Наконец я прочитал роман Чернышевского! Дважды ссыльного Чернышевского. Первую, прижизненную, двадцатилетнюю ссылку он провел в Сибири. После гражданской казни у столба. Потом был реабилитирован на весь советский период. Его назвали «гениальным революционным демократом». Роман «Что делать?» поместили в школьную программу, портрет автора – во все кабинеты литературы. И не было человека в нашей стране, который бы не знал четверного сна Веры Павловны. Но вот Советский Союз закончился, его признали исторической ошибкой. Советских руководителей – злодеями. И бедный Чернышевский, любимый писатель Ленина, опять отправился в ссылку. В прямом и переносном смысле. Его роман изъяли из школьной программы. Портрет сняли. А книжки отнесли на помойку или куда-нибудь – прочь из дома. Моя семья – не исключение. Я пишу эти строки на даче. Дождь бьет по металлочерепице, в окно стучится соседская яблоня, а за спиной в глухом тяжелом шкафу переживают свое историческое поражение сваленные без системы пыльные тома Сталина (почему-то без обложки), «Избранные сочинения» Ленина, башенка тонких книжек Короленко. И – Чернышевский. В пяти томах. Компанию им составляет серый 12-томник Драйзера и собрание Ромена Роллана. Родителей понять можно. На них в конце 80-х годов свалилась запрещенная, эмигрантская литература: Набоков, Пастернак. Солженицын, в конце концов. Иван Ильин и Маркиз де Сад. Все так интересно. Нужно освобождать полку. Ленину и Чернышевскому указали на дверь. Но время идет. И вот вырос я. Вырос, в основном, на фильме «Терминатор» и «Терминатор 2». Так что Чернышевского не знал. Соответственно, предубеждения не имел. И сейчас мне хотелось его реабилитировать. Почему-то мне было его жалко. Чувствовалась несправедливость. Прочитал. И при всем положительном настрое приходится сказать, роман «Что делать?» – плохая литература. Точнее, это не совсем литература. Это социально-политическая программа, облаченная в литературу, притворившаяся литературой. Герои романа лишь отдаленно напоминают людей. Чернышевский разыгрывает перед нами кукольный спектакль, в котором герои: Кирсанов, Лопухов, Рахметов, Вера Павловна лишь открывают свои деревянные рты, а из-за шторы звучит голос «профессора» Чернышевского. В его кукольном театре ставят «Антропологический принцип в философии», «Эстетические отношения искусства к действительности» (труды Чернышевского), разыгрывают адаптированные отрывки из Фурье, Сен-Симона, Жорж Санд и Фейербаха. Ну и что? Такой это театр.
В одном из писем детям Чернышевский писал: «Вам известно, я надеюсь, что собственно, как писатель-стилист, – я писатель до крайности плохой. Достоинство моей литературной жизни совсем иное; оно в том, что я сильный мыслитель». Вот так. И не стоит искать литературу там, где ее нет. «Что делать?» – социально-политический трактат. Программа «новых людей». А изложена она в форме романа только потому, что романы читают много народу, а трактаты никто не читает. Такая военная хитрость. Чернышевский хотел проповедовать массам. Вот и написал роман. И не прогадал. Его задумка осуществилась с блеском. Плеханов говорил, что ни у одного самого изящного и литературно безупречного романа Тургенева или Толстого не было такой армии читателей, как у плохого романа «Что делать?». Потому что люди искали в нем не красот, а программы. И находили. Этот роман дает нам интересную тему для размышлений об отношениях теории и литературы. Может ли чистая теория, конкретная программа действий, стать литературой? Если бы, скажем, Чернышевский обладал талантом Тургенева или Толстого по части литературной изобразительности, вышел бы роман «Что делать?» шедевром? Если бы диалоги не были в нем такими книжными, язык – сухим, если бы была в нем природа и естественность?.. Я думаю, шедевра бы не получилось. Даже если бы ножки Веры Павловны описывал сам А.С. Пушкин. А для изображения Петербурга пригласили бы Н.В. Гоголя. Не получился бы шедевр. И вот почему. Любая теория – это сетка представлений, которая набрасывается на действительность. Как рыболовная сеть покрывает лишь часть палубы корабля (или часть берега), так и теория объясняет лишь часть явлений. Все, оставшееся за границами этой сетки представлений, теория игнорирует. Или объявляет заблуждением. Теория сводит многообразие жизни к какому-нибудь одному или нескольким факторам, а жизнь никак не хочет к ним сводиться. Одним словом, жизнь богаче схем, и всем большим писателям удается показать именно многообразие мира, противоречивость человеческой натуры. Если же делать роман из теории, литературы не получается даже при наличии изобразительной мощи. Все равно герои будут казаться куклами с деревянными ртами. Скажу, что слышал в лекции одного филолога. Он говорил, что русские писатели философского направления (он относил к ним Толстого и Достоевского) в познании мира утверждали приоритет интуитивного над рациональным. Чем логичней та или иная схема, тем скорее она окажется ложной. Чем разумней герой, тем быстрее он станет отрицательным. Разумный у Толстого Сперанский. А Наташа «не удостаивает быть умной». Разумный у Достоевского Раскольников и Петр Верховенский. А Мышкин – «почти идиот». Именно потому, что жизнь всегда больше и «умней» теории. И противоречивый персонаж, выламывающийся из теории, кажется читателю живым и настоящим. Конечно, Чернышевский это понимал. Чувствуется, как он придумывал «развитие» своих персонажей. Пытался показать, что они отнюдь не статичны. Они меняются. Представьте себе человечка, вырезанного из картона. Одна сторона покрашена у него в белый цвет, а другая – в черный. Если показывать людям одну сторону, а потом другую, можно сказать, что он меняется. Но он остается одномерным. И картонным. Так с Лопуховым, Кирсановым, Верой Павловной и всеми остальными. И не потому, что Чернышевский – бездарность. А потому что его герои высказывают и олицетворяют идеи, предназначенные для применения. «Что делать?» – план жизни «нового человека». И тысячи реальных девушек и молодых людей подражали Вере Павловне, Кирсанову и Рахметову. А Мышкин, интересно, стал моделью для подражания? Хоть для одного человека?
Кстати, Достоевский был отличным острым публицистом. К началу «ведения» «Дневника писателя» у него сложились очень конкретные консервативные политические взгляды реакционного толка. Написан «Дневник» замечательно, в нем есть точные бытовые зарисовки, нетривиальные мысли, но политические идеи Достоевского просты и прямолинейны. Даже примитивны. Но когда Достоевский садился писать роман, в него вселялся непредсказуемый гений, который буйствовал, ухал куда-то в дебри бессознательного, летал в космос, порождал ереси, славил Бога, бился в духовидческих припадках, прозревал будущее и, помимо всего, хохотал над узостью политических идей Достоевского. В романе «Бесы» Шатов высказывает задушевные мысли своего создателя, но остается совершенно помешанным со своим народом-богоносцем. Опасным бесом в кучке бесов. Достоевский-писатель поднимался на уровень обобщения, который не снился приземленному Достоевскому-публицисту. А Чернышевский всегда был только публицистом.
Несмотря на одномерность, герои романа «Что делать?» мне нравились. Я слушал книгу и получал удовольствие. Они мне напоминали некоторых студентов философского факультета, виденных мною, гордых аутсайдеров, про которых говорят: весь в себе. Они отличались тем, что сами придумывали для себя правила жизни и им следовали. Какими бы чудными ни были эти правила: маниакально читать по 200 страниц философского текста в день (несмотря ни на что) или растить бороду до пояса. Их считали фриками, но мало кто мог позволить себе такую степень свободы от общественного мнения. И мало, кто имел такую волю. «Рахметов решил, что его рука не прикоснется к спиртному и к женщине, потому что так надо». Я завидовал таким. Кирсанов, Лопухов, Рахметов казались мне крутыми ребятами, которые не боятся сами придумать свою жизнь.
Однако в какой-то момент я понял, что мне в них не нравится. У Чернышевского, как повествователя, и у его героев часто прорывается откровенное самолюбование. Тихое, но упорное. Они всегда оказываются умнее других, дальновидней и нравственней. В последней части романа рассказывается как врач-Кирсанов, подобно доктору Хаусу, ставит диагноз умирающей девушке, которой не могут поставить диагноз все светила, «тузы», петербургской медицины. Все они идиоты, потому что люди старые, «неразвитые», а Кирсанов лучше всех, потому что он «развитый». Что дает сверхспособности двадцатипятилетнему вундеркинду – непонятно. Дух Фейербаха и Жорж Санд? Хаус хотя бы был несчастным инвалидом и наркоманом, который не верил людям. Понятно, чем куплена его гениальность. А Кирсанов оказывается умнее всех лучших врачей, несчастной девушки, тугого отца девушки, мерзкого жениха девушки. Всех на свете. И при этом он - преуспевающий, благородный, здоровый и счастливый. Светится, как комета. Не мужчина, а облако в штанах. Почему-то читать это неприятно. Надо сказать, гордыня часто сопровождала и фриков с философского факультета: вы, мол, показываете на меня пальцем и считаете психом, а на самом деле вы ничтожества.
Один критик писал, что герои романа Чернышевского живут и поступают так, как «будто не было тысячелетней культуры, великих творений гениев» не было житейского опыта, добытого тяжким трудом и тысячами ошибок. У них все элементарно и просто. Действительно, создается ощущение, что они инопланетяне, которые высадились в чистом поле и с помощью двух идей «разумного» эгоизма ответили на все вопросы нравственности и вообще на все «проклятые» вопросы, которые оказались проще пареной репы.
Критик говорит, что Кирсанова да Лопухова правильней называть не «новыми людьми», а «людьми ниоткуда». Это, конечно, верно. Герои романа Чернышевского – разночинцы, новое для России явление. В отличие от крестьян разночинцы не имели земельного надела и надежной сельской общины за спиной. В отличие от дворян – родового состояния, семейных преданий и аристократических убеждений. У разночинцев не было еще собственной истории и развитого самосознания. Но самое главное, в силу своего происхождения, разночинцы не были связаны с вековой почвенной крестьянской культурой и с культурой дворянства. Однако несправедливо утверждать (вслед за консерваторами), что их единственным содержанием была зависть и обида на весь свет. Представители разночинства получали образование. Только так можно было закрепиться в жизни. И самосознание они складывали из достижений современной им науки. Тоненькими слабыми корешками разночинной культуры были Фейербах, Фурье, Сен-Симон, материалисты (Бюхнер и Молешотт). Жорж Санд, наконец. Эта культура не имела тысячелетней истории, как у дворян, крестьян, купцов, духовенства, но она была своя. Личная. Идеалы разночинцев были книжные, их еще не успели хорошенько проверить на опыте, но они были отличные от всех. Они были новые. И разночинцы гордились своей культурой, свободной от старых заблуждений.
Заслуга Чернышевского была в том, что разрозненные части этого недооформившегося самосознания он объединил в единую доктрину. Из разноголосицы непереведенных и часто превратно понятых авторов, он сделал непротиворечивую программу жизнедеятельности. Он, и правда, был «сильный мыслитель». «Что делать?» это готовое мировоззрение и инструкция для целого сословия. Не рассказ о том, какие были разночинцы, а набор моделей, какими они должны стать. И они стали. «Новые люди» разошлись по городам и весям, чтобы на практике осуществить уроки учителя, далеко превзойдя его надежды. Литература оказалась законодательницей жизни. Потому что она и не литература.
Прочитала на одном дыхание в зрелом возрасте, в школе книга не произвела на меня никого впечатления. Произведение о новой жизни и создании нового человека. Переформатирование мышления – тема очень сейчас актуальна, большинство идей- утопические, герои – добродеятельные, но мы все знаем результат этих деяний, поэтому советую к прочтению.
А я ведь очень даже любила этот роман!!!! При всем стереотипном представлении, что это революционная чушь, пропагандистская туфта, бессмысленное чтение, что время этого романа прошло, что ничего он не дает, и пр., и пр.
Читала его запоем, тогда же, когда и романы Тургенева - "Рудин", "Накануне", "Дым"... Читала и верила-восхищалась: есть, есть такие люди - стремящиеся вперед, думающие о высоком, верящие в счастливое-будущее-для-всех и не верящие в счастье-только-для себя.
И еще: я прямо физически ощущала, как автор ХОЧЕТ НАМ ПЕРЕДАТЬ СВОИ МЫСЛИ. Они его переполняют, бурлят в нем, выплескиваются наружу - его идеи, его мечты, его представления о том, КАК надо и ЧТО надо делать. Я прямо ощутимо видела его, мечущегося по камере Петропавловской крепости, прислоняющего свою воспаленную от избытка мыслей голову к холодным каменным стенам, устремляющего взгляд сквозь оконные решетки вдаль, в наш 20-21 век - уверенного, что будет, будет построен мир без несправедливости и зла, без нищеты и людских пороков...
Эх. Святые люди... Хорошая книга.
Сложно оценить эту книгу, потому что воспринимать ее беспристрастно, только за ценность художественного текста и сюжета, было бы неверно, так как нельзя не обратить внимание на то влияние, которое она оказала на мировоззрение читателей своего времени, на то, что она была совершенно отличным от других вкладом в художественную литературу, своеобразным прорывом и стала для многих своего рода Библией, сводом правил о достойной жизни, манифестом о правах и свободах. При этом, мне кажется, не стоит винить книгу или автора в том, что он был отчасти утопистом, что не все написанное им исполнилось, что некоторые вещи выглядят слишком наивными и рафинированными, хотя, быть может, это просто человечество слишком далеко от идеала и все еще впереди? И уж точно не стоит вешать на автора всех собак за произошедшее во время Революции, за кровь и горе, последовавшие за ней, за установившийся коммунистический строй, который, кстати, навязывал чтение этой книги всем учащимся (оттого, наверное, многие и не могут отнестись без предубеждения к этому произведению).
К счастью, я с данным романом познакомилась по собственному выбору, без навязывания и необходимости читать без желания, без написания обязательных сочинений из серии образ Веры Павловны или значение ее снов. Мне нравится стиль автора, присущая классике неспешность, идеалы и принципы, описываемые в книге, диалоги с читателем и юмор автора. Да, конечно, стоит признать, что во второй части писателя иногда заносило в излишнюю философию (особенно четвертый сон, слишком наивный и какой-то искажающий реальность, упрощающий и подгоняющий под его нужды видение мира). Опять же, вторая часть отчасти повторяет идеи первой, поэтому кажется, что это излишнее «разжевывание» того, что уже было доступно изложено в начале книги, а финал произведения вообще сложно понять без знания контекста того времени, без понимания скрытых намеков. Но при этом я не могу не восхищаться образами главных героев, о которых было очень приятно читать, чье поведение выгодно отличает их от массы других действующих лиц нашей классики. Среди персонажей не так часто встретишь прагматичных, разумных людей, которые не совершают отчаянные поступки в приступе страсти, не предаются безделью и не знают, чем занять свободное время, не каются в своих грехах и не делают подлости, оправдываясь, что такова жизнь и иначе нельзя.
Причем не могу сказать, что автор использует лишь две краски для отображения действительности, что люди у него лишь черные и белые. Даже его положительные персонажи совершают ошибки, имеют свои слабости, а его отрицательные герои весьма подробно писателем анализируются и часто вызывают у него сочувствие и понимание. Вообще Чернышевский очень по-доброму настроен к людям, хоть и иронизирует над глупой публикой или обличает нелицеприятные нравы того времени, но он считает, что люди могут стать лучше, если изменятся условия их жизни, он дает всем шанс на исправление.
Конечно, идеалом он выбирает других персонажей: честных, трудолюбивых и свободолюбивых, которые являются Новыми людьми, способными изменить этот мир. Чернышевский подробно описывает правила, по которым живут эти новые люди, их мировоззрение, их честь, прагматизм и разумный подход даже в чувствах. Многие вещи, которые во времена написания этого произведения были лишь мечтами, стали сейчас реальностью, но оттого не менее важен вклад Чернышевского в нравственное самосовершенствование общества. Конечно, нельзя не признать, что те принципы жизни, которые пропагандировал автор, будучи воплощёнными в действительность отнюдь не избавили общество от проблем, люди не стали полностью счастливыми с получением больших свобод, а некоторые моменты вообще кажутся малодостижимыми, но, в любом случае, автор показал верный путь для оздоровления общества.
Особенно обращают на себя внимание те высказывания, которые принято приписывать феминисткам, полагая, что одни только женщины боролись за свои права и свободы. На примере этого произведения видно, что и мужчинам не были чужды проблемы слабого пола и что они также призывали к равноправию и к свободе для женщин. Более того, Чернышевский высказывает весьма прогрессивные даже для настоящего времени идеи: об уважении личного пространства, о соблюдении личных границ в отношениях, о том, что любовь не является цепью, на которую нужно посадить своего супруга, а, наоборот, любовь должна давать крылья, помогать развиваться, а не подчинять. Автор пишет о неправильности ревности - любимый человек не принадлежит нам, нельзя ломать его в угоду себе, пытаться вылепить другую личность.
В общем, помимо различных социальных вопросов, идей о месте женщин в этом мире, о распределении капитала среди рабочих, автор поднимает также темы отношений в семьи, любви и разумного эгоизма, так что могу посоветовать эту книгу всем любителям классики.
Книгу начинала читать раз 50. Лет с 16...Не понимала, да и сейчас не могу с уверенностью сказать, что всё понимаю... Но не ожидала, того, о чём прочитаю... Некоторые идеи такие новые... Такой подход, в высшей степени впечатляет... На минуточку роману 158 лет ещё чуть-чуть и 200 лет будет. Потрясающе, как он опередил своё время!
Главные герои мне не совсем понравились, тем что уж немного слишком правильные, идеальные, но при этом другие грани характера, такие как независимость, предприимчивость Веры Павловны, её взгляд на семейную жизнь...- вызывают восхищение. Даже в наше время не многие могут похвастаться таким цельным мировозрением. Можно долго спорить о преимуществах романа и его о литературной ценности. Я не мастер в этом,но я могу описать свои впечатления от романа.
Мне не открылись истины при прочтении, не случилось озарения, или глубокого понимания. Но если не выделяя частностей, мне понравилось. Читать было увлекательно, особенно, когда уже немного втянешься. Было любопытно наблюдать за главными героями, как они меняются на протяжении сюжета за их судьбами. Было жаль Лопухова, и фокус с ним придал игривости произведению, не ожидала такого поворота. А ещё заметила, что много изречений уже самой мной испытаны в жизни и не раз встречены в других литературных произведениях. Типа этого:
Отчего же на чужих-то жен зарятся? Оттого, что их в наряде видят, а свою в безобразии.
Как итог: я конечно, не поняла всего смысла, но постараюсь хотя бы ещё раз перечитать роман. И без сомнения, я горжусь собой, что знакома с таким примечательнейшим литературным произведением, знакома с Верой Павловной, Кирсановым, Лопуховым, Рахметовым и со знаменитейшими снами главной героини.
Нужно ли говорить, что мне, человеку, учившемуся в советской школе в 60–70-е годы, уже довелось не только читать этот роман (правда, не целиком, а только то, что было в хрестоматии — если я не ошибаюсь и на самом деле этого романа в хрестоматии не было...), но ещё и выучивать какие-то отрывки наизусть и читать его на уроках литературы ролевым способом (кажется я читал за Кирсанова, а вот что именно, уже не помню). В общем, помню, проходили, сны Веры Павловны вслух читали и что-то там обсуждали.
И хотя в памяти с тех времён мало что от этой книги осталось, однако общее впечатление сохранилось. И нынешнее восприятие книги мало отличается от отношения подростка к ней. Книга написана тяжеловесным и напрочь лишённым литературности языком. Впрочем, сам автор в тексте своего романа об этом говорит, т. е. это не случайная ошибка Чернышевского, а намеренно выбранный им литературный приём. Ну и, поскольку литературная форма книги не слишком привлекательна, то продираться к содержанию, к мыслям и идеям приходится уже старательно, с использованием собственных волевых качеств.
В первой трети своего объёма мы в общем-то имеем книгу бытовую и прозаическую — молодая девушка испытывает страдания от гнёта матери в родительской семье и стремится выйти из-под этого давления. А вот дальше наш роман превращается в книгу коммунарскую, ибо ничем иным, кроме как коммуной швейная мастерская Веры Павловны быть не может — девушки и живут вместе, и их быт совместный, и доходы распределяются по-коммунарски — всем поровну. А затем Чернышевский просто продолжает раскручивать вот эту коммунарскую линию, показывая читателям дальнейшие варианты развития отношений между близкими людьми для решения вопросов личной любви и семейной жизни.
Понятно, что раз в названии книги стоит знак вопроса, то автор старается дать ответы на этот заголовный вопрос — что делать? Т.е. подсказать молодому читателю-современнику возможные варианты поведения и приложения своих сил.
Образ революционного аскета и фанатика Рахметова понадобился в романе скорее всего как раз в качестве намёка, что такого рода люди тоже в будущем могут понадобиться и потому их появление желательно. Хотя сам Рахметов у меня особой симпатии не вызывает — фанатик любой идеи является фанатиком и стоит всегда особняком.
Не скажу, что получил большое удовольствие от нынешнего прочтения книги. Однако удовлетворение типа «Я сделал это!» всё-таки было. И считаю, что книга эта для восприятия её смыслов в подростковом возрасте мало пригодна. А вот взрослый читатель вполне может и прочитать, даже и в наше время — вдруг пригодится.
Одна из любимейших книг! Это один из немногих случаев, когда практически всё в книге вызывает абсолютное эмоциональное и логическое приятие. В самом деле, этические принципы Чернышевского и новых людей – это идеальный вариант. Действительно, именно так и надо относиться к людям. И в то же время этот идеал абсолютно реален, в нём нет ничего сверхъестественного, он выгоден всем. И реальные живые люди, придерживающиеся этих принципов (не забываем, написанное в книге - модель. Реальность может не на 100 процентов этой модели соответствовать) приятны в общении и жизнерадостны. И самое главное, что эта этика построена на доверии к людям и любви к ним. Другие варианты этик в той или иной степени построены на идее, что человек по сути своей - редкостная скотина и без дополнительного воздействия кнутом и пряником так этой скотиной и останется. А Чернышевский уверен, что человек сам по себе очень даже ничего, что только достаточно поганые условие жизни и кривое устройство общества заставляет человека действительно быть скотиной. И эта вера в человека, эта уверенность в том, что люди – это не твари дрожащие, заставляет Чернышевского предъявлять к людям очень высокую планку. До высот Веры Павловны, Кати, Лопухова и Кирсанова подавляющему большинству населения планеты Земля как до Луны пешком, а он считает, что это просто необходимый минимум (и правильно считает). Уважения они, бесспорно, достойны, а вот восхищаться следует Рахметовым. И ведь, что характерно, Чернышевский любит вполне реальных людей, а не идеальные абстракции, существующие только в воображении высокодуховных или приземлённо-бытовых учителей жизни. Он, наверно, одним из первых обратил внимание, что не существует абстрактного человека вообще, мужчины вообще, женщины вообще, а есть разные люди, отличающиеся хотя бы типом нервной системы. И чёткое отделение общепригодных этических принципов от индивидуальных неповторимых рецептов счастья – это тоже то, что, пожалуй, впервые удалось Чернышевскому. Ещё здорово то, что автор начисто лишён псевдоромантической дури. Он не пытается сделать своих положительных героев идеалами, лишёнными милых человеческих слабостей. Да, Вера Павловна будучи юной и красивой девушкой любит сдобное печенье и сливки с добавлением чая. Это до ужаса не романтично, но ничего страшного в этом нет. Это можно простить, более того, это даже и прощать не нужно. И при этом Чернышевский без снисхождения воспринимает действительно серьёзные, непрощаемые человеческие недостатки. Редко кому удается сделать такой эмоционально привлекательный образ действительно хороших и положительных вещей и не подать своим читателям завёрнутую в привлекательную романтическую обёртку гадость. Ну а уж за мысль: «Будущее светло и прекрасно. Любите его, стремитесь к нему, работайте для него, приближайте его, переносите из него в настоящее, сколько можете перенести: настолько будет светла и добра, богата радостью и наслаждением ваша жизнь, насколько вы умеете перенести в нее из будущего. Стремитесь к нему, работайте для него, приближайте его...» совсем гениальна. Этот беспросветный, пуленепробиваемый и при этом логически обоснованный оптимизм – пожалуй, наиболее приемлемый эмоциональный подход к жизни. А ведь эту жизнеутверждающую, оптимистичную, весёлую книгу он писал, сидя в одиночке Петропавловской крепости! Моё самое искреннее восхищение автору! Кстати, сам Чернышевский в свою жизнь много из будущего перенёс. Его представления о равенстве, равноправии, отношениях между людьми до сих пор для многих слишком радикальны и непостижимы, к сожалению. Отдельно хочется повосхищаться стилем и слогом. Ведь не первый раз «Что делать» читаю, ведь перечитываю уже, а всё равно смешно. Его смачный гоголевско-герценовский юмор прекрасен. Ну а уж смачность в сочетании с тонкостью – вдвойне. Ещё мне бесконечно импонирует абсолютная логичность Чернышевского, подробнейшая аргументация всех поступков и решений его героев. Видимо, именно за счёт этой логичности лично для меня «Что делать» читается гораздо приятнее многих других, может быть, более совершенных в чисто литературно-эстетическом плане книг. А вообще «Что делать» - удивительная книга. Она как безупречная тест-система, отделяющая своих от чужих. Наиболее близкие друзья к ней относятся с симпатией, а если ещё не читали её, то с большой долей вероятности могут её положительно воспринять. А вот если человек «Что делать» не любит, то при прочих равных условиях это повод задуматься, по пути ли нам. Слишком уж мировоззренческая это вещь, несмотря на кажущуюся лёгкость. А вообще очень трудно писать восторженно-положительные рецензии. Львиная доля восторгов всё равно останется непонятной. «Что делать» надо читать самим!
Чернышевский, точнее один из снов Веры Павловны, был исключен из школьной программы когда я учился в школе, потому что учился я в старших классах в лихие времена перестройки и развала союза, как пережиток коммунизма. Так что долгое время, проезжая в метро станцию "Чернышевская", я ни разу не задал себе вопрос "Что делать?") А ведь Владимир Ильич Ленин очень уважал это произведение. Возможно из-за этого его и не стали преподавать в агонизирующем государстве. Но даже когда я узнал о том, что Чернышевский написал "Что делать?", читать его не тянуло. Я почему-то сам для себя решил, что там конкретные указания описываются, что надо делать. Это заблуждение во мне сидело и когда я начал читать книгу, когда дочитал до середины и даже не задолго до окончания ее чтения. До последнего надеялся получить ответ на этот вопрос. Давайте, все-таки, тем не менее, вернемся к началу. А начало, на самом деле, резко захватывает внимание весьма необычным для своего времени описанием одной некрасивой ситуации на одной из светских тусовок. Нашу героиню, Веру Павловну, нагло обсуждает группа мужичков, лишь один из которых оказался в силах покинуть эту компанию и тем самым защитив свое право называться мужчиной, а не мужичком. Один из них вызвался на спор охмурить Веру Павловну, молодую особу из небогатой семьи. Особая тонкость момента заключалась еще и в том, что сам-то он был сыном купеческой четы, у которых состояла на службе матушка Веры Павловны. Вера Павловна отказывала разным выгодным женихам, отказала и этому типу, тем более что стало ей известно о том споре. Тем не менее, матушка, также получившая эту информацию, все-равно настаивала на том, чтобы дочь не артачилась перед столь выгодным женихом, хоть и был он и не очень выгоден. Вера же Павловна категорически уперлась и вовсе ушла из дома, по сути пойдя за неким медиком, который обещал ей устроить жилье и даже найти несложную работу. Первое противоречие. Столь целомудренная девушка с легкостью ушла с в сущности неизвестным мужчиной. И вот тут, наверное, начинается интересно для Владимира Ильича. Девушка обнаружила в себе коммерческую жилку. Завела свое дело. Все происходит на фоне трендежа о неких новых людях, представителями которых являются все положительные персонажи. Эти самые новые люди не хотят жить по старому. Лучшие мужчины из их тусовки почему-то явственно пропагандировали феминизм, выдаваемый за равноправие. Периодически господин Чернышевский обращается к читателю, довольно еденько называя его "пытливый читатель". Поначалу я вместе с автором подхихикивал над этим "пытливым читателем", но постепенно начал вставать на его сторону, уж больно автор перегибал палку и был жесток. Почему-то сразу подумалось, что ленинская "кухарка, которая может управлять государством", родилась именно под впечатлением от сего произведения. Однако, чем дальше, тем явнее автор уже не намекает, а прямым текстом говорит что брак это тоже пережиток старого общества. А в новом обществе все будут свободны, в том числе и от уз брака. Бдительным человеком была выявлена ключевая неточность в моих суждениях, выделенных теперь цитатой:
И вот тогда более менее становится понятно почему же Вера Павловна, окончательно став новым человеком, разъезжает в карете под шафе с несколькими новыми людьми мужского пола. А, с другой стороны, говоря о том, что зря они заварили эту кашу, автор также дает повод под другим углом зрения посмотреть на название книги и произносить его разведя руки в стороны. И уже вопрос становится риторическим и не требующим ответа. Единственное что, мне показался слишком рваным переход от того благообразного состояния Веры Павловны, владелицы трех швейных производств, к пьяной Вере Павловне, кутящей с несколькими мужиками.
Вера Павловна повлияла положительно на некую "даму в трауре", и она-то, сняв с себя траур (надев, все же взамен яркое розовое платье) укатила кутить с тремя мужиками, а не умница Вера Павловна. "Что делать?" "Действовать!", говорит Чернышевский, выдвигая на передний план пример успеха Веры Павловны. И все равно, как мне кажется, гнусненько похихикивает.
…если не о чем говорить, но есть в комнате кошка или собака, заводится разговор о ней: если ни кошки, ни собаки нет, то о детях. Погода, уж только третья, крайняя степень безресурсности. Н.Г. Чернышевский, «Что делать?», 1863
Удивительная книга. Нередкий для левого движения образец тюремной прозы (как не вспомнить хотя бы Репортаж с петлей на шее), но ценность его не только в обстоятельствах создания и не в долгой истории влияния на известные личности и широкие круги советского общества, а в какой-то удивительной, повторюсь, свежести. Автор, хоть и заметно торопится, очень задорно общается с читателем, разговаривает открыто, смело, порой с некоторым наездом, вызывая и сейчас неожиданные реакции (у меня), а в середине XIX века, вероятно, явно был новым словом в благопристойном (как нам может показаться) мире классической русской литературы.
Автор не желает и не скрывает, что его книга была задумана как ответ на роман Тургенева «Отцы и дети», отсюда эта явная, нарочитая перекличка в фамилиях главных героев - Кирсанов тут и там, лягушек несчастных режут для красного словца пачками. Но ответ этот, который должен был показать, что Базаров – лишь жалкая пародия на Лопухова и истинного Кирсанова, далеко ушел от такой простой цели, став самостоятельным произведением о новой этике. Прежде чем мы перейдем к ее обсуждению, не могу не отметить, что эти милые совпадения фамилий, которые могут что-то означать, а могут и не означать, придают русской классике дополнительной прелести. Взять хотя бы Павла Корчагина из «Школы» Гайдара.
В этом же контексте заинтересовал меня и Рахметов, который, как писали советские исследователи, имел вполне реального прототипа, некоего Бахметьева. Он-де и деньги Бакунину возил, и стальным человеком был, и сгинул, попытавшись основать новое общество на Маркизских островах (как тут не вспомнить Кристиана Крахта с его Империей). Однако кроме столь лобового и, вероятно, однозначного сравнения, можно создать сущности сверх необходимого и попробовать увидеть в Рахметове намеки на, внезапно, Тургенева, вернее на то, что и он мог быть таким. Знатный род, ведущий свое происхождение от татарских выходцев на Русь, имение в верховьях Цны (ведь именно здесь бродил Тургенев в своих «Записках охотника»), как обойти стороной такие намеки?
Заметную часть книги занимает создание и развитие швейных кооперативов. Вера Павловна старается и преуспевает. Я, наученный горьким опытом XX века, ждал срывов и проблем с учетом, но автор писал в другую, несколько более наивную эпоху, где мог себе позволить полный и безоговорочный успех. Удача с кооперативом напомнила мне маниловские планы Левина в «Анне Карениной», где Толстой тоже рассказывал о полной и безоговорочной победе своих земельных реформ. Я и там все время ждал, что дело не пойдет и накроется медным тазом, однако веру писателей-классиков в себя не перешибить. Чернышевский в этом плане более реалистичен – намек на III отделение в книге довольно жирный, эта сила разрушает планы по неудержимой экспансии кооперативов, которые должны были бы в противном случае быстро изменить мир.
Да, это времена наивной, но довольно значимой веры в разумное переустройство общества. И, заметим, веры в расцвет семьи народов, стоит вспомнить хотя бы умиление Короленко малороссами. Хобсбаум любопытно писал об этом времени в Эпохе революций, наивно, перспективно и без понимания многих негативных сторон процесса. Чернышевский был явно из той же плеяды деятельных, умных и наивных, вернее – наивно верящих. Даже мова в книге есть, мимолетно, но отражая определенный штрих.
В этом плане любопытно сочетание прогрессивной личной этики, к которой мы никак не перейдем, с несколько снобистским отношением к замкнутым в ритуал культурам. Автор спокойно относится к колониальной экспансии (как иначе интерпретировать пассажи о том, что Новая Россия будущего – это не та Новая Россия середины XIX века, где Одесса и Херсон, а гораздо дальше на юг?), пеняя китайцам за их традиционную жестокость. Сохранить такое отношение к традиционным культурам с верой в прогрессивность экспансии в XX веке левому движению не удалось (отметим это, не поднимая вопрос о корректности такого подхода), случилась даже инверсия – осуждение колониализма привело к некоторому зацикливании на превознесении локальных традиций.
Любопытно и то, какое сильное воздействие на Чернышевского оказал Хрустальный дворец. Здание из металла и стекла казалось столь привлекательным образом будущего, что в нем без труда фантазией автора помещалось утопическое сельскохозяйственное предприятие из очередного номерного сна Веры Павловны. Интересно, когда у будущего есть такое вполне ощутимое воплощение.
И об этике. Все остальное, будем честны, предельно любопытно, важно местами и многое объясняет в образе мыслей автора, но писал он книгу для рассказа об этике. В «Что делать?» Чернышевский предстает яростным феминистом, удивительно (в который раз появляется в этом кратком отзыве это слово?) легко сочетающим свой феминизм с разумным эгоизмом. Подход этот любопытен тем, что он, вроде бы, не должен быть в чести у левого мыслителя, ведь разумный эгоизм по идее должен приводить к обществу, где выше всего ценятся индивидуальные интересы (несмотря на любую осознанную необходимость). В пределе все это должно вылиться в (знакомую мне лишь по описаниям) мертвую антиутопию Айн Рэнд, где индивидуумы находятся в постоянной классовой войне против общества. Но Чернышевский оптимистичен, он утверждает, что саморегуляция разумного эгоизма будет сильнее центробежных тенденций. В этом разумный эгоизм Чернышевского сродни согласованному солипсизму, когда индивидуальные миры все же усредняются и дают некую рациональную картину мира. Тень этой веры в разум и его победу над животным эгоизмом мы могли наблюдать в знаменитых картинах будущего в «Государстве и революции» В.И. Ленина, который, как известно, этикой Чернышевского был очарован.
В итоге мы имеем любопытную умную книгу, когда-то возведенную в канон, растиражированную, затертую до шуточек и опошления, но от этого не потерявшепотерявшую ни грамма положительного этического заряда. Удивительно, что из школьного прочтения (да, мы в начале 2000-х в нашей глубинке еще читали «Что делать?» в школе) я ничего этого не запомнил.
Эту книгу я прочитала на спор с самой собой, когда прочитала у Д. Емца в первом "ШНыре" фразу "Да ты не только Раскольников, но и Рахметов". Хм. С Раскольниковым вроде знакома - а вот кто такой Рахметов? Вики не удовлетворила мое любопытство, и пришлось идти в книгу. Книга не является той классикой, которой тыкают в лицо и стыдят за пренебрежение. Она откровенно устаревшая, медленная, мало понятная. Да что там - даже лекция Быкова о ней и то скучная. Какой-то код революции. Но мне понравилась - по одной простой причине. А я не погружалась - читала сильно по диагонали, останавливаясь только на интересных моментах. Мне кажется, если погрузится, это будет как кисель - вязкий, липкий, поглощает, обволакивает со всех сторон, даже душит. Но если снять сливки по верхам - можно найти интересные моменты. Революционные для своего времени персонажи - Вера Павловна, семейные отношения. Конечно же Рахметов - интересный пример "нового человека", не такой пафосный, как Базаров. Можно было больше Рахметова. И, конечно, язык - великий и могучий. Рекомендовать ли эту книгу? Может быть, на ваш страх и риск. Мне кажется, если погрузиться - это как упасть в люк, да еще сверху буквами засыплет. При том что персонажи, идеи, события достойны внимания.
«Что делать?» kitobiga sharhlar, 113 izohlar