиной сотни ему на прожитие останутся.
Василий не ожидал такой суммы. Сразу стал серьезным.
– Писарь, ты козырный пацан, расклады знаешь. Тебе уважуха, до кичи бесплатно дорогу построим, можешь дорогу не считать.
– А что, за колючкой бабки лишними будут?
– Лишними точно не будут, – хмыкнул Пушкин.
– Тогда еще конфеток чуток пусть передадут. Я тут принес.
Достаю из кармана кулек простых весовых карамелек. Пацаны из Васькиного окружения, понятно, разговор слушают, смотрят круглыми глазами. Офигевают от сопричастности. Воровские романтики… слов приличных нет. Могли бы сами грев подогнать, Генка с ними тёрся. Беру конфету и складнем режу по рисунку напополам. Из середины изымаю варенье. Вкладываю полоску кальки с малявой: «Гена! С пожеланиями добра и здоровья шлёт тебе весточку Писарь. По возможности тебе и твоим друзьям, достойным арестантам, посылаю чуток грева. От души желаю удачи, крепкого здоровья, хороших друзей и скорой свободы. Лёха Писарь».
Пока карамелькой занимался, пацаны письмо прочитали. Любопытные больно, но пусть, секретного ничего там не написано.
– Зачем Лёха некоторые слова подчеркнул? – шепчет кто-то.
– Людское подчеркивают раз, воровское два раза, мусорское и гадское двумя волнистыми. Принято так, – весомо объясняет Пушкин. – Писарь тему сечёт. Всё по-положенному делает.
На место начинки ложится свёрнутое в тугую трубочку письмо. Вторая половинка карамельки складывается с первой. Чуть потереть линию разреза, и конфету не отличить от других таких же.
Учителя на дом назадавали от души. Ведь каждый считает свой предмет если не самым главным, то уж необходимым для дальнейшей жизни точно. Даже корякский язык, на котором после школы я ни разу не говорил, и тот потребовал отдать ему должное. Мне придется написать сочинение на тему «Природа родного края». Между прочим, Камчатского, а не моего.
В конторе проставился блоком сигарет и бутылкой английского джина. Вещи дяди Вити не принёс, мы словечком перебросились и решили выждать пару дней.
Тетя Даша рассказала накопившиеся сплетни. Колька Ким молодец, понял, что его Светка залетела, и вчера ей подарок хороший сделал, косметику и золото подарил. Та просто разревелась от такого внимания. Она не знала, как мужу сказать, что не приходят, а он, умничка, сам догадался. Как был первым парнем у нас по посёлку, так и среди мужиков первым будет.
Пока меня не было, приехала Клара Абрамовна, мать Додика. Сама пошла на Тайвань, при всех сыну пощечин надавала, тот сразу шелковым стал. В районе долго по кабинетам ходила, хлопотала. Додика из Медвежки перевели в Каменку. Тоже не ближний свет, но хоть аэропорт и портопункт при рыбозаводе есть.
На мотоцикле с дядей Васей подъехал к почте. Последним теплоходом прислали потерянную летнюю посылку с сухофруктами. Оказывается, я забыл написать «АВИА», и её отправили обычной почтой. Все посланные на сей раз посылки тоже пришли, и мы, и друзья обеспечены сухофруктами до лета. Фотоаппарат «Лингоф» дошел. Ничего не разбилось, не зря на крышке написано «экспедиционный».
Дома странно получилось. Зашла Котенок. Войдя в комнату, сразу бросилась на меня. Я был зацелован и обласкан. Тут мне снесло крышу. Прижал девчонку к себе и стал целовать её по-взрослому. Очнулся от дрожи напрягшейся Кати. Невзирая на свои прежние слова «на всё согласная», она испугалась, когда моя рука нашла её грудь. Нежность захлестнула меня. Котёнок еще маленькая девочка, не знающая всё и вся из интернета, как подростки в XXI веке. Отвлек внимание, успокоил. Мы просто болтали, пока родители ужинать не позвали. Больше такого не допущу, ограничусь поцелуями в щечку. И те надо прекращать, не успеешь увернуться, женят.
Во вторник вместо школы поехал в райцентр отчитаться в райкоме комсомола за поездку. Отчитался, заодно оставил пакет с парой заграничных бутылок и блоком сигарет «Кэмел». Не секретарю, конечно. Рядовым инструкторам. Сувенир, так сказать. Чтобы не очень завидовали. Когда в загранку ездил, тоже всегда оформляющим сувениры привозил. И здесь не отказались, взяли с удовольствием.
Потом Никита Захарович, председатель райисполкома и мой доброжелатель, завел к себе и сказал, что есть задание. Отвечаю словами песни:
– Если партия скажет – НАДО, комсомолец ответит – ЕСТЬ!
Чуток пошутить хотел. А он вполне серьёзно:
– Я и не ждал другого ответа. Ты ответственный человек и настоящий комсомолец.
Потом объяснил, в чем дело. В Палане на следующей неделе будут межрайонные соревнования. Планировался на них другой человек. Но получилось как всегда. За две недели его не смогли натаскать до хоть сколько-нибудь приемлемого уровня. Погранцы сказали – научим, но, если нет таланта, нужно брать практикой, ждите месяца два-три. Словом, посылают меня. Уровень ниже области, зато у окружных руководителей интерес выше. А я обязан, просто обязан взять первое место в своей категории. Оно надо не только чтобы вставить пистон другим районам. Внутри нашего руководства есть разные мнения об одних и тех же событиях. Выиграв, я помогу лично Никите Захаровичу. Он не будет ничего обещать, но благодарность посулил существенную.
Ехать могу со своей винтовкой, а могу на время получить гэдээровскую. Про спортивные патроны тоже можно поговорить. Отказываюсь и от того, и от другого. Просто не успею привыкнуть к новой винтовке, да и к патронам тоже. Получил накачку, сделал вид, что проникся.
Вернувшись в посёлок, принёс посмотреть ящик с фотоаппаратом Самуилу Яковлевичу. Тот сразу спросил:
– Лёша, это то, что я думаю? Или ты решил довести меня до инфаркта?
– Самуил Яковлевич, я же не знаю, о чём вы думаете. Однако могу показать, что принёс.
Выдерживаю мхатовскую паузу и распахиваю крышку.
– Вей з мир! – восклицает восхищённый фотограф, редко употребляющий идиш. – Лёша, ты не играешь на этой музыке! Иди домой, не мешай мне впечатляться!
Назавтра в фотостудии меня встретил собранный и установленный на штативе «Лингоф». На стенах четыре снимка размером пятьдесят на шестьдесят сантиметров. Сюжет один – натюрморт, но снятый разными объективами. Я вообще первый раз в двух жизнях вижу снимки такого размера не на выставке. На переднем плане кусок чёрного хлеба, рядом наполовину налитый гранёный стакан, на дальнем плане графин и половина буханки. Качество изумительное, просматривается каждая крошка, каждый блик на стекле. Выслушав самые превосходные степени восхищения, начальник веско промолвил:
– Лёша, не морочь себе то место, где спина заканчивает своё благородное название. Так ты не сможешь еще долго, и то если будешь работать такую работу. Слушай сюда. Один довольно-таки нестарый фотограф уезжает. Ты умный мальчик и понимаешь куда. У него есть пара копеек, и он хочет на них что-то купить для туда. Золото или валюта – риск на таможне. Чем больше с собой, тем меньше шанс уехать красиво. Но никто не сможет сказать против старого фотоаппарата. А там им можно сразу зарабатывать, если знать, как. Подумай, Лёша, за деньги или на что поменять. Мне всё равно, что ты скажешь, лишь бы да.
– Самуил Яковлевич, честно говоря, я не рассчитывал продавать. Да и не знаю, на что менять.
– Когда не знаешь, чего хочешь, проси денег. Не знаю, сколько ты платил, я договорюсь на двести пятьдесят бон.
Ого! Минимум шестьсот рублей прибыли.
– Вы просто не оставляете мне шансов отказаться. Но у меня тоже есть просьба. Совершенно случайно я имею сто пятьдесят шесть тысяч йен. Если ваш прежний знакомый еще ходит за границу, а вам понравился прошлый раз, то мне бы пригодились триста бон. Это интересно?
– Алёша, – ответил начальник, – я тебе честно скажу, мне очень нравится с тобой работать. Ты тихонечко зарабатываешь себе маленькую копеечку и даёшь сделать крошечный гешефт другим людям.
Остаток йен переходит к Самуилу Яковлевичу, мне сразу отдаются боны, и мы, довольные друг другом, расстаёмся.
Кстати, с учёбой начальник не халтурит. В начале темы преподаёт теорию, потом принципы построения кадра, постановку света, работу со вспышкой, затем заставляет отрабатывать на практике. Плачу полтинник в месяц, и оно того стоит. Особенно с учетом экономии на материалах, их начальник за счёт кооператива даёт.
На всякий случай выпросил все четыре снимка. Нужно будет, начальник себе еще напечатает. А я хочу фотографии в Туапсе Рите послать. Немножко для создания образа, немножко для алиби. А честно говоря, просто выпендриться перед девчонкой. Её адрес не знаю, пошлю на имя Нины и попрошу при случае передать. Еле-еле удалось в лимит веса уложиться, тубус много весит. Кто снимал, скромно умалчиваю. Фотоаппарат «Лингоф» снимал! Вот!
В порыве чувств Самуил Яковлевич показал, как делать снимки натюрмортов и как печатать фотографии с большого формата через аппарат. Каждый снимок требует приличных затрат, зато качество с фоткой на паспорт даже сравнивать нельзя. Все следующие занятия решили посвятить этому вопросу, а заодно что-нибудь для нашей «Зари коммунизма» отснять.
Я в газете чуть не каждую неделю печатаюсь, причём под своей фамилией. Миша Зайцев перестал появляться после разговора с кагэбэшниками. События школы, посёлка, жанровые зарисовки. Последний раз была пара летних снимков. На первом мой приятель держит за жабры на поднятой вверх руке рыбину, причём её хвост стелется по земле. На втором чуть изменена перспектива и видно, что рыбина привязана под навесом, но размер чавычи действительно больше двух метров. Редактор даже снимки в журнал «Костёр» послал.
Снимаю «Пентаконом». Хотел было «Бронику» достать. Может, на материке, пока был в командировке, её починил? Однако по зрелом размышлении не стал. И так многие завидуют, а увидев новый заграничный фотоаппарат, начнут еще больше злобствовать. Оно мне надо? Обойдусь! К «Пентакону» уже привыкли и почти совсем не реагируют.
За едой узнал новость. У Зинки вчера ребёночек родился. Мальчик. Миха от радости сам напился и споил всех друзей, кроме Коляна. Тот, конечно, тоже выпил, но немного. Светка его быстро увела домой. Мишка первым делом, еще до отмечания, бросился к Якимычу просить квартиру где-нибудь в малосемейке. Сейчас парочка занимает комнату в семейном бараке. Глава поссовета почесал свою репу, подумал, прикинул и расщедрился на двухкомнатную в доме около книжного. Первый этаж, чтобы колясочку по лестнице не таскать. Дал ключ и велел заселяться. Даже две кровати и шкаф со склада разрешил взять.
После обеда принёс в контору вещи из Калинина. В мастерской дядя Витя небрежно отказался взять чемодан: «Сказал же, возьми себе!» Бидон, однако, принял и долго не мог выбить крышку. Не то она запаяна была, не то приржавела. Бидон из толстой жести, эмаль на нём кое-где отбилась, и ржавчина проела корпус. Пришлось вскрывать гусиной лапой, как консервную банку. «Как раз для тебя занятие, хоть потренируешься», – решил наставник.
После вскрытия содержимое высыпали на стол. Из сгнивших картонных коробок мы извлекли десятка три золотых колец, десятка два разнообразных серёжек, штук пять часов, но только одни наручные, три портсигара, пару горстей монет, несколько запонок и заколок для галстука, толстые цепи и броши. Видимо, из золота, и многое с камнями. «Видимо», потому что изделия грязные, должно быть, внутрь тары просочилась вода.
– Не моё это, – пояснил Калина. – Лежит еще с нэпа, а может, с Гражданской. В пятьдесят шестом на пересылке крутая свара случилась, последний всплеск сучьей войны. Мы с Червончиком от законников отбивались, потом вместе в больничке лежали. Перед смертью он мне про свою нычку и рассказал. Лёвчик старый был, но завязать у него никак не получалось. Я, когда освободился, в Одессу поехал, нашёл бидон. Даже открывать не стал. Думал, прогуляю, пусть лучше на старость останется. Заныкал в тайник и почти сразу сел. Вышел, а взять не могу. Теперь старость пришла, рыжьё вот лежит, ан поздно уже, не в радость оно мне.
– Может, деньгами поделиться?
– Хороший ты пацан, Лёха, но глупый. Деньги я всегда могу взять. В Питере сберкасс хватает. Подломить сила и сноровка еще остались. Вот только куражу нет. А без куража деньги не в радость. От газеты их не отличишь. Та же бумага, только деньга душу пачкает, а газета краской руки. Ладно, забыли. Долянку, так понимаю, Васёк не дал?
– Нет. Сказал – «сгорела, когда его на крест везли».
– Гульден и есть Гульден. За копейку удавится. Бог ему судья. Там и было немного. Спасибо, хоть лепиле заплатил, иначе сдох бы в зоне.
– Он мне свой перстень подарил.
– А ну покажь! Перстнем он, как орденом, за заслуги одаривает.
Показал, конечно. Заодно в подробностях рассказал, как дело вышло. Не верю, что старик по-настоящему стучит. Думаю, постукивает по мелочи, лишь бы отстали.
– Резкий ты пацанчик оказался. Честно скажу, не ожидал. Однако знакомством с Гульденом не свети. Он, как и я, из автоматчиков. – Дядя Витя ткнул в наколку ППШ, перевитого змеей. – Так зовут тех, кто войну прошел. Законники нас боятся и не любят. Тузу, например, знать о гастроли не стоит. К Гульдену с его перстнем всегда можешь прийти. Он тебе дело разом сыщет. А раз ты из козырей, давай поясок посмотрим. Не хотел бередить былые воспоминания, ну да ладно, пусть.
Решительно придвинул чемодан и занялся замками. Те тоже не открывались, и их пришлось ломать. Внутри был даже не пояс, а целый фартук с множеством кармашков, заполненных воровским инструментом.
– Для крупного дела готовил, – пояснил Калина. – Но не случилось, раньше сел. Лихое было время… Хорош поясок?
– Да уж! Впечатляет!
– Вот! Пусть у тебя для случая будет. Он лучше, чем у меня сейчас набрано. А рыжьё оставь, приведу в порядок, поделим.
В свете последних событий в камералке захоронки из квартиры я убрал. Из-за кражи самородка могли к отчиму с обыском прийти. У него ничего нет, зато у меня выше крыши. Сундучок с ювелир-кой Чалдона, его револьверы и ТТ, что Сверчок мне продал. Золото из контейнера. Скоро его заметёт, так просто не достанешь. А достанешь, следы не скроешь.
Ящики с запрещёнкой и жестяной кейс с кассой под пол запихнул. В коридоре у нас помпа, когда её делали, полы поднимали, люк устроили. Туда вещи и опустил, сдвинул в сторону, потом в землю чуток прикопал. Неглубоко, только чтобы не видно было. Кассу вообще еле присыпал. Вдруг деньги срочно нужны будут.
Места между землёй и полом мало. Сверху стекловата для утепления набита. Пришлось копать, чуть не на четвереньках.
13–31.10.1972
Пятница, тринадцатое в XXI веке считается несчастливым днём. Наверное, из-за фильма ужасов с таким названием. Не помню, чтобы до конца восьмидесятых в Союзе такое предубеждение было. Однако именно в пятницу, 13 октября, Лётчик, мой адъютант, порученец и приятель, вдруг подошёл и смущённо сказал:
– Лёха, ты не обижайся, но я больше не буду у тебя адъютантом. Меня ребята за то, что тебе помогаю, шестёркой дразнят.
Отец Ваньки вышел из запоя, сейчас тихий и полностью отдаёт получку жене. Моя помощь здесь уже не требуется, да и помощник мне никогда не был нужен. Однако обидно. Я помочь человеку пытался, Лётчика без всякой корысти поддерживал, а он за репутацию среди своих друзей боится.
– Ну, не хочешь и не надо. Коли так решил, вопроса нет. Насильно мил не будешь.
Ваня пытался извиниться, но я прекратил пустой разговор.
Помимо прочих профессий дядя Витя был часовщиком. Из привезённых часов выбрал одни и объяснил: «Это центровые бока с прицепом. Брегет. Рыжьё, музыка, две крышки, цепка с камешком на заколке. Себе оставь». Потом показал единственные наручные, тяжеленные, с браслетом: «Рыжие крабы. Мозер. Когда пацаном был, самыми козырными считались. Тоже оставь. Остальные на пропой». Затем показал, как снимать и чистить механизмы.