Небо Валинора. Книга первая. Адамант Хенны

Никто не прикасался к расставленным блюдам; Маленький Гном скорбно закатывал глаза, ёрзал, покряхтывал, но протянуть руку не решался.

Маршалы молчали, и Фолко не мог понять, что случилось – ведь ещё совсем недавно они радовались вместе с остальным войском, с простыми роханцами, собравшимися в горной твердыне. Из-за их присутствия на торжестве? Да нет, этого не может быть – в походе они отлично ладили и с Фрекой, и с Сеорлом, не говоря уж о молодом Хаме.

Король Эодрейд, однако, не заставил себя долго ждать. Мажордом вновь звучно ударил посохом в пол, на сей раз – трижды, и Маршалы дружно поднялись – двери распахнулись, в покой стремительным шагом входил правитель Рохана.

Встали, само собой, и хоббит с гномами.

Владыка Эодрейд выглядел внушительно. Ему едва минуло сорок лет, и он был в расцвете сил; золотые, как и положено роханскому правителю, волосы ниспадали до плеч, глубокие серые глаза смотрели жёстко и пронзительно. Длинные усы опускались до подбородка – мода, перенятая у восточных племён, хотя в этом никто не хотел признаваться. Шрамы – лучшее украшение мужчины – пересекали лоб и левую щеку. Обычно король одевался подчёркнуто скромно, однако на праздниках роскоши его одежд могли бы позавидовать, наверное, сами короли Нуменора. И мало кто знал, что все эти украшения – золотое шитьё, алмазы, сапфиры, изумруды, бархат и парча – взяты взаймы у гномов, и королеве приходится ночами гнуть спину, вышивая плащи для торжественных выходов подземных правителей… Порой, не кичась короной, ей брался помогать Эодрейд, но об этом знало лишь несколько человек во всем королевстве, и невысоклик Фолко, сын Хэмфаста, был среди них.

– Садитесь, досточтимые, – махнул рукой правитель. – Не надо кланяться, поменьше церемоний, сегодня как-никак праздник. Садись, почтенный Эркенбранд, садитесь, Маршалы, и вы, мастер Холбутла, мастер Торин и мастер Строри. Рад видеть вас всех сегодня тут. Садитесь, угощайтесь. Яства скромны, но не требовать же большего с разорённого Вестфолда. Садитесь, я собрал вас не есть, а говорить.

Слуг нет, подумал хоббит, глядя, как Маршалы, переглянувшись, сами, без виночерпиев, наполняют кубки. Эодрейд отослал всех, кроме старого мажордома, который, всем известно, весьма туг на ухо.

Король поднял кубок.

– За нашу победу. Слава рохиррим, слава нашей доблести!

– Слава! – хором откликнулись гости.

Правитель Рохана пригубил вино, остальные, напротив, отпили на совесть. Старое гондорское теперь не вдруг увидишь, даже на королевском пиру.

С лихим стуком опустились обратно на стол серебряные кубки; серебряные, не золотые, золото ещё не нажито.

– Победа достигнута, – король не сел на трон, вместо этого подошёл к узкому окну-бойнице, держа в руках реликвию своего рода, чашу Тенгела. – И сегодня мы станем говорить о том, как вести войну дальше.

Интерлюдия 1.
Воспоминания о будущем

Мглистый хребет, зима 1723–1724 годов

«Он оставил это Кольцо тебе, половинчик. Он знал, что вам нужно от него, и понял сам, в какую угодил ловушку, но было уже поздно».

Эти слова Санделло накрепко врезались в память хоббита. С их последней встречи, когда горбун отдал ему Мертвецкое кольцо, Фолко не находил себе покоя.

«Хочу, чтобы вы взяли то, что должны взять, и отнесли туда, куда должны отнести. Эта вещь не может дольше оставаться в нашем мире».

Он был прав, соратник Олмера. Ни сам Санделло, ни Олвэн, сын Олмера, не стали бороться за власть здесь, на дымящихся развалинах Арнора. Они уходили на восток, «за синие горы, за белый туман», как, наверное, спели бы гномы. Они уходили, оставив ему, Фолко, сыну Хэмфаста, величайшее сокровище и величайшее проклятие Олмера Великого.

… – Куда там идём дальше, в Мордор, верно? Тогда воистину нам не помешает добрый глоток!..

Маленький Гном разливал пиво.

– В Мордор, значит? Плёвое дело, лёгкое дело, – болтал он беззаботно, словно ужаса последних недель и дней и не существовало. – Только припасов, – он окинул взглядом тюки на смирно стоящих вьючных лошадях, – нам, друзья, едва ли до Мглистого хватит. А дальше уже самим выкручиваться придётся.

– Так что же, и впрямь в Мордор, Фолко? – сумрачно спросил Торин, ставя кружку. Он отнюдь не разделял весёлости Маленького Гнома.

Фолко невольно положил руку на сумку-зепь, повешенную ему на пояс Малышом. Там, внутри, дремало Мертвецкое кольцо… а может, не дремало, а, напротив, терпеливо ждало следующего, кто попытается овладеть волей и силой давно сгинувших Назгулов, в гордыне решив, будто способен сломить вложенное в них самим Сауроном?

Олмер верил, что он победит. Что его человеческая сила превозможет злобные чары давным-давно падших духов, сущностей, чуждых по самой своей природе смертным людям. Что род человеческий, наделённый особой, неведомой даже эльфам и гномам свободой, одолеет и такое препятствие.

Не одолел.

«Так хотелось победить человеком…»

Фолко не сомневался, что Санделло сказал чистую правду. Олмер понимал, что происходит, сознавал всё, и, зная, что дороги назад уже нет, всё равно шёл в последний бой, ведя за собой, однако, одну лишь нелюдь.

И в этом последнем бою заблаговременно вручённый невысоклику клинок Отрины оборвал жизнь Короля-без-Королевства.

Как же так, думал хоббит, глядя на насупленные брови Торина, сына Дарта, и на разукрашенную пеной физиономию Строри, как же так – получается, нам приходится выполнять поручения Злого Стрелка даже и после его смерти?

– Мы пойдём в Мордор, – наконец проговорил Фолко.

– Отлично! – ухмыльнулся Малыш, запрокидывая голову. В глотке у него заклокотало, пиво исчезало с пугающей быстротой. – Давно хотел сам поглядеть на эту Роковую Гору, на развалины Барад-Дура… Вблизи поглядеть, я имел в виду.

– Ох, чую, насмотримся так, что тошно станет, – пробурчал Торин. Руки его по-прежнему сжимали топор, насаженный на топорище, вырезанное из подаренного Олмером на Сиранноне посоха. Оружие прошло с гномом бесчисленные схватки и ни разу не подвело.

– Будет тебе, будет, – беззаботно откликнулся Малыш, вновь наполняя дарёную Санделло чарку. – Всё, одно дело кончилось, так ли, иначе, но кончилось. Кой-что удалось, кой-что нет. Чего теперь брови-то ломаешь, Торин? Фолко что сказал – в Мордор? Значит, в Мордор! Чай, полегче будет, чем на Исене-то стоять, иль в Серой Гавани отмахиваться. Как пойдём-то? Зелёным трактом, через юг?

– Удумал, – фыркнул Торин. – Там война прокатилась, пустыня теперь, а где не пустыня, там нас за каждым поворотом стрела ждать станет. В нас-то, может, и не попадут, а ежели что, так мифрил спасёт, а если в коней? Нет, не хочу я на юг. Вместо Рохана… – он осёкся и только махнул рукой.

– На восток надо, – тихо сказал Фолко. – Старой дорогой. Как Бильбо хаживал. Там-то точно никого нет.

– Кроме роханцев, – ввернул Маленький Гном. – Туда уходить должны были, если кто сумел.

Фолко кивнул.

– Найдём их – хорошо. Не найдём – доберёмся до андуинской долины. Там Беорнинги, их владения войной не затронуты.

– Зимой через перевалы? – усомнился Торин.

– Пройдём, – отозвался Фолко. И вновь повторил, с внезапно прорезавшейся горячностью: – Должны пройти!

– Скоро сказка сказывается…

– Проберёмся! – махнул рукой Малыш. – Никого в тех местах не осталось, некому вьюги насылать, перевалы от нас запирать. Карадрас не повторится! Да и гоблинов там, мню, теперь не встретишь.

– Хорошо, когда в чём-то так уверен…

– Уверен, Торин, уверен! Пробьёмся! Без спешки, без суеты – пробьёмся! Хаживали гномы через Мглистый этим путём и зимой, хаживали, сам знаешь!

Сын Дарта отвернулся.

– А может, никуда и не уходить?.. – проговорил он медленно.

– Это как? – вскинулись разом и Фолко, и Малыш.

– Арнора больше нет, но и Олмера тоже. Если кто и победил, так это истерлинги, им все здешние края достались. Так что же, смириться? Голову в плечи втянуть и глядеть, как они Арнор под себя подминают?

– У нас дело есть, – Малыш невозмутимо встряхнул кувшин, убедился, что пиво там ещё осталось, и деловито наполнил чарку.

– Дело делом, – Торин встал, повернулся спиной к костерку, заложил руки за спину. – А война – войной.

– Война кончилась, – заметил Маленький Гном.

– Кончилась? Кончилась?! – зарычал вдруг Торин. – Ничего она не кончилась! Как она кончиться-то могла?! Думай, что несёшь, Строри! Арнор под истерлингами! Гондор под харадримами! Рохан под ховрарами – под ховрарами, которых только ленивый не бил! А они – в Эдорасе! На могилах королей Рохана скот пасут!

– И что? – хладнокровно скрестил руки на груди Малыш. – Это война. Так бывает. Но втроём мы десятитысячное войско не одолеем, брат-гном.

– Не одолеем, – угрюмо признал Торин. – Но… Олмера ты, Фолко, уже сразил… посреди небывалой битвы, в хаосе, в огне – сразил. И империи его уже не будет.

– Будет истерлингская, – пожал плечами Маленький Гном.

– Обычная. Человеческая. А не… – Торин кивком указал на сумку-зепь хоббита, где замерло вручённое горбуном Мертвецкое кольцо. – Не эта.

– Знаешь, брат-гном, – задушевно сказал Малыш, приканчивая пиво, – нам с тобой сейчас – идти за Фолко. Как Гимли, сын Глоина, шёл за Фродо. У Фолко Кольцо, не у тебя и не у меня. Так что не ворчи, не дуйся. А война… война, брат, от нас никуда не уйдёт.

* * *

Мглистый хребет принял их, впустил в себя, повёл извилистыми горными тропами. Позади осталась мёртвая, обезлюдевшая страна, страна, из которой словно выпустили кровь. Даже в годы расцвета Арнора местность в предгорьях Мглистого не изобиловала жильём. Цепочка поселений тянулась вдоль тракта, но сейчас там остались одни уголья. Кто-то старательно сжёг все постоялые дворы, корчмы и таверны, растаскал в разные стороны обугленные брёвна, выбил двери погребов, вывезя всё до последней картофелины.

– Рохан, – вдруг сказал Малыш, указывая на оставшуюся торчать в чудом уцелевшем столбе стрелу.

Кроме этого столба от некогда обширного постоялого двора и станции королевской конной эстафеты не осталось ничего, один лишь грязный истоптанный снег, словно само небо не желало покрывать случившееся здесь белой пеленой забвения.

– Рохан… – откликнулся Фолко.

Всю долгую дорогу через павший Арнор он говорил мало, а гномы, понимая, не донимали его расспросами. Сказал – в Мордор, значит, в Мордор.

Хоббит вспоминал, почти всё время их одинокого пути. Вспоминал собственные ощущения в тот миг, когда клинок Отрины поразил Короля-без-Королевства, и всё, что случилось сразу после этого. Великие силы Арды на исчезающе краткое время пришли в движение, словно наконец-то обратили внимание на несчастное Средиземье.

Пал Радагаст. Пал Наугрим. Пал Кирдэн Корабел. Убит в бою король Гондора. Не окажут помощи Синие Маги, когда-то посланные Валар в Средиземье. Затаился в далёких лесах Золотой Дракон, да и не станет он помогать…

Да, конечно, оставался принц Форвё и эльфы-Авари. Оставалось Срединное Княжество.

И оставались они трое. Да, и ещё Эодрейд со своим уменьшившимся, но не сломленным войском. Роханцев не смог вышибить из седла даже кровавый кошмар Исенской Дуги. Однако – ожесточил.

И вот, пожалуйста – обугленные венцы некогда большого двора и роханская стрела, намертво засевшая в столбе, торчащем, словно палец трупа.

– Здесь прошёл Эодрейд. – Торин распрямился, держа в руках лохмотья, в которые обратился некогда зелёный плащ. Правда, уцелела серебряная фибула, с обычным для рохиррим изображением конской головы.

– Нам это на руку, – немедленно заявил Малыш. – Снег на перевале могли утоптать.

– Хотел бы я верить, что они сожгли уже пустую усадьбу, чтобы не досталась врагу. – Торин разжал пальцы, обрывки ткани вместе с фибулой упали обратно в снег.

Фолко молчал.

Великие силы, пресветлые Валар, могущественный майа Олорин, мудрейший из мудрых… А кончается всё равно спалёнными домами, вывезенными запасами, и уже неважно, кто и во имя чего грабит.

Жить хотят все.

– Надеюсь, – повторил Торин, – что хозяева ушли вместе с роханцами…

Надейся, брат гном, подумал Фолко. Мысль остро царапала сердце, вонзала в него раскалённые иглы.

– Идём. Успеем засветло дойти до седловины.

* * *

Никого и ничего живого не осталось в Мглистых горах. Сгинули гоблины; покинули свои вершины могучие орлы. Продрались, протиснулись сквозь скалистые ущелья уцелевшие конные сотни Рохана. Переход обошёлся им дорого – Фолко и гномам постоянно попадались трупы людей и коней. Сомнений, кто здесь прошёл, давно уже не осталось.

Тяжело далось это странствие и хоббиту с гномами. Вьюки с припасами показывали дно. Неприхотливые, закалённые лошадки, оставленные Санделло странникам, тянули как могли, но тоже выбивались из сил. Глядя на мрачного, исхудавшего Фолко, дядюшка Паладин бы только всплеснул руками да погнал на кухню за двойной порцией всего, что там бы отыскалось.

Однако впереди уже лежала белая, покрытая чистым снегом долина Андуина. Край беорнингов, край лесного народа, упорного, кряжистого и неподатливого. Олмер не совался в эти края – зачем? Он ненавидел эльфов и «эльфийских прихвостней», беорнинги же держались особняком, признавая власть Верховного Короля, содержали в исправности тракт через свои края, но и только. Война обошла их стороной…

И вот сюда, в нетронутую долину, спускались сейчас изголодавшиеся, измученные, но всё равно – жаждущие крови и мести конные сотни Рохана.

Вернее, они уже спустились.

Фолко, Торин и Малыш стояли на изломе последнего перевала; впереди местность круто понижалась, дорога сбегала с отрогов Мглистого, приближаясь к великому Андуину. Белая заснеженная равнина, и над ней – дымки редких деревень; день выдался морозным и солнечным. Сапфировая небесная чаша сияла, словно отмытая дочиста, и снежный блеск резал глаза.

Да, здесь прошло роханское войско. Его путь по-прежнему отмечали засыпанные снегом трупы павших коней; волки обожрались мертвечиной, мрачные враны кружились в безоблачном небе.

А впереди поднимались дымные столбы, и не только белые дымки деревенских печей – прямо перед хоббитом и гномами, в долине, клубами поднимался вверх злой чёрный дым пожарищ.

– С кем они там сражаются? – изумлённо пробормотал Строри. – Или это орочья шайка у них на хвосте висит?

Торин и Фолко переглянулись.

– Угу, орочья шайка как она есть, – проворчал сын Дарта. – Окстись, приятель! Эодрейд жжёт деревни, где ему отказали в ночлеге или не поделились припасами!.. Нрав у него крутой, да и остальные роханцы сейчас не шибко добрее. Всего лишились, войско разбито, у каждого – или отец небось сгинул, или сын, или брат. Что с семьями, в Белых Горах оставшимися – неведомо, и живы ли они вообще? А тут – эвон, отсиделись, тихушники, никто их не трогал, ни одного воина на дело не послали!.. Ясно, что расправа у Эодрейда будет короткой. Чего доброго, и «предателями» их назовёт или там «орочьими прихвостнями»…

Малыш сердито сорвал шапку, хватил ею оземь.

– Да не может быть!.. Эодрейд – он что, по-твоему, гоблин, выходит, даже не орк?!

Торин досадливо сплюнул.

– Ну, может, не он сам. Может, иные сотники; за каждым не проследишь, а на войне всё ведь бывает…

– Небось. – Маленький Гном с детской непосредственностью отказывался верить в очевидное.

– Пошли, – глухо сказал хоббит. – Хорош тут торчать, не чучела, чай…

Глава 2

Хорнбург, вечер 12 июня 1732 года

– Будем говорить о том, как вести войну дальше, – повторил король Эодрейд, поднимая кубок и медленно обводя взглядом своих маршалов. – Правда, без Третьего Маршала как-то несподручно. Друзья мои, кто-нибудь видел доблестного Брего?

Маршалы переглянулись. Третий Маршал дольше других приглядывал за размещавшимися в крепости полками, ибо король пока что не спешил распустить войско, как следовало бы сделать по завершении победоносного похода.

– Запаздывает, верно, – прокряхтел Эркенбранд, и кресло жалобно скрипнуло под его тяжестью. – С конями небось; пока последнее копыто не проверит… Рьян к делу Третий Маршал, куда как рьян! Вот и забылся…

За ним единственным молчаливо признавалось право перебивать короля.

Король выслушал старого соратника с должно-почтительным вниманием, однако от Фолко не ускользнул раздражённо вздрогнувший уголок плотно сжатых губ.

– Запаздывает, ты совершенно прав, Храбрейший. Пожалуй, придётся послать кого-то за нашим Третьим Маршалом, пренебрегающим королевским приглашением… Конечно, ради дела важного, но с которым вполне справятся его сотники, – сощурился Эодрейд.

– А… кхе-кхе, вот пусть молодой Холбутла и сбегает, поищет. Он невысоклик, на ногу быстр да лёгок; не то что мы, старики…

– Предоставь решать это мне, Храбрейший, – холодно заметил король. – Мастер Холбутла не посыльный и не домашняя прислуга.

– Мы все – верные слуги короля! – прохрипел Эркенбранд, покраснев от обиды. – Всякий должен быть готов исполнить королевское слово!..

Эодрейд усмехнулся.

– Не стоит начинать совет с гнева, досточтимый Вестфольдинг. Мы все слуги, только не короля, не трона – Рохана. От правителя до юной девчонки-табунщицы, потому что все мальчишки взялись за оружие.

Эодрейд глядел прямо в глаза старого бойца, холодно и предостерегающе улыбаясь одними губами.

В зале повисло тяжёлое молчание.

– Мой король, – дерзнул Фолко, когда тишина стала уже почти невыносимой – ни правитель Рохана, ни Эркенбранд не уступали. – Владыка, позволь мне отправиться…

– Не позволю, – холодно отрезал Эодрейд. – Если Третий Маршал не считает нужным явиться на совет, значит, будет просто выполнять приказы, как обычный десятник.

– Правитель… – подал голос Фрека – мощный, плечистый, похожий скорее на гнома, чем на одного из стройных рохиррим.

– Успокойся, Четвёртый Маршал. Время дорого, а мы тратим его, словно кумушки за сплетнями, – нахмурился король, со стуком опуская на стол кубок. Глубоко вздохнул и заговорил, уже овладев собой:

– Война не закончена, соратники мои Маршалы. Война отнюдь не закончена; мы не смогли победить, но это не значит, что мы не должны побеждать.

Рохиррим молчали; молодой Хама, Шестой Маршал, таращился на короля с неприкрытым изумлением; при чопорном гондорском дворе такое сочли бы крайне неприличным.

– Для всех на Западе, Севере и Востоке наш поход закончен. Однако же это не так – напротив, всё только начинается. – Словно удовлетворившись молчанием нобилей, Эодрейд говорил со всевозрастающей уверенностью.

– Но… мой король… – Эркенбранд не мог допустить, чтобы в совете хоть кто-то заговорил раньше его. – Прости меня, владыка, стар я стал, скорбен, видать, разумом… Как же так – «война лишь только начинается»? А что же было доселе? Тарбадская битва – она как?

– Дослушайте, – с прежней холодностью остановил старого воина Эодрейд. – Мы лишь начали войну. И дали лишь первое сражение. Теперь предстоит решить, как вести дело дальше.

– Но… мы же приняли «вечный мир»! – пробасил Эркенбранд. – Я не понимаю, владыка…

Эодрейд кивнул.

– Ты прав, Храбрейший. Мы приняли этот «вечный» мир, но разве ты забыл, при каких обстоятельствах? Тарбадская неудача дорого нам обошлась; выбирать не приходилось. К тому же напуганные ховрары с дунландцами изрядно отодвинули свои рубежи; не так далеко, как нам бы хотелось, но тем не менее. На тот момент это была хорошая сделка, Вестфольдинг.

– И мой король хочет теперь забыть о ней? – не уступал старый воин.

Остальные Маршалы, Фолко и гномы молча внимали. Малыш и тот бросил с тоской озирать стол – не появится ли на нём внезапно еда посущественнее? – и, приоткрыв рот, оторопело таращился на короля.

– Забыть? – Эодрейд поднял бровь. – Помилуй, Храбрейший, разве о таком забудешь? У нас отняли плоды наших побед, а ты речёшь – «хочет забыть»?

– Мой король играет словами, – Вестфольдинг не опустил взгляда.

– Твой король, Храбрейший, понимает, что Рохану нужны не красивые пергаменты и неприкосновенность печатей, Рохану нужна победа. И мы должны решить, как её добиться. Разве человек, которому приставили к горлу нож и вынудили расстаться с добром, не имеет права вернуть своё достояние силой?.. Разве должны связывать его «клятвы» и «обещания», данные разбойникам и грабителям в краткий час их торжества?.. Понятны ли тебе мои слова, досточтимый?

Эркенбранд сердито пыхтел и сопел, но под ледяным взглядом короля спорить дальше не стал. Тем более что в запертую дверь покоя кто-то осторожно постучал.

Эодрейд недовольно сощурился, сделал знак. Торин, не чинясь и не ожидая дальнейших споров, встал, шагнул к створкам, отодвинул тяжёлый засов.

Старый мажордом низко склонился перед хозяином Эдораса.

– Явился Брего, Третий Маршал Марки, мой король. Он повергает к стопам твоим свои извинения, ссылается на необходимость устройства уставших войск и просит позволения войти.

Эодрейд поморщился.

– Эотайн, старый друг мой. Чем дальше, тем речи твои всё больше смахивают на речи гондорских придворных, напыщенных, словно индюки. У походных костров мы говорили с тобой совсем не так.

– Истинно, мой король, – с достоинством поклонился старик. – Но мы более не в походе. Марка восстановлена, а двор королевский – не зимний бивуак подле Андуина.

– Пусть Брего войдёт, – король старался подавить раздражение, не выплёскивая его на старого и верного соратника.

Мажордом поклонился.

Третий Маршал Марки был крупным, широким в плечах, светловолосым и сероглазым, как и большинство рохиррим. На мощной груди – дорогая кольчуга ещё довоенной гномьей ковки, на узорчатом поясе – не меч, обычный для роханской знати, но гномий же клевец-чекан. Оружие, требовавшее не столько силы, сколько отменной меткости.

– Э… я… тут… прощения прошу, король мой, значит, – Брего склонил голову. – Был, того, с конными. И вот, значит…

Брего не умел произносить речи, это знали все. Злые языки поговаривали, что проще научить пса петь торжественные гимны, чем Третьего Маршала Брего складно говорить. Впрочем, косноязычие не мешало ему оставаться дельным командиром и храбрым воином.

– Хватит, Брего, хватит! – Эодрейд досадливо поморщился, и все вновь удивлённо переглянулись: правитель Рохана никогда раньше не позволял себе прерывать Третьего Маршала из-за тягучей и малопонятной речи. – Ты опоздал на военный совет; поэтому не трать наше время на твои оправдания, а просто садись, и пусть Сеорл скажет тебе, о чём шла речь.

Набычившись, Брего плюхнулся в своё кресло; сидевший рядом Сеорл, Пятый Маршал, быстро заговорил ему что-то шёпотом.

– Так вот, – Эодрейд обвёл сподвижников тяжёлым взглядом. – Теперь, когда достославный Третий Маршал закончил свои многотрудные обязанности в местах более важных, нежели королевский совет, я скажу вам, что думаю. Скажу, почему нам так нужна эта война и нужна прямо сейчас.

Правитель Рохана поднёс к губам золотой кубок, отпил – верный признак волнения.

– «Вечный мир», на который мы вынужденно пошли, это не просто мир. Вспомните, с кем он заключён, друзья Маршалы. – Эодрейд медленно шёл вдоль длинного стола, и каждое слово его падало словно удар топора. – Хазги. Ховрары. Дунланд. Терлинг. Это не тот мир, какой у нас, бывало, заключали, когда два клана ссорились из-за выпасов или потому, что кто-то у кого-то угнал табун. С этими находниками ни о чём договариваться нельзя просто потому, что они привыкли жить набегами. Человек оседлый, пашущий землю и сеющий хлеб, для них – законная добыча, и вообще «людьми» они считают только себя. Там по-прежнему верят, что Олмер – которого у них кличут «Великим» – не умер, а скрылся где-то и, когда настанет час, вернётся к своему избранному народу; причём «избранными» они считают себя. Кто думает, что этим «вечным миром» он обезопасил наши границы, – лицо короля потемнело, – тот прекраснодушный… гм… – он кашлянул. – Вся эта степная братия налетит на наши поселения у Врат Рохана при первом же удобном случае, когда станет не на что пить-гулять. Мы не сможем ужиться с такими соседями, ни мы с ними, ни они с нами. Поэтому вывод здесь очень простой – либо они уничтожат нас, либо мы уничтожим их.

Повисла тишина. Маршалы угрюмо таращились перед собой, с преувеличенным вниманием вглядываясь в поверхность столешницы.

– Либо-либо, – с напором сказал Эодрейд, останавливаясь подле своего места. Рука его легла на гордый герб Рохана. – Утешать себя сладкими сказочками и верить тем, у кого мы только-только вырвали нашу родину – постыдно для истинного воина. Вспомните, «вечный мир»-то, как ни поверни, объявляет нашими обширные владения, прежде почитаемые ховрарами за свои. Не думаю, что они, – усмехнулся правитель, – особенно счастливы сим исходом. Разве это не очевидно?..

Молчание в зале сделалось тяжёлым, как каменная толща. Король вновь усмехнулся – холодно, одними губами.

– Итак, что скажут мои Маршалы? Что скажет Эркенбранд Вестфольдинг, по праву именующийся Храбрейшим?

Второй Маршал повернулся в кресле, закряхтел, с усилием провёл ладонью по лицу и длинным усам.

– Мой король… негоже воину повторяться. Слово владыки Рохана есть золотое слово. Пусть даже дадено оно последним негодяям, нашим кровным врагам, – это королевское слово. Пусть не мы навлечём на себя позор клятвопреступлением, пусть это будут те, другие. И тогда я первый скажу – смерть им!

– Смерть! – глухо подхватили Фрека и Сеорл.

– Я услышал тебя, Второй Маршал, – бесстрастно уронил Эодрейд. – Да, как же так, правитель Рохана дал слово, а теперь собирается вероломно его нарушить. Признайтесь, Маршалы, вы ведь все сейчас думаете точно так же? Мне эти мысли пришли в голову первому, уж поверьте. Но иного выхода у нас нет.

Олмер был великим завоевателем, что бы о нём ни говорили. И он знал, как нужно воевать – бить внезапно, стремительно, не давая врагу опомниться, на его плечах врываясь в города! Вспомните повесть Теофраста Письмовника…

Гнойник с наших рубежей никуда не исчезнет, будет лишь расти, коли оставить всё, как есть. И в один прекрасный день прорвётся. И если мы не переймём уроки Короля-без-Королевства – Исена может повториться. Только на сей раз уходить будет уже некому и возрождать Рохан тоже. На Дуге у нас было шестьсот полных сотен! Никогда Рохан не выставлял такой силы, и что же? Нашу рать стёрли в пыль! Великим счастьем было собрать потом половину…

Кулак Эодрейда сжался, челюсть закаменела.

– Настанет день, Маршалы, и нас сотрут с лица земли, если мы до этого не внушим врагам такой ужас, что они начнут нашим именем пугать детей в колыбелях! И никакие «вечные миры» не помогут – поможет лишь наша победа. Если для того, чтобы Рохан жил, я, король Эодрейд сын Эомунда, должен прослыть в глазах хазгов клятвопреступником – что ж, я согласен.

Вновь в совете воцарилась звонкая тишина; слышно было лишь, как сопит и похрипывает старый Эркенбранд.

– Разве расплатились мы сполна за сотворённое с нами? Разве полностью отстроены наши города, подняты из праха селения, а неисчислимые табуны вольно ходят от Уолда до Туманных гор, от Андуина до Исены? Разве свершилась наша месть? – нет, нет и ещё раз нет! Множество убийц наших жён и детей по-прежнему благоденствует на морских побережьях Эриадора, смеясь над нами. – Он глубоко вздохнул, переводя дух. – Рассудите сами, Маршалы, – сейчас никто не ждёт нашего удара. Вражьи прознатчики доложат, мол, войско ушло в Хорнбург и его вот-вот распустят по домам. А мы в это время пройдём тайными тропами через Белые Горы, обогнём их западную оконечность и двинемся морским берегом на север. Оттуда нас никто не ждёт, мы отрежем ховраров и хазгов от Отона с Терлингом, а потом начнём загонную охоту! Хватит всякой ховрарской нечисти поганить прекрасные холмы Минхириата. Живым уйти не должен никто!

– Как это – «никто»?! Что, и бабы, и мальцы?!.. Нет!.. Мы воины, а не палачи! – яростно прохрипел Эркенбранд.

– Прекрасно, Храбрейший, просто прекрасно, – голос Эодрейда звенел, король тоже с трудом сдерживал ярость. – Выбирай, Храбрейший: или мы не побоимся запачкать руки, или под топор придётся идти нам самим, другие станут для нас палачами!.. А я хочу, чтобы Рохан жил. Любой ценой, и моя собственная жизнь, да что там жизнь – честь! – в сравнении с этим ничто. Ясно, Вестфольдинг?! – Ничто!..

Эркенбранд тяжело дышал, остальные Маршалы не поднимали взглядов.

– Между Гватхло и Исеной не должно остаться никаких врагов, – отчеканил король. – А после, взяв Тарбад, мы с этим «Терлингом» потолкуем уже совсем по-иному. Выскочка, узурпатор, имеющий наглость производить свой род от самого великого владыки Элессара!..

Это подействовало, Маршалы переглянулись, Хама что-то сердито проворчал.

– Каким будет ваше слово? – вдруг резко повернулся король, в упор взглянув на гномов и хоббита. – Что скажут досточтимые мастера Торин и Строри, что скажет мастер Холбутла?

Фолко даже вздрогнул от неожиданности – он, уже бывалый не только воин, но и полковой начальник!..

Речи короля он слушал молча, со смутным и смешанным чувством, с ощущением надвигающейся беды, причём не обязательно связанной именно с этим злосчастным походом, буде он и состоится. Нет, предчувствие было неясным, как в былые годы, когда они гонялись по Средиземью за Олмером, тогда ещё прозывавшимся «золотоискатель из Дэйла».

При этом нажитый воинский опыт, здравый и беспощадный, подсказывал хоббиту, что Эодрейд не так уж неправ. Хегги, ховрары, хазги и прочие племена, поменьше, прибившиеся к ним, – не те соседи, с которыми станешь мирно пировать на празднике урожая. Восток есть Восток, жизнь там испокон веку стоила куда дешевле, да и расставались с ней много легче. Там свои законы, свои обычаи, и народы, мечом взявшие благодатные области того же Энедвейта, имели собственное мнение, кому тут быть хозяином.

Так быть не должно, с совершенно несвойственной ему угрюмостью подумал хоббит. Эодрейд, с которым они столько сражались бок о бок, не должен отдавать такие жуткие приказы. Это и впрямь его недостойно; но, с другой стороны, побеждать надо, и король прав. Рохан и Гондор – два последних островка старого мира, сжавшиеся до предела, особенно Гондор; а вокруг них – море разливанное новых племён, у которых разговор короткий: «добро – это когда я у соседа табун коней угнал, а зло – это когда сосед у меня!».

– Не надо воевать, – вдруг услыхал хоббит свой собственный голос. – Нужна не война, нужна победа.

Эркенбранд громко и презрительно фыркнул. Нелюбовь старого вояки к «наймитам», как он именовал Фолко с гномами, уже сделалась притчей во языцех.

– Прошу простить меня, Храбрейший, – хоббит не забывал об учтивости. – Я, верно, перебил тебя. Немедля умолкаю и почтительно внимаю твоим речам!

Малыш аж закашлялся; прикрывая лицо ладонью, подмигнул Фолко, мол, да-да, будем внимать, вельми почтительно будем!

Эркенбранд только хмыкнул, ещё выше задирая нос. Ответом он половинчика не удостоил.

– Мой повелитель, – хоббит поклонился Эодрейду. – Не хотелось бы и впрямь встревать, быть может, досточтимый Эркенбранд, владыка Вестфолда, имеет намерение…