Kitobni o'qish: «Благословение Аамана»

И когда пришло Божество

и положило на свои золотые весы

души, взывающие справа

и души, взывающие слева,

то увидело, что вес их равен,

и задумалось, что решить.

Но тут отделилась душа женщины слева

и перепрыгнула на правую чашу весов, говоря:

«Вы убили моего возлюбленного, а я убью вас!»

И Божество исполнило закон.

«Легенды цивилизаций»

Книга I «О любви, что меняет миры».

Глава I

Сидя на зелёной траве, под раскидистым деревом, я наблюдал за оленями, внезапно вышедшими на поляну. Самец, три самки и два подростка-оленёнка.

Редкая удача увидеть их выпала мне сегодня, поэтому я не двигался, чтобы не спугнуть этих благородных животных. Разглядывая гармоничные тела оленей, я удивлялся их математической красоте. Ведь в них всё было так, как надо. Каждая часть тела на месте и выполняет какую-то функцию. Даже белое пятно под хвостом – для того, чтобы сородичи не потеряли из вида в густом лесу. Какие гладкие шкуры, подвижные, чуткие уши, крепкие копыта. Божественная красота! Не то, что люди.

Казалось, что все животные на земле созданы какими-то высшими существами, каждый из которых был гениален. И эта команда работала без перерыва, чтобы создать каждую букашку, лягушку, белку или медведя. Могу себе представить, как они радовались, изобретя фасеточные глаза стрекозы или смазку для крыльев саранчи, которую не в состоянии создать ни одна химическая лаборатория мира.

А человека создал какой-то злой гений, да ещё и с хорошо развитым чувством юмора.

Черного юмора.

Правда, этот шутник подарил человеку нечто такое, чего была лишена остальная живая природа, а именно – способность мыслить, что ещё больше усугубляет проблему.

Этот, так называемый, Бог, наверняка был двоечником и сумел только скопировать некоторые части животных, чтобы наградить человечество нелепыми дополнениями, которые не несли никакой смысловой нагрузки, как тот же белый «платочек», под хвостом оленя.

Я с полным правом могу утверждать, что человечество создал Дьявол, потому что такого сборища монстров нет и в самой преисподней!

Вот так думал я, глядя на семейство оленей.

В кармане завибрировал телефон. Я посмотрел на экран, звонила Лиза. Не ответить было нельзя, и с глубоким вздохом я нажал кнопку:

– Да, слушаю, Лиза.

Услышав мой голос, олени, глухо застучав копытами по траве, дружно сорвались с полянки. И через секунду только качающиеся ветви кустов говорили о том, что здесь были эти прекрасные животные.

– Ты где, дорогой? Мы опоздаем на службу! -Ах, да, чёрт! Совсем забыл, сегодня же воскресенье!

– Не чертыхайся! Как тебе не стыдно. Да, и солар не забудь! Я жду тебя в кафе, – она положила трубку.

Я проверил, знак солара лежал в кармане рубашки. Это был религиозный символ Богочеловека, пришедшего когда-то на Землю, чтобы спасти погрязшее в грехах человечество и изменить его лицо.

Каждый верующий обязан был носить этот знак. А так, как веровали все, то и знак носили все. Но я не любил быть, как все, поэтому солар, похожий на солнце с двенадцатью загнутыми по часовой стрелке лучами, носил в кармане, надевая только на службу в церковь.

Если бы церковь этому не придавала так много значения, я бы и носил солар с удовольствием, но любое принуждение было не по мне. Уж такой характер! Иногда это мне здорово мешало, потому что я видел покушение на свою свободу даже там, где этого не было и в помине. И это заставляло меня делать всё наоборот.

Надев солар, я отправился к выходу из заповедника, где на стоянке ждала моя чёрная быстрая «Легенда». Я предпочитал её классические линии всем этим футуристическим «Оозам», «Джарвилям» и «Азираксам». Лизе тоже нравилась моя машина, и мы частенько после рабочего дня ездили вдвоём на речную излучину, чтобы насладиться прохладой и шумом воды.

Вдали раздался первый звук церковного колокола, и я сорвался с места, а за мной ещё несколько припозднившихся любителей природы. Наша кавалькада въехала на площадь, где уже не было свободных мест и пришлось поездить по параллельным улочкам, забитым машинами, чтобы припарковаться.

Лиза ждала в открытом кафе, под полосатым тентом, колышущимся от лёгкого ветра и укоризненно посмотрела на меня, протягивая стакан, с уже наполовину выдохшимся шипучим мистом. В результате, мы были последними, за кем закрылись тяжелые двери храма и нам достались места на задней скамье, откуда ничего не было видно.

Служба началась. Раздались торжественные звуки органа и все присутствующие встали и запели гимн. «О Солнечный Бог, спустившийся с небес, чтобы снять грехи с наших душ и очистить мир от скверны!» Тонкие голоса певчих врезались в уши, а у меня не шли из головы олени. Грациозные самки с большими выразительными глазами, опушенными длинными ресницами. Маленькие пятнистые подростки, весело гоняющиеся друг за другом по полянке.

Я взглянул на Лизу. Я любил её, но её глаза трудно сравнить с глазами оленихи. Их почти не видно за мягкими наростами, окружающими лицо и спадающими складками на грудь. Она носила большой солар на длинной цепочке, потому что иначе бы он исчез среди собравшейся на груди плоти.

Но характер у неё просто золотой, да и выглядела она не в пример лучше её сестёр или кузин, некоторые из которых были ещё и пятнисты, или покрыты бородавками. А старшая сестра Лизы имела неподъёмный хвост, который мешал ей передвигаться. Она была не замужем, и теперь Лиза должна ждать, пока Сесиль не выйдет замуж. Вся родня и даже я искали ей жениха, но пока безуспешно.

Поэтому, пока мы не могли пожениться, Лиза продолжала жить в своей семье, а я жил один, потому что между членами моей семьи, никогда не было близких отношений. Каждый стремился выделиться среди остальных родственников, при этом, не посвящая в свои дела и не доверяя друг другу.

Я никогда не видел любви от матери, которая держала себя сухо и отстраненно, всякий раз презрительно отталкивая меня, когда я пытался обнять её или похвалиться успехами. Отец, по-видимому, не хотел уступать ей в «силе характера» и ему это удалось. Поэтому мои братья выросли высокомерными, недружелюбными и эгоистичными. На их фоне я отличался удивительно мягким характером, но научился довольно искусно скрывать свои чувства.

Только Лиза могла понять меня. Я никогда не знакомил её со своей семьёй, боясь расстроить её чувствительную и ранимую натуру.

Гимн завершился. Лиза повернулась ко мне. На её лице блестели слёзы радости и умиления. Она свято верила, что скоро грядёт второе пришествие Богочеловека Аамана, который откроет человечеству всю правду и сделает мир счастливым. Все преобразятся и станут похожи на Аамана, чей облик был абсолютно гармоничен. На его теле не было ничего лишнего. Ни наросты, ни гребни, ни раздутые или неестественно вытянутые конечности не безобразили его.

Но всё же он был, не простой человек, а осенённый Духом Святым, который есть абсолютное знание.

В священных книгах говорилось, что Ааман в силах дать каждому божественный облик, одним мановением руки. Это то, чего были лишены жители Земли и то чего они страстно желали.

Земляне почитали Аамана и верили, что только усердные молитвы смогут привлечь его благосклонное внимание на погрязшее в уродствах человечество.

Священник в золотой, как солнце ризе и высокой тиаре, увенчанной соларом, пригласил всех присутствующих занять свои места. Все шумно сели. Лиза взяла меня за руку своими тёплыми пальцами и замерла. Я знал, каким счастьем было для неё посещать службу. Она с нетерпением, как ребёнок, ждала целую неделю, когда снова выслушает красивую сказку об Аамане, о его доброте, кротости и его славных деяниях.

Одна из её любимых историй о том, как он превратил девушку Ладину, которая почти не могла передвигаться из-за своих окаменелых наростов (по классификации Института Человеческих Существ, я бы отнёс её к «хитинопокровным») в подобие себя, а потом забрал её с собой, ибо девушка «прозрела».

Вот это место в Священной Книге всегда вызывало у меня массу вопросов.

Она прозрела, потому что с неё спал панцирь, который раньше мешал ей видеть?

Или потому что Ааман обладал какой-то невиданного типа энергией, способной перерождать тела?

И что в данном контексте означает слово «прозревать»? В физическом или метафизическом смысле? Может она потеряла зрение от несчастного случая или просто ничего не понимала?

Понятие слепоты, как признака болезни на Земле приемлемо только для животных. Люди такой слепотой не страдают.

Но так как Ладина не была животным, следовательно, ей мешал смотреть панцирь, закрывающий обзор. Но достаточно ли было Ааману только того, что панцирь снят, чтобы взять девушку с собой?

В общем, вопросов было больше, чем ответов.

Пока я рассуждал, священник закончил свою проповедь. Сидевшая прямо передо мной фигура с мощным горбом, слегка отодвинулась и стала видна маска на лице священника, изображавшая Аамана. Клянусь, если бы я не знал, что это обычная священническая маска, которую одевают на все службы, то мог подумать, что это сам Ааман спустился с небес!

В этом была некая магия.

Когда в конце службы каждый подходил к священнику, чтобы взять плоский хлебец, с одной стороны изображавший солар, а с другой стороны лицо Аамана, чтобы принять в себя его образ и стать его подобием, я даже чувствовал, как будто моё лицо слегка видоизменяется.

Но на выходе, взглянув в специально там висящее зеркало, я увидел тот же растянутый, чуть не до ушей клюв, спускающийся уступами от макушки и прикрывающий выпуклые глаза, похожие на глаза моей мамы.

Выходящие из храма люди верили, что если не будут грешить, и усердно молиться, то однажды преобразятся на зависть остальным.

Не могу сказать, что я совсем не верил в Аамана, с молоком матери я впитал в себя его образ. После обязательного грандиозного воскресного скандала, наша семья всегда отправлялась в ближайший храм, чтобы сидеть там, на проповеди с умильными лицами, блаженные улыбки с которых исчезали, как только все выходили на улицу.

Одно время я свято верил в его существование и то, что он слышит и видит меня. После уроков я приходил в храм и долго стоял там, положив руки на ладони искусно вырезанной фигуры Аамана, и просил, просил, просил, чтобы он сделал меня таким же, как он.

Этого не произошло, и в один день я больше не пошёл в церковь, но не потому, что разочаровался. Я понял, что сам должен найти к нему путь. И когда немного повзрослел, решил, что этот путь лежит через науку. Только наука может подтвердить или опровергнуть любую теорию, и, следовательно, способна доказать существование Аамана, хотя в глубине души я чувствовал его присутствие, но чувство нельзя взять за доказательство. А если его правда существует, то я обязательно доберусь до неё.

Я не говорю, что религия и наука идут в разные стороны, скорее разными путями в одну сторону. И те, и другие ищут «Преображения».

Поэтому пока церковь собирает адептов и возносит молитвы, целая сеть институтов по всему миру работает над этим, отбирая у добровольцев, имеющих в своём теле, хоть что-то отдаленно напоминающее Аамана, генетический материал, и комбинируя его так и этак.

Одно время учёные полагали, что смогут решить эту проблему путём простой селекции. Но по прошествии многих лет, результаты оказались неутешительными.

– Ты знаешь, кого я сегодня видел? – спросил я Лизу, когда мы снова уселись на открытой веранде кафе и заказали свежий мист.

– Расскажи!

– Семью оленей. Большого самца, трёх самок и двух очаровательных малышей на резвых копытцах!

– Ох, и везучий ты Генри! Вечно тебе удается увидеть то, чего никто не видит! – она шутливо толкнула меня в бок, потом пристально взглянув, достала платок и принялась оттирать какое-то пятнышко с моего клюва.

– Хочешь, мы поедем с тобой на неделе на ту поляну, вдруг они снова придут?

Тут я увидел своего друга и коллегу, который шёл под ручку с женой от храма. Я помахал ему рукой.

– Эй, Олаф! Берта! Идите к нам, сюда!

Они подошли. Берта приветливо улыбалась, благо Бог ей дал очень красивые губы. Это была гордость Берты и предмет бесконечной зависти окружающих. Она даже сдавала свои генетические образцы в наш институт, где все трудятся над проектом «Суперчеловек».

Я работаю на кафедре «Гребешковых и Клюворотых» и мой отдел производит классификацию и исследует генетические мутации вышеупомянутых людских подвидов без малого двенадцать лет. И могу по секрету сказать, что все государственные субсидии, которые каждый год даются правительством под наши научные программы, ушли коту под хвост.

Сведения, накопленные всеми институтами мира, работающими по аналогичным направлениям, составили обширнейшую базу данных. Лучшие программисты работали над поиском алгоритма, способного упорядочить пёстрое разнообразие уродов, а проект «Суперчеловек» должен помочь стать миру счастливым.

Мы засиделись в кафе до поздней ночи. Небо покрылось звёздами, и наши дамы стали поеживаться от холода. Я всегда удивлялся, почему Лиза мёрзнет? Ведь у неё много лишней кожи, которая, казалось бы, должна сохранять тепло.

Олаф – славный парень и даже любит пошутить, только по его лицу никогда не видно, смеётся он или нет. Его рот выглядит, как костяная решётка, сквозь которую он говорит, и довольно ловко пьёт и ест, просовывая тонкий, гибкий язык через щели.

Руки Олафа представляют собой нечто похожее на клешни рака. Правда, я тоже не мог похвастать красотой рук. Они растут очень высоко и непропорционально длинны, а моя чрезмерно увеличенная грудная клетка бочкообразно выдаётся вперёд. Впрочем, это такая же семейная особенность, как клешни Олафа или выгнутые назад колени Берты.

С Олафом меня связывает многолетняя дружба. Сначала мы учились в одной школе, потом в университете, а теперь вместе работаем. Наши рабочие места находятся рядом, и с ним легко, потому что за долгие годы мы научились понимать друг друга без лишних слов.

Тепло распрощавшись с семейными друзьями, мы с Лизой отправились по домам. Счастливчики! Они могли день и ночь проводить друг с другом!

Отец Лизы, как всегда дежурил в дверях, ожидая дочь и куря длинную трубку, отмахивая дым большой плоской рукой. Хоть в Лизиной семье ко мне и относились неплохо, всё же полагалось соблюдать приличия, чтобы избежать пересудов. Сдав с рук в руки мою невесту, я сел в «Легенду» и поехал по освещённым фонарями улицам, куда глядят глаза.

Мне не хотелось возвращаться домой к моей одинокой постели окруженной нежилой аурой холостяцкого быта. Когда я женюсь, то мой дом будет наполнен светом и теплом, и запахами домашней вкуснятины, на которую Лиза была такой мастерицей. Но это будет потом, а теперь он представлял собой место, где я старался проводить минимум времени. Я даже не заводил себе животное, потому что часто задерживался на работе.

Когда-нибудь я построю дом недалеко от леса, и буду ждать, когда на задний двор придут олени. Я буду прикармливать их долгими суровыми зимами, сыпать в кормушки соль. А мои дети вместе с Лизой…

Чья-то фигура неожиданно метнулась через дорогу прямо перед машиной. Я резко нажал на тормоза и услышал глухой удар о капот. Обливаясь холодным потом, я выскочил из машины, и остановился, с ужасом глядя на распластанное на дороге тело человека. Вокруг непропорционально большой головы разбрызгана кровь. Тяжелые ноги, нижняя часть которых была просто огромной, вывернуты в стороны. Вот почему он двигался недостаточно быстро и попал под машину. Наверно не рассчитал свои силы.

Неужели я убил его?! От такой мысли у меня всё поплыло перед глазами.

Трясущимися руками я стал искать его пульс, но так и не нашёл.

– Эй! – я тихонько похлопал человека по лицу. – Придите в себя! С вами всё хорошо? Человек открыл глаза. Слава Ааману, жив!

– Где я? Что со мной?

– Вы только что попали под машину, – отвечал я ему. – Я отвезу вас в медицинский центр, проверим, все ли органы целы?

– Да…конечно…только помогите мне подняться, – человек беспомощно заворочался на асфальте.

С трудом подняв его, я дотащил бедолагу до машины и посадил на переднее сиденье, радуясь, что «Легенда» столь вместительна. Захлопнув дверцу, нажал на газ.

– Чарльз, – представился человек, вытирая кровь со лба, невесть откуда появившимся белоснежным платочком, – извините, что так получи…– он не договорил, как вдруг из придорожных кустов на дорогу выскочили три фигуры, как раз за моей машиной.

Они стали озираться, кого-то ища. Один из них пригнулся, вглядываясь в заднее стекло автомобиля. Увидев там большую голову Чарльза, он указал остальным на него своим длинным пальцем, оканчивающимся кривым когтем. Двое других сразу кинулись нам вслед.

– Стоять! Тормози!!! – закричали они низкими рычащими голосами, которые как нельзя больше подходили к их облику. Я увидел блеснувшие в свете фонарей клыки.

– Быстрее! Жмите на газ! – взволнованно вскрикнул Чарльз, – нам нужно оторваться от них!

Я не стал мешкать и нажал на газ. Преследователи сначала пытались догнать машину, но потом остались позади.

– Кто они? – спросил я Чарльза, когда мы были недалеко от медицинского центра, где в окнах было темно, а дежурный врач уже спал сном праведника.

– Это очень нехорошие люди. Очень опасные! Они…хотели меня ограбить, а я убежал.

– Вам необходимо написать заявление в полицию, – посоветовал я.

– А что они могут? Бездельники, – махнул рукой Чарльз, я уже неоднократно писал заявления, что за мной следят. Только никакой реакции не последовало. Начальник полиции предложил завести собак, а я их терпеть не могу, они роют мои газоны и ломают розы! Мне кажется у них там свои люди, целая банда и все заодно! Никому нельзя доверять!

Я слушал Чарльза и не верил своим ушам. Мне хоть и не приходилось сталкиваться с полицией, но я свято верил в честь мундира. Да и начальник полиции мне, в общем-то, нравился. Я видел его несколько раз по телевидению, когда он призывал жителей Глоритауна не напиваться хотбломом на большие религиозные праздники. Нормальный парень, серьёзный, немногословный…

В целом, жизнь в нашем городе была довольно безопасная. Иногда случались драки на почве ревности или кто-то присваивал чужое, но не больше, поэтому данный случай не укладывался у меня в голове. Как могло произойти, чтобы трое преследовали одного человека, да ещё таким образом, что он чуть не погиб под машиной! Тут явно было дело серьёзное.

Олаф рассказывал, что где-то в лесу живёт община людей, которые не верят в Аамана и вообще имеют взгляды на жизнь отличные от всего остального мира. Их называют сакканами. И они очень агрессивны. О сакканах ему рассказывал брат Берты, который служил в полиции. Может быть, это как раз такие люди? Я решил расспросить Чарльза позже, когда он выйдет от врача.

– Дорогой друг, – сказал Чарльз, появляясь из дверей после обследования, – на моё счастье я отделался лёгкими ушибами и парой синяков. Благодарю вас, что спасли меня от преследователей!

– Моё имя, Генри, – сказал я ему, подавая руку, которую он крепко пожал.

Я внимательно посмотрел на его руки. Это был великолепный образчик для нашей лаборатории. Я сказал об этом Чарльзу и он, странно взглянув на меня, ответил, что никогда не будет участвовать в этой афере.

– Как? – поразился я, – вы не хотите помочь человечеству, чтобы научным путём избавить всех и каждого от этого проклятия?!– моему возмущению не было предела.

– Вы не понимаете, – сказал Чарльз, – суперчеловек – это лишь выдумка, рождённая в больных головах учёных-генетиков. Вот увидите, чем всё закончится, даже если у вас что-то и получится, – он засмеялся.

Из-за большой головы, звук его голоса звучал гулко, как в пустую бочку. Едва ли не в первый раз в жизни я испытал неприязнь. Этот человек ставил под сомнение всё, что составляло смысл моего существования.

«Хотя, он может иметь свою точку зрения», – сказал я сам себе, чтобы успокоиться.

Однако, все мои знакомые, даже очень религиозные, в той или иной степени поддерживали мысль о том, что наука должна постараться и найти способ изменить вид человеческих существ.

Внезапно мне захотелось узнать, чем руководствовался Чарльз, когда стал отрицать саму идею создания суперчеловека.

Выходя из дверей, я спросил его:

– Почему вы считаете, что создание суперчеловека – это афера? Что вы знаете об этом?

– Я знаю об этом гораздо больше, чем вы можете предположить, – ответил Чарльз, протягивая мне руку для прощания. – Но боюсь, что, как и все остальные, вы не сможете понять моих доводов.

– Давайте, я вас подвезу домой, а вы мне расскажете, что это за доводы, – предложил я.

Мой новый знакомый согласился, и заняв место рядом со мной, принялся рассуждать на тему того, что человечество мутирует под воздействием атмосферы земли, губительной для его инопланетной формы жизни.

– То есть, вы хотите сказать, что люди прилетели с других планет? – усмехнулся я, чувствуя, что встретился с настоящим сумасшедшим.

– Да, а иначе чем объяснить, что всё живущее на этой планете хоть и имеет видовое разнообразие, обусловленное разностью климата, однако в любом районе земного шара белка есть белка, а ёлка есть ёлка. И только человек похож, чёрт знает на что!

– Ну, с этим я согласен, – поддержал я его, – сам сегодня утром наблюдал за оленями, удивляясь полной гармонии их тел. Но ваша версия имела бы право на существование, если бы вы имели, хоть какое-нибудь доказательство.

– У меня есть это доказательство! – отозвался Чарльз, стукнув кулаком о колено, – только, разумеется, я с собой его не ношу. Всё лежит дома.

– Я желал бы ознакомиться.

– Почему нет, отвезите меня домой и сами убедитесь.

Чарльз жил за городом. В его районе не было никакого освещения, только фонари, что горели у крылечек мирно спящих домов. Кое-где лаяли собаки. «Тихая деревня», – подумал я, заворачивая к зеленой, фигурно подстриженной ограде. Чарльз тяжело выбрался из машины и пошёл к воротам, возле которых стоял почтовый ящик на витой ножке.

– Как-то у вас здесь темно, – сказал я, доставая из-под сиденья фонарь.

Чарльз уже вошёл, и его фигура, бредущая к дому, темнела на белой дорожке. Пошарив рукой за колонной, он нажал выключатель и яркий свет залил ступени и вход. Я остановился, и отключив фонарь, засунул его за ремень брюк.

– Что за чёрт! – выругался Чарльз, толкая дверь, которая оказалась не заперта. – Похоже, тут кто-то побывал. Осторожнее Генри!

Я замялся на пороге, не зная, что следует делать в таких случаях. Первой мыслью было позвонить в полицию, но потом я решил, что это дело хозяина. Чарльз исчез внутри, и я услышал его горестные вскрики и чертыхания, сопровождаемые шумом и звоном.

– Ну, что там? – крикнул я ему, оглядываясь, так как мне показалось, как сзади что-то зашуршало. Но на освещённом, ровно постриженном газоне ничего подозрительного не было. Дивясь тому, что в мире происходят такие дела, как вторжения в частную собственность, я вошёл внутрь.

Квартира Чарльза была совсем не то, что моя. Большая, ухоженная, с дорогими коврами и со вкусом подобранными картинами на стенах. Но сейчас на полу валялись разбитые вазы, кипы бумаг, выдернутые ящики стола перевёрнуты. Истоптанное и изорванное бельё, выброшенное из шкафов, горой лежало на ковре. Я присвистнул. Никогда в жизни не видел такого бардака! Тут явно что-то искали.

Чарльз выскочил, как полоумный из соседней комнаты. Его большая голова покраснела от гнева, он зажимал рану на ноге, порезанную о разбитое стекло.

– Украли! Украли! Мерзавцы, ах какие мерзавцы!

– Что украли? Кто украл? – спросил я, предполагая связь со случившимся и теми саблезубыми товарищами на дороге.

– Доказательство украли, и ещё папку с моими трудами, которым я посвятил двадцать лет жизни!

– Зачем им? – спросил я, подозревая какую-то тайну.

Чарльз уселся в большое кресло и уставился на меня невидящими глазами. Наверно его голова была занята какой-то важной мыслью. Я молчал, ожидая ответа.