Kitobni o'qish: «Моё сводное наваждение»

Shrift:

Посвящение
Главная героиня названа в честь дорогого мне человека.
Любовь.
Помним и любим.

Глава 1
Любовь

– Любовь, ты же понимаешь, я надеюсь, что другого выхода просто нет? – в который раз интересуется мама.

На протяжении двух последних недель мы с ней снова и снова возвращаемся к этому разговору. Возможно, таким образом она хочет убедить саму себя в необходимости моего переезда к отцу? Все же она меня любит. Как умеет.

– Понимаю, – отвечаю я коротко, подхватывая сумку с ноутбуком, и напоследок осматриваю голые стены спальни. Я буду по ней скучать. Даже не знаю, удастся ли мне сюда когда-нибудь вернуться.

Если у мамы все сложится с ее новым мужчиной – наш дом она продаст. А если спустя время он еще и не будет против падчерицы, то мама заберет меня к себе. Но пока все это под большим вопросом, поэтому я и еду к отцу.

Мне вдруг становится грустно. Чувствую себя домашним питомцем, которого отправляют на передержку без каких-либо гарантий, что заберут обратно. Довольна ли я своей участью? Приходится быть довольной – мама знает, как для меня будет лучше.

– Поторопись, детка. Мне еще нужно успеть в салон красоты перед вылетом.

– Прости. Уже иду.

Я спускаюсь за мамой по лестнице на первый этаж, и через небольшой холл мы выходим во двор, где нас уже ждет машина. Мама настояла на том, чтобы я взяла с собой в новый дом лишь самое необходимое, язвительно заметив, что на все остальное пусть раскошеливается мой «папочка». С ее же слов, если он откажет мне в чем-либо, то крупно пожалеет об этом. Поэтому все мои вещи с легкостью уместились в просторном багажнике кроссовера. И там действительно все самое важное – лично для меня. А что касается остального… Не думаю, что мне хватит наглости, впрочем, как и смелости, просить о чем-то человека, с которым за всю свою сознательную жизнь я общалась от силы пару раз. И то не совсем удачно.

Мама однажды случайно заметила, что до моих трех лет отец души во мне не чаял. А затем она запретила ему со мной видеться: поняла, что даже наличие меня не поможет им быть вместе.

Я занимаю место на заднем сиденье рядом с мамой, и она тут же велит водителю трогаться в путь. Смотрю на наш дом до тех пор, пока его не скрывают густые кроны высоких деревьев с сочно-зелеными листьями, затем сажусь ровно и рассматриваю свои короткие ногти, покрытые прозрачным лаком. В горле собирается ком…

– Не нужно слез, детка, – немного раздраженно замечает мама. – Дом твоего отца в тысячу раз больше нашего. Я ему четко дала понять, что тебе необходима самая просторная и светлая комната в нем. Если же он засунет тебя в темную каморку, то обязательно…

– …пожалеет, – говорю я тихо и тут же спохватываюсь: – Извини, что перебила!

Мама на секунду сужает глаза, а затем ее взгляд меняется, блестит, словно она сама вознамерилась плакать, но она быстро берет себя в руки и, отвернувшись к окну, продолжает:

– Ничего страшного, детка. Именно так – он крупно об этом пожалеет.

Думаю, когда-то, совсем давно, она его по-настоящему любила. Опять же, как умела. Они оба были слишком молоды для серьезных решений, но я уверена, что мама тогда не просто хотела обеспечить свое будущее за счет перспективного жениха и его богатой семьи, но и испытывала к нему настоящие чувства. Иначе как объяснить ее сегодняшнюю копившуюся многие годы ненависть к нему за то, что однажды он ее отверг?

– Твоя бабушка обязательно заедет в гости на этой неделе, чтобы проверить, как тебя устроили, – информирует меня мама, когда машина выезжает на объездную дорогу, чтобы по возможности доехать на другой конец города побыстрее, без городских пробок. – Она также пообещала мне, что будет навещать тебя раз в две недели. Обязательно делись с ней тем, что тебя не будет устраивать – она вместо меня позаботится о том, чтобы все было исправлено.

– Хорошо, – соглашаюсь я.

Впрочем, по-настоящему жаловаться на что-либо своей молодой бабушке я не планирую. Ей ни к чему мои проблемы. Как она сама часто любит говорить, ей и собственных забот хватает по горло. Именно поэтому на время учебы в институте я еду жить к отцу, а не к ней. Плюс это было одним из его условий, если мама хочет, чтобы он по-прежнему оплачивал мое обучение.

– Никто не имеет права меня осуждать, верно? – вновь берется рассуждать мама еще через полчаса дороги, очевидно, сама с собой. – Я вырастила тебя, обеспечила тебе будущее. И теперь имею полное право заняться своей личной жизнью. Я не бросаю тебя, детка, ведь так? Я всего лишь хочу быть счастливой. И потом, если все сложится удачно, то пусть не сразу, но мы заберем тебя к себе. Мне просто требуется время.

Ей всегда требовалось это время, с каждым новым мужчиной, способным обеспечить ей безбедную жизнь. И ни мое воспитание, ни забота о моем будущем не мешали ей добиваться богатства и зависти подруг снова и снова.

– Тебя действительно не за что осуждать, мама.

– Именно об этом я и говорю…

Она продолжает приводить в пользу правильности своих поступков еще какие-то доводы, многие из которых я наверняка уже не раз слышала, но сейчас мое сознание отказывается воспринимать человеческую речь, полностью сосредоточившись на охватившем меня волнении.

Мы приближаемся к дому моего отца.

Что я знаю о его семье?

Ничтожно мало. У него есть жена, их общий сын семилетнего возраста – мой брат, с которым я даже не знакома, – и пасынок, кажется, мой ровесник. Его я тоже ни разу не видела, как и его мать, папину жену. Сомневаюсь, что все они будут ужасно рады вторжению в свою жизнь, по сути, постороннего человека. До сих пор не понимаю, по какой причине папа настоял, чтобы я жила с ним и его семьей.

Машина притормаживает у высоких и красивых кованых ворот, которые приветливо разъезжаются в стороны, пропуская нас на территорию особняка.

Я здесь впервые и потому против воли с любопытством разглядываю ухоженные лужайки возле трехэтажного, в очень светлых тонах дома и далекий сад с правой стороны. Тут красиво. Все очень элегантно и со вкусом. Мне кажется, в таких местах нужно проводить экскурсии, а не жить…

– Посмотрите на него, – саркастично замечает мама. – Вышел встречать дочь, как примерный и любящий отец. И неважно, что все семнадцать лет ее жизни – нет, даже почти восемнадцать, учитывая, что скоро у нее день рождения, – ему не было дела до нее.

Вот тут я не могу согласиться с ней, ведь это как раз она запрещала ему со мной видеться, но, разумеется, молчу.

Машина останавливается, и мы с мамой выбираемся из салона.

– Здравствуй, Эвелина, – папа приветствует маму широкой улыбкой. Мне он, так же улыбаясь, кивает: – Любовь, добро пожаловать в твой новый дом.

Я разглядываю его отливающие медью на солнце волосы и щетину на подбородке и отчего-то озадачиваюсь: он, как и мама, будет звать меня исключительно полным именем? Кстати, я нередко замечала в мамином взгляде на меня подобие тоски от того, что внешностью я пошла в отца, а не в нее. Те же рыжие волосы, глубокого синего цвета глаза и полные, четко очерченные губы. Правда, непонятно в кого я такая маленькая, потому что оба моих родителя отличаются высоким ростом. Наверное, в неизвестного дедушку по маминой линии.

– Здравствуй, Андрей, – холодно отвечает мама, высокомерным взглядом окидывая фигуры женщины и мальчика, стоящих у входа в дом. – Что же твоя драгоценная жена не подошла поздороваться с матерью твоей родной дочери?

– Разве ты не зайдешь в дом, Эвелина? – делано удивляется папа. – Не проверишь, достаточно ли просторна и светла комната нашей дочери?

Мне почему-то хочется улыбнуться от того, что я слышу в его голосе иронию. Очевидно, не мне одной пришлось по нескольку раз выслушивать все ее условия.

Ловлю взгляд папы и вижу, как он, незаметно для мамы, быстро мне подмигивает. Непослушная улыбка все же вырывается на волю, но я тут же ее прячу.

– У меня нет времени. И я все же рассчитываю на то, что в свои годы ты научился держать слово. Детка, – это уже мне, – дай мне тебя обнять на прощание.

Странно, но именно сейчас, находясь в кольце маминых рук, я вдруг понимаю, что перестала нервничать. Совсем.

Но вот надолго ли?

Мама не выпускает меня из объятий до тех пор, пока последнюю коробку не выгрузили из багажника. Наконец она, мазнув по моей щеке губами со слоем дорогой помады и открыв заднюю дверцу, напутствует напоследок:

– Будь умницей, милая. Не делай того, чего бы я не одобрила. Я обязательно навещу тебя на Новый год и буду очень по тебе скучать. Помни о своих занятиях балетом, хорошо питайся и почаще бывай на свежем воздухе. – Тут она с некоторым презрением оглядывает территорию и замечает: – Благо места тут предостаточно для прогулок.

На мои плечи неожиданно ложатся теплые ладони папы, он ободряюще их пожимает, а над головой звучит его слегка насмешливый голос:

– Мы не пропадем, Эвелина.

Мама окидывает его надменным взглядом и забирается в машину:

– Я позвоню тебе, детка, как только мой самолет сядет в аэропорту.

– Буду ждать, – успеваю я откликнуться, прежде чем машина срывается с места.

Уехала.

Это не первая наша разлука, но тогда они были короче, а со мной нехотя возилась бабушка. В смысле, мы жили в одном доме, но каждая занималась своими делами.

Как будет проходить эта разлука с мамой, я не имею ни малейшего представления. Я даже не знаю, что чувствую по этому поводу.

Папа убирает руки с моих плеч и ловит мой взгляд:

– Пойдем. Никита с нетерпением ждал встречи с тобой. Сдается мне, он заранее проникся любовью к своей старшей сестре. И если тебя не затруднит, будь с ним потерпеливей. Так вышло, что они с Мироном по сей день ищут общий язык.

Последнее предложение он произнес с какой-то усталостью и обреченностью. Или недовольством? Впрочем, у меня еще будет время разобраться в отношениях людей, с которыми я теперь вынуждена жить.

– Конечно, – говорю я, чтобы не казаться невежливой.

Отец знакомит меня со своими женой и сыном. Меня вновь охватывают волнение и робость. Кажется, Никиту тоже.

– Здравствуй, Люба! Очень рады наконец с тобой познакомиться!

Галина, жена папы, напротив, вся светится радушием и даже делает попытку приветливо обнять меня. Впрочем, заканчивается этот жест моими неловкими движениями и глухим «спасибо». Надеюсь, она не решит, что я бестактная грубиянка.

Мы проходим в огромный холл с широкой лестницей, покрытой коврами по ее центру, и я вдруг отчетливо понимаю, что хочу остаться одна. Я ощущаю себя невыносимо одинокой среди этих незнакомых людей, и абсолютное одиночество кажется спасением.

– Я покажу тебе твою комнату, – предлагает папа и приглашает взмахом руки в сторону лестницы.

– Я с вами! – невысоко подпрыгнув на месте, улыбается Никита.

Комната действительно оказывается очень просторной и светлой. Здесь даже имеется лоджия, двери которой распахнуты настежь; легкие занавески до самого пола обрамляют выход на нее и колышутся от легкого ветерка. Кровать ужасно огромная, большой шкаф-купе для одежды, кресла, туалетный столик, рабочий стол… И кажется, та дверь ведет в собственную ванную. Столько всего… И я опять не знаю, как к этому относиться.

– Люба, тебе нравится твоя комната? – осторожно интересуется Никита.

– Очень, – выдыхаю я и опускаю глаза в пол, не представляя, что делать или говорить дальше.

Нутро все еще грызет желание остаться одной.

– Давай, Никит, мы оставим Любу осваиваться, а сами, может быть, пойдем поныряем в бассейне? – предлагает отец сыну, вновь быстро мне подмигивая.

Неужели у меня на лице все написано? Мне становится еще более неловко, и я чувствую, как все сильнее горят щеки.

– Да! – радуется мальчик. – И Любу возьмем с собой! Люба, ты же пойдешь с нами?

– Я…

– Ник, твоя сестра только приехала, ей нужно отдохнуть с дороги. Вы порезвитесь в бассейне в другой раз, ладно?

Плечики Никиты слегка поникают, но он все равно мне улыбается:

– Отдыхай. Но только недолго – я хочу показать тебе свою комнату и железную дорогу!

Никита с таким азартом и воодушевлением говорит о железной дороге, что мне вмиг хочется на нее взглянуть, и я, улыбаясь, соглашаюсь:

– Хорошо.

Никита, удовлетворенно кивнув, выбегает из комнаты, а папа, прежде чем отправиться вслед за ним, предлагает:

– Спускайся, как будешь готова. Обед обычно подают в два часа, – подмигивает он напоследок.

Я киваю и наконец остаюсь одна. Еще раз осматриваюсь, а затем иду к кровати и укладываюсь на ее краешке, сворачиваясь клубком.

Глаза начинает щипать, но я не позволяю себе плакать. Две недели назад я пообещала себе, что справлюсь с чем угодно. Я не разочарую вновь ни бабушку, ни маму, ни вообще кого-либо в принципе.

Глава 2
Любовь

У меня нет желания разбирать свои вещи, но я все равно это делаю. Я так привыкла делать то, что не хочется, что, наверное, это стало моей второй натурой. Мама часто повторяла: делай то, что должен, и никого не подведешь. Ее собственная интерпретация крылатого выражения.

Затем я выхожу на лоджию и долго смотрю на фонтан посреди ухоженных лужаек.

Все же здесь очень красиво.

И уже ближе к двум часам дня решаю, что не явиться на первый в этом доме обед будет невежливо.

Осторожно выхожу из своей комнаты и спускаюсь на первый этаж. В какой стороне находится столовая, я не имею ни малейшего представления. И как же мне быть?

– Полагаю, будет не лишним, – раздается за моей спиной голос папы, отчего я вздрагиваю и разворачиваюсь в его сторону, – после обеда устроить тебе экскурсию по дому. Что скажешь?

– Я буду очень признательна, – улыбаюсь я робко.

– Проголодалась? Я шел как раз за тобой.

– Да. Спасибо.

Папа еще секунду пристально разглядывает меня, а затем невесомо касается ладонью моих лопаток, подсказывая, куда идти. По пути он рассказывает о назначении некоторых комнат. Вот открытая дверь в бильярдную, а рядом с ней библиотека. Книги в ней собирались годами, начинал еще мой прапрадедушка. Папа заводит меня внутрь и с улыбкой указывает на черное пианино у широкого окна:

– Еще одно условие твоей мамы, помимо просторной и светлой комнаты. Я решил, что этому инструменту будет самое место здесь: никто не станет тебе мешать играть.

Я начинаю волноваться. Дома у меня было электронное пианино, которое сломалось незадолго до переезда, и оно стояло в моей комнате. Я тогда еще сильно удивилась, что мама решила не отдавать его в ремонт. Теперь мне известно, по какой причине – она заставила отца потратиться на настоящее пианино, и его поставили здесь, в общей комнате, в которую может зайти каждый желающий почитать книгу…

Я смотрю на папу и заставляю себя сказать:

– Спасибо большое.

– Не за что. Я не мог поступить иначе, раз для тебя важны уроки по фортепиано.

Важны? Скорее, они мне просто нравятся, а важны они для мамы и бабушки. Но отцу я, разумеется, об этом не говорю.

– Спасибо еще раз.

– Я с удовольствием послушал бы, как ты играешь, Люба, – снова улыбается папа.

– Сейчас? – взволнованно спрашиваю я. – Но… мы идем на обед, верно? Может быть, в другой раз?

Я ни разу не играла для кого-то, кроме своей преподавательницы. Ни мама, ни бабушка не просили меня о подобном, они лишь интересовались моими успехами, а дома я играла в специальных наушниках, чтобы никому не мешать. Здесь же наушники не подключить…

Я подозревала, что так и не решусь когда-нибудь подойти к этому инструменту, чтобы мою игру на нем кто-либо услышал.

– Да, конечно, в другой раз.

Отец замолкает, мы выходим из библиотеки, и я вновь чувствую на себе его пристальный взгляд, словно я диковинка, которую он пытается изучить. Все наши предыдущие встречи проходили в ресторанах и исключительно при маме – она не хотела, чтобы мы с ним оставались наедине. Не знаю, вредность это была с ее стороны или что-то другое, но познакомиться как следует нам с папой не удалось. И мне тоже интересно, что он за человек. Хочу сама понять, какой он, а не полагаться на речи мамы.

– Люба, – вдруг останавливается он. – Понятно, что для тебя переезд в новый дом к почти незнакомым людям – это стресс. Но хочу заверить тебя: я готов сделать что угодно, чтобы ты как можно скорее здесь освоилась и почувствовала себя как дома. Договорились? Обращайся ко мне по любому поводу. Мне очень хочется, чтобы мы с тобой подружились.

– И мне, – смущенно отвечаю я, немного стыдясь возникшего в библиотеке волнения. – Хочется.

– Отлично. – Вижу я его улыбку. – Ну, пойдем.

Столовая оказывается раза в два больше, чем была в нашем с мамой доме. Но я не успеваю толком осмотреться, потому что, едва мы с папой входим, Галина очень громко меня приветствует, кажется, давая мне понять, каким статусом я обладаю в ее глазах:

– А вот и наша гостья! Никита, можешь сесть за стол, раз все наконец собрались.

Возможно, ей все же не пришлось по душе наше неловкое знакомство?

– Боюсь, это я виноват, что мы задержались, – улыбается папа. Как по мне, немного натянуто. – Провел своей дочери частичную экскурсию. Знакомься, Люба, это Мирон. Мирон, а это наша Любовь.

Я еще раньше заметила сидящего за огромным столом рядом с Галиной светловолосого парня. Ее сына. Он бесцельно смотрел в панорамное окно, за которым от легкого ветра дрожали листья березы, но как только папа представил нас, парень, зевая, повернул голову в нашу сторону. Его невероятно ярко-синий взгляд сначала мазнул по моей фигуре – от носков балеток до самых плеч, – а затем впился в мои глаза. Совсем ненадолго. Но я успела разглядеть в его взгляде пренебрежение. Царапнула обида – я ему заранее не нравлюсь. То есть, видимо, ему абсолютно ровно, здесь я или нет. А вот сама я чувствую, как от волнения начинает ускоряться пульс.

Потому что он, мой сводный брат, оказался ужасно красив.

– Люба! – занимая свое место за столом, восклицает Никита. – Ты сядешь рядом со мной?

– Конечно, – глухо выдыхаю я и на нетвердых ногах иду к накрытому столу.

В ушах звенит кровь, лицо, шею и грудь невыносимо печет, и мне это ужасно не нравится. Словно я в один миг подхватила сильнейшую простуду, которая, помимо всего прочего, еще и путает мысли, рассеивает внимание и заставляет нутро дрожать от озноба.

Можно подумать, мне раньше не приходилось видеть красивых, уверенных в себе парней. А Мирон именно такой – расслабленная поза, скучающий вид. Приходилось, конечно. Вот только я никогда с ними не общалась и уж тем более не собиралась жить под одной крышей. Ужас. Кажется, плохо дело.

– Что, Никит, неплохое новое развлечение тебе придумал отец? – насмешливо спрашивает возмутитель моего спокойствия.

И я вновь чувствую, как от его слов больно царапает в груди.

– Люба не развлечение! Она моя сестра!

– Мирон, – сдержанно замечает папа. – Если ты хочешь что-то мне сказать – говори прямо. Именно так обычно поступают настоящие мужчины.

– Андрей! – тут же возмущается Галина. – Мирон не имел в виду ничего плохого, ведь так, дорогой?

Жена отца, насколько мне известно, старше его на несколько лет. Но после ее слов – а Мирон действительно повел себя не лучшим образом, насмехаясь над решениями старшего и надо мной заодно, по всей видимости, – я вспоминаю поговорку, что возраст далеко не показатель ума.

Например, моя мама даже мысли не допускает, что я могу сказать при взрослых что-нибудь настолько дерзкое, а мама Мирона ничего предосудительного в его словах не заметила. Ну, или сделала такой вид, что тоже ее не красит.

– Ни-че-го-шень-ки, – хмыкнув, кивает Мирон и подхватывает пальцами ложку для супа. – Всем самого приятного аппетита, – насмешливо желает он.

Я решаюсь поднять на него глаза и вижу, как он переводит взгляд с меня на тарелку перед ним. От холода, который я успеваю заметить в его взгляде, у меня бегут мурашки.

Все за столом приступают к еде, в том числе и я.

Суп-пюре с грибами оказывается безумно вкусным, и мое сознание, отвлекшись хоть на что-то приятное за этим столом, постепенно успокаивается. Я едва прислушиваюсь к разговору папы и Никиты, к замечаниям Галины, а при звуках голоса Мирона постоянно внутренне вздрагиваю. Повезло, что слышно его нечасто. Они не говорят ни о чем важном. Обычные беседы людей, ежедневно обедающих вместе. Но мне все равно интересно. Так я их не спеша узнаю. И возможно, через некоторое время сама буду участвовать в подобных разговорах. Но не сегодня. Нет.

Но Галине, вероятно, наплевать на мою неготовность к болтовне.

Мы ждем, когда нам подадут десерт, и она елейным голосом замечает:

– Что же ты, Любочка, совсем не участвуешь в разговоре? Расскажи нам немного о себе, – тут же предлагает она. – Мы же совершенно ничего о тебе не знаем.

Я опускаю глаза на свои руки, пальцы которых теребят подол сарафана, и без особого желания тихо перечисляю:

– Я хожу на уроки балета, изучаю иностранные языки: английский, немецкий и французский. Раз в неделю посещаю занятия по фортепиано. И в этом году у меня получилось поступить в Высшую школу бизнеса МГУ.

О том, что я люблю сочинять песни и петь, умалчиваю. Как и о многом другом, чем по настоянию мамы пробовала заниматься, но она решала, что у меня не выходит. Пробовали мы, кстати говоря, многое, но в итоге мама остановилась на балете, языках и фортепиано. Занятия, по ее мнению, очень подходящие для «воспитанной молодой леди». А школа бизнеса нам нужна для того, чтобы я смогла самостоятельно обеспечить свое будущее. Так как удачно выйти замуж мне не светит – сорта не того.

Иной раз я очень жалела, что не похожа на бабушку и маму. Мне казалось, что это их разочаровывает и расстраивает. А с другой стороны, радовалась, что мне не придется всю жизнь жить, как они, – за чей-нибудь счет. Пусть менеджмент не мечта моей жизни, но иметь хорошее образование лучше, чем пытаться привлечь состоятельного мужчину. Особенно учитывая то, что я абсолютно не умею общаться с парнями.

– Ну, дорогая, я удивилась бы, если бы ты не поступила, учитывая финансирование твоего отца.

– И ты будешь удивлена, Галина, – усмехается папа. – Мало просто заплатить за обучение, нужно, кроме этого, сдать вступительные экзамены. Странно, что ты об этом не знаешь, ведь твой сын их удачно сдал и тоже будет там учиться.

Что?..

Я резко поднимаю глаза на Мирона, удивленная тем, что мы еще и учиться будем вместе, и успеваю заметить, как он едва заметно кривится от досады. И сдается мне, причина этой досады не в том, что наш выбор совпал, а в том, что мой папа осведомлен о его делах лучше, чем его мама.

– Я… – теряется Галина и смотрит на своего сына, кажется, в поисках поддержки.

– Не успел ей сообщить, что сделал свой выбор в пользу бизнеса, – равнодушно пожимает тот плечами, а затем отталкивается от спинки стула и ставит локти на стол, прищурившись на папу: – А вот откуда об этом знаешь ты – вопрос.

– Мне, видишь ли, в принципе нравится быть в курсе дел членов моей семьи.

– Что, даже номинальных?

– Перестань, Мирон. Не помню, чтобы я относился к тебе как к чужому, – напряженно отвечает папа.

Кажется, это не первый их подобный разговор…

– Можешь больше не утруждаться, – зло бросает парень. – Теперь, когда рядом есть родная дочь, тебе должно хватать забот о ней и Никите, а мои дела пусть остаются моими.

После этих слов он встает из-за стола и идет к выходу:

– На ужин меня не ждите.

– Андрей, – укоризненно произносит Галина, бросив на меня недовольный взгляд.

Кажется, я была права в том, что далеко не все люди в этом доме рады моему переезду. Если не хуже…