Kitobni o'qish: «Долгий путь, или Хрупкие люди»

1. Eх/Бывшая / Та (Из вне/Когда-нибудь)

"Take That" – "Pray".mp3

Бриссия Ноллан проснулась с мыслью, что дочь сегодня в отъезде по работе. Хотя вот уже несколько лет как приучила себя не просыпаться с запросом «а где Тейн?». Один из благоприятных признаков для созависимых – признать, что эта проблема – она навсегда, и контроль как проявление к близким является ее частью и «лакмусовой бумажкой» текущего состояния. А дочери 25. И, пускай, она живет частично с матерью, но она – вольна иметь личную жизнь. Свой круг общения, свои интересы. И общаться с отцом.

Да.

Незримое присутствие Райса в их жизни на сегодняшний момент свелось к осторожным упоминаниям дочери только в качестве пояснения своих планов, либо в ответ на ее собственные редкие вопросы.

Нет, не расспросы. А просто вежливость. Они разведены уже больше 20 лет. И на момент развода говорили лишь через адвокатов, а после – не говорили и вовсе. Вообще никогда. Были длинные отрезки жизни, когда он никак не упоминался на столько, что начинал казаться мифом, потом в очередной раз звучал точечной выходкой в СМИ, и снова исчезал. И Брисс понимала, что так – для всех лучше.

Нет, так – лучше для нее, а как оно для него – его забота.

Когда-то в беспечной юности Райс стал ее наркотиком, покрепче любого вещества, и теперь задачей всей своей жизни она видела просто не употреблять. Больше. Этих воспоминаний, надежд, и других кайфушек, от которых потом так ломает.

Потом, когда Тейн в сознательном возрасте в очередной раз решила восстановить общение с отцом, его так или иначе пришлось упоминать. Как непреложную истину. Но к этому времени ей, Бриссии уж практически нечего было рассказать о ее отце – теперь Тейн знала о нем гораздо больше ее самой. Однако не спешила дразнить маму тем, что ей под запретом. Тейн и сама состоит в анонимных группах. Она – дочь наркомана. И у них с Тейн доверительная договоренность, что она если и пробует общаться с Райсом, то добросовестно помнит о его нестабильности, и общается с ним только через осознанность и системную терапию.

Но Тейн – не просто уже взрослая. Она – умница. Под эгидой своей (одной из), как и ее, Брисс бывшей фамилии она оказывает помощь созависимым по всему миру. Это – благородная миссия, когда у тебя самой отец – знаменитый наркоман. Был столько лет, и остается одним из самых ярких эпичных примеров, как оказаться небывалым везунчиком, сделать карьеру из ничего будучи почти школьником, а потом слить ее в унитаз еще до 25. И теперь Тейн, как близкий родственник двусмысленной Легенды и прокаченный член сообщества, вполне может себе позволить себе приглядывать за 45-летним нищим на гос.пособии.

Брисс уже и не думала вспоминать, что этот двухэтажный особняк, ставший ей домом на столько лет, который она так холила, в котором создала даже чудесный мини сад на веранде, она когда-то отвоевала с помощью хороших адвокатов при разводе. Впрочем, Райс и не купил бы его без нее, без ее просьбы. А не прояви она тогда волю, и не выступи против него со щитом в виде 3х-летней дочери, он спустил бы на развлечения и его, как спустил все остальные части своего состояния, успеха и таланта.

Так что нет, Брисс не имела привычки страдать муками совести. Она вырастила тут его дочку.

Нет, свою! И этой компенсации достойны обе. Если вспомнить все его пригрешения… и Нет, популярность – тут не аргумент! А юность – не оправдание.

Впрочем, решительная позиция Тейн в последнее время слегка остудила ее прежнюю непримиримость. Как и упоминания дочери в конкретных цифрах, сколько времени с тех пор прошло. Она не верила заверениям дочери, что такой человек мог поменяться, ведь он – совсем пропащий, и не раз это доказывал. 20 лет терапий и рецидивов, статья за хранение, попытки суицида, передозировки, аресты за дебош,

и множество прочих свидетельств того, что с человеком – не порядок. Как был, так никуда и не делся. И не денется. Будем реалистами.

И не надо уповать на обстоятельства!

Ну, помилуйте, у кого не было проблем??? Ее собственный отец не сбежал ли от матери к сослуживице? И ничего, все справились! А он – сделал из себя великомученика, И придумал, за что ему должно все проститься. Весьма удобно!

Когда-то, на свою беду, еще непрокаченная психотерапевтами на столько, в минуты потепления (а травмированные люди – крайне непоследовательны!) она умудрилась показать дочери домашние архивы из 90х, где 20-летний отец с нею на руках – трогательный до слез. Рассказать, как в свои почти-20 обрадовался новости о ней… Это случилось прежде, чем она опомнилась и сообразила пояснить: ну да, это он всегда умел! Быть очаровательным. МильОны поклонниц тому пример. Достоверная обманчивость – это его вечный козырь! Его "билет в успех". Его принцип жизни.

Потом она корила себя за сентиментальность, и ходила за дочерью с напоминаниями и необходимости здорового критического мышления.

Потом Брисс вновь собиралась с мыслями в панорамном формате, напоминала себе, что дочь во всем разберется сама, и ей попросту нужно предоставить на это право. Успокоившись и собравшись, она украдкой, почти случайно заглядывала в соцсети, выключив всякие эмоции и отклики, и видела там обрюзгшего щетинистого дядьку с холодным голубым взглядом, провалившимся куда-то вглубь лица. Ни фирменного циничного прищура, ни улыбки котенка, ни выразительного «пиратского» лица с красивым контуром подбородка, ни брезгливых гримас, на которых он тогда вырос до кумира девочек. Теперь этот в меру молодящийся человек компактного сложения почти ничем не напоминал того. О котором она потом раздавала интервью телевидению, просто потому, что о нем все еще хотелось говорить, выдавая это за высокие Миссии, или даже выставляя это мелочной местью, приумноженной на масштабы. Там, лет 15 назад, она упоительно рассказывала о созависимости, о том, как «подсела» на человека как на драгс, и как употребляла супружеский секс словно обезбаливающее без рецепта. Как он изменял ей со всеми, кого видел вокруг, кидался на все что движется, и даже просил ее подождать за дверью, когда она застукивала его с очередной фанаткой наедине… негласно оправдывая себя тем, что он – всеобщее достояние, и на данной позиции у него нет права отказывать «страждущим». На самом же деле он попросту не умел и не хотел отказывать себе. Ни в чем. Вечный мальчик, который привык играться в игрушки. Людьми. Симпатичный, который выдавал свою юность за универсальное оправдание. Всего. Без разбору.

Да, у них теперь не было ничего общего. У того и этого. И у обоих – с нею. Ничего. Кроме того, что они хранили одну с ней память.

Впрочем и это утверждение – весьма амбициозно. После стольких-то лет…Даже в этом она не могла быть теперь уверена. Несмотря на щепетильные точечные упоминания дочери. Которая теперь часто говорит с ним по душам, оставаясь у него ночевать. И оправдывает его жалобы на жизнь – тем, что ему не с кем теперь особо поговорить.

Йещщщо бы, разогнал всех друзей! А теперь ссылается на то, что от него всем нужны были только деньги. Предпочитая не вспоминать про то, какой у него был характер…

Все это проносилось у нее фоном долгие годы, и давно уж остыло, превратившись в потрепанный сборник мифов и легенд собственной биографии… Она даже видела его с дочерью живьем, и всегда уходила от необходимости здороваться.

Себе дороже… Хотя тут ему, пожалуй, было что возразить на это в сухих ностальгических цифрах винтажного антикварного развода.

С идеей позвонить дочери, и легкой теплотой в душе от мысли, какая та все-таки получилась умница, она рассеянно выглянула в окно. Через дорогу была прогулочная зона: газон, крепкие взрослые деревца. Пространство покоя.

Под дубом, что сразу под ее окном, оперев на толстый ствол свой велосипед, прям на газоне сидел человек. С книгой.

Она мгновенно узнала этот профиль. Его не спрятать даже под запущенной небритостью. Она даже попробовала стряхнуть с себя мираж.

С книгой??

Велосипед???

?????тут…

Мистика!

Она вновь попристальней всмотрелась в даль…

Когда-то он искал в ней просто легкого веселого друга – именно так он понимал их брак. А она его – боготворила. Он считал, что лимит его дозволенностей – бесконечен, и она невольно подпитывала в нем это убеждение, называя это любовью и преданностью. Они оба были больны. Обманчивой болезнью.

Тейн удалось выудить его на группы поддержки. Тейн уверяет, что он не употребляет уже больше 3х с половиной лет, она с его позволения и благословения присматривает за ним посредством его анализов и расходов. Она заверяет, что он все меньше отрицает собственную роль в собственных провалах, и все менее злобно упоминает прежних друзей, с которыми вместе когда-то достигал успеха, и которыми теперь он якобы бессовестно покинут.

Но велосипед? И книжка?

А венок из ромашек, нет? Незабудки в петлице? Ххах если и появятся, то только с соседской клумбы – не иначе.

А ведь когда-то ей это все так нравилось.

Болезнь. Она – такая.

Нет, она и не подумает. Она давно, и снова задушила в себе побуждение…

…предложить ему чаю или лимонада. Даже если никто и не узнает. Или пригласить зайти. На минутку. Спросить как дела. Угостить печеньем.

Нет. Она в завязке столько лет.

Нет!

Нет(

Болезнь. Рецидив. Опасно. Нет.

К тому же, он ненавидит печенье.

Она отошла от окна. И нет, она не вздумает разыскивать бинокль, чтоб выяснять, что она там читает.

Нет.

Нет(

Может, он и не читает вовсе. Может, это такая манипуляция. Может, он вознамерился вернуть себе дом? Или и вовсе обнищал, и ждет новой порции опеки? Он вполне может купить книжку на последние, и забыть, что потом еще нужно будет на что-то поесть – в его духе!

Ну и… не его ли проблемы? Вовсе? Она отошла от окна. И не подходила к ему ровно 3 часа.

Тейн однажды говорила, что главная проблема надломленных созависимостью людей – доверие. Они – всегда боятся и перестарховываются. Вместо обычной внимательности у них – клиническая подозрительность, подменяющая объективность. Тейн упоминала, что говорит с отцом о том, что если он не сумеет восстановить ее способность доверять, то ей будет очень трудно просто найти свое счастье – она как дочь зависимого близка к тому чтоб удариться в отрицания и эмоциональную холодность. Она четко обозначила для себя, и вслух, что ее попытка общаться с отцом и помогать ему – носит именно такую формулу взаимовыгоды, в которой ее «Я» ищет себе именно такое тождество. Осторожный шанс, подпитываемый обоюдно. Она сказала ему, что никто не способен ее научить доверять миру – так, как способен он. Если только он захочет. И найдет в себе силы.

Ну что ж, это – их разборки.

А она – наспасалась "утопающих" еще тогда – в юности. Как и в браке – нажилась.

Через 3 часа упорного неподхода к окну, пока Брисс напекла печенья, которое он вообще-то ненавидит, посмотрела ТВ, убралась в доме, поиграла с котом и собакой, вполне добросовестно и добротно забывшись, она все же подошла к окну. С опаской, словно к другому миру. В который может затянуть.

Под дубом никого не было. Ни велосипеда, ни спешившегося наездника.

А вот книга – была.

Одна. Одинешенька.

Брисс отошла от окна. Походила. Подошла, заглянула снова. Пошла взяла тряпку смахнуть пыль. Переложила её на другое место. Выглянула из другого окна. Книга никуда не делась. Позабытая, она лежала на своем месте.

Еще через час Брисс аккуратно расчесалась, и перешла дорогу. Чтоб поднять книгу.

И та – сделала выстрел прям в самую глубину ее памяти.

Прямой контрольный.

Ей – 20. Она самозабвенно, упоительно гуляет по набережной с выпендрежистым модным парнишкой, который манерно задвигает ей про своибольшие планы – покорить целый мир. И у них действительно турне по стране, а потом и за ее пределы. Он – чуть младше ее, но уже Большой Человек! Мелькает по ТВ! Он мнит себя рэпером, хотя на самом деле подпевает рэперу и автору песен – своему другу, без которого и счастливой случайности был бы сантехником. Он не мечтал быть звездой, его просто подтянули друзья друзей. Он не написал в своей жизни ни одной песенной строчки (хотя позже – напишет, при чем – ей) но считает себя очень прогрессивным голосом своего поколения (хотя в каждой их песне у него – всего лишь по паре слов, пускай и самых ярких по звучанию). Бэк, ворвавшийся в тренды.

Он говорит совсем ни о чем, но ей почему-то не скучно.

Он рассказывает, она – не отстает. Про свои планы танцовщицы. Они перебивают друг друга, соревнуясь в том, чтоб произвести впечатление. Хотя каждый – уже достиг в этом заметного успеха. Она – красивая: джинсовые шортики в обтяг и короткий топик на босу грудь, что он, конечно, заметил, выделив ее из других танцовщиц. Он – шустрый экстравагантный стиляга с приятным голосом, и его бестолковость – бесконечно обаятельна. Стараясь не показаться ему фанаткой, которая пришла на кастинг в его коллектив именно на одного парня из клипа, и чтоб перевесить свой легкомысленный облик, она рассказывает ему, как читает одну потрясссссающую книгу. На что он манерно размашисто возражает: «я – не читаю. Что за бред – искать жизнь в буквах, ее надо жить! Здесь и сейчас!». Купаясь в аллюре переживаний, она пытается его в чем-то убедить, с удовольствием наблюдая, как действует на него её смех в обрамлении бордовой помады,

но не дочитывает ту книгу и сама. Вскоре случится беременность, потом борьба за мужа с бесконечным количеством призраков, когда она через месяц после родов вернется в гастрольный тур, чтоб быть рядом с ним, оставив дочь на мать и сестер,

потом – тьма попыток преодолеть суровую реальность, развод, лечение, поиски новой себя. Дочь. Дочь. Заботы. Дочь.

И сейчас у нее в руках та книга.

С закладкой из дубового листа.

Она спасает маленького позабытого талисманчика – впереди ночь, темнота и невидимые монстры за углом, способные растерзать хрупкость мыслей и слов. А вдруг дождь?

На утро она добавляет свою закладку – бумажный пробник из парфюмерного магазина из своей сумочки. И возвращает заблудшего странника на его место под деревом. Не поймана – не вор.

Днем в то же время она видит гостя под деревом через дорогу. Он с пледом и термосом. Листает книгу. Рядом покоится велосипед. В телефонном разговоре с дочерью она почему-то не упоминает эту странную подробность. Может, ей вообще показалось? Что-то?

Как показался тоскливым тот взгляд, что бросал на нее этот персонаж, изредка отмечаясь по уважительному поводу рядом с ее домом и с ее дочерью, пока она сама – Брисс – старалась поскорей исчезнуть из поля видимости. Самый лучший способ не употреблять – не приближаться.

Особенно, если давно уж и не тянет.

Вечером история повторяется. Она берет одинокого приблудившегося питомца в дом с улицы, отмечая, как переместилась закладка. Ее-шняя – осталась нетронутой.

К утру переместилась и она. Даже обогнала подсушенный листочек.

Она мельком заметила, как перемахнула тот момент, который оставила тогда, много лет назад. Ту книгу с завернутыми уголками она потеряла, кажется, где-то на гастролях. И даже не заметила. Ведь было совсем не до нее – она жила жизнь! Испивала свою молодость взахлеб. И вот, она – перевернутая страничка. И то, что за нею.

Всего 4 дня,

и книга – закончилась. Она убрала свою закладку и вернула брошюрку под дерево. Дождило, и она аккуратно заботливо обмотала ее в пленку. Книга же не виновата, что… у нее такая судьба. И не отвечает за поступки тех, в чьи руки попадает.

Его листик тоже приближался к финалу, и Брисс тревожно гадала:

а что же дальше?

У травмированных людей проблемы – не только с доверием. Но и с надеждами. А может, это – одно и то же?

В тот день она нашла пустую книгу: его закладка тоже пропала. А книга – осталась. Ни пометок на полях, ни записок. Просто тихий молчаливый замерший во времени предмет. Который столько рассказал.

Он оставил её.

Здесь.

Ей.

Брисс приютила бродяжку. Забрала с улицы, поставила на полку. Отмыла пятно джема из круассана (которых она не ест) с обложки.

И постаралась забыть эту странную историю. Мало ли было их, странных…

А через пару дней он появился с другой. Похожей.

Кажется, надо поговорить об этом с психотерапевтом.

И с дочкой. Или… не надо? Вряд ли Тейн поймет… И назовет такое поведение последовательным.

Нарушать режим надо с осторожностью…

2. First/первая. (Издали/Когда-то)

1990 год.

Ученица старшей школы пригорода столицы Трейси Уорлок – была видной участницей местных театральных постановок. Темное прямое каре, выразительный большой рот, живой взгляд, легкая надменность – она знала, что мальчики оглядываются ей в след.

Но ей нужен – только один: оннн. Кевин Вортс. Высокий брюнет, спортсмен. Он недавно приехал из Ирландии с родителями юристами – новичок старшей школы, популярность которого разрастается с немыслимой скоростью. Хотя подружки-соперницы пока еще молчат, что имеют на него виды: это выяснится позже.

Тогда Трейси, всецело поглощенная своими «видами», и не замечает, как среди прочих рядом крутится один «мелкий», на 2 года младше, шалопай с района. Балбес и весельчак обычно, каких много, именно на нее он смотрит странно серьезно, и не по возрасту, не по виду, не по образу и привычкам… грустно. Но до него ли ей дело, мало ли у нее таких?

Он учится в этой школе подле нее с самого начала, живет где-то неподалеку на районе с бабушкой,

(Потому что в семье его – не лады. Родители в разводе, и он не прижиля с новым отчимом – военным,

чего она тогда, конечно, еще не знает… Пока…)

…она же – лишь через год узнает его имя. Когда он начнет ее «задирать». Пару раз она умело и заковыристо даст ему крепкий и прилюдный от-ворот-поворот на глазах у друзей, прослыв в их мирке «малолеток» заправской выскочкой, его же тем самым сделав – почти героем, идущим «в рукопашку с огнедышащим драконом»… А паренек – хулиганистый и смешной, вылитый подросший Том Сойер из детских книг – коротышка и весельчак, совсем не выглядящий на свои 16, будет теперь гордо проходить мима нее насупленным и обиженным, и стараться строить из себя «крутого». И говорить о ней за спиной «вредные» вещи. Кто-то посчитает их врагами, но для нее это все – на столько незначительно, что слово «вражда» тут будет сильным преувеличением. Так, «комариные укусы».

А потом, когда начнется открытая битва выпускниц школы и первокурсниц соседского университета за почти виртуального для них всех Кевина, этот же старый знакомый малец с района, по старой привычке не упустив шанса подковырнуть ее лощеное самолюбие, пообещает ей тайком сообщить фантастический эксклюзив: где живет теперь ее «зазноба». Она не слишком поверит, что этот недруг вдруг решил помогать ей – именно ей,

но цена той игры – слишком высока, и она с осторожностью, но все ж примет предложение и доверится этому оболтусу. Все-таки они знают друг друга давно, в каком бы контексте это ни представало. Она даже как будто ловила себя на каких-то снисходительно-покровительственных мыслях по отношению к нему…

Этот эпизод врежется ей в память на много лет: Она – за рулем старого пикапа – своего первого авто, ей на встречу из-под тени виадука по обочине выходит паренек «пригородный озорной гуляка» – то ли она знала, где его подловить после всех его смелых анонсов и обещаний, то ли они заранее тайком договорились. Словом, ему удалось поймать на крючок ее деловую заинтересованность. Выходя из тени, он старательно строит из себя Саму уверенность. Еще бы, у него «в карманах – козыри», он настроен торговаться. И держать с ней «ухо в остро».

Майка с принтом, широченные джинсы, бейсболка. Кукленыш. Серьезный насупленный неприступный вид при ее приближении – он и не думает заискивать перед ней, или угождать, и очень старается перестать казаться ей комичным. Она предпочитает думать, что он её почему-то недолюбливает – просто потому, что у него тяжелый нрав, и он выбрал себе «любимую жертву» из популярных девченок для самоутверждения среди дружков. Он – прекрасно осознает, что он – парень не из ее «лиги», напоказ она может лишь троллить его, и только. И потому они обоюдно довогорились держать в тайне свое внезапно сложившееся «деловое» общение, ведь оно не поправит иммидж ни одному из них. И даже какое-то время сумели это соглашение тщательно соблюсти.

– Эй, Райс! – окликнет она его, и оглянувшись, чтоб никто из знакомых знакомых их знакомых этого не заметил ненароком здесь на пустыре, позовет его в свою машину. Заведет мотор и тронется вдоль по набережной, они заспорят за забранную ею «скучную» скорость – подстрекатель окажется не доволен её осторожностью, с которой она его «катает». Хотя у самого-то даже прав еще нет и в помине. Он поучит ее ездить «прааавильно», и наконец, вволю натешивши свое самолюбие, поиздевавшись над ней,

действительно, как обещал, покажет ей заветное место жительства (знала б она, что ей так и не пригодится потом этот секрет!). Покажет, честно, хоть и вееесьма нехотя, удосужившись надерзить по дороге, не раз выбесить,

как, впрочем, и развеселить,

и успев выставить весьма наглый «счет» за услугу, от которого она отмахнется как от пустяковой шутки пустякового «мима-хода».

Ведь что он сам может вызвать кроме иронии? Ну?

Почти 20 лет спустя, когда появятся соцсети, она будет очень много думать, стоит ли совершать это…

нечто совсем не пустяковое… а потом все-же напишет девушке по имени Тейн: «я знала когда-то твоего отца. Да, я знаю, его знали все, но я знала его раньше. Раньше всех. Их… Я делала от него аборт за 2 года до твоего появления. Это я в их дебютном клипе. Вот мое фото тех времен. А еще у меня есть видео, которого нет ни у кого, даже у него самого, где ему 17. Бекстейдж с тех съемок. Я выкупила и спасла ту пленку от уничтожения и потери, очаровав оператора. Только не говори ему ничего. Я не за тем написала. Просто…»

Просто… Вот так просто,

и как не просто.

К тому времени Трэйси знала как никто другой, что бывший звезда-тиннейджер, взлетевший на пик популярности в возрасте 18-22, нахватал себе потом столько проблем, и совершил столько немыслимого и легендарного в своей вопиющести, ударился в такое само-вредительство с международным резонансом,

что единственная дочь не общается с ним, и даже фамилию взяла по матери. О которой Трейсти, по-правде, вспоминать совсем не хотелось, ну да ладно…

Да, Тейн, родившаяся на влете его внезапной карьеры от танцовщицы, после развода родителей и скандального раздела недюженного имущества, много лет не общалась с ним. С человеком из скандальных сводок – арестов, аварий, принудительных лечений в реабилитационных центрах, депрессивно-суицидальных заявлений и не только, и прочих, то что называтся, выходок. С обязательным упоминанием в прессе…

Трэйси много лет наблюдала за ней с щемящей неясной тоской, а потом, когда все отгремело, сама не зная зачем,

решилась с ней заговорить. В письме.

Наверное, потому, что больше ей о нем поговорить было не с кем: он был единственной тайной Трэйсти от безупречного мужа, ее бесценного Брэда, встреченного в «ссылке», куда ее после скандала отослала мать, от ее образцовых сыновей и дочньки.

И продолжает оставаться таковой. Тайной. Они никогда б не поняли её, своей умницы, болезненного юношеского пристрастия к столь скандальной звезде,

хотя в пору их знакомства он был славным и неиспорченным, уже подававшим первые признаки «неотвратимой обаятельности» харизматом, «милым голубоглазым котеночком» и «клубком» противоречивой трогательной ранимости, а когда у него начались слава, деньги, скандальности и зависимости, ее робкие попытки повидаться с ним не увенчались успехом. Ни разу.

И все же она лгала им, уезжая на те концерты. Когда ей было уже за 20, будучи молодой мамой, верной женой… Приличной, с видимым иммунитетом к таким глупым детским фанатским слабостям… Как они могут расценить ее попытку однажды в ту пору дозвониться до него, до ВИПа национальной первой величины для подростков? Тогда он, кстати, узнал ее и не стал «включать звезду», но коротко и твердо обозначил, что уже женат, и им не стоит видеться, (за что она ему благодарна и по сей день. Мало ли…). Хотя, как известно, гулял от жены в открытую – мало кто умел ему отказать. Или он – мало кому…

Она и об этом «историческом факте» честно поведала Тейн, знавшей от матери о его постоянных изменах. И обо всем.

А в другой раз он приехал к ней сам, уже во всех своих статусах и регалиях, и, не застав её дома, спонтанно «с барского плеча» дал через брата большую сумму денег. Брат долго раздумывал – сообщить ли ей об этом, или утаить, но… передал. И она – их приняла. На эти деньги в основном куплен участок земли, на котором теперь стоит их дом, «родовое гнездо». Но ОН – так и не знает об этом.

А Тейн – знает. И держит в секрете уже много лет. Умица она все-таки. Все понимает. Даже сложнопонимаемое. Кстати, про аборт – он впоследствии и сам рассказал ей, ничего не утаив. И про подаренные деньги. И про нее, свою первую. Трэйси. Ту самую, из коммершал видео. И Тейн сумела оценить эту его откровенность. Теперь ни Тейн ни Трэйси уже не жалели о том, что Трэйси сделала это – написала ей тогда. И все выложила. Теперь это было лишь подтверждением его предельной откровенности с дочерью.

Хотя Трэйси – мучительно винила себя, потому что считала это обращение к юной девушке – своей слабостью.

Трэйси написала ей, потому что не в силах была просто вычеркнуть этот эпизод своей жизни, давно уж иссякнувший. У нее была потребность то и дело возвращаться туда мыслями. Она написала его дочери потому, что… не могла написать ему. Все по тем же причинам. Потому что ему не было места больше в ее отлаженной жизни.

Но всегда находился уголок в ее мыслях. И туда она могла пустить только одного человека. Столь похожего на того, кто когда-то не родился…

Она написала ей по этим эгоистичным причинам. И, может, по каким-то еще, ей самой неведомым. Типа извиния, или отблеска неуместной заботы…

Потом они встретились: умница Тейн, так похожая на отца, сама приехала к ней в гости, находясь в том возрасте, когда Трэйси проживала ту историю.

И вот уже 8 лет они тайно общаются: семья Трэйси не знает, кем приходится ей волонтер созависимых Тейн, дочь изрядно подзабытой знаменитости, а та в свою очередь, скрывает факт такого общения от матери, ничего не поясняя ей сверх меры.

И от отца. Который вроде как 3 года в завязке, которого ведет и опекает прокаченная психолог-дочь. Которая когда-то увидела то эксклюзивное видео, и того шебутного беспечного мальчика на нем,

и вдруг сумела стать единственной из тех сотен пытавшихся, кто сумел достучаться до него и отвести в группы поддержки. Чтоб потом – начать заниматься проблемой масштабно, получать профильное образование и устраивать благотворительные беседы по всему миру.

С тех пор раз в полгода Трэйси набирает этой девочке, и спрашивает: «ну как он?».

И последние пару лет слышит: «хорошо! Держится! Недавно, чтоб он не хандрил, были вместе в Африке на Сафари, он периодически ездит со мной с беседами о наркомании по миру. Нет, не думаю, что ему это навредит – наоборот. С его-то любовью ко вниманию… Легенда, музыкальная Икона поколения с многолетним стажем зависимости, и 3 года чистыми анализами, он со всей своей беспечностью умеет находить какой-то особенный тон и верные кнопки воздействия на неокрепшие умы, как и разговорить себе подобных. Носитель уникального опыта, чей провал можно понять, избежав при этом оправданий, и чьи масштабы потерь легко оценить невооруженным взглядом. Пример и антипример… Да и вообще, мы хорошо общаемся. С матерью нет, не общаются, а меня он принял. И слышит. И мы вместе учимся многому, вместе. Спасибо Вам.

Это все, что хотела услышать Трэйси. Тогда она ложила трубку, чтоб набрать еще через много-много дней и недель.

Сама, до появления в ее реальной жизни Тейн, Трэйси не пересматривала то видео много лет, (не говоря уж о том, чтоб посметь его обнародовать – это её слишком личное!). Тейн помогла его оцфовать. Тейн была лучшим и единственным поводом достать его из залежей своей памяти и припрятанного от урн ностальгического хлама, и вновь на 5 минут дать ему жизнь. Воскресить. Свою молодость.

1991. Это «туманное» качество, зернистый звук, заедающие полосы – совсем не то что сейчас… И совсем другие эмоции на экране – не те, что сейчас у людей, привычно попадающих в кадр. И знающих, что с этим делать.

Вот на экране словно откровение появлялось ее юное свежее лицо и улыбка школьной вип-девченки в обрамлении прямого темного каре до подбородка. Непривычная к камерам, которые в ту пору были в диковинку, она слегка развязно сидит на уличном бетонном парапете на набережной в своих коротких шортиках, и прячет смущение за хихиканьем и суетой. Она тогда не сообразила ничего лучше, чем с улыбкой перечислить свои анкетные данные, неистово кокетничая с линзой. И угадала – по прошествии лет это выглядело отпечатком Истории.

– Трэйси Уорлок, 19 лет. Родилась там-то, увлекаюсь, учусь… – рассказывала она, пока поток простой информации внезапно не иссяк.

Тогда камера оставляла ее в смущенной растерянности, поворачивалась, и застигала врасплох сидящего рядом мальчишку с задранной к подбородку коленкой, жадно вгрызающегося яблоко. «Олененок в луче прожектора», он замер с чумовым комичным лицом. Потом по привычке чуть капризно кривился, выражая свое недовольство съемкой его персоны без его разрешения. И так и не нашел, что толкового сказать, хоть отмахивался весьма эпично. Тогда он еще не научился качественно прятать смущение. Ну а побеждать его он не научится никогда… Как бы потом ни тренировал волю размашистыми провокациями и нарочитым пофигизмом.

Где-то там за кадром – голос их маститого в ту пору менеджера, который когда-то в 80х раскрутил и много лет успешно вел другую наимоднейшую группу, а вот теперь, когда та превратилась в «ретро» – совсем не с первого раза, взял по крыло этих школьных друзей…

Ну как друзей. Один из скромняг ее школьного потока, получивший даже какое-то музыкальное образование, и уже к своим 19 успевший по-нечаянности стать отцом (это совсем не значило что вырасти! Хотя женат на той подруге по сей день!), где-то-там-себе-по- тихому возомнил себя композитором. И решил прорваться в музыкальную индустрию, имея в своей голове вееесьма серьезную стратегию,

пока ничем извне не подкрепленную. Только этот Уолтер того мальчишеского образца мог так ошалеть на столь фантастической идее, и включить такие немыслимые обороты настойчивости в ее достижении! Симпатичный, но скромный, довольно зажатый, сдержанный и холодный, немного угловатый и будто б чуть надменный вне дружеского круга, он не был «ТОПчиком» в их школьном и районном мире – просто писал доморощенные песенки на магнитофон в гараже, и танцевал хопчик на школьных и студенческих сходках где-то в уголке. Никто ничего грандиозного от него, разумеется не ждал, даже когда он точечно анонсировал свои глобальные намерения.