Kitobni o'qish: «Дикие истории из Петербурга», sahifa 6
Правда о петербургских окраинах
Где-то с неделю назад я зашёл в гости к друзьям. Антон и Марина жили в Петербурге так давно, что почти забыли о жизни до него. Им я тоже рассказывал байки, они с интересом слушали, дополняли, рассказывали о своих встречах с изнанкой Петербурга.
В какой-то момент я поделился мыслью о том, как отличается Москва от Петербурга на уровне фольклора. Легенды Москвы суровые, даже жестокие местами, а легенды Петербурга – душевные, ламповые. На что Марина ответила:
– Не все. И не всегда. Ты слышал истории старого фонда, исторического центра. Мосты, каналы, дворы-колодцы. Если думаешь, что это самая опасная часть города, то ошибаешься. Тамошние духи привыкли к людям. А вот местные, с окраин, кого совсем недавно потревожили строители, ещё дикие, неприручённые.
И она стала рассказывать свою историю. Антон с Мариной переехали в Девяткино около года назад, может чуть больше. Они жили в коммуналке на Лиговке, потом в студии на Литейном. Когда денег стало едва хватать, они нашли полноценную квартиру – дальше от центра, но в два раза дешевле, чем студия.
Окраины мало похожи на Петербург, к которому они привыкли. Впрочем, как и окраины любого города мало похожи на сам город. К этому можно привыкнуть. А вот к изнанке окраин привыкнуть тяжелее.
Старый фонд наполнен грёзами, что исполняют мечты. Семимостье, грифоны Банковского моста, Цифровая башня. Кое-где бродят равнодушные к живым призраки. Бары и кафе перемещаются с места на место сами по себе. Ничего страшного. Но на окраинах…
Среди новостроек бродит нечто такое, о чём никто ещё не рассказывал. Сначала Марина стала замечать тени в подъезде, на подземном паркинге. Глухие шаги и как будто шёпот, когда вокруг никого. И это днём.
Потом Антон, однажды возвращаясь из бара ночью увидел странноватых людей, что подолгу стоят в безлюдных местах в свете фонарей и всматриваются в них. Но стоит тебе отвести взгляд хоть на секунду, и они исчезают. И таких ночей на его памяти было достаточно.
Антон и Марина быстро поняли, что это те, кого разбудили строители. Забытые хозяева этих мест, которых живые лишили покоя. Мои друзья ничего о них не знали, прозвали их шатунами.
Шатунам негде было скрыться. Деревьев больше не было. Овраги засыпали, озёра высушили. И они слоняясь между человейниками, стали обживаться в подвалах, пережидать день в паркингах, а ночью, как мотыльки, слетаться на свет фонарей.
– Поначалу было жутко, – признался Антон. – Со временем привыкли. А потом…
А потом они стали прислушиваться и приглядываться. Один раз обратив внимание на то, чего не замечал, уже не остановишься. Антон и раньше встречал заваренные мусоропроводы, но никогда не задавался вопросом, зачем. Пока не переехал в Девяткино.
Как-то он спросил у соседа, неужели крысы такие наглые? А сосед ему ответил, что крысы лишь оправдание. То, что живёт в мусоропроводе, давно сожрало всех крыс. Теперь они голоднее. Теперь им нужно что-то крупнее. Вот и заварили от греха подальше.
– Мы и к этому привыкли, – сказала Марина. – Шумят иногда, но на этом всё. Заварено наглухо. Пару раз видела, как старушка какая-то стояла у мусоропровода и что-то шептала, пальцы в знаки скрючивала. Жутко другое…
А жутко было, когда они вдруг поняли, что на окраинах есть ещё что-то. Не только в Девяткино, но и в Купчино, и в Парнасе, и дальше. Что-то такое, о чём не говорят. Даже больше: что-то такое, о чём молчат. Но все и так знают.
До строительства, до Ленинграда, даже до Петрограда в этих местах что-то жило. Та старушка рассказала, что это было здесь ещё когда Пётр только задумывал построить Петербург. И даже тогда это было здесь давно. Это Хозяева. Они позволили городу быть, потому что Пётр им обещал соблюдать границу и стеречь их покой.
Когда покой нарушался, в городе объявлялась горбунья с клюкой, чтобы объявить: быть Петербургу пусту. После этого она исчезала, а в городе случались наводнения или пожары. В 1736 или 1737 году вся Морская слобода выгорела. После этого границу снова соблюдали, но каждый раз всё по новой случалось.
Когда окраины стали заселять, Хозяева окончательно потеряли покой. Говорят, это случилось в день, который никто не помнит. Штука в том, что Хозяева никогда не видели столько людей, и им слишком любопытно. И иногда они приходят знакомиться.
Старушка сказала, что они стучат дважды, но никогда не звонят. Посмотришь в глазок, и увидишь курьера, соседа, которого никогда прежде не видел, или коммивояжёра. Они предельно вежливы и улыбчивы, упёрты и настойчивы. Они хотят войти, но не могут без приглашения. А если их не впустить, будут мстить.
Тишина заполнила комнату.
– Как мстить? – спросил я. – Что будет, если впустить?
– Мы не знаем, – ответил Антон.
– Старушка говорила, – сказала Марина, – что никто не знает, что будет, потому что никто им ещё не отказал, и никто не рассказал. Потому что некому рассказывать.
– Люди просто исчезают, а в пустые квартиры въезжают новые жильцы. Как будто старые съехали. Вот и всё.
– Старушка исчезла на следующий день, после того как рассказала мне это всё, – сказала Марина. – И что-то я сомневаюсь, что она решила вдруг куда-то съехать за одну ночь.
Какое-то время мы молчали. В тишине пили чай, переваривали. А потом в дверь постучали. Дважды.
