Kitobni o'qish: «Самая страшная игра»
Не выходи из комнаты, не совершай ошибку!
(И. Бродский)
Из потерянных дневников
Вспоминая ту страшную осень и зиму, я понимаю – мы не могли поступить иначе. Хотя способов остаться в стороне было множество. Не отвечать на звонки с незнакомых номеров. Не выходить из дома, когда стемнеет. Или выходить, но только с теми, кто не замарался. Кто не в Игре. С теми, кто ни за что не согласились бы в нее играть – именно такие нам и нужны были тогда. Мы могли рассказать родителям. Учителям. Любому из взрослых. Позвонить в какую-нибудь службу – их же много сейчас. Возможно, нам не поверили бы сразу. Но, если бы мы настаивали, к нам бы прислушались. Подняли бы на уши школу. Врачей. Проверили бы у психиатра. На наркотики. Перетряхнули бы личные вещи, отняли телефоны, заперли бы дома. Придумали бы страшную историю – одну из тех, что пишут в новостях. «Опасное увлечение среди школьников и студентов», «новая опасная игра» и «будьте внимательны». Или что-нибудь в таком же духе. Пусть. По сравнению с тем, чем мы на самом деле занимались, это была бы сказка. Нас пасли бы, как овечек. Заблудших овечек. За нами стали бы следить. И супер, так нам и надо.
Но мы ничего не сделали. Оставили как есть. Остались в Игре. Даже тогда, когда стали пропадать люди. Когда мы сами пропали. Почему мы ничего не сделали? Я боюсь себе признаться, но, мне кажется, я знаю, почему. Правда в том, что ни один из нас не хотел уходить. И не только из страха.
Нам нравилось.
Нам очень нравилось.
Игра затянула нас.
И теперь нам остается одно.
Проходить Игру заново, пока она не закончится сама.
Но закончится ли?
Очки для странного парня
Март 2019
Впервые это случилось двадцатого марта. Почти сразу, как Матвей вышел наружу. Только и успел отойти от подъезда.
Он направлялся к скверу. Все, что было вокруг, все, что успел Матвей увидеть и почувствовать незадолго до того, как мир изменился навсегда, он хорошо запомнил. Эта картинка врезалась в память, как ориентир той, старой жизни, к которой он еще имел отношение, но вскоре перестал. Запах маленького тамбура перед выходом на улицу – там, внутри лежал кусок ковра. Старого такого, как у бабушек в квартирах. Скорее всего, какая-нибудь из этих бабушек-соседок и притащила, чтобы «добро не пропадало». Летом ковер из подъезда убирали, а по осени выкладывали вновь. До прихода тепла он лежал там, пах мокрой дворнягой и старыми ботинками.
Что еще запомнилось Матвею тогда? Дверь, покрытая слоем относительно свежей краски (в прошлом году ремонтировали «панельки» на их улице, вот и у них мимоходом покрасили). Зарешеченное панорамное окно в пыльных разводах. Надпись «ещкере» черным маркером на стене. Синяя табличка с надписью «1 подъезд, кв. 1 – 99». Матвей зачем-то обернулся на нее, словно пытался запечатлеть эти последние кадры навсегда.
В окнах высотки горел свет – теплый, медовый, словно свежезаваренный чай, который там, на чужих кухнях, его наверняка и пили сейчас. С лимоном. С сахаром. С пряниками какими-нибудь. Или маковыми слойками. Матвей глядел вокруг, и будто видел это все впервые. Липы и клумбы. Детскую площадку с веревочным городком. Зеленые урны на скошенных ножках. Окурки вдоль бортиков. Жухлую прошлогоднюю траву. Голубей на дорожке. Скотч-терьера в клетчатой попонке – его хозяин стряхивал пепел на газон, спрятавшись за стволом дерева.
Все это запомнилось Матвею хорошо. На самом деле, была еще одна причина так пристально рассматривать свой собственный двор. Все эти предметы отвлекали от футляра. Он лежал в рюкзаке, в самом верхнем кармане. Рюкзак казался невероятно тяжелым, будто его набили булыжниками, хотя ничего тяжелого в нем не было.
Матвей присел на скамейку – ноги не слушались. Он не знал, что внутри подарка. Старуха не разрешила посмотреть заранее. Там что-то перекатывалось и мягко постукивало в бортики, когда он переворачивал футляр.
– Наденешь, – просто и коротко сказала она тогда.
– И что будет?
Стоило ли спрашивать? Ведь старуха могла спокойно соврать. По ней было видно. Хитрые, злые глаза. Такая и прикончить может, если будет возможность. Ножом в спину. Тихая старушка, ага. Укокошит – глазом не моргнет. Уж соврет – тем более. Но Матвей тогда все равно спросил.
– И что будет?
– Все, что захочешь, – сказала она.
– Прям все? – недоверчиво ухмыльнулся Матвей.
– Ты главное загадывай получше, – он заметил в глазах старухи недобрый огонек и в очередной раз пожалел о том, что связался с ней. – Вселенная, она же все слышит. Только попроси.
И теперь, сидя на скамейке в пяти шагах от собственного подъезда, Матвей держал коробку в руках, не решаясь открыть ее. Его накрыло ощущение, что он совершает ужасную ошибку. На площадку с другого конца заскочили двое девочек лет пяти-шести. За ними следовали мамы, они синхронно окинули Матвея подозрительными взглядами – пацан какой-то нервный, сумку свою к груди прижимает, что там лежит, а?! Матвей вздрогнул и прижал рюкзак к себе еще сильнее. Потом спохватился, вытер лоб рукой, попытался принять расслабленную позу. Скамейка стояла вплотную к деревьям, там, где сидел Матвей, царила густая тень. Он вздохнул и закрыл глаза.
Когда Матвей наконец решился вытащить футляр, прошла, наверное, целая вечность. Он приподнял крышку. Руки вспотели, пальцы дрожали и вытащить его на свет получилось не сразу.
В футляре лежали темные очки. Если бы кто-нибудь подарил Матвею их, допустим, на день рождения, он точно был бы рад. Это были не просто очки, а клевые очки. Новенькие Райбаны. Стильные, в черной матовой оправе.
Он надел их.
И ничего не произошло.
Он ожидал, что что-то случится. Сверху упадет летающий корабль, или кто-нибудь поведет себя странно. Выпрыгнет из кустов и накинется на него. Сунет пачку денег и убежит. Но все было тихо. Мужик, что курил за деревом, уже нагулялся с собакой и куда-то исчез. Голуби тоже улетели. Зато дети были здесь. С визгом возились возле горки, толкались и спорили. Их мамашки стояли неподалеку и о чем-то разговаривали. Вдруг одна из них повернула голову в сторону Матвея и бросила на него долгий взгляд. Потом махнула в его сторону рукой, наклонилась к другой и что-то сказала. И обе они засмеялись. У Матвея засосало под ложечкой. Он ненавидел, когда кто-то смотрел на него, а потом смеялся.
И вдруг та, что затеяла эти гляделки, направилась в его сторону. Матвей пристыл к сиденью. Она действительно шла к нему. Миновала освещенный квадрат, на минуту скрылась в темноте, и возникла уже совсем рядом. Сквозь очки был виден только ее светлый свитер.
– Привет! – сказала она.
Девушка стояла в двух шагах от него. Да, это была девушка, а не мама одной из этих маленьких девчонок, что копались сейчас в песочнице. Слишком молодая, скорее сестра. Старшая. На ней был широкий свитер, один рукав сползал с плеча, из-под него торчала лямка лифчика. Джинсы короткие, рваные на коленях.
– Привет, – выдавил Матвей из пересохшего горла.
– Мы тут с крестной поспорили, – она кивнула в ту сторону, откуда пришла. – Я сказала, что возьму телефон у того странного парня, что гуляет вечером в темных очках.
Матвей разглядел ее пристальней. Сквозь очки это было трудно поначалу, но сейчас он видел все гораздо лучше – то ли привык, то ли это был эффект самой вещи. Девушка была красивой. Очень красивой. Такие никогда не знакомились с ним.
– На что спорили? – Матвей не знал, откуда в нем столько наглости.
– На интерес, – усмехнулась девушка. – Так что, телефон-то дашь?
Максим полез в карман за мобильным. Руки снова тряслись, как недавно, когда лез за коробкой, но в этот раз он справился лучше.
– Держи, – протянул он ей телефон. – Ну, бери же. Выиграла.
Девушка непонимающе уставилась на него, потом рассмеялась в голос. Краем глаза Матвей заметил, что оставшаяся «пасти» детей на площадке, внимательно смотрит на них. Слишком внимательно.
– Телефон мне твой не нужен, свой есть. Номер диктуй, – сказала девушка. В ее ладони Матвей увидел плоский розовый чехол. Лицо и челка девушки осветились экраном мобильного. Сейчас она казалась еще красивей.
– Семь, девятьсот пятнадцать, триста семьдесят девять…
Девчонка записала, нажала на кнопку.
– Проверка связи. Чтобы не обманул!
Матвей и не думал это делать. Он был бы полным идиотом, если бы обманул. Номер он ей дал правильный, и через мгновение его собственный телефон завибрировал в мокрых от волнения руках.
– Ну, супер, – девчонка чуть скосила глаза в сторону. – Имя?
– Мое? – переспросил Матвей. Он с трудом слышал ее. В ушах словно ветер поднялся.
– Конечно, чье же еще? – девушка посмотрела на него долгим взглядом.
– Матвей.
– Класс! Я – Вика, – представилась она.
Замялась, потопталась на месте.
– Позвоню на днях. Не против?
Матвей был не против. Еще как не против.
– Кстати, классные очки! – крикнула девчонка, удаляясь. Ее длинные волосы, убранные в хвост, подпрыгивали на спине.
Матвей стоял и улыбался.
Жизнь менялась.
Как и обещала старуха.
Когда все началось
Август 2019
Лето прошло. Настя поняла это не только по тому, как стало непривычно холодно вечерами (теперь уже в коротких шортах не походить). Однажды утром она обнаружила в ванной тазик с горой одежды – блузками, юбками, клубком капроновых чулок и парой темно-синих пиджаков с эмблемой школы. Настя наткнулась на него, когда зашла умыться.
Немилосердно со стороны мамы – таким вот образом напомнить, что занятия начинаются через неделю. Настя забыла форму на дне мешка с грязным бельем три месяца назад, считай – сто лет как. Она должна была заняться ею еще в июне или хотя бы в июле, но слова «должно» на каникулах не существует. По крайней мере, для нормальных людей.
Теперь Настя имела удовольствие созерцать таз, полный несвежей одежды. Белье следовало разделить по цветам и запустить пару стирок. Только чулки придется стирать руками. Вроде бы, ничего сложного, но…
– Еще и гладить придется, – застонала Настя и пнула ногой по пластиковому боку стиральной машинки. – Ненавижу.
У Насти оставался один-единственный шанс слинять из дома до того, как ее заметят. К тому же, ее уже ждали. Смска от Пашки настигла ее еще в постели. По факту, она ее и разбудила.
«Встречаемся в десять. Есть новости».
Для выполнения миссии все складывалось удачно. Мама готовила на кухне (запах яичницы с помидорами и луком, шкворчание сковороды), папа был там же (запах «Арабики» и посвист кофеварки). А Варешка, младшая сестра, если уже и проснулась, то сто процентов там, где кормят.
Настя не стала включать воду, пробралась на цыпочках в свою комнату. Оставалось одеться и незаметно выскользнуть наружу. Настя уже успела натянуть трусики и лиф, как дверь тихонько скрипнула.
– Блин.
Но ее не окликнули. Настя выдохнула. Не родители.
– Чего тебе?
Настя не поворачивалась, чтобы сестренка не увидела, как она улыбается.
– Кокосик будешь?
Девочка стояла у дверей, возле ее ног рассыпались веером белые крошки. Она обдирала стружку с небольшого шарика, что держала в руках. «Кокосиками» она называла конфеты «Рафаэлло».
– Варешка! Ну что за свинство, – Настя опустилась на колени и быстро сгребла крошки к краю ковра. – Мне убегать надо. А ты мешаешь. И мусоришь. Дуй отсюда.
– Мешаю да мешаю. Опять я всем мешаю, – забормотала Варешка себе под нос. – А я тебе конфеты принесла, – она произнесла конфеты как «касеты».
– Спасибо за заботу, – Настя вытащила из липких ладошек Варешки изрядно помятую «рафаэлку» и силой запихнула ее сестренке в рот. – Иди обратно.
Но Варешка так просто сдаваться не хотела.
– Неет! – завопила она.
Настя зажала сестре рот.
– Варька, ну что ты делаешь?!
Настя чувствовала кожей пальцев, как перекатывается под Варешкиной щекой недоеденная «рафаэлка». Сестра извивалась и шипела что-то из-под ладони. Что-то очень похожее на «Укушу!». В следующий миг Настя взвыла от боли – Варешка исполнила свою угрозу, но Настя держала крепко.
– Ок, я тебя отпущу, – пробормотала она, чувствуя, что вот-вот сорвется. – Только не ори. Пожалуйста.
Мала́я кивнула.
Настя отпустила сестру и отступила на шаг. Варешка больше голосить не стала. Смиренно присела у двери и стала ковырять обои. Она никогда не мародерствовала слишком сильно, довольствовалась уголками, отходящими от стены. У них с Настей царил негласный уговор: Варешка могла остаться, если вела себя тихо.
– Отлично! Вот и торчи здесь, вонючка лохматая, – пробормотала Настя.
Сейчас надо было линять и быстро. Настя кинулась к шкафу, но передумывала на полпути. Вместо этого бегом напялила на себя вещи, что висели на стуле со вчерашнего дня – спортивные штаны, защитного цвета футболку и толстовку с капюшоном. День в просвете жалюзи обещал быть солнечным, но август в Москве ближе к первому сентября мог иногда удивлять вполне себе осенним ветром.
– Что-то сдохло в нашем лесе, – спохватилась Настя, уловив неявный запах, склонила нос вниз и поморщилась. Вчера они с парнями жарили сосиски на заброшенной парковой лужайке. И запах дыма и жира въелся в футболку намертво. Настя не терпела неряшества, но времени было слишком жаль. В любую минуту мог появиться кто-нибудь из домашних и позвать на завтрак. Одна вон уже пришла.
В последний момент Настя заметила на батарее ненадеванную, пахнущую стиркой майку, схватила ее и засунула в карман штанов – переоденется в лифте, если что – и тут же вынырнула в общий коридор, стараясь как можно меньше скрипеть ручкой. Варешку она выпихнула вперед себя. Из кухни теперь неслись совсем уж невыносимые запахи оладьев. Еще и со сметаной, небось. Настя сглотнула непрошенную слюну.
– Так, слушай меня сюда, – Настя развернула к себе сестренку за плечи. – Пойдешь обратно и скажешь, что я только что встала. И пока валяюсь в постели. Завтракать приду позже. Поняла?
В холле, при закрытых дверях, царили сумерки. Мама захлопывала обычно и кухонную, чтобы в комнаты не проникал сильный запах еды, но он проникал все равно, зато темно было, как в погребе. Рисунок на обоях, небольшие черные ромбы на белом фоне, сливался в сероватый фон, а зеркало в черной раме выступало выпукло, как портал в иной мир. Настя кинула взгляд на себя. Из зеркала на нее смотрела девчонка с мокрыми после душа, разметавшимися по плечам светлыми волосами. И без того темные глаза сейчас выглядели почти черными. Штаны красиво обтягивали округлые – те толстые и не худые, бедра. Ничего так себе. Настя усмехнулась. И подтолкнула Варешку в сторону кухни.
– Уже убегаешь?
Папа появился из-за угла и ловко поймал катапультированную Настиным пинком Варьку. Настя едва не упала, споткнувшись о собственный кроссовок на массивной, похожей на гусеницу танка, подошве. У отца всегда получалось подкрадываться вот так – совершенно бесшумно, как у тигра. При том, что ходил он по дому исключительно босиком, не признавая ни носков, ни домашних тапок. А ведь она не слышала не только шагов, но и звука открываемой кухонной двери. «Папа может все что угодно» – мелькнули в голове слова из рекламы. Прямо шпион. Со сверхспособностями супер-героя. Мама, при ее маленьком росте, ходила так, что слышали уж точно все. Не ходила даже, бегала. А уже Варешка босыми пятками шлепала, как пингвин – слышно было загодя. Даже сейчас, стоя на месте под прикрытием больших папиных рук, она умудрялась создавать массу шума – сопела, кряхтела, пытаясь залезть по отцу, как по дереву.
– Напугал.
Настя с укоризной посмотрела на отца.
– Просто хотел пожелать доброго утра моей малышке. И позвать ее на чай. Если она, конечно, не против. Ах, она против…
Папа сделал шаг, остановился, откинул голову, театральным жестом прикрыл глаза. Их любимый спектакль. Когда-то давно – любимый. Ну да, когда Насте было столько же, сколько Варешке, и ее это забавляло. Но она-то уже давно не ребенок. Отец не почувствовал Настиных сомнений – приблизился и крепко прижал ее к себе. Она застыла, немного смущенная. С тех пор, как ей миновало пятнадцать, подобные нежности были у них не в ходу. Тем более странное обращение «малышка» – это было точно чересчур. Мама бы такой ошибки не сделала точно.
– Я побегу, пап, – сказала она, мягко отстраняясь. Она была благодарна за то, что отец почти не лезет в душу с расспросами. А еще за то, что частенько покрывал ее побеги из дома, выгораживая перед мамой.
– Погоди, – придержав ее за запястье, он быстро пошарил в кармане висящего на вешалке пиджака, и, ловко орудуя пальцами одной руки, выудил из портмоне пятисотрублевую купюру.
– Позавтракай там где-нибудь по пути. Пекарня уже, наверное, открылась. И пиццерия. Только химозу всякую не пей, – улыбнулся он, наклонился и поцеловал ее, оставив на щеке влажный след.
Настя уже почти вышла, но задержалась у самой двери. Они стояли в нескольких шагах от нее – папа и Варешка. Мирная картина. Но Настино сердце вдруг болезненно сжалось. Лишь на секунду – и отпустило. И не было тому никакой причины. Все вроде стояло на местах: открытый шкаф с вешалками, обувница с висящей на боковой перекладине ложечкой, зеркало с отпечатком Варькиной руки – мама еще не успела стереть «артефакт». Но было в этом всем что-то незаметно тревожное. Как кадр из фильма, где показывают солнечный день, а на заднем фоне едва слышно – тревожная музыка.
Из минутного ступора ее вывел мамин голос. Она уже кричала с кухни:
– Эй, там, на корабле! Есть кто-то собирается? А ну-ка, брысь обратно! И Настьку тащите!
– До вечера, дочка, – папа взмахнул рукой.
Ровно через две минуты Настя уже выбегала из подъезда.
И все сейчас складывалось вроде бы здорово: ей удалось слинять, минуя нравоучения, солнце все же вышло из-за туч, и в кармане похрустывала новенькая банкнота – вся ее, целиком и полностью. Но быть счастливой на сто процентов ей не давало то странное ощущение. Насте вдруг захотелось вернуться обратно. Огрести от мамы, за то, что убежала, не попрощавшись, съесть оладий и поставить на «старт» ненавистную стирку. И точно знать, что все у них – у ее родителей, у Варьки, у нее самой – хорошо. Но она лишь бросила взгляд через плечо (подъезд уже скрылся за не в меру разросшимися в этом году березами) и продолжила свой путь.
Дом Рябого
Парни уже ждали возле «Золотого Вавилона», на островке безопасности между встречными потоками машин. В воскресенье здесь всегда было людно. Супер-дорогие авто – круизеры, мерседесы, мини-куперы и «народные» малолитражки – Логаны и Калины, проскальзывали на территорию торгового центра.
Треугольник у перекрестка уже нагрелся под солнцем и издавал запах горячего асфальта. Здесь, под аркой моста, их компания собиралась регулярно. Здесь они договаривались, куда пойдут после. В парк или в кино? Спустятся в метро, чтобы добраться на другой конец города и поплевать с Крымского моста в Москва-реку или отправятся поглазеть на скейтеров к ближайшей рампе? Или купят снеков и усядутся прямо здесь, на бордюре, и будут смотреть на поток проезжающих машин?
По пути сюда Настя съела пирожок с капустой, шоколадный батончик и витушку-синнабон. Кроме того, в желудке пузырилась маленькая бутылка колы. Вспомнились слова папы про «химозную» газировку. Все же, поколение родителей совершенно не разбирается в действительно вкусных вещах. В кармане оставалось достаточно сдачи, чтобы приятно провести день.
– Привет, Нуки! – сказал Макс и махнул рукой.
Певицу Нуки она давно не слушала, уже года три как, еще со времен «Голоса»1, в котором она участвовала тогда, но кличка прилипла, и Настя особо не спорила. Прозвище звучало намного благозвучнее, чем у многих других. Гораздо лучше, чем у самого Макса, например.
– Ну, привет!
Она специально не назвала его «второго имени». Зачем портить карму с самого утра? Карри его прозвали по фамилии. Против «Карри» Макс не возражал, зато сильно психовал, если кто-то путался и называл его «карий». А некоторые особо одаренные и «карий глаз», от чего Макс просто на стенку лез.
– Это оскорбление. И за такое бьют в зубы, – обычно говорил он, трясясь от злости. Но при этом ни разу никого не ударил. Объяснял он это тем, что, как развитая личность, бережет эмоции. На самом же деле, как все говорили, он просто трусил.
Сейчас Макс стоял рядом с Пашкой Ненашевым. Выглядели они комично – оба облачились в темное, как адепты какой-нибудь секты: Макс натянул черную футболку поверх лонгслива с имитацией татуировок на предплечьях, Пашка же натянул капюшон своего худи на голову так сильно, что из-за волос, длинными прядями торчащими из него, почти не было видно лица.
– Привет! – Пашка только кивнул головой. При Карри он почему-то стеснялся обнимать ее. Это и смешило, и раздражало Настю.
– Привет! Чего так рано-то? – вспомнив, благодаря чьей смске она подскочила сегодня в кровати раньше обычного, спросила Настя. – Даже позавтракать нормально не успела.
Про то, что она не успела позавтракать именно с родителями, Настя умолчала.
И тут Макс брякнул:
– Ты в курсе, что Рябой пропал?
«Ну вот, началось» – подумала Настя. С того самого момента, как ее кольнуло в сердце – еще тогда, дома, она ожидала новостей. Просто не думала, что они придут так скоро.
– В смысле? – спросила она, стараясь говорить ровно.
Рябой был пятым в их компании, а еще Соня, но с ней отдельный разговор – то ли есть, то ли нет. Поэтому обычно они тусили вчетвером: Настя, Пашка, Макс. И Рябой.
– Вот и в смысле! – Макс выкатил глаза.
Настя тихонько выдохнула. Пожалуй, стоило все-таки разобраться, а потом уже паниковать. Карри слыл любителем нагнетать жути.
– По порядку. С кровавыми подробностями.
Она скрестила пальцы в карманах. «Пусть пронесет. Ну, пожалуйста». Но они были здесь с Максом не одни. Если Карри и любил приукрасить свои истории, то Пашка – нет. Настя успела украдкой рассмотреть его. Тот был серьезен, более того – выглядел так, будто не спал всю ночь. Значит, действительно переживал. Значит, было от чего.
Карри возбужденно тараторил:
– Вчера с отцом его разговаривал. И Пашке он звонил. Тебе разве нет?
Настя мотнула головой.
– Странно. Сказал, всех обзвонил. Хотя, – Макс потер виски ладонями, – может, он уже к тому моменту что-то выяснил.
– Что он тебе вообще сказал? Давай уже к делу.
– Ничего толкового. Два дня не видели, бла-бла.
– Ну, так и мы его два дня не видели, и что? – Настя пожала плечами. – По-моему, вполне нормально для Рябого.
Она, и правда, так считала.
– Нормально-то нормально, да только он записку оставил. Папаша проболтался.
Карри сплюнул на землю и размазал плевок носком кеды.
– И что в ней было? – предчувствуя неладное, спросила Настя.
– Типа, пропал, искать не надо. А, вот ещё! – Карри вскинул палец вверх. – Там было про какую-то коробку – на этом моменте его папашу я не понял: он бурчал невнятно. Вспомнил! – вдруг подхватился Макс. – Рябой писал, что проиграл кому-то. Только во что, кому – не разобрал. Плохая связь была.
– Что это может значить? – Настя поджала губы недоверчиво. Она совсем не хотела, чтобы парни догадались, насколько она нервничает.
– Не знаю, – Макс пожал плечами. – Отец его сказал: думает, что Рябой с преступниками связался.
– Он, и правда, странный был в последнее время, – подал голос Пашка. Длинные пряди колыхнулись вдоль лица, Ненашев, выглянув на минуту, снова скрылся в них, как сом в водорослях. Все это время он стоял молча, и, когда заговорил, Настя вздрогнула.
– Да, – сказала Настя, вспомнив лицо Рябого. – Я тоже заметила.
Настя попыталась собраться с мыслями.
– Так, что мы имеем. Звонок от папаши Рябого. Все. Я правильно понимаю?
Карри кивнул.
– Это еще ни о чем не говорит. Он мог просто сбежать.
Это был удар в яблочко. Не нужно было объяснять, что она имеет в виду. Все они прекрасно знали, что за человек отец Рябого. Настя помнила случай, когда имела счастье с ним познакомиться. Это случилось в маленьком дворе, что у аптеки, прямо за углом дома, где жил Рябой. Там они иногда собирались раньше. Они не выбирали это место специально, просто однажды зависли в нем и им понравилось. Двор окружали липы, и с улицы было почти не разглядеть, кто они там. Не то, чтобы они от кого-то прятались, но им нравился эффект.
В то утро они договорились встретиться там же. Удобно устроившись на качелях, они обсуждали планы на день.
– Предлагаю в Гагарин махнуть. Позагорать можно. Там, говорят, новый спот2 открыли.
– Тащиться далеко? Проще к нашим, хоть время сэкономим.
– Наши уже надоели.
Карри не успел закончить сразу. Высокий, с отекшими глазами мужчина появился будто ниоткуда. В нем не было ни капли сходства с сыном: темноволосый, смуглый, он ничем не напоминал рыжего, конопатого Рябого. Поэтому никто не придал значения, когда он ввалился под липы – мужик и мужик – а сам Рябой не видел, сидел спиной. Мужик ворвался в их круг так быстро, что никто не успел среагировать, да и что бы они сделали? Первым делом он схватил Рябого за шкирку и начал орать страшным голосом:
– Гаденыш! Я тебя не отпускал, слышишь?!
Рябой слетел с качелей как перышко, хотя мужик не выглядел качком и, к тому же, был слегка нетрезв. Настя, Макс и Пашка стояли и молчали, как прибитые гвоздями, пока отец тащил Рябого к дому, а тот почти не упирался, только бормотал:
– Папа, ну ты что!
Никто так и не узнал, чем так провинился Рябой. Сам он потом оправдывался:
– Сложности у него сейчас на работе. Партнер бизнес отжимает.
С тех пор они переместились сюда, под арку у «Вавилона». Рябого про тот случай больше никто не расспрашивал. И вообще… не расспрашивали ни о чем.
– На тренировке прилетело, – объяснял он синяки на лице.
Настя в очередной раз подумала, что от такого отца она бы точно сбежала. Куда угодно. Ее мысли прервал неуместный вопль Карри.
– Может, в банду попал? Или в секту? Наши кварталы обрастут маньяческой репутацией, йухху!
Карри издал боевой клич. Но, словив взгляд Насти, спохватился:
– Да не пропадет наш Рябой, – добавил он неуверенно. – Этот вообще нигде не пропадает. Зато героем школы станет, Девчонки на руках носить будут.
Настя и Пашка слушали его молча.
– Слушайте, ну чего вы? – Макс уже и сам был не рад. – Я пошутил! Пошутил, понятно?!
– Ай, ладно! – махнул рукой Пашка, и Настя лучше, чем кто-либо другой, понимала значение этого жеста. «Все плохо, но балда Карри прав. Если Рябой свалил из дома, мы ничего поделать не можем». Позже она будет вспоминать этот момент, как время, когда все и началось. Это уже потом стало не выпутаться. Когда все зашло слишком далеко. Но в тот день все еще было относительно нормально. Тогда она еще надеялась, что Рябой найдется. Тогда она еще не знала, что их ждет. А, значит, не могла ничего изменить. Перед ней стоял готовый временно забить на все Пашка и полный вины Карри. Настя вздохнула и сказала:
– Вы ему звонили?
Это был глупый вопрос. Если бы она узнала первой, она бы уже позвонила Рябому раз сто. Макс и Пашка синхронно кивнули.
– Давайте тогда в кино. Что-то не хочется сейчас никуда ехать. Настроение пропало.
На этом разговор закончили и пошли в «Вавилон». Они как раз успевали на сеанс «Зомбиллы». У касс купили перекусить. Фильм Настя смотрела в пол глаза. Даже огромное ведро попкорна не доставило обычной радости.
После кино решили разойтись по домам. Общаться не хотелось вовсе.
– Слушайте, будем что-то делать?
Пашка задал этот вопрос напоследок, и все сразу поняли, что он не о продолжении веселья.
– А что ты предлагаешь? – попинывая ногой пластиковую соломинку спросил Карри. – К отцу его пойдешь?
Идея была нелепой. Но то, как равнодушно Карри сказал это, покоробило Настю.
– Давайте ждать новостей, – проговорила она, мысленно ненавидя себя за малодушие.
– Тогда ок, до встречи! – сказал Карри и развернулся.
Настя смотрела в его спину. Ушел слишком быстро. Даже не ушел – слинял. А раньше бы выдал тысячу идей, как провести время до вечера. Все сегодня шло не так.
– Я тоже пойду, – сказал Пашка и пожал ей пальцы. Дурацкий жест. Мог бы и обнять, как обычно. Но обычного сегодня было мало. Точнее, не было совсем.
– Ок, пока! – сказала Настя и развернулась уходить, но Пашка остановил ее, дернув за рукав.
– Только не дури, Настен.
Ей не нужно было объяснять смысл слов. Пашка знал, как Настя познакомилась с Рябым. И, возможно, Пашка больше, чем другие, догадывался, что значит для Насти Рябой. Что он был чуть больше, чем друг.
– Может, следить еще за мной будешь? – спросила она резко.
Пашка отшатнулся.
– Не буду. Просто не дури.
И пошел, не оглядываясь.
Настя тоже двинула в сторону дома. Но как только скрылась за углом, тут же остановилась. Ей надо было вспомнить кратчайший путь до жилища Рябого. Можно было доехать пару остановок на трамвае, можно было дойти пешком, через парк. Настя решила идти пешком.
Решение сходить туда пришло одномоментно. Где-то между выходом из кинотеатра и улицей. Парней с собой звать не хотелось. Возможно, потому, что Настя до конца не верила в здравость идеи. А, возможно, потому, что было очевидно – они не захотят связываться с отцом Рябого.
Что ж, она их прекрасно понимала.
Дом она узнала издалека. Липы словно облепили его по периметру, скрывая и окна первых этажей, и двор. Настя обошла дом по кругу, прежде чем решилась зайти в подъезд.
– Номер один, как на соревнованиях, – говорил как-то Рябой. Настя запомнила.
Первый подъезд выходил на боковую улицу, и Насте удалось пробраться в него незамеченной. Кода на домофоне не было, как и самого домофона – дом был старой серии, кирпичный, добротный, но было видно издалека, что ему лет пятьдесят, не меньше.
Этаж и номер квартиры Настя не знала, это усложняло задачу. В подъезде странно пахло – мокрыми тряпками и чем-то еще, от чего хотелось чихать. Здесь было темно и тихо, никто не бегал по лестницам, как в ее родном подъезде. Она решила слушать у каждой двери. Что именно она хотела услышать, она и сама не знала.
Первые два этажа населяли семьи. Ей даже не пришлось прикладывать ухо к двери. Оттуда неслись крики детей, лай собаки и голоса родителей, призывавших чад к порядку. На третьем Настя остановилась и прислушалась. Ничто не говорило о том, что именно здесь живет Рябой, но ее внимание привлекли темные полосы на уровне лодыжек – такие оставлял Рябой, когда они тусили в чьем-нибудь подъезде: вечно упирался одной ногой об стену. Во-вторых, здесь была как минимум одна странная дверь. На фоне других она смотрелась, как дверца гигантского сейфа рядом с остальными, простыми. Она была массивней, с невероятно широкими откосами. При этом, ручка выглядела так, будто по ней лупили молотком, пытаясь открыть без ключа.
Она вспомнила слова Рябого о том, что отец его в прошлом – успешный бизнесмен. У него, вроде, и сейчас оставался какой-то бизнес, но в связи с «болезнью бутылки» он уже не мог так лихо лавировать в денежных потоках. Он ведь вполне мог заказать наворочанную дверь тогда, когда у него водились деньги.