Kitobni o'qish: «Оккультные корни нацизма. Когда легенды становятся былью»

Предисловие к изданию 1993 года
Спуск в «подземелья истории» (анонс серии)

Книгой Николаса Гудрик-Кларка «Оккультные корни нацизма» издательство «Евразия»¹ открывает серию под общим названием «Подземелья истории»². Что кроется за этим? Очередная попытка коммерческой эксплуатации тайн, «национал-оккультизма», личные пристрастия издателей к такого рода литературе, которую автор данной книги называет «сенсационной», или же уверенное прокладывание издательского курса в русле отнюдь не массового интереса ко второму, тайному плану истории, не сводимому к фантазиям чудаков и бреду параноиков?.. Скорее последнее. Мы живём во время тектонического сдвига бытийных пластов, который позволил Николаю Бердяеву написать в 20-е годы нашего века о наступлении новой эпохи – «Нового Средневековья». «Новое Средневековье» означает возвращение хорошо забытого, но не умиравшего старого, всего, что под углом зрения новоевропейского разума считалось архаичным и вовсе не существующим, что было изгнано за рамки научной картины мира, что было заклеймено плоскими умами эпохи Просвещения как инквизиторские суеверия и мрачные предрассудки. На какое-то время закрылось религиозное измерение жизни, и за прошедшие века человечество разучилось верить в Бога и дьявола, невидимый мир, добрые и злые духовные иерархии, исчезло религиозное освещение власти и живы, однако, до сих пор тайные ложи и ордена. Между тем, по всем приметам, «Новое Средневековье» носит уже скорее не христианский, но антихристианский характер. И ландшафт двадцатого столетия с его магматическими прорывами иррациональных подземных сил, выплеснувшихся в таких ужасающих течениях, как большевизм и фашизм, с их человеконенавистничеством и богоборчествам, с гротесковыми мифологическими обликами, весьма отличается от идиллических пейзажей просвещённо-позитивистских, рационально-очеловеченных столетий. Мы снова, в предчувствии вселенских катастроф, перед угрозой неограниченного манипулирования личностью, в том числе и магическими средствами, на волне оживления синкретических религий и оккультизма, в бытовом окружении модернизированного колдовства и ведовства, при последнем издыхании агонизирующего в лихорадочном смешении стилей, религий и наций столетия, страшимся потерять последнюю надежду на построение благополучного будущего. Мы живём в России, которая ярче всего в истории демонстрирует невозможность замкнуться лишь в человеческом, только человеческом измерении, устранить причастность своей судьбы борьбе таинственных сил метаистории, духовных сил добра и зла. И для того, чтобы не потерять себя в либерально-рыночной стихии, очутившись в экзистенциальной невесомости, не различая, где верх и низ, добро или зло, или, наоборот, не оказаться одержимыми призраками национал-оккультизма, воплощёнными в каком-нибудь харизматическом лидере (и будет уже поздно, когда наши голоса потонут не в хоре, но в рёве очередного исторического обвала), мы должны вглядеться в мерцание тайны на грани истории не только академическим, либерально-позитивистским, близоруко профессорским взглядом сквозь сильные очки, видящим в исторических фигурах и зловеще-могущественных движениях лишь результаты болезненных фантазий, родившихся на почве социального недовольства. Наоборот, умными и вечно удивлёнными глазами сквозь призму своего рода «исторической демонологии» в соответствии с канонами нового средневековья мы должны посмотреть на просвет тайны в мельтешении деятелей и событий. Ведь и мания, бывшая одерживающей человека силой духом, лишь в последние века стала содержанием психики. Будем внимательны, и мы увидим, как, например, «бесноватый фюрер» в рассказах очевидцев предстаёт не столько как марионетка тех или иных заинтересованных кругов, сколько как великий посвящённый, чёрный маг, обладающий огромными силами гипноза и инспирируемый демоническими силами (вспомним, хотя бы, слова одного из приближённых о впечатлении присутствия за Гитлером «целой электростанции», как бы накачивающей его энергией), свидетельство, приводимое в книге французских авторов Повеля и Бержье). Собирая подобные свидетельства и симптомы, мы сможем заметить и в современной действительности моменты массового или индивидуального медиумизма, одержимости, научиться, по словам ап. Павла, «различению духов».

И научившись, не быть увлечёнными в бездну чьей-нибудь чёрной «волей к власти» подобно одержимому стаду хрюкающих животных из новозаветной притчи. Тем более не случайны наблюдения современного теоретика инквизиционного подхода к явлениям истории Георгия Климова, связывавшего «волю к власти» с целым букетом традиционно-демонических черт: со склонностью к колдовству, невозможностью любить, дурной наследственностью и аномалиями пола. Не наблюдаем ли мы в описаниях жизни большевистских или нацистских вождей преизбыточной энергичности, как бы распирающей рамки личности, медиумического автоматизма речи и письма, гениального размаха злых деяний и личной пошлости одновременно. Ведь Дьявол не только Мефистофель, но и пошлый чёрт из «Братьев Карамазовых». И перед лицом дехристианизации мира перед нами откроются в свете массовой одержимости не только миновавшие человеческие бури и смуты, более страшные, чем те, которые похоронили средневековую инквизицию (Старое Средневековье). Действительно, что общего между декадентскими настроениями начала века, оккультизмом и тайными ложами, политическими движениями типа фашизма и большевизма и христианской апокалиптикой? По-видимому, наша эпоха Ч не просто «сумерки богов», но и возвращение демонов. Однако общий термин, позволяющий характеризовать духовную ауру явлений эпохи, уже найден русскими философами XX века. Как неоязычество они охарактеризовали тот поток изменений, который захлестнул былой христианский Запад, довершив обезбожение современного человечества. Освобождение от веры и христианское Откровение и постепенная секуляризация всех сфер жизни, деморализация и сексуальная революция, оккультизм и увлечение восточными культами, вера в бессознательные силы (психоанализ), владеющие человеком, прорыв языческого национализма и воинствующего антихристианства. Тем же термином можно определить и современный шизофренический ажиотаж вокруг контактов с НЛО и экстрасенсов. Связь между сообщениями инопланетян и психиатрической симптоматикой очевидна, однако духовный мир не терпит вакуума и в новейших квазирелигиозных феноменах угадывается веяние духа зла, древнего змия. Все эти компоненты «неозячества», в сущности, прямого медиумизма в отношении демонических сил, устремлены к виднеющемуся на историческом горизонте интеррелигиозному и трансгосударственному вавилонскому всесмешению в царстве антихриста. Традиции тайных обществ и оккультные увлечения лидеров Третьего рейха, кровавые ритуалы и амбиции национал-оккультизма должны образовать перед духовно зрячим читателем сплошной поток «подземной истории», по отношению к которому книги – лишь береговые вехи, маяки и указательные знаки.

Либеральное мировоззрение духовно слепо и пусто, а национал-оккультистская вера в магические силы земли и крови заслоняет Абсолютный предмет всякой веры, обессиливая народы перед лицом обезбожения и всесмешения. Бессодержательность или исцеление у ног Христа – вот подлинная дилемма современного больного мира.

Итак, человеку «Нового Средневековья», духовно прозревающему посреди мировой ночи, посвящаем и адресуем мы нашу серию.

Это необычная история. Хотя речь в ней идёт о событиях прошлого, связанных с происхождением идеологии национал-социализма в Германии, её настоящий предмет – не партии, политические взгляды и организации, через которые люди рационально выражают свои интересы в социально-политической сфере. Скорее, это глубинная история, связанная с мифами, фантазиями и символами, которые наложили свой след на развитие реакционного и авторитарного мышления Наци. В той же мере она находится за краем традиционной политической истории, поскольку основные её черты – мистические, пророческие и сектантские – имеют мало общего с внешней реальностью политики и управления. Но дело в том, что люди, наделённые богатым воображением и способные описывать воображаемый мир, часто определяют чувства и поступки людей внешнего мира, занимающих ключевые позиции у власти и несущих политическую ответственность. И в самом деле, немыслимые идеи и тайные культы предвосхитили политические учения и учреждения Третьего рейха.

Историкам, занимающимся лишь исследованием конкретных событий, причин и разумных целей, этот ад фантазии может показаться безумием. Они могли бы доказать, что политические и исторические сдвиги определяются только реальными, материальными интересами. Однако и фантазии могут достигать силы причин, если закрепляются в убеждениях, предрассудках и ценностях социальных групп. Фантазии также являются важным симптомом надвигающихся изменений в политике и культуре. Особого рода фантазии, рассмотренные в этой книге, созрели внутри крайне правого крыла политического спектра и касались создания аристократической элиты, искоренения ущербных существ и установления нового мирового порядка. Истоки этого движения лежат в стороне от основного русла рациональной политики XX века, и выяснение их природы требует иных, более глубоких источников вдохновения. Анализ фантазий, породивших такое движение, может дать новые ответы на старые вопросы. Настоящее исследование представляет собой исторический обзор биографий, доктрин и культовой практики ариософов, Гвидо фон Листа (1848–1919) и Йорга Ланца фон Либенфельса (1874–1954), а также их последователей в Австрии и Германии. Ариософы, начавшие свою деятельность в Вене, незадолго до Первой мировой войны, соединили народнический (volkisch) немецкий национализм и расизм с оккультными идеями, заимствованными из теософии Елены Петровны Блаватской, – с целью предсказания и оправдания грядущей эры немецкого мирового порядка. В их работах описывался доисторический золотой век, в котором мудрые хранители знания толкуют оккультно-расовые учения и управляют расово-чистым обществом. Они утверждали, что существует враждебный заговор антигерманских сил (таковыми считались все неарийские расы, евреи и даже ранняя Церковь), стремящийся разрушить идеальный немецкий мир, освободив негерманскую чернь для фальшивого равенства незаконнорождённых. История, с её войнами, экономическими кризисами, политической неопределённостью и ослаблением власти германского начала, изображалась ими как результат расовых смешений. Для противостояния современному миру ариософы основывали множество тайных религиозных обществ, посвящённых возрождению утраченного эзотерического знания и расовых достоинств древних германцев, созданию новой всенемецкой империи.

Ариософы были культурными пессимистами. Очевидна связь между их фантазиями и разочарованиями немецких националистов в Габсбургской империи Австро-Венгрии на исходе XIX в. Стремительная урбанизация и индустриализация, конфликт славянских и немецких интересов в многонациональном государстве, католицизм, возникновение австрийского движения пангерманизма под руководством Георга фон Шёнерера, мода на социальный дарвинизм и его расистские выводы также существенно определяли мышление ариософов. Оккультизм в их доктринах играл весьма существенную роль сакрального оправдания их крайних политических позиций и глубокого неприятия действительности. Фантазии ариософов фокусировались в идеях элитарности и чистоты, в тысячелетних образах золотого будущего нации.

Это введение должно подготовить почву для детального изучения ариософии, возникшей в XIX в., в переплетении национализма, антилиберализма, культурного пессимизма и расизма. Нашей точкой отсчёта станет народническое (volkisch) движение, объединившее эти концепции в приемлемую идеологическую систему. В своих исследованиях народнической идеологии Джордж Л. Мосс отмечал духовные коннотации слова «volk». В XIX в. для немцев этот термин значил много больше, чем буквальный его перевод словом «народ»: оно означало национальное единство, одушевляемое общей творческой энергией. Предполагалось, что эти метафизические качества определяют уникальный культурный статус немецкого народа. Идеологическую окраску слово «volk» получило по двум причинам: во-первых, эта культурная ориентация была результатом крайне медленного объединения Германии; во-вторых, она была связана с широко распространившейся романтической реакцией на современность.

Раздробленность Германии проявлялась в мозаике маленьких королевств, княжеств, герцогств, составлявших вместе с более крупными государствами, Пруссией и Австрией, Священную Римскую империю германской нации, вплоть до её формального распада в 1806 г. После поражения Наполеона положение резко изменилось. Возникла свободная Немецкая конфедерация, и государствам, входящим в её состав, была предоставлена возможность независимого развития. Если итоги Венского конгресса в 1815 г. разочаровали немецких националистов, то после революции 1848 г. рухнули все их надежды. Ввиду затруднений в движении к политическому объединению, немцы напряжённо искали национального единства в культурной сфере. Это стремление обнаружилось ещё в конце XVIII в., когда писатели предромантического движения «Буря и натиск» обретали немецкую верность себе в народных песнях, обычаях и старой литературе. Идеализированный образ средневековой Германии взывал к духовному единству, если уж политические его формы не были досягаемы. Этот упор на прошлое и традиции придавал причинам объединения глубоко мифологический характер.

Когда Бисмарк провозгласил прусского короля немецким кайзером нового Второго рейха в 1871 г., многим казалось, что национальное единство наконец победило. Однако новое государство быстро разочаровало значительную часть немцев. Напряжённое ожидание единства питалось утопическими и мессианскими настроениями, которые не могли быть удовлетворены прозой реальности общественного управления и дипломатии. Повсюду чувствовалось, что политическое объединение под началом Пруссии не принесло с собой того патетического национального самосознания, которого с такой силой жаждали. Кроме того, новый Рейх лихорадочно был озабочен созданием промышленности, строительством городов, а этот процесс выглядел весьма материалистическим, и более того – он разрушал патриархальную крестьянскую Германию, излюбленную идиллию романтических грёз о немецкой подлинности. Средневековая фигура кайзера и его современные броненосцы, модерновый стиль архитектуры символически воплощали напряжение между старым и новым во Втором рейхе. На дворцовое великолепие и помпезность уличных фасадов надвигались реалии индустриальной революции.

Исключение Австрии из нового, объединённого Пруссией Рейха, огорчило националистов в обеих странах. Но Бисмарк строил усиление Пруссии на военном поражении Австрии, чем вызвал её уход от немецких дел. Позиция немецких националистов в Австро-Венгрии с этого момента становится затруднительной. В 1867 г. венгры получили политический суверенитет внутри двойного государства. Рост пангерманского движения в Австрии в последующие десятилетия отразил проблему австрийских немцев в государстве, состоящем из них и славян. Их программа предлагала отделение немецких провинций Австрии от многоязычной империи Габсбургов и включение их в новый Рейх, невзирая на границы. Этот план и был до конца осуществлён позднее – присоединением Австрии к Третьему рейху в 1938 г.

Народническая идеология включала в себя также и общую реакцию на современность. Германия и Австро-Венгрия сильно отставали в развитии от западных экономик. Сохранение докапиталистических отношений и учреждений в этих странах свидетельствовало о том, что модернизация явилась бы насилием в отношении к людям, всё ещё связывавшим себя с традиционным, сельским укладом. Многие презирали новое, поскольку растущие города, появляющиеся как грибы, заводы разрушали сложившиеся сообщества и лишали людей чувства безопасности и надёжности. Либерализм и рационализм также отвергались, поскольку они стремились демистифицировать освящённые временем порядки, разоблачить привычные авторитеты и предрассудки. Эта ненависть к современности присутствует в трудах трёх основных немецких националистических пророков: Пауля де Лагарда, Юлиуса Ланге и Артура Мёллера ван ден Брука. Расизм и элитаризм составляли основное содержание народнической идеологии. Факт расовых различий использовался для утверждения необходимости разделять по качествам нации на высшие и низшие. Антропология и лингвистика предлагали практические стандарты для классификации рас, и эти стандарты стали главным элементом в идеологических восхвалениях германской расы. Внутренние моральные качества связывались с внешними характеристиками расовых типов: поскольку арийцы (и германцы тем самым) были голубоглазы, светловолосы, высоки и хорошо сложены, они оказывались также благородными, наделёнными чувством чести, отважными. Дарвинистская идея эволюции через борьбу видов также использовалась для того, чтобы доказать, что высшие чистые расы должны доминировать над смешанными, низшими. Расистское мышление способствовало возникновению антисемитизма. Консервативный гнев на разрушительные следствия экономических изменений обретал выход в поношении евреев, на которых взваливалась вина за упадок традиционных ценностей и порядков. Расизм указал на то, что евреи не являются религиозным сообществом, но биологически отличаются от других рас.

Политические корни ариософов уходят в народническую идеологию конца девятнадцатого столетия и движение пангерманизма в Австрии. Их консервативная реакция на национальные проблемы и на современную действительность имела в виду образ всегерманской империи, в которой негерманские национальности и низшие классы были бы лишены всех прав представительства и возможностей саморазвития. Но если теории арийско-германского превосходства, антилиберализм и озабоченность социальным и экономическим прогрессом были местом народнической идеологии, то оккультизм не был ей свойственен и представлял собой нечто новое. Задача оккультизма состояла в том, чтобы подтвердить живые смыслы устаревшего и хрупкого социального порядка. Идеи и символы античной теократии, тайные общества, мистическое знание розенкрейцеров, каббализм и франкмасонство были втянуты в орбиту народнической идеологии с целью доказать, что современный мир основывается на ложных принципах зла, и описать ценности и законы идеального мира. Эта опора на полурелигиозный материал ясно показывает, насколько ариософы нуждались в патетических убеждениях, насколько вера была нужна им для построения человеческого общества: они были слишком разочарованы в современном мире.

Как романтики и поклонники золотого века, ариософы стояли в стороне от практической политики, но их идеи и символы проникали в отдельные антисемитские и националистические группировки поздней кайзеровской Германии, из которых после Первой мировой войны в Мюнхене возникла нацистская партия. Наша задача состоит в том, чтобы проследить, как распространялась ариософия в личных контактах и литературных влияниях. Мы также изучим возможность влияния Листа и Ланца фон Либенфельса на Адольфа Гитлера в его предвоенные годы в Вене. Ариософия созревала в маленьких кружках, пропагандировавших расистские тайные культы в период Веймарской республики и живших верой в национальное возрождение. По меньшей мере два ариософа были тесно связаны с рейхсфюрером СС Генрихом Гиммлером в 1930-е гг., работая с ним над проектом истории, церемониальными обрядами СС, и даже были причастны к его визионерскому плану Великого германского рейха в третьем тысячелетии. В этой книге мы намерены показать, как фантазии ариософии, покидая пределы культурной ностальгии, высвечивают первоначальный воображаемый мир Третьего рейха.

Часть первая
Предпосылки

Глава 1. Образ пангерманизма

Австрийское государство, в котором Лист и Ланц достигли зрелости и впервые сформулировали свои идеи, было результатом трёх крупных политических перемен, произошедших в конце 1860-х гг. Эти изменения состояли в выходе Австрии из Германской конфедерации, административном отделении Венгрии от Австрии и установлении конституционной монархии в «Австрийской», или западной, части империи. Конституционные метаморфозы 1867 г. положили конец абсолютизму и ввели представительное правление, удовлетворив требования классических либералов; император с этого момента разделил свою власть с двухпалатным парламентом, в выборах которого из-за ограниченного права голоса (существовало 4 разряда голосующих) участвовало примерно 6 % населения. Демократическому крылу либерализма, требовавшему свободы мысли и ставившему под сомнение действующие институты, противостояла его ранняя олигархическая форма. В результате этой борьбы произошло резкое падение парламентского веса партий традиционного либерализма и подъём партий, представлявших радикальную демократию и национализм, эта тенденция была подтверждена введением в 1896 г. пятого избирательного разряда. Развитие в этом направлении определённо благоприятствовало появлению пангерманизма как крайней парламентской силы.

Другие политические сдвиги в Австрии касались её территориального и этнического состава. Отделённые одновременно от Германии и Венгрии, земли австрийской части империи образовали территорию в виде полумесяца, простирающуюся от Далматии на Адриатическом побережье через наследственные земли Габсбургов – Корниолы, Каринции, Штирии, Австрии, Богемии, Моравии – до восточных провинций Галиции и Буковины. Географическая нелепость этой территории соединялась с тем фактом, что в её пределах жили десять различных национальностей. Национальность в Австрии определялась преимущественно языком, на котором говорили люди. Большинство немцев – около 10 млн в 1910 г. – жили в западных провинциях государства и составляли около 35 % от 28 млн жителей. Кроме немцев в Австрии проживали 6,4 млн чехов (23 % всего населения), 5 млн поляков (18 %), 3,5 млн украинцев (13 %), 1,2 млн славян (5 %), 780 тыс. сербохорватов (3 %), 770 тыс. итальянцев (3 %) и 275 тыс. румын (1 %). Структура национальностей в провинциях государства указывает на драматическую сложность этнических взаимоотношений: преобладание различных народов от одной провинции к другой меняется; если в некоторых провинциях немцы составляют отчётливое большинство, то в других они противостоят преобладанию другой нации, а в третьих – просто являются народом среди народов.

После прусско-австрийской войны 1866 г. австрийские немцы вышли из Немецкой конфедерации и были вынуждены существовать как одна из многих национальностей империи Габсбургов. В условиях нарастающей демократизации некоторые австрийские немцы начали опасаться, что первенство немецкого языка и культуры в империи, законы, действующие с конца XVIII в., будут поставлены под сомнение другими национальностями государства. Этот конфликт между немецкой национальностью и австрийским гражданством часто обострялся беспокойством относительно славянского или латинского распространения, ведущего к появлению двух практически связанных форм национализма, отличных от немецкого. Народно-культурный национализм, связанный с пробуждением национального самосознания среди немцев, особенно в крупных центрах и тех провинциях, где смешались разные народы, выразился в создании образовательных Лиг и Лиг защиты (ферейнов), цель которых состояла в сохранении немецкой культуры и укреплении немецкой идентичности. Пангерманизм был более политичен, он больше приспосабливался к меняющимся условиям, чем защищал немецкие интересы. Он возник как символ веры маленького немецкого сообщества в Австрии, отказавшегося признать неизменным отделение её от остальной Германии в 1866 г. и намеренного восполнить этот разрыв немецкого единства единственным способом, возможным после победы Бисмарка над Францией в 1870 г.: присоединением (Anschluss) того, что они называли Германо-Австрией – тех провинций, которые входили в Немецкую конфедерацию с 1815 по 1866 г., – к бисмарковскому Рейху, даже если бы этот союз означал разрушение монархии Габсбургов. Эта идея превращения Германо-Австрии в провинцию Немецкого рейха получила название Kleindeutsch (малого немецкого) национализма в противоположность Grossdeutsch (великому немецкому) единству под началом Вены, концепции, которая потеряла смысл после 1866 г.

В 1885 г. множество народных ферейнов действовали в провинциях и в Вене. Они занимались исследованием и ритуализацией событий и символов немецкой истории, литературы и мифологии; и совмещали такие формы общественной жизни как хоровое пение, гимнастика, спорт, восхождение на горы с национальными (volkisch) ритуалами. В 1886 г. союз ферейнов (Germanenbund) был основан в Зальцбурге Антоном Лангтаснером. Ферейн, членствующий в Союзе, должен был участвовать в немецких фестивалях, установленных специальным немецким календарём, и, невзирая на классы, переживать чувство общности немецкой нации. Социальной базой движению служили провинциальная интеллигенция и молодёжь. Правительство с осторожностью относилось к такой форме национализма, и действительно Немецкий союз был распущен в 1889 г. и возник вновь уже в 1894 г. как Союз немцев.

В 1900 г более чем 160 ферейнов принадлежали Союзу, разбросанные в Вене, Нижней Австрии, Штирии, Каринции, Богемии и Моравии. Известно, что существовало примерно такое же количество незарегистрированных ферейнов; возможно, что от 100 до 150 тысяч человек были серьёзно затронуты их пропагандой. Лист сформулировал свои идеи и политическую позицию преимущественно в этой среде. В 1870—80-х гг. он писал для журналов движения; он посещал ферейн «Немецкий дух» и Deutsher Jumverein, гребной клуб Donauhort в Вене и ферейн «Немецкий дом» в Брно; активно участвовал в фестивалях Союза немцев в 1890-х гг. Только через эту жизнь ферейнов в последние десятилетия века можно понять воодушевление и пафос его националистических романов и пьес в дооккультной фазе его творчества между 1880 и 1900 гг.

Движение пангерманизма возникало и как выражение юношеских идеалов студенческих братств Вены, Граца и Праги 1860-х. Впервые возникшие в 1840-х гг., австрийские братства были построены по образцу немецких студенческих клубов периода Vormorz (консервативная эпоха между 1815 г. и буржуазной либеральной революцией марта 1848 г.), которые развивали традицию радикального национализма, романтических ритуалов и тайны, черпая вдохновение из уроков Фридриха Людвига Яна (1778–1852), народного проповедника атлетизма, немецкой подлинности и национального единства. Некоторые братства, возбуждённые проблемой немцев в Австрии после 1866 г., начали защищать Kleindeutsch национализм, то есть включение Германо-Австрии в Немецкий рейх. Они прославляли Бисмарка, аплодировали прусской армии и кайзеру Вильгельму I, носили голубые фиалки (считалось, что это любимый цветок Бисмарка) и пели «Die Wacht am Rhein» на публичных митингах и банкетах. Этот культ пруссофилии неизбежно вёл к торжеству силы и умалению гуманности и справедливости.

Георг фон Шёнерер (1842–1921) связал своё имя с этим движением, когда в 1876 г. в Вене объединил в союз братства Kleindeutsch. Без его вмешательства пангерманизм, быть может, остался бы только «тенденцией» среди политически наивных студентов, народников и рабочих группировок. Его идеи и темперамент, талант агитатора определили характер и судьбу австрийского пангерманизма, породив тем самым революционное движение, соединившее в себе народнический антикапитализм, антилиберализм, антисемитизм и пруссофилию немецкого национализма. Баллотируясь впервые на выборах в рейхсрат в 1873 г., Шёнерер следовал радикально-демократической линии вместе с другими прогрессивными левыми. Это продолжалось до 1878 г. Затем он начал требовать экономического и политического союза Германо-Австрии с Немецким рейхом и с 1883 г. стал печататься в крайне националистической газете («Подлинное немецкое слово»). Сущность пангерманизма Шёнерера состояла, впрочем, не в требовании национального единства, политической демократии и социальных реформ (эту программу он разделял с убеждёнными радикальными националистами парламента), но в его расизме: в убеждении, что кровь – единственный критерий всех гражданских прав.

Движение пангерманизма стало заметной силой в австрийской политике середины 80-х гг., но затем угасло после осуждения Шёнерера в 1888 г. за изнасилование; лишённый всех политических прав на пять лет, он удалился от парламентской деятельности. Но не далее чем в конце 90-х гг. пангерманизм вновь достиг статуса народного движения. Это произошло в результате вызова, брошенного немецким интересам в империи. Многие, кто привык к немецкому господству в культуре, пережили шок, когда в 1895 г. правительство ввело славянские классы в исключительно немецких школах Корниолы. Этот незначительный спор имел для немецких националистов символический смысл, несоизмеримый с его практическими следствиями. Затем в апреле 1897 г. австрийский премьер граф Казимир Бадени предложил свой закон о языке, в соответствии с которым все служащие Богемии и Моравии должны были говорить на немецком и чешском языках; мера, явно направленная против немцев. Эти события спровоцировали взрыв националистического возмущения в империи. Демократические немецкие партии и пангерманисты, не имея сил заставить правительство отменить закон о языке, блокировали деятельность парламента, и эта практика продолжалась вплоть до 1900 г. Когда последующие премьеры привели закон в исполнение, возмущение хлынуло из парламента на улицы больших городов. Летом 1897 г. кровавые конфликты между бунтующей толпой и полицией, даже армией, чуть не ввергли страну в гражданскую войну. Охраняя общественный порядок, полиция распустила сотни ферейнов. Во всех этих событиях – разрушение парламента, общественные беспорядки, немецкий шовинизм, избирательные кампании пангерманистов 1901 г. – можно усмотреть корни нового воинствующего настроения, свидетелем которому была возникающая ариософия.

Основной темой разнообразных политических протестов была попытка части австрийских немцев сопротивляться славянским претензиям на политическое и национальное самовыражение и вместе с тем стремление сохранить единство распадающейся, пережившей себя многонациональной империи Габсбургов. Отнюдь не все сторонники пангерманизма хотели экономического и политического союза Германо-Австрии с Немецким рейхом, как это предполагалось программой Шёнерера. Причины, по которым они поддерживали партию, часто сводились к желанию поддержать силами ферейнов немецкие национальные интересы внутри империи. Поскольку в последнем десятилетии, куда ни бросишь взгляд, везде австрийские немцы могли видеть возрастающее влияние славян, что ставило под сомнение традиционное преимущество немецких культурных и политических интересов: спор о школах, указ Бадени о языке, всеобщее избирательное право (окончательно введённое в 1907 г.) довели до критической точки этот мучительный и неразрешимый вопрос. Австрийские немцы рассматривали эти политические меры как удар по немецкой собственности и ключевым позициям немцев в экономике. Первые статьи Ланца целиком посвящены проблемам универсального избирательного права и немецкого экономического господства (Besitzstand). И Лист, и Ланц осудили парламентскую политику и потребовали подчинения всех национальностей в империи немецкому закону. Идеи ариософии были самым тесным образом связаны с этим последним в XIX в. немецко-славянским конфликтом.