Kitobni o'qish: «Демонология по Волкову. Сноходцы»

Глава 1

В подъезде было темно, пахло дохлыми мышами и кошачьей мочой. Так мерзко и так… привычно. Только закрыв за собой дверь, Алиса отметила, что не горит ни одна лампочка ни на одном этаже. Похоже, украли последнюю. Она знала каждый выступ, каждую выбоину на старых ступеньках, поэтому темнота не пугала. Впрочем, едва ли что-то вообще в этом мире могло ее теперь напугать.

Алиса только что похоронила лучшую подругу и больше всего на свете сейчас хотела быть на ее месте. Это она должна была умереть, а не Мирослава. Добрая, доверчивая Мирослава, маленький огонек в темном мире, не утративший света и теплоты. Было в этом что-то ужасно несправедливое: что именно Мирославу в красивом белом платье закрыли деревянной крышкой и засыпали мерзлой землей, а Алиса, которая все равно мертва внутри, возвращается в пустую квартиру.

Друзья звали ее в кафе, поднять стопку за упокой души их общей подруги, но Алиса не могла. Не могла находиться в обществе даже самых близких людей. Она чувствовала физическую потребность остаться наконец одной, упасть камнем на то дно, куда ее бросил Леон, сам о том еще не зная.

Влад предлагал поехать с ним в Волчье логово, но Алиса никогда туда больше не вернется.

Она оставила в недоумении всех и ушла. Вернулась в пустую квартиру, заперла за собой дверь. Почувствовала, как кончились силы, поддерживавшие ее последние несколько часов. Прислонилась спиной к двери, медленно съехала вниз и свернулась калачиком прямо у входа, не снимая ни куртку, ни ботинки. Обхватила руками колени, уткнулась в них лицом и закрыла глаза.

Почему я не умею плакать? Может, тогда стало бы легче?

Алиса мечтала о том, чтобы у нее была хоть одна, хоть самая крохотная причина сомневаться в словах Софи. Думать, что та по какой-то причине оболгала Леона, вынудила Алису перестать ему верить. К сожалению, такой причины у Алисы не было.

Она ведь с самого начала понимала, что они не пара. Разве мог такой человек, как Леон, – выросший в любви и достатке, вращающийся в высших кругах общества, – увлечься такой, как она? У Алисы не было ни воспитания, ни образования, ни манер, ни даже особого ума. Да, Леон не обычный человек, но это все равно не значило, что он мог по-настоящему влюбиться в безродную дворняжку вроде нее. Как она могла в это поверить?

Было ли ему противно целовать ее, заниматься с ней любовью? Вспоминает ли он с омерзением новогоднюю ночь, которую Алиса еще несколько часов назад считала лучшей в своей жизни, или постарался забыть о ней тем же утром? Смеялся ли он над ее доверчивостью, когда рассказывал Антону о том, что все идет по задуманному?

Алиса вспомнила, как он обрадовался, увидев ее в новогоднюю ночь на пороге своего кабинета. Тогда она думала, что он тоже скучал. Теперь знала – то был момент триумфа. Она клюнула на приманку. Влюбилась, стала послушной. Достаточно послушной, чтобы отдать за него жизнь.

Она ведь действительно была готова на все. Наплевала на опасность, забрала у него тьму, когда все вокруг твердили, что это самоубийство. Если бы он прямо попросил умереть за него, она бы не раздумывала…

Чувства говорили Алисе, что человек не может так притворяться. Сколько раз Леон касался ее плеча, руки – легко, мимолетно, ненавязчиво? Сколько раз смотрел долгим внимательным взглядом? Разум же твердил, что ради выживания люди готовы на все. И душу демонам продать, и в постель лечь с той, что противна. Что такое для Леона немного приласкать Алису, когда на кону стоит перспектива быть разорванным Падальщиками?

Все эти годы она будто бежала марафон. Бежала изо всех сил, надеясь, что на финише ждет награда: мать взглянет на нее и поймет, что Алиса достойна любви. Скажет: «Ты хорошая девочка, я люблю тебя».

Алиса бежала, не оглядываясь и не замечая, что не только на финише ее никто не ждет. Зрители – и те давно разошлись. Никто не машет флажками, не кричит ободряюще, не подает бутылку воды. Все давно забыли о марафоне, продолжают жить своей жизнью, и только Алиса все еще бежит. И надеется. Тщетно.

Она не достойна любви. Ее не любит и никогда не любила даже та, которая должна была любить безусловно, подчиняясь инстинктам. Ее не любит родная мать, так почему Алиса думала, что полюбит другой человек? Оказывается, ее нельзя любить, ею можно лишь пользоваться. Не достойна она большего, такие дела. Бывают люди, которым не дано петь или рисовать. Бывают те, кому не дано видеть или слышать. Алисе вот не дано быть любимой. И как бы она ни старалась, что бы ни делала, все будет зря. Ею можно лишь пользоваться.

Мать хочет ее денег, Леон – ее жизнь. Так не лучше ли ей будет дать им то, что они хотят? Если она отдаст Леону свою жизнь, он заплатит матери деньги, о которых та так мечтает. Все останутся в выигрыше. Кроме Алисы, конечно, но разве кого-то волнует, что хочет Алиса? Даже ее саму уже не волнует.

Просто пусть все закончится.

Пусть они оба получат то, что хотят. Потому что у Алисы нет сил бежать этот долбаный, никому не нужный марафон, у которого даже нет финиша. Алиса хочет только одного: чтобы больше не было так больно.

Если бы у нее были силы, она прямо сейчас поехала бы в Логово, сказала бы Леону, что согласна на ритуал. Ему больше нет нужды притворяться, делать вид, что влюблен в нее. Она все знает, она на все согласна. Могут провести ритуал хоть сейчас, если у него все готово. У него наверняка все готово. Но сил не было. Алиса продолжала лежать на полу, слушая звуки за дверью. Кто-то проходил мимо, где-то слышалась ругань. Хлопали двери квартир, звонили телефоны, разговаривали люди. Все занимались своими делами, не догадываясь, что в квартире номер девятнадцать больше нет никого живого.

Пришел вечер, затем ночь. Замолкли голоса, перестала играть далекая музыка. Наступила полная тишина, в которой Алиса не слышала даже своего дыхания. Может быть, она на самом деле умерла?

Алиса медленно поднялась на выпрямленных руках, села, убеждаясь, что все еще жива. Голова казалась чумной, будто она выпила лишнего. Может, и стоило. Да что уж теперь. Держась за стену, Алиса встала. Пошатнулась, поскольку перед глазами все поплыло, но на ногах устояла. Часы показывали начало четвертого утра. Если выйдет сейчас, как раз дойдет до вокзала к первой электричке. И тогда через несколько часов все будет кончено.

За ночь на улице потеплело, и теперь с неба лил уже такой привычный дождь. Асфальт, дома, деревья – все было мокрым и черным. Даже остатки снега, притаившиеся в углах, тоже почернели. Отличный день, чтобы закончить наконец ее историю.

На электричку Алиса успела. Людей было мало, ей удалось занять место в самом углу. Подтянув к себе колени и обхватив их руками, Алиса разглядывала попутчиков, без сожаления думая о том, что больше никогда их не увидит. Казалось даже забавным, что никто не замечает, как рядом с ними едет труп.

На станции она, как обычно, вышла одна. Без происшествий добралась до Волчьего логова, подошла к дому. Тот выглядел еще темнее и мрачнее обычного. Раньше Алиса чувствовала себя в нем в безопасности, думала, что там тот, кому она нужна. Сейчас же все изменилось.

Едва она открыла калитку, в окне над гаражом мелькнула тень, а затем во двор торопливо вышел охранник. Алиса остановилась.

– Привет! – еще издалека, но почему-то шепотом поздоровался охранник по имени Миша. Почти подбежал к ней и спросил: – Что происходит вообще?

Алиса непонимающе посмотрела на него.

– В каком смысле?

– Так ты тоже не в курсе? – разочарованно протянул Миша. – Я смену принимал пару часов назад, мне Костик шепнул, что хозяин вчера всех выгнал. Вроде как даже уволил. Мне самому расчет пришел на карту недавно. В доме никого не осталось. Нас тоже выгнал, но Петрович велел по одному дежурить, хозяину на глаза не попадаться, чтобы он не знал, что мы тут. Журналюги периодически приезжают, надо отгонять, как собак надоедливых. Я вообще не понимаю, что и как. Сижу, как мышь под метлой, даже за едой не ходил, желудок сводит.

Алиса равнодушно пожала плечами. Ей было все равно, что и почему сделал Леон. Не осталось у нее сил и желания удивляться и разгадывать его действия.

– Он дома? – лишь спросила она.

Миша кивнул.

– Ага. Я хотел на кухню сходить, взять чего пожевать, слышал, как он по коридору шел. Не рискнул, назад вернулся. Слушай, будь другом, принеси чего, а? Сил нет пустой чай пить.

Алиса ничего не ответила, молча направилась к дому.

– Алис! – позвал охранник, когда она уже почти открыла дверь. – Ты поосторожнее там, ладно? Вдруг он совсем… ну… с катушек съехал. Ты понимаешь, о чем я.

Алиса по-прежнему молча открыла дверь, вошла в дом. Пустой и тихий, он походил на склеп. Алиса не стала звать Леона, направилась к нему в кабинет, но хозяина дома там не оказалось. Как не было и в спальне, куда она вошла без стука, и в других помещениях его части Логова.

Медицинский отсек оказался заперт. Алиса вводила код на панели, но лампочка над тяжелой дверью мигала красным и отказывалась меняться на зеленую.

Может, охранник ошибся? Леона нет дома. Или ушел куда-то недавно. Решив заглянуть еще в библиотеку и если его там нет, то ждать, Алиса пересекла большой холл, открыла дверь и обомлела.

Библиотека была разгромлена. Дверцы шкафов выломаны, стекла в них разбиты, книги не просто разорваны, а буквально растерзаны. Весь пол усыпан их листами. Некоторые выглядели целыми, некоторые были смяты. Те, что лежали у камина, и вовсе обгорели. И в давно погасшем камине Алиса тоже заметила несколько полусожженных экземпляров. Посреди библиотеки лежала какая-то странная длинная кочерга с деревянной ручкой, а на паркете отпечатался обугленный след от нее. Должно быть, кочергу эту сначала сунули в камин, а потом бросили на пол.

Леон хотел сжечь дом?

Хотел бы – сжег бы.

Алиса вернулась в холл, заглянула в гостиную и наконец поняла, где Леон. Сквозь большое, но затемненное окно она не могла хорошо разглядеть его, но увидела очертания фигуры на террасе.

Терраса, как и дом, была погружена в полумрак. После дня рождения Леона ограждения так и не убрали, поэтому она была защищена от снега и дождя, но без обогрева здесь было почти так же холодно, как и на улице. А обогрев Леон не включал. Он сидел в кресле, закинув ногу на ногу, в неизменном черном пальто и, казалось, не чувствовал холода. В руке держал квадратный стакан с коньяком, бутылка с остатками жидкости – похоже, он все-таки пил – стояла на полу рядом с креслом.

Леон не мог не услышать, как открылась дверь, но даже не повернул голову. Алиса остановилась у входа, тоже ничего не говоря. Ей вдруг показалось, что здесь, в кресле, сидит совершенно чужой человек. Четкий профиль со строгими чертами лица, темные волосы, всклоченные, как и прежде, теперь лежали в каком-то непонятном, но правильном порядке. Длинные пальцы, сжимающие стакан, высоко поднятый подбородок, взгляд, устремленный вперед, – все это Алиса узнавала и не узнавала одновременно.

– Зачем ты пришла? – спокойно и холодно спросил Леон, хотя Алиса была уверена, что не попала в поле его зрения. Он не мог видеть, кто именно пришел. Догадался по каким-то признакам? Или знал, что она придет?

– Софи посвятила меня в детали того, какая роль мне была уготована в этом доме, – стараясь говорить так же ровно, ответила Алиса.

Наверняка он об этом уже знал. Не потому ли выгнал всех? Не потому ли пьет в одиночестве на террасе, зная, что терять контроль ему нельзя? Потому что его план провалился. И через несколько месяцев Падальщики придут за ним. На его месте Алиса тоже пила бы.

– Так зачем ты пришла? – повторил вопрос Леон.

– Сказать, что я согласна.

Он по-прежнему не отреагировал. Не повернулся к ней, даже бровью не повел.

– Ты не в себе.

– А ты в себе?! – Алиса сорвалась на крик, но тут же сжала пальцы в кулаки, впилась ногтями в ладонь, возвращая себе хладнокровие. – Ты был в себе, когда придумывал этот план? Ты был в себе, когда решил убить меня? В себе, когда целовал меня, когда… спал со мной? – Она замолчала, понимая, что теряет контроль. На место тупому безразличию приходила злость.

Леон наконец шевельнулся. Поднял руку с зажатым в ней бокалом, посмотрел на коричневую жидкость, будто проверяя, сколько еще осталось в стакане. Чуть повернул голову, посмотрел на Алису. Взгляд был равнодушным, холодным, как и тон.

– Да, – подтвердил он. – Выжить любой ценой – естественное желание любого человека. Знаешь, почему нельзя подплывать к тонущему спереди? Он утопит тебя. Даже если вы знакомы, даже если он любит тебя. Подплывешь спереди – он утопит тебя, подчиняясь одним только инстинктам, одному лишь желанию выжить. Я хотел жить. А вот с тобой что-то не так. Самоубийство, самопожертвование – не свойственно людям. Даже таким, как ты. И я хочу понять, зачем ты это делаешь.

Алиса догадалась, что он имеет в виду ее фиолетовую душу. Но ей было плевать на то, что он там думает.

– Какая тебе разница зачем? – едва сдерживаясь, прошипела она. – Я тебе не подопытная крыса, чтобы ты копался в моей голове. Хватит уже, повеселился. Ты хотел мою жизнь? Забирай, я согласна. У тебя все готово к ритуалу? Когда мы можем его провести? Сегодня? Сейчас? Забирай, что хотел, только заплати те деньги, что положены мне по контракту в случае смерти. И все будет по-честному.

Леон снова отвернулся от нее, отхлебнул из стакана, поставил его на колено, придерживая рукой.

– Вот оно что, – протянул он. – Твоей матери снова нужны твои деньги?

Алиса с трудом сглотнула. Конечно же, он все о ней знал. Даже то, о чем она никогда не рассказывала. Навел справки, хорошо подготовился.

– А тебе нужна моя жизнь. Вы оба с ней одинаковы. Вы оба одинаково мне противны. Но я больше не могу… – Она запнулась, потратила несколько секунд на то, чтобы успокоиться. – Пользуйся, пока я не передумала. Потом будет поздно. Другую такую дуру можешь не успеть найти.

Леон молчал долгую минуту. Больше не пил, не смотрел на Алису, вообще не шевелился. Потом наконец сказал:

– Деньги уже на твоем счету. Можешь проверить. Как и все остальные, ты уволена. Я заплатил достаточно, чтобы тебе хватило на какое-то время. Забирай их и уезжай. И от меня, и от своей матери. Так далеко, как только сможешь.

Алиса опешила.

– Почему? – не сдержалась она.

Леон криво усмехнулся, но тут же снова вернул себе невозмутимый вид.

– Ты не позволяешь мне копаться в твоей голове, почему думаешь, что я позволю тебе копаться в своей? Уезжай, Алиса.

Она мотнула головой. Не хочет проводить ритуал – черт с ним. Пусть сидит здесь, пусть пьет, пусть ждет Падальщиков. Но быть ему должной она не хотела.

– Мне не нужны твои деньги.

– Нужны, – спокойно возразил Леон. – Ради них ты пришла ко мне на работу.

– Все, что я заработала, ты мне уже заплатил. Большего я не возьму.

Леон пожал плечами, сделал еще один глоток.

– Я их уже перевел.

– Я верну перевод. А если не получится, сниму и привезу тебе наличкой. Мне не нужны деньги, которых я не заработала. В отличие от тебя, Леон, я не беру чужого.

Алиса вдруг почувствовала, как в уголках глаз вскипели слезы. Ну надо же, именно сейчас! Впервые за много лет она собралась плакать на глазах у того, кому ни за что не позволит увидеть свою слабость. Черта с два! Резко развернувшись, она направилась к гостиной, но Леон остановил ее.

– Тогда останься.

Алиса замерла, едва коснувшись раскрытой ладонью двери. На долю мгновения в ледяном тоне Леона ей послышалось что-то теплое, что-то… родное. Но Леон тут же заговорил снова, холодно, рассудительно:

– Если не хочешь брать того, что не заработала, останься и заработай. Помоги мне найти демона. Он еще на свободе. Он еще будет убивать, как убил твою подругу. Помоги мне его остановить, и эти деньги станут твоими по-честному.

Глава 2

Алиса опустила руку, отошла от двери, повернулась к Леону.

– Зачем тебе это? – спросила она, изучая в полутьме его профиль.

– Что именно? – поинтересовался он, по-прежнему разглядывая через мутную пленку мрачный сад.

– Ловить демона.

Правая бровь Леона, которую Алиса видела, взлетела вверх.

– Он не закончил даже второй ритуал. Не говоря уже о третьем. Он убьет еще десять человек.

– И что? Разве тебя это волнует? Разве он не из твоей компании?

Бровь вернулась на место. Леон сделал очередной глоток из бокала, потом подумал, залпом допил остальное.

– Нет, не из моей, – ответил холодно. – Все то, что я делал эти два месяца, в течение которых ты была моей помощницей, Алиса, я делал не для того, чтобы впечатлить тебя. Я поступал так, как поступал всегда: чьи-то души продавал, получая за это деньги, кому-то помогал бесплатно, потому что хотел.

– Надо же, какое благородство, – сквозь зубы процедила Алиса.

– Я обманывал тебя, – продолжил Леон, будто не услышал ее слов, – но это не значило, что я обманываю всех остальных. Спортзал в левом крыле.

Алиса непонимающе моргнула.

– Спортзал?

– Тебе нужно куда-то выплеснуть свою злость, – пояснил Леон. – Ты, конечно, хотела бы побить меня, но знаешь, что это чревато, а потому едва ли рискнешь. В спортзале есть груша, беговая дорожка, или как ты привыкла сбрасывать напряжение?

– Пошел ты!

– Я буду ждать тебя в столовой. Сорока минут тебе хватит?

Алиса рывком открыла дверь и, уже заходя в дом, показала Леону средний палец. Глупый, совершенно детский жест, но она не смогла удержаться. Он прав: злость душила ее изнутри, грозила разорвать на мелкие кусочки. Алиса хотела кричать так, чтобы саднило горло, топать ногами и совершенно точно – кого-нибудь побить. Леон угадал верно: она хотела бы побить его, но едва ли рискнула бы. И оттого, что он прав, она злилась еще сильнее.

Приятель – тренер по боксу – учил Алису правильно бить. Чтобы причинять максимальный ущерб сопернику, но и самой не остаться без рук. Сейчас Алиса не хотела помнить его уроки. Она лупила несчастную грушу с таким остервенением, что в голове не оставалось ни одной мысли. Била, не представляя никого конкретного на ее месте, просто выплескивала все, что накопилось за последнее время. Нелюбовь матери, смерть Миры, предательство Леона, несдержанность Матвея, ненависть Вики… Все, что душило ее болью, превратилось в ненависть и выплескивалось хаотичными ударами по тяжелой груше.

Ненавижу!

Ненавижу!!

Ненавижу!!!

Алиса остановилась лишь тогда, когда уже не смогла поднять руки. Костяшки пальцев были не просто сбиты, они превратились в кровавое месиво. Предплечья до локтей пульсировали болью, щеки горели от непривычных соленых слез. Алиса обхватила грушу, прижалась к ней лбом и едва ли не впервые в жизни позволила себе заплакать. Затем оттолкнула грушу от себя, легла на пол, уставилась невидящим взглядом в потолок. Руки продолжали болеть, но слезы уже не катились по щекам, а в груди стало чуть больше места. Алиса снова начала чувствовать себя живым человеком, а не раздавленным бетонной плитой пятном.

Когда она в последний раз плакала? Должно быть, лет в восемь, когда только-только оказалась в интернате. Она тогда говорила всем, что мама ее вот-вот заберет обратно, а другие дети жестоко смеялись и объясняли, что никто ее не заберет. В какой-то момент Алиса и сама поняла это. И тогда она пообещала себе, что никогда не сдастся. Будет счастлива вопреки всему.

Она не имеет права сдаваться сейчас. Она должна той восьмилетней девочке. Это ее жизнь. И она никому не позволит себя сломать.

Оттолкнувшись от пола, Алиса встала. Повернула зеркало, обычно висящее отражающей стороной к стене, взглянула на себя. Лицо опухло, перемазано слезами и кровью. Но глаза снова горят. Пусть и выглядят крайне устало. Алиса не спала уже больше двух суток, это объяснимо.

Быстро ополоснувшись в душе, Алиса зашла в столовую. За то время, что она провела в спортзале, Леон успел вытащить из холодильника кое-какую еду, оставленную заботливой Тамарой Ильиничной, и приготовить два стакана с чем-то зеленым, напоминающим не то густой сок, не то кашу.

– Возьми, – один стакан он подтолкнул к Алисе.

– Что это? – спросила та.

– Зеленый смузи. Тебе надо восстановить силы. – Леон проследил за взглядом Алисы, которым она смотрела на его стакан, пояснил: – А мне протрезветь.

Алиса взяла странную смесь, принюхалась.

– Он зеленый, потому что там сельдерей или вода из болота?

Леон хмыкнул.

– Я бы не стал травить тебя водой из болота.

– Я нужна тебе здоровая? – не удержалась Алиса. – Иначе ритуал не пройдет?

Леон проигнорировал ее слова.

– Там банан, шпинат и апельсиновый сок. Ну и еще кое-что из секретных ингредиентов, но поверь, у меня нет надобности причинять тебе вред.

Алиса отхлебнула из стакана. На вкус смузи был полная дрянь, но она допила до конца. И лишь тогда почувствовала, как голодна. Когда она ела в последний раз? Кажется, еще позавчера…

– Зачем ты уволил всех? – спросила она, впиваясь зубами в бутерброд с ветчиной.

– Тебя это не касается, – последовал ответ.

Леон, в отличие от нее, пил свой напиток потихоньку, маленькими глотками. На Алису смотрел равнодушно, говорил спокойно. Алиса разглядывала его и не узнавала. Это был совершенно не тот Леон, которого она знала. Не тот, что спорил с Антоном из-за нее, что дарил ей карандаши. Не тот, что, рискуя собой, искал Мирославу в снежном лесу.

Теперь он настоящий, догадалась Алиса. Именно такой, каким был всегда, пока я не появилась в его доме. Пока ему не понадобилось влюбить меня в себя. Влюбилась бы я в этого страшного, циничного колдуна? Если и влюбилась бы, то явно не так быстро. А у него не было времени.

Алиса могла бы увидеть подвох еще давно. Ведь она знала о влиянии души на характер и чувства человека. Знала, что души у Леона нет. Он сам сказал ей. У него нет души, а потому едва ли он может что-то чувствовать. Холодное равнодушие, арктическое спокойствие – вот настоящий Леон Волков.

Он не скрывал. Но она уже была влюблена и ничего не хотела замечать.

– Если ты поела, то пойдем, – сказал Леон, поднимаясь.

Он повернулся к ней левым боком, и Алиса увидела то, чего не замечала раньше: между виском и затылком на его голове виднелась чудовищная рана. С корками запекшейся крови, почерневшей кожей и сожженными волосами вокруг. Алиса вспомнила непонятную штуку на полу библиотеки, след от огня на полу.

– Что это? – с ужасом спросила она.

Леон непонимающе посмотрел на нее, но быстро догадался, что она имеет в виду.

– Метки больше нет, – просто сказал он.

– Кто это сделал? – выдохнула Алиса, на мгновение забывая, что перед ней уже не тот Леон, которого она хотела спасти во что бы то ни стало. Забирала тьму, рискуя собой, только бы он выжил. Того Леона нет и никогда не было.

Он посмотрел на нее, по лицу скользнуло недовольство.

– Это тебя тоже не касается.

Алиса вдруг поняла, что он сделал это сам. Но он прав: ее это не касается.

– Хорошо, тогда ответь мне на вопрос, который меня точно касается: ты собирался сказать мне, что ритуал я не переживу? Если бы у тебя все получилось, если бы Софи мне ничего не рассказала. Ты собирался сказать мне перед ритуалом, что я умру? Или обставил бы все так, чтобы я думала, что это не опаснее, чем забирать у тебя тьму?

Леон молчал несколько секунд, затем сказал все тем же ровным тоном:

– Нет. Конечно же, я не собирался тебе говорить. Ты не согласилась бы, если бы знала. Пожертвовать собой без раздумий может лишь мать ради своего ребенка. Уж точно не женщина ради мужчины, которого знает два месяца. Ну, на тот момент было бы три-четыре. Если твое любопытство удовлетворено, идем. У нас мало времени.

Как же плохо ты меня знаешь…

Алиса сжала зубы, снова посмотрела на то место, где больше не было защитной метки.

– Сколько?

– Дней семь. Десять максимум. И если ты не хочешь потом разбираться с демоном самостоятельно, поторопись.

Леон широким шагом пересек кухню, скрылся в коридоре. Алиса, справившись с шоком, последовала за ним.

– Мэр после выборов прожил значительно дольше недели, – не могла не заметить она, догоняя Леона уже почти у двери в его крыло.

– Демон забирает часть души не сразу после исполнения желания, а когда голоден, – пояснил Леон. – Кулон, который я дал мэру, просто связал его с демоном. А уж когда тому понадобилась еда, я не знаю. У меня забирать нечего. Мой срок более понятен. Поэтому давай наконец займемся делом, и так потратили непростительно много времени, чтобы привести тебя в рабочее состояние.

Скотина.

– Бить грушу времени больше нет, – прокомментировал Леон, идя впереди и не оборачиваясь. – Поэтому можешь просто плюнуть мне в спину.

– Яд поберегу, – в тон ему ответила Алиса.

Вместо кабинета Леон привел ее в библиотеку. Ту самую, где хранились редкие и опасные экземпляры. Где еще совсем недавно они проводили целые дни и ночи напролет. Сейчас на полу не валялись книги и старые дневники, лишь на столе лежала одна. Леон зажег лампу, раскрыл книгу на странице с неизвестными Алисе символами.

– Когда мы прервали ритуал, я изгнал демона из Павла, – начал Леон. – Но изгонять его насовсем было бы неразумно. Плюс я не экзорцист, не умею отправлять демонов обратно в их мир. Тем более таких сильных. А оставлять его в этом мире и потом снова искать в снах – долго и опасно. Это мы уже проходили. Поэтому я изгнал его из тела Павла, но оставил себе след.

Леон протянул Алисе правую руку, перевернул ладонью кверху, и она увидела на его коже вместе с привычными шрамами непонятные черные линии. Не дожидаясь ее вопросов, Леон продолжил.

– К сожалению, след оказался не очень четким. Здесь явно не хватает линий, по которым я мог бы найти демона.

Алиса мотнула головой.

– Как ты это понимаешь?

– По книге, – Леон указал на книгу. – Это сложная магия, признаюсь. И я впервые столкнулся с ней именно тогда, когда ты нашла камни на месте первого ритуала. До этого просто листал как-то книгу, поэтому знал, где искать. И если я правильно понял, линии на моей руке нечто вроде координат. Но здесь их явно маловато, чтобы найти нужное место.

– Координат? – Алиса подошла ближе, заглянула в книгу. Зачем? Все равно ж ничего не понятно. – И у тебя есть идея, что делать?

– Есть. Пришла незадолго до твоего приезда. Во втором ритуале выжили трое парней. А главное, тот, в котором находился демон. Вполне возможно, в нем остался след. Мне нужно забрать его.

Алиса непонимающе мотнула головой.

– След демона?

– Да. Если я добавлю его к тому, что уже есть у меня, возможно, координаты станут понятнее. Поэтому сейчас мы отправимся в больницу, навестим Павла.

– В больницу? – удивилась Алиса.

Леон кивнул.

– Я уже звонил начальнику полиции. Парень явно неадекватен, держать его в СИЗО не представлялось возможным. Его перевели в психиатрическую клинику. Нам позволят его увидеть.

– И ты знаешь, как забрать у него след?

– Придумаю что-нибудь на месте. Сфотографируй страницы с сотой по сто двадцатую. А я пока соберу кое-какие вещи.

Алиса вытащила из кармана телефон, только сейчас заметив, что на нем больше двадцати неотвеченных вызовов. И от друзей, и от матери с Любкой, и даже от Влада с Софи. Она еще вчера, перед похоронами, поставила телефон в беззвучный режим и ничего не слышала. Впрочем, даже если бы слышала, отвечать не стала бы. На то у нее не было сил. Быстро написав близнецам и Владу короткое «Все ок», она включила камеру и принялась делать фотографии страниц.

***

Леон вел машину сам. Алиса сидела рядом, молча смотрела в окно. Говорить не хотелось, ее все еще переполняла злость. На короткое время в библиотеке, увлекшись делом, Алиса смогла приглушить ее, а теперь злость опять вернулась. В голове по кругу вертелись одни и те же мысли о том, что вся ее жизнь была бессмысленной, все, что Алиса делала, было зря, и ей никак не удавалось заставить себя думать о чем-нибудь другом. Как и мать за интернат, Леон даже не подумал извиниться за обман. Впрочем, наверняка в его мире он и не должен извиняться. Напротив, скорее всего он тоже злится на нее за то, что все его планы полетели коту под хвост. Впрочем, сам виноват. Еще несколько часов назад Алиса на самом деле согласилась бы на ритуал, если бы он захотел.

– Я заметил еще одну интересную вещь, – вдруг сказал Леон, прерывая гнетущую тишину.

Алиса повернулась к нему, радуясь тому, что он заговорил. Может, хоть так ей удастся не думать. Просто настроиться на рабочий лад, воспринимать Леона так, как и должна была: как работодателя, начальника, и не забываться больше.

– Что именно?

– Обе девушки, погибшие в ритуале: и Василиса, и Мирослава – выросли в детском доме. Скажи, как Мирослава там оказалась?

– Ее мать умерла при родах, а у отца уже были старшие дети, – ровно, будто речь шла не о лучшей подруге, ответила Алиса, мысленно хваля себя за это.

– Он навещал ее? Они были близки?

– Сначала навещал вроде бы, но, когда я познакомилась с Мирой, уже нет.

– А после того, как она вышла из интерната?

– Мира пару раз к нему ездила. Он в другом городе живет. Я его никогда не видела.

Леон удовлетворенно кивнул, будто получил еще одно подтверждение своей догадке.

– Василиса тоже жила в приюте. Ее обнаружили в мусорном баке через несколько часов после рождения. Повезло, что стояло лето и девочка не замерзла. Мать так и не нашли. Обе девушки не имели поддержки от родителей.

– Думаешь, это один из критериев выбора жертвы? – догадалась Алиса.

– Есть еще кое-что, – добавил Леон. – Павел Северов, как выяснилось, тоже рос практически без родителей. Отец лишен родительских прав, мать официально нет, но его воспитанием не занималась. Пила, гуляла, пропадала подолгу. Павла воспитывала бабушка, но она тоже не самая приличная в мире женщина. Умерла год назад.

– И Никита Морозов, первый носитель демона, тоже рос в приемной семье, – вспомнила Алиса. – А что с другими парнями?

– Там все иначе. – В голосе Леона послышалось удовлетворение, будто ему было приятно, что Алиса идет теми же тропами, которыми шел он. Алисе было плевать, приятно ему или нет. – Все шестеро парней – и из первого ритуала, и из второго – обычные домашние мальчики. Кто-то из полной семьи, кто-то нет, но связь с кровными родителями есть у всех.

– Значит, только девушки и парни, через которых действует демон. Почему?

– Очевидно, ему легче управлять теми, у кого нет тесной связи с родителями. Что такое родители? Это люди, которые с самого рождения заботятся о тебе. К которым ты бежишь, когда в твоей жизни что-то не так. Родители – это защита. И очевидно, эту защиту демону не преодолеть. Но речь именно о кровной защите. Потому что, насколько я понимаю, у Никиты Морозова были хорошие приемные родители.

Леон не просто воткнул ей нож в сердце, он еще и умело поворачивал лезвие, не отнять. Как у него это получается? Забавно, что даже защиты от демона такие, как она и ее друзья, лишены.