Kitobni o'qish: «Дверь в стене тоннеля»

Shrift:

Сайт издательства www.veche.ru

* * *

Татьяне Очировой, Владимиру Ачканову, всем бесследно сгинувшим в окаянные дни

«…Сегодняшний преступник никого и ничего не боится. Он строит себе коттеджи и замки, ездит в “мерседесах” в сопровождении машин ГАИ. Преступные группировки проводят своих депутатов в Госдуму и даже пытаются внедрить своих людей в аппарат Президента».

Директор Федеральной службы контрразведки. «Ужасную тайну открыли английские журналисты Гарри By и Сью Ллойд-Робертс. Они уверяют, что за 30 тыс. долларов в Китае уже через 10 часов пациенту могут произвести операцию по пересадке органов. Дело в том, что нужные органы там будто бы получают от казненных преступников, а место казни всего в 4-х часах езды от клиники. И казнят приговоренных чуть ли не по звонку организаторов этого чудовищного “бизнеса”».

По материалам газеты «Известия» 1990-х годов.

Часть первая. Красиво уйти…

Глава первая. Талисман несчастья

Сексуальный маньяк по розыскной кличке Вантуз, он же бывший инженер-электронщик Биба, охотился на женщин в их же туалетах.

Когда Карина Табуранская, пассажирка авиарейса Венеция – Москва, прошла из таможенного зала в туалет, ловя на всем пути от трапа до стеклянной двери с силуэтом дамской головки мужские взгляды, расталкивая зрителей точеными, высоко открытыми мини-юбкой коленками, она не обратила никакого внимания на очкастую, с рыжими кудряшками уборщицу в синем халате, вытиравшую тряпкой кафельную стенку. Зато уборщица при виде девушки вдруг замычала, как это делают глухонемые, замахала рукой, показывая, что в эту кабинку нельзя, а можно только в ту, которую она только что вымыла, и даже услужливо распахнула дверцу. Сняв с плеча дорожную сумку, Карина вошла в кабинку. Последнее, что осталось в ее тут же погасшем мозгу – это рыжая уборщица, которая вдруг схватила ее за руку. Чудовищный электроразряд, пронзивший все тело, лишил несчастную сознания. Она, конечно, рухнула бы на черный плиточный пол, если бы глухонемая рыжуха не подхватила ее и не усадила обмякшее тело на крышку унитаза, после чего стремительно бросилась к входной двери и повесила на ручку картонку: «Санитарный час. Ближайший туалет в правом крыле аэровокзала». В следующую секунду уборщица была уже в кабинке с беспомощной пленницей и, щелкнув запорчиком, принялась за дело. Расстегнув синий халат и обнаружив под ним все признаки вздыбленного мужского естества, уборщица – впрочем, какая теперь, к черту, уборщица! – сексуальный маньяк Вантуз задрал и без того коротенькую юбчонку бездвижной жертвы, стянул ажурные трусики и, усадив безвольное, довольно тяжелое тело на колени, обнаружил, что вожделенное место чем-то занято. «Тампакс», – безошибочно определил Вантуз и с ловкостью гинеколога отыскал кончик нити. К величайшему изумлению, вместо гигиенического тампона он вытащил черную пластиковую копию своего орудия преступления, только раза в два поменьше. Хмыкнув и повертев диковинку перед близорукими глазами, он сунул черный фаллос в карман халата. Пригодится. Чем не талисман? Но новоявленный талисман не принес удачу. Дверь в дамский туалет с грохотом распахнулась, и сварливый бабий голос отчаянно запричитал:

– Это что же такое деется-то, а?! Я же час как все убрала! Это что ж тут за помощнички непрошеные объявились?! Варька, что ли, не в свои дела лезет?! – вопрошала законная хозяйка туалета пустынные кабинки. Вантуз оторопело замер. Такое в его практике случилось впервые. Бабий голос еще раз помянул наглую Варьку, громыхнуло порожнее ведро, хлопнула дверь и всамделишняя уборщица пошла выяснять служебные отношения.

Медлить было нельзя. Застегнув халат и поправив рыжекудрый парик, Вантуз осторожно выглянул из кабинки. Путь к отступлению свободен. Бросив сожалеющий взгляд на недоставшуюся добычу, бывший инженер-электронщик сунул дорожную сумку пассажирки в свой рабочий мешок, из которого торчали щетки и ершик, снял с шеи девушки золотую цепочку со знаком Девы, вынул из уха золотую же сережку, с другой возиться не стал – дрожавшие от страха и неутоленного возбуждения пальцы не смогли расстегнуть защелку. Рвать сережку из мочки Вантуз боялся, опасаясь, как бы жертва не пришла в себя.

В мужском туалете пожилой араб, стоявший у писсуара, недовольно покосился на рыжую уборщицу, бесцеремонно швырнувшую брезентовый мешок на подоконник. Смочив тряпку голубой жидкостью, блюстительница чистоты принялась старательно оттирать хулиганскую надпись под строгой табличкой «Не бросайте окурки в писсуары», «потому что, – продолжала чья-то озорная рука, вооруженная красным фломастером, – их трудно потом раскуривать».

Араб с чувством оскорбленного достоинства – дикая страна! – застегнул ширинку и покинул писсуарный зал. В дверях его чуть не сбили с ног двое дюжих парней, спешивших в туалет так, как рвутся в уединенный уголок люди с чудовищным расстройством желудка. Сексуальный маньяк Вантуз был взят оперативниками в кабинке мужского туалета, когда он переодевался в джинсовый костюм. Рыжий дамский парик был еще на голове. Вантуза так и вывели в нем из стеклянных самораздвижных дверей аэровокзала. Бывшего инженера-электронщика усадили меж дюжих парней на заднем сиденье милицейского «мерседеса». Младший сержант швырнул в багажник брезентовый мешок с уборщицкими принадлежностями и добычей Вантуза. Вслед за милицейской машиной с бетонного пандуса Шереметьева-2 съехала и санитарная «Волга» с несчастной пассажиркой рейса № 302 Венеция – Москва.

Глава вторая. Капитан Еремеев, следователь…

Из груды вещей, изъятых у Вантуза, следователь, капитан милиции Олег Орестович Еремеев, вытащил прежде всего орудие преступления: миниатюрный электрошоковый разрядник, сделанный в виде наручных часов. Проводок телесного цвета, раздвоенный на конце, как змеиный язык, уходил от браслета к ладони. Стоило только схватить жертву за руку, как мощный электроразряд, сорвавшись с клемм змеиного языка, валил человека с ног. Из шестнадцати жертв Вантуза две женщины-сердечницы не выдержали электрического удара и мгновенно скончались, что вовсе не спасло их от насилия. Маньяк надругался над трупами…

Еремеев выслеживал Вантуза два месяца. Тот охотился в основном в гостиничных туалетах, и вот теперь по его, следовательской, наводке был взят в международном аэропорту. Видно, туго стало со средствами – на валюту потянуло. Приятное с полезным совместить решил…

В заграничном паспорте Табуранской лежали пять стодолларовых банкнот. Неплохая прибавка к инженерскому жалованью… Еремеев перелистал паспорт, долго всматривался в фотокарточку – красивая деваха: волосы вразлет, смелый умный взгляд, тонкий породистый нос, полные – поцелуйные – губы. Возвращалась, судя по проспектам в сумочке и цветным фотографиям, с венецианского курорта Езоло. Понятно, каким путем она заработала эти баксы. Как день ясно… Ему, следователю экстра-класса, за такую сумму полгода пахать и пахать… А эти перелетные интердевочки за неделю и поболе настригают. Однако в следующую минуту Еремеев резко изменил мнение о своей подопечной. На глаза ему попался черный пластиковый фаллос с белым шнурком. Нечто подобное продается в «Лавке смешных ужасов» у Никитских ворот. Амулет путаны или что-то в этом роде… Повертев игрушку в пальцах, капитан обнаружил, что у амулета есть задняя крышечка – в торце, – и крышечка эта отвинчивается. А когда он ее отвинтил, то из полого фаллоса высыпалась на бланк допросного протокола горка желтоватого кристаллического вещества, похожего на неочищенный свекольный сахар. Он понюхал порошок и тут же отшатнулся – этот вкрадчивый лимонно-фиалковый запах могла источать только арча, супернаркотик, производимый в горах Пакистана и Афгана. Там же, в горах Бадахшана, Еремееву, тогда еще лейтенанту медицинской службы, врачу батальона спецназа, довелось испытать на себе действие арчи. После эйфорической ночи со всеми усладами мусульманского рая его потом три дня жестоко ломало. И если бы не коллега, капитан-хирург Игорь Залозных, он бы точно или застрелился, или нарочно бы вылез под пули душманов. Залозных отпаивал его зеленым чаем, колол алоэ, впрыскивал в вены глюкозу, а главное, ни на минуту не оставлял его одного, убрав из палатки ножи, бритвы, скальпели. Оба они знали, что арча обладала коварнейшим свойством – после нее человек впадал в депрессию со стойким желанием уйти из жизни. Именно после доброй дозы арчи застрелились трое из спецназа – крепкие парни, рискнувшие отведать новое зелье. Собственно говоря, требовалось доказать военному прокурору, что самоубийство произошло на наркотической почве. И Еремеев поставил на себе судебно-медицинский эксперимент, следуя давней традиции российских медиков испытывать на себе и новые болезни, и новые лекарства. Все трое суток «послекайфозного» периода Олег добросовестно сообщал коллеге о своих ощущениях и настроениях, а тот записывал в дневник наблюдений. С того давнего случая и началась для Еремеева карьера врача-нарколога, а позже – судебно-медицинского эксперта, ставшего волею судьбы столичным следователем районного масштаба.

Можно было не посылать желтоватые кристаллики на экспертизу. Еремеев и без нее мог сказать, ничуть не сомневаясь – арча. Он осторожно пересыпал кристаллики в фаллос-футляр и завинтил крышечку со шнурком. Все. В любом случае теперь это не его забота. Во-первых, все дела, связанные с наркотиками, передавались из милиции в иное ведомство – по-старому в КГБ, по-новому в ФСК, Федеральную службу контрразведки. Во-вторых, с завтрашнего дня он уходил из «органов» на пенсию, хотя в свои сорок пять мог бы служить и служить. Однако… Сказано – сделано. Рапорту об увольнении дан ход. Приказ подписан. Сегодня вручат «ценный подарок» – скорее всего, электробритву, зачитают дежурный адрес и свободен как танк.

* * *

Он красиво уходит – черт побери! – закрыв под занавес это дельце с маньяком. Послезавтра вернется из отпуска Махалин и пусть раскручивает дальше. Бутылку «Амаретто» с него бы взять за хорошую подставку. Как в бильярде: шар замер в устье лузы, слегка подтолкнуть его – и все: и чахлый венок милицейской славы – статья в многотиражке, благодарность в приказе, тощая премия – украсит лысину коллеги.

Еремеев еще раз перелистал паспорт Табуранской. Карина Казимировна. Полька? Двадцати двух лет от роду… В дочки годится. Ну и влипли же вы, гражданочка! Дважды влипли: и Вантузу в лапы угодила, и под колпак ФСК попала. Думал интердевочка, оказалась «проходчица», наркокурьер. За такие дела, если ранее не судима, лет семь как минимум намотает. А впрочем, сейчас не те времена… Такую красотку да не выкупить?

Он еще раз полюбовался лисьим раскосом ее глаз. Хороша Маша, да не наша… Еремеев вздохнул и набрал номер справочной института имени Склифософского.

– Алло! К вам вчера поступила гражданка Табуранская Карина Казимировна. С электрошоковым поражением. Как она себя чувствует?

– Табуранская, Табуранская… Нормально себя чувствует. Сегодня ее и выписали.

– По какому адресу?

– А вы кем ей доводитесь?

Еремеев представился.

– Записывайте: Большая Черкизовская, дом двадцать шесть, квартира…

– Телефон есть?

– Есть. Сто шестьдесят один, двадцать два…

– Записал. Спасибо!

Пробежал глазами адрес и телефон – надо же – почти соседка! Двадцатипятиэтажный небоскреб был самым приметным зданием на древнем черкизовском тракте. Еремеев жил в соседнем доме – пятиэтажной «хрущобе», и в его окнах серо-голубая свеча жилой башни маячила вполнеба.

Посмотрев на часы, он набрал свой домашний номер. Трубка сначала зарычала, потом разразилась басовитым лаем.

– Дельф, это я! Слышишь?! Я скоро приду. Зайду только за геркулесом и сварю тебе кашу. Тебе и себе. Опять желудок ноет. Язва разыгралась. Потерпи еще немного. Ну будь, мой мальчик, будь!

Дельф… По утрам к кровати подходил большой улыбчивый волк – полуторагодовалая кавказская овчарка палевой масти. Тяжелой величавой поступью пес приближался к подушке и накрывал щеку хозяина широким горячим языком. Лизнув раз-другой, усаживался рядом и влюбленно следил за каждым движением Еремеева. Дельф – единственное в мире живое существо, для которого жизнь Еремеева что-то значила. В прошлом году он похоронил отца и развелся со второй женой. И теперь пребывал на белом свете один как перст.

С тех пор как домой ему стали звонить с угрозами бывшие «клиенты», Еремеев приспособил к аппарату нехитрое устройство из двух блочков, приподнимавшее трубку при нажатии на педаль. Пес быстро выучился давить при звонке лапой на педаль и рычать в микрофон. На голос же хозяина отвечал усиленным встроенным динамиком скулежом. На все остальные «алло» – грозным лаем, так что знакомые поначалу недоумевали:

– Где это ты так гавкать классно выучился?

– Да это у меня автоответчик импортный, – усмехался Еремеев, – самый модный в Европе.

Зато хамские звонки пошли на убыль.

Гавкать не гавкать, а вот рычать по-овчарочьи Еремеев и в самом деле выучился. Когда строптивый «кавказец» выходил из повиновения, Еремеев тихо, но грозно рычал, как, по его мнению, должен был рычать вожак стаи. И, странное дело, пес, который в прыжке мог сбить атлета, а ударом лапы переломить волчий хребет, опускал широколобую башку и молча уступал.

Олег еще в школе мастерски подражал голосам птиц и животных, провоцируя кошек на ответное мяуканье, подзывая к себе кур-дурех или изумляя деревенских коров протяжным надрывным мычанием.

– Ну что, Питончик, все-таки решил уходить?!

Он вздрогнул. На край стола присела коллега – Татьяна Олейник. Крепко сбитая блондинка с голубыми ресницами и фиалковыми тенями на висках источала мятный запах «стиморола» и французской «Последней ночи».

– Уже ушел, – покосился он на ее круглое колено, обтянутое черным ажуром. Еремеев впервые видел Татьяну – каратистку и мастера спорта по пулевой стрельбе – в юбке. Та уверяла всех, что родилась в джинсах.

«В розовых, наверное», – ехидничали у нее за спиной паспортистки, полагавшие, что у тридцатипятилетней девицы со столь ярко выраженными мужскими увлечениями, как борьба и стрельба, не все в порядке в сфере интимной жизни.

– Зря. Лично мне очень жаль, что тебя здесь не будет…

– Соскучишься, приходи в гости.

– У тебя собака злая.

– Зато я добрый.

– А мне опять «расчлененку» подкинули! – вздохнула она. – Сама нарвалась… Позавчера еду в трамвае на Семеновскую, вдруг слышу: «Гражданин, у вас из портфеля кровь капает». Представляешь? А он, шибздик такой, лет двадцати, спокойно так отвечает: «Это говядина с рынка сок пустила». Ну, я поближе… Кто и какого черта, думаю, мясо в портфелях носит? Ведь все бумаги испортит, да и портфель новый, неужели не жалко? Вышла я с ним на Семеновской, в метро сержанта подзываю – проверь вон того типа. Завели мы его в дежурку, открыли портфель, а там – голова женская. И с сережками в ушах. У меня аж волосы дыбом! Заперли его в «скворечник». Пока вызывали машину, пока приехала, наконец, он себе вены вскрыл и был таков…

– Что же вы его не обыскали?

– Обыскали, изъяли все, чем мог себе навредить. А у него одна сигарета за подкладкой завалялась…

– С фильтром, конечно?

– В том-то и беда, что с фильтром…

– Да-а, – сочувственно протянул Еремеев. Фильтр – это классический прохлоп. Недаром всех начинающих следователей строго-настрого предупреждают: не давайте подследственным сигареты с фильтром, отламывайте их, а потом уж угощайте, если надо для пользы дела. Никто не знает, где и когда родилось это дьявольское ухищрение: развернуть сигаретный фильтр в ленточку, отжечь край так, чтобы получилась остекленевшая кромка, а затем этой пилкой перекромсать себе вены.

– Личность установили?

– При нем не было ни одного документа. А допросить не успела.

– Сурово… У тебя и первая «расчлененка» не закрыта. С мужиком на овощной базе.

– Если б только «расчлененки»… А то ведь шесть ограблений на мне висит и два трупа на Потешной…

– Ну вот, а ты спрашиваешь, почему ухожу…

– А почему? Работой завалило?

– Да какая теперь работа… Мы уже давно не сыщики, а регистраторы преступлений. Как в статистической конторе. Подсчет ведем, отчетность подбиваем… Когда там работать…

– Это точно. – Татьяна вздохнула.

В дверь заглянул начальник отдела.

– Айда в зал!.. Шеф сейчас акафист кому-то будет читать.

В актовом зале отделения милиции «Преображенская застава» собрались все, кто в конце дня еще оставался на службе. Начальник – не по годам раздобревший милицейский полковник, – с напускной торжественностью завел привычную речь.

– Дорогие товарищи!.. Сегодня мы провожаем в новую – гражданскую – жизнь нашего боевого соратника, старшего следователя капитана милиции Еремеева Олега Орестовича.

Шеф открыл красную папку прощального адреса и, водрузив на маленький носик огромные очки, стал зачитывать текст, набранный в типографии осыпающейся золотянкой:

– Глубокоуважаемый Олег Орестович!

Вы пришли в органы внутренних дел, проделав большой жизненный путь…

«Угу, – молча согласился с ним Еремеев. – От сперматозоида до капитана». Он сосредоточенно снимал со свитера и брюк белесые шерстинки Дельфа и укладывал их в пепельницу на подоконнике. Глядя на него, можно было с равной определенностью сказать, что делает он это либо от величайшего смущения, либо от полного равнодушия к происходящему.

– Окончив Военно-медицинскую академию, – читал нараспев полковник, – вы были направлены в Республику Афганистан в состав ограниченного контингента…

«Ограниченного огнем “духов”», – комментировал про себя виновник торжества.

– …Где выполняли свой интернациональный долг в качестве военного врача десантно-штурмового батальона…

Перед глазами вспыхнула и померкла чудовищная рана младшего сержанта Демченко – вырванный прыгающей миной низ живота… Демченко жил еще целые сутки. Зачем он продлил ему муки с помощью промедола и кордеамина?

– …Затем вы начали свою деятельность в качестве судебно-медицинского эксперта… А после окончания Заочного юридического института пришли в органы внутренних дел следователем… На вашем счету сотни раскрытых дел… За многолетнюю и плодотворную… Объявить благодарность и наградить ценным подарком…

Тут начальник отделения сделал выразительную паузу и обвел глазами внимающий зал…

Еремеев искал и находил шерстинки в самых невероятных местах своего костюма. Казалось, он всецело ушел в это занятие. Таня Олейник сидела рядом и скатывала снятую шерсть в мелкие катыши, а потом отщелкивала их под батарею водяного отопления.

– Олег Орестович, примите ценный подарок! Электробритва «Эра»! – ликующе возгласил полковник, явно копируя ведущего «Поля чудес».

Полупустой зал разразился жидкими аплодисментами. Еремеев встал и принял из рук начальника коробку с ценным подарком.

– Заодно и побреетесь сегодня, – назидательно заметил тот, не сгоняя с лица приторной улыбки.

Все поднялись, затолпились у выхода, хлопали Еремеева по плечу, пожимали руки.

– Только решил бороду отпустить, тут тебе и электробритву подарили!

– Ничего, ничего! – подбадривала его Татьяна. – Тут в «Очумелых ручках» показывали умельца: он из электробритвы стиральную мини-машину сконструировал – носки стирать. Пригодится в хозяйстве.

«Вообще-то она ничего, – покосился Еремеев на Татьяну. – Даже с юмором. В третий раз, что ли, рискнуть? Скучно…»

– Отвальную-то будешь играть?

– Буду.

– Давай помогу стол накрыть.

Он внимательно посмотрел ей в нафабренные глаза. Ничего глаза: светло-карие зрачки с темно-зеленым ободком. Носик тоже ничего, только высоко срезанный, немного смешной. Уголки губ недокрашивает, чтобы рот не казался таким широким. Широковат малость. Привыкнуть можно… Захватить бы ее завтра в Хотьково. Хоть кого – в Хоть-ково…

– Вернется Махалин, и сыграем отвальную. А пока, если не возражаешь, по бокальчику шампанского? Ценный подарок обмыть?

– Шампанское не пью. Дамский напиток. Расслабляет сильно.

– А я водку на дух не переношу. Вот и не спились мы с тобой, Татьяна, характерами.

Глава третья. Зачем одноногому велосипед?

Он вошел в церковь, перекрестился с порога на алтарь и сразу же прошел в правый неф к большому киоту с иконой Святителя Николая. Еремеев склонил голову перед ликом Чудотворца и, как всегда, поблагодарил его за чудесное свое спасение под Салангом, когда БТР, подброшенный итальянской миной, завис передними колесами над пропастью, покачиваясь, как чаши весов…

– Святый старче, ты так часто спасал мою жизнь, что я давно израсходовал свой запас счастливых случайностей. Не смею тебя больше просить ни о чем. Тем паче о такой ерунде, с которой приходится начинать жизнь заново…

Право, бессовестно было беспокоить дух святого скоропомощника с просьбами о содействии в открытии мастерской по ремонту велосипедов в заштатном подмосковном городе Хотькове. Но именно с этого и хотел начать новую жизнь Еремеев. Прежнее, еще с мальчишеских времен, хобби – ремонтировать велосипеды, собирать из старых брошенных рам и колес новые машины, обещало стать второй профессией, точнее, третьей, если первой считать медицину. И куда более прибыльной, чем те, что перепробовал до сих пор Еремеев. Даже в весьма обеспеченные годы Олег отводил душу, после экспертных выездов на места убийств и исследования трупов, возней со старыми «старт-шоссе» или «туристами», а то и вовсе с допотопными «лендроверами», найденными в хотьковских сараях, на чердаках или на свалках. Отлаженные, смазанные, покрашенные свежей эмалью «велики» он дарил племянникам, друзьям, а один трофейный немецкий «адлер», восстановленный со знанием дела, у него купил немецкий турист за сто марок.

Светлое будущее рисовалось теперь Еремееву так: свою московскую однокомнатную квартиру он сдаст какому-нибудь иностранцу долларов за триста, а сам переедет в отцовский рубленый дом, где в большом сарае уже была устроена довольно сносная слесарная мастерская. На вырученную валюту получит лицензию, приобретет настольный токарный станочек (неосуществленная отцовская мечта) и сварочный аппарат и накупит все необходимые запчасти на велорынке в Сокольниках. Работать будет в паре с одноногим майором-афганцем, которого оперировал когда-то в Кандагаре и который, волею судеб, поселился в том же самом благословенном Хотькове на соседней улице. Тимофеев, так звали бывшего майора, был по военной профессии танкистом и понимал толк в «железках». Он же придумал веломобиль собственной конструкции, который они собирались пустить на поток…

«Ты ли это, Еремеев? – спрашивал он теперь сам себя. – Или это не ты хотел стать командиром подводной лодки и ходить на ней подо льдами, как в фильме “Тайна двух океанов”, потрясшим мальчишеское воображение. Ради этого пошел в Нахимовское училище, а потом, начитавшись дневников Амосова, решил стать хирургом экстра-класса. А после Афгана тебя потянуло в розыскную работу, и ты видел себя грозой наркомафии. А еще ты хотел взобраться на пирамиду Хеопса, проплыть под мостом Вздохов в Венеции, увидеть вершины Тибета из окон далай-ламского дворца-Поталы… И вот теперь предел мечтаний – веломастерская в подмосковной глуши.

Ты ли это, Ерема?

Я.

Баста. Навоевался, настрелялся, наездился, насмотрелся…»

* * *

Выйдя из церкви, Еремеев направился к магазину «Зенит», точнее, к велосипедному рынку-развалу, раскидывавшемуся всякий будний день против его витрин. Поглазев на россыпи велосипедных фар, звонков, цепей, кареток, звездочек и изрядно потолкавшись в толпе деловых мужиков, он купил заднее колесо к складному «Аисту» и пару новеньких педалей. Из последних финансовых возможностей наскреб и на кожаное седло, хоть и потертое, но весьма добротное.

Он был очень доволен своими покупками, так как теперь они могли с Тимофеевым докончить сборку второго веломобиля. Первый они продали местному нуворишу за триста долларов. Так что ТОО «Кандагар», которое они зарегистрировали с бывшим майором, имело теперь все виды на жизнь. Тем более что в перспективе маячил заказ от Союза ветеранов-афганцев и общества инвалидов на разработку гоночной велоколяски для безногих спортсменов по типу той, которую придумал для себя отставной танкист и на которой он лихо крутился, взбираясь даже на ступеньки хотьковской платформы.

Резкий клаксон заставил его обернуться. Из голубого «вольво» ему улыбалась знакомая физиономия – рыжий бобрик, золотые зубы, шрам на подбородке: Цикля!

– Садись, подвезу, гражданин начальник!

Цикля проходил лет пять назад подельником главаря шайки квартирных воров. Под видом циклевщиков они нанимались отделывать полы и «отделывали» квартиру через месяц-другой после окончания работы. За время циклевки снимали слепки с замков… Цикля получил свой «пятак», но вернулся почему-то через полтора года «химии». И вот теперь, надо полагать, в недосиженные годы успел нахимичить на «вольво».

– Подвези, если резины не жалко.

– Резины не жалко. Бензин дорогой. Куда тебя, гражданин начальничек?

– В Богородское… – Еремеев назвал Татьянин адрес.

– Пора бы с двух колес на четыре становиться, – покосился Цикля на сверкающие спицы.

– Дорогой мой, – усмехнулся Еремеев, – человечество еще не изобрело ничего более толкового и полезного, чем велосипед.

– Ну-ну… Ну а как оно «ничего»?

– Вчера уволился. Сегодня свободен как танк.

– Может, к нам подашься, гражданин начальничек? У нас контора хорошая – банк охраняем. И зарплатой не обижают.

– Не пойду.

– Что так?

– Слава тебе, Господи, настрелялся досыта.

– Ну, вам из погреба виднее… Просю! Как заказывали – Игральная, десять! Если передумаете, звоните.

Цикля сунул роскошную – черное с золотом – визитную карточку: «Начальник службы безопасности коммерческого банка “Модус”». Еремеев только головой покрутил: пустили козла в огород…

Татьяны дома не оказалось. Гименей не любит экспромтов. «Значит – судьба», – подумал Еремеев и отправился домой, дождавшись дребезжащего трамвая.