Kitobni o'qish: «Книга Сивилл»

Shrift:

* * *

От автора

Что мы знаем о прошлом? О своем – довольно точно и подробно лет с шести.

О жизни мамы и папы знаем многое, но есть кусочки родительских рассказов, которые нам, повзрослевшим, кажутся приукрашенными, и мамина сестра рассказывает их иначе.

Жизнь бабушек и дедов переплелась с историей государства, и уже трудно вспомнить, на какой переправе дед получил второе ранение и в каком кишлаке бабушка собирала хлопок в эвакуации.

А о наших прапрапра… в семнадцатом веке мы не знаем даже, кому они молились.

Зато мы совершенно точно помним мельчайшие подробности жизни их сверстника родом из Гаскони, королевского мушкетера Д’Артаньяна из роты господина де Тревиля. И монаха Чудова монастыря Григория Отрепьева. И ирландского доктора Питера Блада, который под бичом неблагосклонной судьбы был вынужден переселиться на Ямайку и стать капитаном, командиром целой эскадры.

Для простого человека, как я и вы, писатель не просто выдумывает истории о прошедшем – он творит Историю. Она для нас такая, какой ее рассказали наши любимые книги.

Немалая ответственность – быть творцом Истории!

Книга Сивилл

Глава 1. Предсказание будущего

Сивилла плохо спала ночью. Снились какие-то невнятные, тревожные сны. Она часто просыпалась, бормотала:

– Ох не к добру это!

И снова засыпала. Поэтому в рабочее время была вялой. Сидела на своем треножнике не так величественно, как обычно, и иногда вставала, чтобы заварить бодрящий настой из высушенных трав. Посетителей было немного, и вопросы они задавали глупые и незначительные. Она отвечала наобум, но веско, надеясь, что парки спрядут нить жизни клиентов в соответствии с ее ответами. В конце концов, они работали в одной команде…

Под вечер пришла женщина с маленькой девочкой. Сказала, что это ее падчерица, зовут Феодосией. Пять лет. Помолчала и добавила:

– У тебя оставлю. Будет твоей ученицей. Денег с тебя не возьму, но и терпеть ее больше не стану.

Девочка молчала. Сивилла не успела и слова сказать, как угрюмая женщина повернулась, размашисто шагая вышла из храма и скрылась в сумерках.

Феодосия сунула в рот большой палец, задумчиво пососала и сказала:

– Хочу финик. И глиняную лошадку. И свистульку!

Сивилла, не успевшая осознать, что случилось, только хлопала глазами. Наконец ответила:

– Где ж я тебе возьму?

Девочка возмутилась:

– Как это где? Финики у тебя в кладовке, в третьем мешке за репой. А игрушки завтра принесет бродячий торговец. Ты разве сама не знаешь? – Она посмотрела сивилле в глаза и даже руками всплеснула от удивления и жалости: – Да ведь ты не знаешь, что будет завтра! Они к тебе каждый день ходят и спрашивают, а ты им все врешь… Бедная, бедная!

Через час сивилла принесла кувшин воды из ручья, вылила его в деревянную кадушку и вымыла пыльные ножки, худую спинку, и животик, и липкие после фиников ручки Феодосии. Утерла ее старым хитоном и отнесла на свое ложе – больше в ее жилище спать было негде. Потом в той же воде она омыла свои ноги и примостилась рядом с маленьким, сладко спящим и ровно дышащим ребенком.

– Боги, боги! – пробормотала она. – Что же теперь будет?

– Ты мне купишь свистульку, – не просыпаясь, напророчила девочка.

Глава 2. Детские шалости

Сивилла сидела на своем треножнике у очага. Привратник ввел последнего посетителя – солнце клонилось к закату. Скоро, скоро двери храма закроются до утра, можно будет выйти на воздух, расслабить уставшую спину, наскоро сварить вечернюю похлебку… Сивилла с трудом сосредоточилась на бородатом фиванце, бубнившем что-то невнятное о соседе, который задолжал ему за двух быков, а вместо денег хочет отдать свою дочку.

Внезапно со двора храма донеслись пронзительный крик и захлебывающиеся рыдания. Дафна вскочила, подхватила гиматий¹, показав полные голени, и бросилась из храма. Вернулась она через минуту, неся на руках маленькую плачущую девочку, которую одновременно бранила, целовала и утешала. Жрица с ребенком скрылись в ойкосе², примыкавшем к храму. Оторопевший фиванец спросил привратника:

– У Сивиллы что же – дочка?

– Не будь дураком, – сердито ответил привратник. – Сивилла – девственница. Много она тебе напророчит, если ее мужики будут пользовать… Аполлон ревнив. Девчонку боги послали. Она ее воспитывает и готовит в прорицательницы. Погоди, скоро выйдет.

Дафна посадила Феодосию на стол и промыла кровоточащее колено. Феодосия плакала и отбивалась слабыми ручками. Кровь не унималась. Дафна порылась в сундуке, нашла старую головную повязку и перевязала больную ножку.

– Как-нибудь потом отстираем, – утешила она девочку. – Ты еще поносишь эту повязку на голове. – Девочка немного успокоилась. – Ну расскажи мне, как ты могла разбиться? Ты ведь заранее знала, что упадешь!

– Откуда я знала? – снова захныкала Феодосия. – Я ведь не заглядывала в будущее. Мы же играли. Что это за игра, если я заранее буду знать, кто где прячется. Так не интересно. И вообще, я маленькая девочка. Я еще не знаю, куда смотреть. Если бы я смотрела под ноги, не надо и пророчествовать. Я бы и так не упала. Но ведь мы играли! Ты разве не понимаешь? Сама, что ли, не играла с детьми?

– Ладно, – кивнула Дафна. – Играла с детьми, увлеклась. А вчера? Ты баловалась за едой и разбила килик³. Такой красивый. – Она вздохнула. – И я тебя отшлепала. Ты ведь заранее знала, что я тебя накажу.

– Не знаю, – задумчиво сказала Феодосия. – Каждый ребенок понимает: если будет шалить, его накажут. Ну так что? Всегда вести себя хорошо? Видела ты таких детей? Спусти меня на пол, уже почти не больно.

Дафна спустила ее на пол, сполоснула водой из кувшина зареванную мордочку, поцеловала в макушку, дала горсть изюма и два ореха, пожаренных в меду, и разрешила идти играть.

В дверях Феодосия остановилась:

– Фиванцу вели, чтобы взял девушку. Два быка – это дорого, но она родит ему такого сына, что он всю жизнь будет им гордиться. Олимпийского чемпиона – вот какого! – И, прихрамывая, побежала во двор.

Глава 3. Ящик Пандоры

Сивиллы все утро работали почти без передышки. Первой пришла крестьянка из недалекой деревни. Расстояние до храма было всего-то стадий двадцать, но она запыхалась, потому что несла с собой маленького козленка, прижимая его к груди, как младенца. Спрашивала, вернется ли ее сын, который ушел на войну.

Феодосия посмотрела на просительницу, почесала укус под коленкой и сказала:

– Вернется здоровый и уже скоро. Еще до сбора винограда. И не просто вернется, а с рабыней. Будет тебе помощница в хозяйстве.

Женщина, от радости позабыв даже те немногие приличия, которые знакомы простым крестьянам, подбежала к Дафне, положила козленка ей на колени и готова была, не поклонившись, выскочить вон из храма.

Стараясь не хихикать, Феодосия проговорила ей в спину:

– Строптивая немного, но детишек нарожает…

– Ничё, ничё, – пропела хозяйка, – у меня не забалует! – И исчезла в проеме.

Дафна позвала привратника и велела ему козленка зарезать, освежевать и поставить варить – все троим уже давно хотелось мяса.

К полудню она сказала, что пойдет приправить похлебку, а Феодосия, если придут важные посетители, пусть ее кликнет.

– Да не чешись, паршивка, когда говоришь от имен Апполлона.

Феодосия снова хихикнула и ответила наставительно:

– Если бы Аполлон не хотел, чтобы я чесалась, то комар бы меня не укусил.

От подзатыльника она легко увернулась и, когда Дафна пошла в ойкос посолить козлятину и нарезать в котел овощей, выбежала на воздух. То, что она увидела, изумило ее. По дороге к храму двигалась целая процессия. Впереди шел огромный, как дом, зверь с двумя холмами на спине и лапами льва. Между холмами было устроено кресло с балдахином, в котором сидел восточный царь в невиданно прекрасных одеждах. Зверя за уздечку вел молодой воин. Следом караваном двигались восемь всадников, а за ними еще четыре груженных поклажей мула. Сивилла величественно вошла в святилище, уселась на треножник и выпрямила спину, успев стереть с лица улыбку, вызванную презрительным выражением морды безобразного страшилища, на котором ехал царь.

Привратник заскочил в дверь и хотел что-то сказать, но слова застревали у него в горле. Феодосия одним мановением руки велела ему успокоиться и впустить пришельцев. Она не видела, как они спешивались. Внутрь вошли царь с двумя вельможами и воин с ларцом, в котором лежали дары. Вельможи и парнишка поклонились девочке. Царь стоял неподвижно. Наконец он заговорил, заклекотал тяжелым низким голосом на непонятном языке. Феодосия зажмурилась и надолго замерла. Когда она наконец открыла глаза, Дафна сидела на соседнем треножнике и неприлично пялилась на владыку и его приближенных.

– Этот бедолага хочет, чтобы я открыла для него шкатулку Пандоры, – тихо сказала Феодосия Дафне. – Попробую. Раньше никогда этого не делала. Смотри, сивилла.

Она встала, наклонилась и двумя руками с огромным усилием вывела из-под земли бесплотного старца в сером хитоне и с длинной седой бородой. Царь ахнул и пал на колени перед духом. Они заговорили на своем языке, а Феодосия почти в обмороке опустилась на табурет. Старец что-то грозно вещал и грозил царю пальцем. Тот умолял и каялся, бия себя кулаком в грудь. Через пару минут дух ушел обратно в подземное царство Аида, а пришельцы низко поклонились обеим сивиллам и вышли из храма, оставив на полу ларец с драгоценностями.

– Откуда они? – спросила Дафна, отирая пот на лбу у девочки, баюкая ее в своих объятиях и поглаживая по голове.

– Не знаю, – еле слышно ответила Феодосия. – Откуда-то с восхода. Дай мне бульона…

– Как зовут волшебницу? – тихо спросил царский летописец у казначея.

– Кажется, она сказала Пандора или Аэндора, – так же тихо, чтобы не нарушить мрачное молчание царя, ответил казначей. – Запиши: «Аэндорская волшебница»⁴.

Глава 4. Гонец из Фив

Царь был уже немолод, но физическими упражнениями не пренебрегал. Он пробежал со щитом и копьем пять стадий, поупражнялся с привратником в выпадах и отражениях на мечах, пострелял из лука, но все делал механически, без души. Поэтому, когда подошел к столбу, на котором висела соломенная мишень, только головой покачал, собирая стрелы обратно в колчан. Мысли царя были далеко от гимнасия. Искупавшись в бассейне, он переоделся в сухую тунику и зашел в дом. Он был мрачен – никто из приближенных не решался с ним заговорить. Наконец царь велел позвать врача. Артемий предстал перед повелителем и взял его за руку, щупая пульс.

– Оставь, Артемий, – раздраженно сказал царь. – Я совершенно здоров. Меня снедает тревога. Скажи мне, жена моя родит благополучно?

– Прости, господин, – ответил врач, – этого я знать не могу… Она еще очень молода, тонка в кости… Обращайся к богам…

– Ты прав! – сказал царь. – Отправляйся в Дельфы. Скажи Пифии, что я бездетен. Первая жена оказалась бесплодной, и я отправил ее к родителям. Скажи, что вторая умерла в родах. Скажи, что третья, которую я люблю, как свою душу, еще девочка. Она беременна и радуется, что родит мне сына и царя Фив. Ничего не боится, глупая. – Царь улыбнулся. – Пусть Пифия ответит, родится ли мальчик, будет ли здорова царица. Меня грызет тревога. Кажется, такое беспокойство за полгода сведет меня в могилу. Передай в храм золотую чашу, а пророчице – ожерелье из перламутровых лепестков. Ступай. Спеши! Я жду тебя с ответом через двадцать дней.

Артемий взял дары, собрал припасы на долгую дорогу, велел ученику погрузить на осла мешок с продуктами, кувшины с вином и водой и запасные сандалии для обоих и вышел со двора, простившись с домочадцами и обещав жене быть осторожным и в жаркие дни прикрывать голову повязкой.

В дороге он учил мальчика, как находить источники воды, какие растения съедобны и как различать типы людей по преобладанию в них меланхолии или бодрости. Урок о том, как влияет погода на холериков и сангвиников закончился, как раз когда храм Аполлона Дельфийского предстал перед путниками во всем своем величии. Они остановились в деревне, искупались в речке, сменили одежду, поели горячей похлебки и заснули не на земле под деревом, а на удобном ложе, покрытом мягкими выделанными шкурами.

На рассвете Артемий стоял с ларцом перед закрытой дверью храма. Еще несколько человек бродили под портиком, но Артемий показал привратнику свои дары, дал ему серебряную драхму, и привратник впустил его первым, как только солнце поднялось повыше и он отворил высокую тяжелую дверь. Врач с трепетом вошел в полумрак. В глубине золотилась статуя Аполлона, в центре зала неярко горел очаг. Возле него стояло два треножника и – Артемий ахнул – сидели две сивиллы. Он поколебался и вручил ларец старшей. Та благосклонно покивала и посмотрела на младшую. Артемий начал пересказывать слова царя. Внезапно младшая встала с треножника, подошла к нему, двумя руками повернула его лицо, всмотрелась в глаза и хрипло сказала:

– Дафна, не бери у него ничего! Я вижу! Вижу!..

– Мы все поняли, – сказала Дафна торопливо. – Бог даст ответ завтра. Иди! Иди уже!..

Артемий выскочил за дверь и с бьющимся сердцем вернулся к хижине, к своему ослу и ученику.

А в храме сивиллы вели жаркий разговор.

– Дафна, Дафна! – говорила девушка. – Этот ребенок – он убьет отца и женится на матери! Ужас! Ужас! Надо сказать вестнику!

– Ну что ты, деточка, – успокаивающе шептала Дафна, обнимая Феодосию и гладя ее по голове. – Мы даем предсказания только на пятнадцать лет вперед. Вон и папирус на стене. Там написаны условия. Роды пройдут успешно, мать выживет, ребенок будет здоров и доживет до совершеннолетия. Унаследует отцовский трон. Так и сообщим. Гляди, как тебе идет это ожерелье.

Глава 5. Выбор

У царя Спарты Тиндарея росли две девочки – дочь Елена и племянница Пенелопа, дочь его брата, рано погибшего в бою. Обе были красивы, умели читать, играть на кифаре, ткать, быстро бегать и прекрасно плавать. Несмотря на то что росли они в Спарте, ухаживали за ними очень прилежно, умащивали египетскими притираниями и волосы мыли ромашковым настоем. Так что к пятнадцати годам они оказались самыми желанными невестами для окрестных царских сыновей и неженатых молодых царей. И правда, вокруг толклось множество претендентов.

Однако через несколько месяцев большинство разъехались по домам: иным отказали, другие сами поняли, что лучшие невесты Эллады не про них. Остались двое: златокудрый красавец с мощной мускулатурой и сияющей улыбкой – Менелай и черноволосый худощавый остроумец с курчавой благовонной бородкой и черными сверкающими глазами – Одиссей. Оба нравились Тиндарею, и девушки были неравнодушны к обоим. Царь колебался, не зная, на что решиться. У него не было сына, и Спарта должна была после него достаться мужу Елены. Не сумев твердо решить, который из двух станет царем Спарты, а который увезет с собой Пенелопу, Тиндарей послал гонца к Дельфийскому оракулу.

Гонцом он назначил молочного брата Елены, сына ее кормилицы, шестнадцатилетнего Иллариона.

Как подобает спартанскому воину, Илларион был отважен, закален и неутомим. Он добрался до Дельфийского храма Аполлона быстрее, чем это сделал бы любой другой всадник, не стал заезжать в Дельфы, а спешился у самой оливы перед портиком. Достал из вьючной сумки царские дары и письмо, бросил привратнику драхму и бестрепетно вошел в полумрак святилища.

По правде говоря, грамота не далась ему, он не умел читать и мало что знал о сивиллах. Однако, увидев двух величавых женщин, сидящих на треножниках в мерцающем свете очага, Илларион несколько оробел и приветствовал предсказательниц так почтительно, как только умел. В этом деле он был не мастак.

Женщины молча смотрели на него. Потом младшая велела поставить шкатулку на маленький стол перед статуей Аполлона, а старшая жестом приказала подать свиток. Она прочла письмо Тиндарея вслух и задумалась. Младшая молчала, улыбаясь.

– Вижу, – сказала Дафна, вставая. – Кое-что вижу… Если Одиссей женится на Пенелопе, она двадцать лет будет его дожидаться и ткать день-деньской. Жалко девочку… Пусть на Пенелопе женится Менелай.

– Прекрасно! – захлопала в ладоши Феодосия. – Ты видишь! Я знала, что ты сможешь!

Она вскочила со своего места, обняла Дафну, и обе закружились в восторге. Илларион стоял, оторопев…

– А ты иди, иди, – крикнула Феодосия, – нечего стоять! Так и передай царю.

Илларион выбежал за дверь, взлетел на коня и помчался вскачь…

Женщины пили вино и ели жареное мясо. Они уже были немного пьяны и совершенно счастливы.

– Теперь тебе не придется никого обманывать, – говорила Феодосия. – Аполлон признал тебя своей служанкой. Еще немного, и ты будешь видеть не отдельные кусочки, а всю картину.

– А что? – обеспокоенно спросила Дафна. – Что-то не так?

– Ты не огорчайся, – сказала Феодосия. – Гонец все перепутает. Он ведь дурачок. Запомнит только твои слова: «Одиссей женится на Пенелопе». Так и передаст царю. А потом начнется Троянская война… Но мы тут ничего не можем сделать. Это боги решают. Мы только предвидим.

Глава 6. Болезнь

Зимой Дафна простудилась. Она тяжело кашляла. И, хотя горела в жару, ей было холодно. Феодосия укрыла ее шерстяным одеялом, которое они вместе сшили из домотканого холста, затолкав внутрь целый мешок шерсти. Шерсть им подарил купец за прорицание даты, когда ему следует отплыть в Милет, чтобы не попасть в бурю. Шерсть была лучшая, одеяло теплое, но Дафна все равно дрожала.

Феодосия зарезала курицу и сварила бульон, но больная не могла есть – ее тошнило. В середине дня привратник, смущаясь, вошел в их ойкос и сообщил, что посланник из Эфеса ждет прорицания уже несколько часов. Он достойный человек, привез храму дары. Хорошо, если бы сивилла вышла к нему. Феодосия молча поднялась и пошла в святилище. Она уселась на треножник у очага, выпрямила спину и кивком приказала впустить гонца.

Богатый хозяин из Эфеса спрашивал, как ему вывернуться. Надо заплатить выкуп за брата, попавшего в плен. Продавать ли оливковую рощу? Феодосия закрыла глаза и спросила себя: «Почему я отчетливо вижу, что произойдет летом в Эфесе, но не знаю, как кончится болезнь Дафны? Верно, я боюсь узнать…»

Гонцу она ответила:

– Рощу не продавать. В будущем году урожай будет очень хорош. Роща принесет отличный доход. Твоему хозяину будет больно смотреть на нее, если вся прибыль достанется другому. Продавайте овец. Весной случится мор на ягнят. В следующем году от овец никакого приплода. А коз берегите. Брат хозяина привезет с чужбины новый способ готовить козий сыр. Такого сыра, как у вас, не будет во всей Элладе. Ступай!

Она вернулась к ложу Дафны. Больную сотрясал кашель. Феодосия вложила свою ладонь в ее горячие пальцы.

– Я умираю? – спросила Дафна.

– Не знаю, милая, – чуть помедлив, ответила Феодосия. – Про себя и про тех, кого люблю, я вижу только на день вперед. Может, моя душа страшится узнать неотвратимое и не решается требовательно вопрошать бога. Завтра ты не умрешь… Хотя, погоди! Завтра к вечеру тебе станет лучше. Нет! Ты не умираешь, моя дорогая! Ты выздоравливаешь! И вот еще что: теперь, когда я больше не боюсь за тебя, я вижу дальше и подробнее. После болезни твой дар прорицания укрепится. Мы с тобой еще позанимаемся, и ты станешь настоящей пророчицей. Не хуже меня. Тогда я смогу оставить храм. Со мной что-то происходит… Не хотела тебе говорить, а теперь, раз ты больше не будешь во мне нуждаться, расскажу: в прошлом месяце я встретила на рынке скульптора Алексайо. Мы не разговаривали, но мне приятно думать о нем. И он видит меня во сне каждую ночь. Похудел от тоски, работу забросил… хочет на мне жениться. Аполлон, конечно, отберет у меня дар прорицания – это дозволено только девственницам. Хотя… – она задумалась, – совсем не отберет. – И Феодосия радостно засмеялась: – Кое-что оставит!

Глава 7. Незнакомец

Феодосия подоила овцу, нарубила ягнятину небольшими кусками, посыпала ее солью, добавила лук, чеснок и сушеные травы, растертые между пальцев, сложила мясо в горшок, залила молоком и поставила на очаг. Ей хотелось побаловать Алексайо любимым блюдом, но стряпуха она была неважная. Частенько задумывалась, а такое кушанье требовало особого внимания – надо было следить за огнем в очаге. Чуть отвлечешься, и молоко выкипит. Она очень любила мужа и надеялась, что похлебка получится не хуже той, какой угощала их его мать. Теперь она была женой, и это было интересно и удивительно. Особенно приятно было не знать, что случится: придет ли Алексайо на закате или раньше, принесет ли ей какой-нибудь подарок… даже получится ли ее варево или муж похвалит, только чтобы не огорчать? Что похвалит – она не сомневалась, но знала это не как сивилла, а как любая новобрачная, какую муж взял сиротой без родни и приданого, только из горячей любви.

Неожиданно дверь распахнулась – она даже засмеялась, так ее радовали всякие неожиданности, – и в дом вбежал привратник храма. Он запыхался и был испуган.

– Дафна умоляет тебя немедленно пожаловать, – сказал он без приветствия. – К ней пришел кто-то… Она велела бежать за тобой.

– Да ведь я теперь ничего не знаю, – удивилась Феодосия. – Какой от меня толк? Я ведь замужем, уже не девственница.

– Пойдем, пойдем! – твердил привратник. – Не моего ума дело. Сивилла велела привести тебя.

Феодосия помедлила секунду, сняла ухватом горшок с очага, поставила его на пол, прикрыв доской, на которой резала лук, и бросилась из дверей вслед за привратником.

В храме было прохладно и сумрачно. Дафна сидела на своем треножнике. Напротив нее на клисмосе⁵ отдыхал мужчина лет сорока. Он был бос, небрит и запылен. Седеющие волосы покрывала грязноватая повязка. Оба молчали. Феодосия бросилась в глубину храма и тотчас же вернулась с кувшином и чашей. Она налила вина и подала посетителю со словами:

– Выпей, господин! Ты устал с дороги!

Мужчина взял чашу и выпил с удовольствием.

– Чем мы можем служить тебе?

– Как обычно, – ответил тот.

– Ты пришел из-за меня, – сказала Феодосия. – Дафна ни в чем не виновата. Она старается, как может.

– А ты почему не стараешься? – спросил посетитель и сурово поглядел Феодосии в глаза.

Она не отвела взгляд:

– Любовь, мой господин! Ты знаешь, как это бывает… но ведь я расплатилась – я больше не вижу будущего.

– Жаль… – ответил тот. – Ты мне всегда нравилась. Даже и сейчас еще нравишься. Как ты меня узнала?

– Глаза моей души ослепли, – медленно сказала Феодосия, – но глаза тела видят. Я не могла ошибиться. И Дафна чувствует твое присутствие. Вот она сидит как статуя, совсем потеряла соображение. Встань, Дафна! Поклонись господину.

Дафна резко вскочила, всплеснула руками и потеряла сознание. Аполлон легко подхватил ее и уложил на пол.

– Ты предпочла мне мальчишку-скульптора, – сказал он. – Я пришел отомстить, но передумал. Вообще-то я измен не прощаю, но ты была так забавна, двухлетняя, когда лепетала пророчества, едва умея говорить. Я часто смеялся, стараясь понять твои слова. Не бойся! Я не сделаю плохого ни тебе, ни ему. Прощай! Раз в год ты даже можешь спросить что-нибудь важное, и тебе откроется. Только один раз в год! Мужу не изменяй. Он не так снисходителен, как я. Он не простит.

Бог повернулся и исчез в дверном проеме.

Феодосия набрала в рот вина прямо из горлышка кувшина и прыснула в лицо Дафне, лежащей без чувств.

1.Широкое верхнее платье у древних гречанок.

2.Жилище в Древней Греции.

3.Древнегреческий плоский сосуд для напитков.

4.Аэндорская волшебница по просьбе библейского царя Саула вызвала дух пророка Самуила, который предсказал царю и его сыновьям страшную гибель.

5.Стул с выгнутой спинкой и вывернутыми наружу ножками.