Kitobni o'qish: «Директор»
Глава 1
Август 1932 года
Больница. Как я их не люблю! И снова попал сюда. Главное, чтобы не как в прошлый раз. Я с тоской посмотрел на лубок на левой руке. С момента, как я пришел в себя, прошло минут пять, но они мне казались вечностью. Делать абсолютно нечего, вокруг – никого, только птички за окном поют. Точнее вороны каркают, да воробьи чирикают. А тут еще и рука не шевелится. Благо хоть пальцами попробовал подвигать, и они отозвались. Ну и боль при попытке двигать рукой как бы намекает, что не все потеряно.
Не знаю, сколько я валялся, но меня все же навестили. В палату зашла медсестра, увидела, что я очнулся, и тут же расплылась в широкой улыбке.
– Сергей Федорович, вы пришли в себя! Как здорово! А меня Дарьей зовут. Как вы себя чувствуете? Провалов в памяти нет? А Борис Александрович сказал, что у вас может быть амнезия из-за комы, вы помните себя? Хоть что-то?
Девушка лет двадцати пяти все трещала и трещала, заваливая меня потоком вопросов, от чего у меня заболела голова. Но главное я все же вычленил.
– Кома? – прохрипел я пересохшим ртом. – Как. кха… как долго я здесь?
– Ой, – всплеснула Дарья руками и кинулась к прикроватной тумбочке. Из нее достала стакан, сбегала к ближайшей раковине и налила мне воды. – Вот, попейте, легче станет.
После того, как живительная влага попала внутрь, и правда стало намного легче, и я снова задал свой вопрос:
– Как долго я здесь?
– Вас вчера привезли, – защебетала медсестричка. – Говорят, когда вас откопали, все подумали, что вы уже того… не с нами. Но потом все же нащупали слабый пульс. А Борис Александрович сказал, что у вас все признаки комы. А после того, как узнал, что вы уже были в подобном состоянии, то сказал, что не удивлен. Что ваш организм так защищается. Но долго вы по его словам так лежать не должны. Борис Александрович оказался прав. Впрочем, как обычно. Ха! Мне Ритка десятку проспорила! Она-то считала, что раз у вас кома, раньше, чем через месяц вы в себя не придете! А как вы себя чувствуете? А сейчас никого нет, только я, как дежурная осталась. До завтра ждать придется. А что с вами случилось? Откуда вас откапывали?
Я постарался отстраниться от ее словесного понос… потока. Получалось с трудом. Но радовало одно – я здесь недавно, значит, Люда еще не успела себя накрутить. Да, я не позвонил ей, как обещал, но времени прошло немного. Вот чуток приду в себя и позвоню. А может сейчас получится?
– Даша, – прервал я девушку. – Позвонить можно?
Та замолкла на полуслове и удивленно посмотрела на меня.
– А как вы это сделаете? Вам вставать нельзя. А телефон у нас только в дежурной, до нее идти далеко. Да и товарищи строго запретили к вам кого-то впускать, кроме дежурного персонала и Бориса Александровича. Да и вас выпускать… Вы же только в себя пришли! Вас не тошнит? Может температура? А кому вы позвонить хотите? Жене? Я видела кольцо у вас на пальце. А как ее зовут? А она красивая?
Бли-и-ин!!! Ну что за тараторка! Мертвого заговорит.
Позвонить в этот день мне так и не удалось. Дарья умолкла только через четверть часа, когда заметила, что я не отвечаю на ее вопросы. Затем позвала приставленного охранника, который представился Игнатом. Он сказал, что доложит о том, что я пришел в себя, но когда я смогу связаться с родными, конкретного ответа не дал, сославшись, что у него никаких указаний на этот счет не было.
Потом все та же Дарья принесла мне куриный бульон, выпив который, я почувствовал усталость и меня сморил сон.
Новый день начался с новых посетителей.
– Доброе утро, – поприветствовал меня мужик лет сорока пяти в белом халате с такого же цвета шапочкой и гладко выбритым лицом. – Рад, что вы пришли в себя. Меня зовут Борис Александрович. Я ваш лечащий врач. Как вы себя чувствуете?
– Рука ноет, и дышать тяжело. Глубокий вдох сделать вообще больно. В остальном нормально.
– Это очень хорошо! Что вы последнее помните?
Я покосился на стоящего за его спиной Игната, тот слегка наклонил голову, в знак подтверждения, что говорить можно, и я приступил к рассказу.
– Был на испытательном полигоне. Должна была произойти стрельба экспериментальным снарядом. Каким – я не знаю. Но во время выстрела боезапас взорвался, даже не покинув направляющую рельсу. Дальше – упал на землю и темнота.
– Имя свое помните? Кто вы? Свое прошлое?
Я дисциплинировано на все ответил, чем вызвал удовлетворенный кивок врача.
– Амнезии нет, – повернулся он к Игнату, – кома прошла без последствий. Если у вашей службы есть вопросы к пациенту, можно будет их задать вечером. А сейчас ему нужен покой. Дарья, принесите больному поесть. Только не тяжелую пищу, – обернулся он к девушке.
– Конечно, Борис Александрович, я мигом. А ему лучше кашу или бульон? А компот нести? А…
– У Виолетты Степановны спросишь, – отмахнулся от нее врач.
Вскоре меня все покинули, но ненадолго. Через полчаса вернулась тараторка Дарья с подносом и принялась меня кормить, попутно задавая вопросы, на которые не дожидалась ответов, и рассказывая о жизни больницы. Так я узнал, что кроме меня здесь же лежит и Королев, а также еще четыре человека, что были с нами на полигоне. Где остальные я спрашивать не стал. Девушка ни о ком не упомянула, а я догадался, что скорее всего они не выжили. При таком-то взрыве чудо, что я с Сергеем Павловичем еще на этом свете остался. Про Цандера тоже ни слова сказано не было, навевая грусть и печаль. Сомневаюсь, что ему настолько повезло, что он остался без травм и потому сюда не попал.
Сама больница была военным госпиталем за пределами Москвы, и лежали здесь только тяжелораненые. Ну а так как сейчас мирное время больных было мало. Поступившая сюда наша шестерка травмированных – чуть ли не половина ото всех их подопечных.
Встать я попытался через час после обеда. В туалет приспичило, так что вариантов больших не было – либо попытаться, либо сходить в «утку» с помощью все той же приставленной ко мне Дарьи. Последнего не хотелось.
Сделать это сразу не удалось. Грудь прострелила боль и без помощи девушки я бы и со второго раза не факт, что смог бы подняться. Та поделилась, что у меня трещина в ребре и много двигаться мне пока нельзя. Но иногда по чуть-чуть все же можно. Стоило принять вертикальное положение, как голова закружилась. К счастью, это быстро отступило, но состояние у меня было аховое.
А вечером ко мне все же пришли товарищи из ОГПУ.
В палату постучался и тут же зашел мужчина в форме с фуражкой в одной руке и папкой-планшетом в другой. На плечи у него был небрежно накинут белый халат. Слегка за тридцать, белобрысый с острыми скулами.
– Здравствуйте, товарищ Огнев, меня зовут Грищук Павел Петрович. Я следователь по делам особо важной значимости. Как вы себя чувствуете?
Говорил он уверенно и даже напористо. Оглядевшись, придвинул к моей койке стул, положил фуражку на тумбочку и раскрыл планшет.
– Спасибо, но бывало и лучше.
Тот скупо улыбнулся на мое замечание.
– Вы помните, что с вами произошло?
– Да.
– Расскажите, пожалуйста, все подробности. Прямо с самого утра, как начался ваш день.
Ну раз просят… И я принялся говорить. Особо не спешил, а Павел Петрович меня и не торопил. Слушал внимательно, тут же быстро записывая, а иногда и уточнял некоторые, заинтересовавшие его, детали. Как поведение того же Михаила, да и почему повар Семеныч принял меня за помощника его заинтересовало.
Особо мы остановились на минутах до взрыва. Тут он уже просил вспомнить – кто как стоял, куда смотрел, что говорил. Да и мое собственное мнение его интересовало – заметил ли я что-то странное в поведении окружающих или нет, были ли странности на первых стрельбах, суетился ли кто-то, или вел себя спокойно.
Остановился он лишь, когда зашел Борис Александрович и сказал, что время приема вышло.
– Пациенту нужно отдыхать. Сами посмотрите – у него уже испарина на лбу. Наверняка и температура повышена. Если у вас остались вопросы – придите завтра.
Грищук кивнул и аккуратно пожал мою руку на прощание.
– Поправляйтесь, – пожелал он мне перед тем, как покинуть палату.
– Борис Александрович, – окликнул я, тоже уже собиравшегося уходить врача. – Мне бы позвонить… родные волнуются.
– Извините, но это невозможно, – покачал головой с грустью на лице врач.
– Почему?
Павел Петрович еще не успел уйти и услышал наш разговор. Вот он и ответил мне.
– В интересах следствия все контакты временно запрещены. У нас считают, что произошедшее на полигоне не было несчастным случаем.
– Ну хоть передать моей жене, что я жив и в порядке вы можете?
– Я спрошу, – пообещал Грищук и уже окончательно ушел.
После их ухода я долго лежал мрачный. Хотелось материться. Мало того, что снова в больнице, так еще и связаться с родными не могу! Люда там с ума сойдет. Не зря у нее предчувствия были нехорошие, словно знала что-то. Вот только откуда она что-то знать могла? Чисто женская чуйка, на которые дамы часто ссылаются.
Более-менее ходить я смог на второй день, хоть и больше «по стеночке». В основном из-за болей в груди. Звонить родным так и не разрешили. Единственная отдушина – разговоры с Королевым. Сергей Палыч лежал в соседней палате и в отличие от меня выглядел гораздо лучше. Да, синяков на нем хватало, но переломов не было. Но это если брать чисто физиологию. А так он корил себя за то, что не послушал Михаила и настоял на стрельбе. Ведь если бы он не дал отмашку, то ничего этого могло и не быть. Уж сопоставить те факты, что к нам мчались на машинах сотрудники ОГПУ, предостережение Михаила, и текущие допросы в мягкой форме не нужно много ума, чтобы догадаться о диверсии. Которую сотрудники ОГПУ вскрыли в последний момент, но помешать уже не смогли. Ага, из-за желания Сергея Павловича поскорее показать мне результат их работы.
– Фридриха жалко, – мрачно вздыхал Королев. – И остальных ребят, что там погибли. И все из-за меня.
– Хватит, – не выдержал я. – Их не вернуть, а вот дальше работать надо. Чтобы все прошлые труды насмарку не пошли. Лучше расскажи, что за боеприпас вы изобрели такой убойный?
– Да случайно вышло, – вздохнул Королев. – У нас при работе с ракетами одна прямо на старте взорвалась, да так – что диву давались и крестились мелко, хоть и атеисты. Стали разбираться… Ну тут и выяснили, что при сборке брак был и бак травил. Вокруг ракеты облако газа образовалось. Тогда еще старт из-за задержки командира полигона откладывали. Ракета уже стоит – а его все нет и нет. Когда подъехал, большая часть топлива испарилась и вокруг аппарата паров была куча. Ну и стоило подать зажигание, как все это и вспыхнуло. Как – мы все недавно на своей шкуре прочувствовали.
Если не ошибаюсь, подобные боеприпасы в моем прошлом мире называли вакуумными бомбами. Поражающих элементов в виде осколков или шрапнели нет, весь урон идет за счет температуры в центре взрыва и ударной волны. Шансов расчета машины выжить – ноль. Даже не знаю, осталось ли после них хоть что-то.
Мы оба замолчали. Только спустя некоторое время удалось перевести разговор на то, что они сделали по ракетам. Но и это было не самой удачной идеей. Цандер очень много вносил в работу, особенно, что касалось конструкции и свежих идей. Королев то и дело упоминал об этом и тут же мрачнел. Мысль, что он виноват в смерти товарища, не отпускала его. Тогда предложил ему поиграть в шахматы, если такие в больнице найдутся. На этот раз это оказалось более удачной мыслью. А шахматы нашлись – один из самых востребованных предметов здесь оказался.
Нас томили неизвестностью еще целую неделю. Лишь спустя восемь дней вместо уже знакомого Грищука пришел сам Берия. Мы в этот момент с Сергей Палычем обсуждали элементы управления ракетой. Я пытался донести до него мысль о компьютерах, которых здесь еще не было, Королев с одной стороны соглашался, что такой прибор сильно помог бы в работе, а с другой – считал его еще слишком фантастичным для нашего времени. Вот лет через сто может они и появятся, заявлял он, а пока нам доступны лишь управление по радио, да через механику.
– Здравствуйте, товарищи, – зашел в палату Лаврентий Павлович.
Мы с Королевым одновременно повернули к нему головы и замолчали. Тот от этого не растерялся, с любопытством огляделся и крикнул в коридор, чтобы ему принесли стул. После чего дошел до нас и пожал руки.
– Я здесь для серьезного разговора, – начал он, когда ему принесли стул, после чего закрыли дверь с другой стороны. – Думаю, вы уже знаете, что взрыв был не случайным. Это была диверсия вражеской разведки.
– Для чего? – мрачно спросил Сергей Палыч. – Боевую машину уничтожить?
– Нет. Вас. Всех троих, – обвел он нас взглядом. – И частично им это удалось, – развел он руками, озвучивая очевидное отсутствие Цандера.
Чем еще сильнее вогнал Королева в мрачное состояние.
– Вы их нашли? – спросил я, чтобы Палыч не ушел снова в депрессию.
– Исполнителей – да. Одного еще до происшествия. Потому и стремились отменить стрельбы, – он снова покосился на Королева и жестко добавил. – Когда возобновите работу, а вы ее возобновите, четко придерживайтесь техники безопасности сами и других от торопливости одергивайте. Иначе это будут не последние жертвы на вашем пути.
– Мы это уже и сами поняли, – встал я на сторону Сергей Палыча. А то совсем мужика в тоску вгонит. – У меня другой вопрос – когда мы сможем увидеться или хотя бы созвониться с родными? Расследовать вы можете хоть всю жизнь, но вот нам от этого не легче.
– Об этом я тоже пришел с вами поговорить, – кивнул Берия. – До вашего полного выздоровления – никак. Более того, вы объявлены погибшими, – ошарашил он нас.
Даже Королев вышел из нахлынувшей на него меланхолии и удивленно со мной таращился на Лаврентия Павловича.
– То есть… как? – не поверил я.
– Решение принято на самом верху, – чуть приподнял глаза к потолку Берия. – Пока вы не выздоровеете – вы мертвы. Учитывая ваши травмы, особенно твои, – посмотрел он на меня, – месяца три придется потерпеть. Этого времени хватит, чтобы если не найти заказчика, то хотя бы усыпить их бдительность, чтобы они не предпринимали больше попыток по вашей ликвидации. После – сможете встретиться с родными. Но про публичность с сегодняшнего дня забудьте. Никаких выступлений в газетах, по радио, никаких ваших подписей под документами для общего доступа. Официально – вас нет.
– Ну нет, – покачал я головой, – так не пойдет. Смысл в такой секретности?
– Чтобы вы были живы.
– И толку? Что это за жизнь такая? В золотой клетке?! – проскрипел я зубами. – А вы уверены, что о нас не узнают? Пойдут результаты. Начнут выяснять – откуда они. И в любом случае однажды найдут нас. И новое покушение. А вы будете к нему готовы? Вон, враги даже сумели до полигона добраться, хотя вроде там у вас и секретность была на уровне. Или я не прав? – Берия пожал губы. – Вижу, что прав. Получается, вы себе хотите работу облегчить. Но допустим, только допустим, мы согласимся. Через сколько лет обнаружится, что мы живы? Год? Два? Десять? К тому моменту, кто бы нас не охранял, люди расслабятся. Будут уверены, что ничего нам не грозит. И бдительность снизится. В этом случае подготовить нашу ликвидацию будет в разы проще. А вот если ваши люди будут знать, что мы на виду и нас могут убить в любой момент, в случае опасности они будут готовы оперативно отреагировать. Поэтому я категорически против такой секретности!
Лаврентий Павлович помолчал. Потом хмыкнул и кивнул.
– Я и не сомневался. Но решение принято, – встал он со стула. – Чтобы вы не скучали, особенно ты, – посмотрел он на меня, – в ближайшее время вам принесут бумаги. Тебе – на проверку работы твоей бывшей заместительницы. Вам, Сергей Павлович, по вашему спецбоеприпасу и боевой машине. На этом у меня все.
И он ушел, оставив меня в смятении, злости и раздражении. Сволочь! Равнодушная сволочь!
Глава 2
Август 1932 года
– Дорогая мама, кормят меня хорошо, хоть официально я и мертвец, – старательно выводил я на листках с данными по состоянию дел в армии, которые мне принесли по приказу Берии.
Что-то анализировать, выполнять работу, которую на меня свалил Лаврентий Павлович, я не собирался. С чего бы? Он сам сказал – Огнева больше нет. Я – по бумагам никто и звать меня никак. Какой с меня тогда спрос? А уж идти у него на поводу – нашел дурака! Вот пусть сначала «возродит» меня, да даст с семьей увидеться.
Королев на меня косился, знал, что я дурачусь, а не работаю, но пока молчал. Ему хоть ситуация тоже не нравилась, но мысль, что из-за его поспешности погибло много людей, все еще давила на мужика. Вот и решил забыться в работе.
– Ребро еще болит, дышу через раз. Уверен, любой светила науки хотел бы ознакомиться с моим диагнозом – я ведь первый в истории дышащий мертвец!
– Серега, но это же ребячество, – не выдержал Палыч.
– Нет, это факт, – не согласился я с ним. – Слышал когда-нибудь выражение: без бумажки – ты букашка, а с бумажкой – человек? Вот мы с тобой сейчас те самые букашки и делай с нами то, что хочешь. Ведь по закону нас нет, умерли. И мне эта ситуевина сильно не нравится.
– Ты нагнетаешь, – не согласился Королев. – Нам же сказали: как только выздоровеем, увидимся с родными и «воскреснем».
– Ты уверен, что их словам можно доверять? – посмотрел я на него. – А ты вот о чем подумай: если бы взрыва не произошло, то стали бы нас здесь держать? Нет. Снизилась бы для нас опасность? Нет. Они бы просто продолжили свою работу. Как и должны. А то, что сделал Берия – беспредел. Удобный для него, но все же. Наверняка мстит мне, зараза, – поморщился я.
– За что? – удивился Сергей Палыч.
– Да стукнул я его как-то раз в «солнышко». За дело, – добавил я, увидев изумленное лицо Королева.
– Бред, – покачал он головой. – Из-за такого пустяка нас бы не стали скопом записывать в мертвецы.
– А вот тебе еще вариант – он меня боится.
– С чего бы? Не слишком ли ты большого о себе мнения? – хмыкнул Королев.
– Его предшественника на посту сместили после моей проверки. И он об этом знает. Вот и подумай – я ему не подчиняюсь, докладываю самому товарищу Сталину напрямую. При этом он вынужден охранять институт, в котором я работаю, и если мне что-то не понравится в его действиях, будет ли у него уверенность, что после такого он не «слетит» со своего места? А тут – случай удобный если не взять под полный контроль, то надавить и показать свою власть. Чтобы в будущем сговорчивей был. И ты заметил, как он сослался на указ «сверху»? То же намек мне. Что Иосиф Виссарионович к нему прислушивается и его слово для товарища Сталина имеет такой вес, что можно меня мертвым объявить.
Королев нахмурился и замолчал.
– И на что ты рассчитываешь? – через минуту молчания, спросил он.
– Что Берия все же побоялся соврать и товарищ Сталин знает о том, что я выжил. Возможно, он ему наплел, что я и в таких условиях буду работать. А когда к Иосифу Виссарионовичу не попадет привычного вида отчет, тот заинтересуется – почему. И сам захочет со мной поговорить. Или просто спросит – иду я на поправку или нет. В любом случае, буду шевелить это болото всеми способами, – сжал я зубы и продолжил выводить всякий бред на распечатанных листках.
Для работы нам в палаты принесли письменные столы, вот только сидеть по одному было скучно, поэтому Палыч и пришел ко мне. Ему же я и отдал свой стол под работу, а сам в это время лежал на кровати и для удобства подложил под листки кулинарную книгу – ее нашла Дарья, когда я попросил девушку найти «что-то твердое, что можно держать в руках и писать на этом». Вот и сейчас девушка зашла в палату, принеся нам обоим обед.
– У нас сегодня Виолетта Степановна расстаралась, – с улыбкой начала он свой обычный щебет. – Тут и супчик из курицы, вот вам еще каша гречневая, Борис Александрович сказал, что уже можно. А тут чай, сладкий. Хлеба только по два кусочка, зато белый. У нас пекли, чувствуете, как пахнет? А у вас как работа продвигается? Вам не сильно тяжело сейчас ей заниматься? Вот мне писать долго тяжело. Пальцы начинают болеть, особенно указательный. Борис Александрович лишь смеется и говорит – больше практиковаться. Так ведь тогда еще сильнее болеть будут! А вы сейчас кушать будете, или попозже? Лучше сейчас, пока не остыло. Вам куда поставить?
Мы с Палычем уже привыкли к ее неудержимому щебету, поэтому не реагировали. Королев молча сдвинул бумаги в сторону со стола и указал на него. Я же кивнул на тумбочку, которая стояла рядом с кроватью. Несмотря на постоянный щебет, от работы девушка не отвлекалась и вскоре вся еда оказалась расставлена по местам, а меня Дарья намерилась снова кормить.
– Ну уж ложку-то я и сам смогу держать, – не согласился я на такую заботу. – Совсем инвалида из меня не делай.
– Да я просто поухаживать за вами хочу. Вам же больно, я вижу.
– Для этого у меня жена есть, – нахмурился я и вздохнул.
Тут же грудь отозвалась болью, и я зашипел сквозь зубы. Дарья снова захлопотала вокруг меня и все же поднесла мне тарелку поближе, чтобы не пришлось тянуться за ней. Работает-то у меня лишь одна рука. Отказываться на этот раз я не стал, так и правда удобнее. Когда мы поели, девушка собрала всю посуду и упорхнула.
– Понравился ты ей, – рассмеялся Королев.
– У меня Люда есть, так что ничего ей не светит.
– Женщины иногда бывают настырны. А некоторым все равно – есть жена или нет.
– Мне не все равно, – буркнул я.
Но все же на кое-какую мысль он меня навел. Если уж Дарья так хорошо ко мне относится, то может попросить ее позвонить моим родным? А что? Это мне запретили такое делать и к телефону на пушечный выстрел не подпускают. А вот у медсестер проблем с доступом к телефону нет. Осталось узнать – озаботились ли запретом персоналу звонить нашим родным. И если нет, то тогда пускай и через Дарью, но я дам весточку Люде!
Девушка пришла к нам через час. Так-то она часто у нас бывает – в больнице ей скучно, к тому же она приставлена к нам дежурной медсестрой и, если у нас возникнут проблемы со здоровьем, она первая должна отреагировать и при необходимости врача позвать. Вот и совмещает свои обязанности с собственным интересом. Тут-то я и взял ее в оборот.
– Даша, у меня к тебе есть просьба.
– Правда? А какая? Я смогу ее выполнить? У вас что-то болит? Бориса Александровича позвать? Или у вас бумаги нет? Мне говорили, если вам бумага понадобится, то Игнату сказать. Или если что для работы. А…
– Стоп-стоп-стоп! – я аж поднял руки в защитном жесте, хотя это и было опрометчиво.
В груди снова заболело, да и поднятая левая рука с гипсом заныла. Я скривился от боли, а Дарья охнула и тут же кинулась ко мне, на ходу выстреливая десятком вопросов о моем самочувствии и уже готовая бежать за врачом.
– Стоп, – повторил я. – Не надо никуда бежать. Можешь молча выслушать? Ну хоть попытайся, а? Пожалуйста.
Дарья пусть не сразу, но все же услышала меня и замолчала. Слава богу!
– Даш, ты же знаешь, что у меня семья есть. Они переживают и не знают, что со мной. Ты можешь им позвонить и сказать, что я в порядке и, как поправлюсь, к ним приеду?
– А разве это можно? – впервые медленно и с сомнением протянула она.
– Ну, запрет по телефону есть только у меня и Сергея Павловича, так?
– Да.
– Тебе же звонить никто не запрещал?
– Да вроде нет, – чуть удивленно, словно сама только об этом задумалась, кивнула она.
– Ну вот! – воспрянул я духом. – К тому же звонить будешь на мой домашний номер. Это в любое время можно сделать, – тут я сделал как можно более проникновенное лицо, и посмотрел Дарье в глаза. – Даш, у меня жена с ребенком маленьким. Они волнуются. Я обещал им каждый день звонить. Ну поставь себя на мое место! А если бы ты своим родным весточку не могла послать? Ведь от переживаний люди и умереть могут.
– Да, Борис Александрович говорил, что при сильном стрессе может быть сердечный приступ. А еще – может инсульт разбить так, что человек двигаться перестает. Или головная боль из-за переживаний нарастает, что ничего делать невозможно. Или…
– Вот видишь! – перебил я ее. – Так ведь кормящую мать нервировать тем более нельзя! У нее молоко пропасть может. И вот ты сама сказала – от переживаний ничего сделать не сможет и что тогда? На кого ребенок останется?
Дарья побледнела и судорожно кивнула.
– Хорошо, я позвоню. А какой у вас номер? А что сказать? А если мне не поверят? А что будет, если меня накажут?
Заверил ее, что наказывать ее не за что, но если попробуют – пусть мне говорит. Я в этом случае до самого товарища Сталина дойду, чтобы несправедливость исправить. Продиктовал ей свой номер и облегченно откинулся на подушку, когда она вышла.
– Подставляешь девушку, – заметил Королев.
– Я ей не врал – если ее накажут, буду добиваться, чтобы сняли наказание. Но она сама сказала – прямого запрета на звонок у нее нет. Видимо недоработали здесь товарищи из ОГПУ. Впрочем, это нам на руку.
Сергей Палыч ничего не ответил, вновь уйдя в расчеты по установке. А мне оставалось лишь ждать, чем закончится эта моя задумка.
***
Люда подошла к звонящему телефону и раздраженно сняла трубку. Она только уложила спать Лешу, а этот звонок снова разбудил его.
– Слушаю! – рявкнула она в аппарат.
– Ой, здравствуйте, – услышала она растерянный женский голос. – А-а-а… это квартира Огнева? Сергея?
– Если вы его ищете, его нет. И уже не будет! – зло и сквозь слезы ответила Люда и хотела положить трубку, когда с другой стороны затараторили.
– А я знаю, он мне ваш номер дал. А вас Люда зовут? Вы его жена? Он о вас так беспокоится. Просит передать, что он в порядке. Да он уже на поправку идет! Скоро и повязки с груди снимем, а рука ему в работе не сильно нужна. Пишет он правой. А…
– Подождите, что вы сказали? – вычленила главное для себя девушка. – Сережа жив? Где он?
– А он у нас, в больнице. А вам не сказали? Он хотел сам позвонить, но ему не разрешают. А…
– Подождите, девушка, кто вы? – перебила тараторку Люда.
– Ой, извините, меня Дарья зовут. Я медсестра, ухаживаю за Сергеем. А.
– Так он жив?! Но мне сказали, что он погиб. Как это может быть?
– Ну, нам привезли его четыре дня назад. Он вообще тогда в коме был, а… – тут звонок оборвался короткими губками, словно на той стороне положили трубку.
Люда стояла растерянная не зная, верить ли только что услышанному, или нет. Очень хотелось верить. Но ведь Савинков приходил, сказал, что Сережа мертв. Он соврал? Надо у него спросить, почему он это сделал! А если он не врал – пускай найдут эту обманщицу и строго ее накажут. Вот еще, удумали – издеваться над ее утратой и вселять надежду. Но вдруг это правда? И Сережа жив?
– Тетя Оля, – закричала Люда, вбежав в свою комнату. – Присмотрите за Лешей, мне срочно нужно отлучиться!
Дарья растерянно смотрела на Игната, который отобрал у нее трубку телефона и сбросил звонок.
– Приказано – с родными больных не связываться, – строго сказал он.
– Но мне никто не сказал, – растерянно пробормотала девушка. – А почему? Это как-то связано с тем, что жена Сергея считает его мертвым? А почему она так считает? Вы его скрываете здесь? А зачем? А…
Игнат проигнорировал болтушку, вернувшись на свое место рядом с дверью в палаты Огнева и Королева, которые находились по соседству. Мысленно он костерил себя за то, что не проверил – доведена ли информация о запрете на связь до медсестер. О том, что пациенты не должны никому звонить, они говорили неоднократно, а вот что те могут попросить кого-то из медсестер, и главное – те согласятся им помочь, никто не догадался. Ох и влетит ему теперь за это.
***
Когда в институт прибежала взволнованная жена Огнева, Савинков напрягся. Его чутье говорило, что это неспроста. Поэтому он тут же увел девушку в свой кабинет, подальше от любопытных глаз, и уже там спросил что случилось. После чего ему пришлось пережить маленькую бурю женской истерики и обвинений. Слушать это было неприятно. Неприятнее было вдвойне от того, что вскрылось, что Огнев жив, а сам мужчина об этом даже не догадывался. Его поставили перед фактом – Огнев мертв, донеси эту информацию в мягкой форме его вдове. И вот выясняется, что обманули и его самого и через него бедную девушку. Нет, для их службы выдавать строго дозированную информацию для исполнителя – норма. Но раз уж пошла такая игра, где требуется скрыть, что объект охраны выжил, то могли бы тщательнее следить за распространением данных. А ему теперь выслушивай женские истерики и думай, как быть дальше.
Кое-как успокоив Людмилу и отправив ее домой, Савинков заверил девушку, что во всем разберется, а сам экстренно отправился на доклад. Пускай у начальства голова болит, раз кто-то не смог удержать все в тайне.
***
Дарья пришла минут через десять после того, как отправилась звонить моим родным. В глазах у нее был испуг и растерянность.
– Что случилось? – тут же напрягся я.
– А там… она…, а тут… он… – сначала невнятно начала девушка, но потом все же снова включила свой «режим тараторки». – Там ваша жена сначала сказала, что вы мертвы, представляете? А ничего больше я узнать не успела, мне Игнат помешал. У него такое лицо было злое! У-у-у! Я так испугалась. А он как зыркнул на меня! И говорит, что нельзя вашим родственникам звонить. А до этого молчал. А мне ничего не будет, что я вашим позвонила? А вдруг меня уволят? А…
– Я же обещал, что защищу тебя в случае проблем, – перебил я девушку. – Главное, что ты дозвонилась. Спасибо огромное!
С души у меня как камень свалился. Люда теперь знает, что я жив. Неизвестно, что она предпримет, и не попытаются ли ее переубедить, но главное – убежденности, что я мертв, у нее уже нет. Да и я все равно буду пробовать до своих достучаться. Хоть как-то. И сомневаюсь, что Берия оставит этот звонок без внимания.
Я оказался прав. Лаврентий Павлович примчался уже на следующий день. С мрачным видом зашел к нам в палату. Лениво перебрал исчерканные мной листки, и с тяжелым вздохом уселся на стул.
– Ну и зачем? Вся операция коту под хвост! – как будто в воздух сказал он.
Я не видел смысла отвечать. Все уже мной было сказано ранее. Тот помолчал, понял, что ответа не дождется, и снова вздохнул.
– Вижу, я для тебя не авторитет. Тогда съездим к тому, кого ты послушаешь.
– Вы сами сказали, операция – коту под хвост, – заметил я. – Так смысл и дальше нас скрывать?
– Все еще можно исправить, – буркнул мужчина.
После чего встал и выглянул в коридор, позвав Дарью.
– Помогите ему одеться, – махнул он в мою сторону рукой.
– Но Борис Александрович сказал, что больному нужен покой. И…
– Мы съездим в одно место и вернемся, – отмахнулся Берия. И тут же попробовал надавить на девушку, – вам еще объяснительную писать, почему сделали звонок без разрешения.
