Kitobni o'qish: «София Палеолог. Первый кинороман о первой русской царице»
© Павлищева Н.П., 2016
© ООО «Издательство «Яуза», 2016
© ООО «Издательство «Эксмо», 2016
Иван да София. Суть вопроса
София (Зоя) Фоминична Палеолог – супруга великого князя Московского Ивана III Васильевича – россиянам больше памятна как бабушка Ивана IV Васильевича. Считается, что это она, племянница последнего византийского императора Константина XI, погибшего при взятии турками Константинополя, привезла на Русь двуглавого орла.
София Палеолог сыграла заметную роль в истории Руси-России не только как бабушка печально известного Ивана IV Грозного, но и как жена-соратница Ивана III.
К сожалению, Ивана III Васильевича упоминают куда реже его внука, а ведь он и по деяниям своим, и по характеру, и по роли, которую сыграл в нашей истории, достоин куда большей чести. Это его современники называли Великим и Грозным (его внуку-тезке такой «титул» много позже присвоили потомки). А еще Правдолюбом. Неплохое прозвище для правителя, не правда ли?
Судьба Ивана III требует отдельного обстоятельного разговора, уж слишком она удивительна. Рассказ об этом замечательном человеке и правителе непременно будет, но вкратце упомянуть о его заслугах и жизни стоит и сейчас, чтобы понять, с кем же связала доля Софию Фоминичну, сделав женой Ивана Великого.
Его отца московского князя Василия II соперник в борьбе за Московский престол Дмитрий Шемяка после долгого противостояния сумел пленить и ослепить (честно говоря, перед этим сам Василий натворил тоже немало). Казалось, жизнь несчастного князя Василия, получившего прозвище Темный, окончена, но он смог выстоять, нашел себе покровителя в лице тверского князя Бориса и отменного помощника – своего сынишку Ивана.
Прозвище Темный часто привязывают к слепоте князя, мол, потому и «Темный», что света не видел. Но не только потому. Слепец-правитель – это нонсенс, но помимо слепоты была у Василия еще одна особенность. Конечно, он не желал терять зрение, сопротивлялся своим палачам и в результате оказался не только ослеплен, но и страшно изуродован. Самому князю все равно, а у окружающих увечье вызывало оторопь, пришлось надеть широкую черную повязку, скрывающую верхнюю часть лица. Едва ли это добавляло симпатий и доверия, но нашлись многие, кто решил воспользоваться увечностью своего правителя, и смогли бы это сделать, не будь у него маленького, но очень разумного сына Ивана.
Ваня помогал отцу передвигаться, стал его глазами, с восьми лет был при князе неотлучно, разве что уезжал во главе войска (!) на время походов. Присутствовал на всех советах, стоя за стулом отца, слушал и объяснял, кто говорит, куда при этом смотрит, как себя ведет (и поневоле прошел блестящую школу физиогномики и понимания людей). Читал присланные письма и грамоты, писал под диктовку, а с двенадцати лет и сам составлял послания правителям-соседям и в дальние страны, то есть отвечал за дипломатическую переписку (!).
Тверской князь за свою помощь в тяжелые времена (он приютил князя Василия Темного и через год помог вернуть Московский престол – Шемяку в Новгороде отравили) пожелал породниться, так шестилетний Иван оказался обручен с четырехлетней Марией Тверской. Венчались позже, когда мудрому не по годам отроку исполнилось двенадцать. В семнадцать он стал отцом Ивана Молодого.
Умирая, князь Василий за Московское княжество не беспокоился, оно оставалось в надежных руках двадцатидвухлетнего Ивана, давным-давно правившего этим княжеством от имени отца. Правил юный сын куда лучше своего отца-неудачника, запомнившегося современникам помимо слепоты постоянной необходимостью собирать средства на выкупы князя из очередного плена (тогда пленников предпочитали не в лагеря отправлять, а освобождать за золото). В истории России трудно найти другого такого неудачника, как Василий II, если он чему-то и мог научить своего сына, то только тому, как НЕ НАДО править. Иван III и научился. Принцип «от противного» тоже бывает полезным, увидев, «как не надо», он сам смог додумать «как надо». Конечно, не без ошибок и жестокости, но провалов у правителя им же созданного государства почти не было, а успехи такие, что заставили уважать новую державу.
Когда Ивану Васильевичу было двадцать семь, враги расправились с его Марией Борисовной, отравив великую княгиню во время отсутствия Ивана в Москве. Он оплакивал жену до конца жизни.
На пятом году вдовства состоялся второй брак – с Софией Палеолог, которая после падения Константинополя и смерти родителей жила при папском дворе в Риме.
Что заставило папу римского (вернее, двоих – задумал все папа Павел II, а осуществил после его смерти папа Сикст IV) предложить в жены далекому московскому князю византийскую царевну Софию (ее брат Андреас вообще считался наследником несуществующего византийского престола и своим правом на престол вовсю торговал, проматывая полученные деньги)? Именно предложить, это не великий князь Иван Софию сватал, напротив, ее кандидатуру преподнесли из Рима на блюдечке с голубой каемочкой, а жених еще и раздумывал.
Дело в том, что Европа, привыкшая считать Русь не просто раздробленной и даже растащенной на куски, но и подчиненной Орде, вдруг обнаружила, что она, прежде всего в лице Московии, восстала из пепла и может дать фору если не по развитию, то по силе и богатству многим государствам самой Европы.
Орда уже не была единой, она распалась на пять разных образований, зато окрепло Крымское ханство, было очень сильно Великое княжество Литовское, Нагайская Орда, Казанское ханство, да и сама Большая Орда оставалась грозной. Московию со всех сторон окружали либо чужие желающие оторвать свой кусок, либо свои, страдавшие тем же (когда бывало иначе?).
Чтобы понять, что получил в наследство Иван Васильевич, достаточно вспомнить, что Тверское княжество было самостоятельным, как и Рязанское, как и Новгородская и Псковская боярские республики, граница с Великим княжеством Литовским проходила где-то между Вязьмой и Можайском (!), а от того самого места на реке Угре, где было последнее противостояние войск Руси и Орды, от МКАД по Киевскому шоссе километров полтораста.
И дань Орде не плачена больше десяти лет, и литовский князь Казимир наседал, грозя до самой Москвы дойти, а Новгород и вовсе нацелился на унию, решив отказаться от православия, и собственные братья-князья норовили с врагами за спиной молодого великого князя Ивана договориться…
Что сделал Иван Васильевич в такой ситуации? Порвал ордынскую грамоту с требованием выплаты дани и бросил ее себе под ноги!
Но сумел избежать войны на два фронта – когда хан Ахмат пришел наказывать непокорную Москву за невиданную наглость неподчинения, то обещанной поддержки от литовского князя Казимира не дождался. Иван Васильевич договорился с Крымским ханством, и литовцам оказалось не до Ахмата, они отражали набег дружественных Москве (тогда) крымчаков.
Иван Васильевич в походы во главе войска не ходил – не княжье то дело, а воеводское, на то они и воеводы. Ордынцев на Угре встретила закованная в броню регулярная армия (в отличие от всех предыдущих, собранных с мира по воину). Полки других княжеств были скорее подспорьем основным силам Москвы. Хан Ахмат решил не связываться и с Угры ушел.
И так во всем – кнут и пряник, война и переговоры одновременно.
Литье пушек на Москве, строительство из камня, разведка полезных ископаемых, освоение и подчинение новых земель (это по его приказу за сто лет до Ермака в Сибирь, на Обь, Иртыш и Тобол, отправились воеводы Салтык и Курбский Черный для защиты земель от Тюменского ханства), подчинение строптивого Новгорода и еще много чего…
Именно Иван Васильевич назвал себя государем Всея Руси (а не одной Московии).
Следующему государю, сыну Софии Василию, он оставил территорию, в несколько раз превышающую ту, что получил сам. И армию крепкую, и промышленность довольно развитую, и очередь иностранных мастеров, желавших послужить Москве своим умением.
И не его вина, что потомки не всегда с толком распорядились наследством, а через сотню лет после его смерти (князь умер в 1505 году) и вовсе допустили поляков в Кремль.
Об Иване Васильевиче говорили, что он высок ростом, а взгляд такой, что мало кто выдерживал, женщины так и вовсе в обморок падали.
Тверд и даже жесток, когда нужно, не терпел непослушания, требовал исполнения приказов в точности и вовремя, людей ценил не за знатность, а за их ум и желание послужить Руси. Был тверд в вере, но при этом очень любознателен, с догмами не всегда считался. Например, главный православный собор Москвы Успенский пригласил строить латинянина Фиораванти (правда, после того, как попытка сделать это силами своих строителей увенчалась обрушением целой стены почти возведенного собора).
Кстати, заодно Аристотель Фиораванти и пушки лил, и мосты строил, и еще много чем занимался, Возрождение же, не один Леонардо да Винчи многопрофильным был. Вот к кому приехать бы мастеру Леонардо, вот кто сумел бы оценить его многочисленные таланты и применить их на деле! Но не суждено, мыкался Леонардо да Винчи по городам-государствам Италии, создавая портреты влиятельных заказчиц, а его технические задумки и изобретения остались пылиться на полках. Пожалуй, это единственное упущение Ивана Великого, но, возможно, он и не знал о гениальном итальянце.
Иван III поставил Ивангород на реке Нарве ради выхода в Балтийское море (ничего не напоминает? Петр I свое окно в Европу на берегу пустынных волн Финского залива рубил рядом с давно открытой туда дверью). Иван III правильно оценил выгоду и силу Крымского ханства, завязав с ним дружбу. Иван III озаботился возвращением в лоно Руси исконно русских земель с православным населением, которые входили в состав Великого княжества Литовского (и успешно ведь!). Это он одновременно сдерживал воинственное Казанское ханство и звал татарских князей к себе на службу (и тоже успешно). Это он начал активно использовать иностранных мастеров в чисто практических целях в Московии (в отличие от Екатерины Великой, допустившей иноземцев в науку).
Перечислять его новшества можно долго. Иван Васильевич на многие столетия вперед определил направления внешней политики созданного им государства. Да и внутренней тоже.
Блестящий политик, умевший все точно рассчитать и использовать любую, даже самую тяжелую, ситуацию.
Это Иван III создал то, что потом назовут Россией, превратив небольшое Московское княжество в огромное по территории и сильное государство.
Тогда в Европе родилась боязнь вдруг восставшей из пепла сильной и почти единой (не без ренегатов, конечно) Руси во главе с Москвой. Родилась и по сей день существует.
Почему же неблагодарная Россия не имеет даже небольшого памятника своему основателю (государства, которое Петр I только назвал Россией, а создал его Иван), больше того, просто не вспоминает об основателе?
Его внук и полный тезка Иван IV Васильевич Грозный НЕ совпал с Россией, Петр I НЕ совпал, они ломали государство и народ через колено, ввергали его в хаос и тем запомнились. Екатерина Великая запомнилась только тем, в чем НЕ совпала, о многих ее деяниях, пришедшихся по сердцу русскому духу (или продолжавших линию Ивана III), мы легко забыли.
А вот Иван III СОВПАЛ. Совпал потому, что сам создал.
В результате мы воспринимаем свершенное им как исконно русское.
Кто из нас, глядя на Грановитую палату и красные стены Кремля, задумывается, что не из глубины русских столетий пришли вот эти массивные арочные своды и «ласточкины хвосты» по верху кремлевских стен, что и форма башен, и многое-многое другое, что вот этот «исконнорусский» стиль, по сути, создан при Иване III?
Об Иване III Васильевиче, которого современники называли Великим, Грозным и Правдолюбцем, можно (и нужно) рассказывать долго, но это отдельный разговор, а пока нас интересует его вторая супруга София Палеолог, сыгравшая свою (как положительную, так и черную) роль в его судьбе и судьбе будущей России.
Вот за такого загадочного правителя загадочного государства вышла в 1472 году (Ивану Васильевичу было 32 года) София Фоминична Палеолог, превратившись из византийской царевны в государыню Всея Руси.
Послы загадочной Москвы
Проделав долгий и трудный путь, русское посольство от Великого князя Московского Ивана Васильевича прибывало в Рим. Пока не к папскому двору, поселили московитов на большой вилле у городских ворот. Нужно же с дороги отдохнуть и вымыться, переодеться, не в гости к соседу забежали по-свойски, Московию представляли и остальную Русь тоже.
Посольство немалое, хотя самих послов всего трое: бояре Ларион Беззубцев и Тимофей Шубин и дьяк Василий Мамырев. Ну и Иван Фрязин по прозвищу Денежник, куда ж без этого ловкого итальянца, что у московского государя чеканкой монеты занимается, а вернее, больше собственным обогащением.
А еще слуг множество и охрана крепкая. Не только чтобы солидней выглядеть, но и действительно ради охраны – посольство много богатейших даров папе и его окружению везло. Повод был знатный…
Никиша, что помогал дьяку Мамыреву еще в Москве, всю дорогу одолевал Василия Саввича расспросами, но тот не отмахивался, отвечал. Парень разумный и любознательный, из него толк в посольском деле может быть большой. Чужой язык легко схватывал, это тоже важно. Пусть спрашивает, язык без костей, чай, не устанет отвечать.
Никиша дивился и негодовал:
– К чему государь дорогу латинянам на Русь торит? Чтоб они свои обычаи принесли да своих попов прислали? Недолго же тогда нашей вере быть…
Василий Саввич резко оборвал сомневающегося:
– Плохо ты о нашей вере мыслишь, я погляжу, ежели боишься, что ее вот так просто можно чужими обычаями свалить. Нет, стояла православная Русь и стоять будет. А дорога, она как и палка – о двух концах. И двигаться по ней в обе стороны можно. Государь правильно рассудил, мы столько лет из-за ордынцев от мира отрезанными сидели, словно волки в огороженном лесу. Негоже так жить, надо с братьями христианами и торговать поболе, и ума-разума у них набираться.
Никишу обидело намерение дьяка ума-разума у латинян набираться, даже губы надул:
– Чего это, нешто своего мало? Мы им еще какого ума выказать можем, а не у них набираться.
Дьяк усмехнулся в бородку:
– Мы им, а они нам, вот и прибудет у обоих ума-то. Верно сказал государь Иван Васильевич: Русь столько лет под Ордой словно и не жила, все от лета до лета, от одного набега до другого, все накоротке, все ненадолго. Лучшее туда забирали, столько людей погибло. А латиняне тем временем опыта набирались.
– Словно бы у них войн да междоусобиц не было, – снова ревниво возразил Никиша. Уж очень ему не хотелось признавать превосходство латинян хоть в чем-то.
И снова дьяк разъяснил как дитю малому:
– И у них все бывало, да только не сжигали города дотла, не заставляли по лесам годами хорониться, не вырезали под корень. Можно город разграбить, но стены каменные останутся, люд, который выживет, снова за дело примется. А у нас ордынцы мастеровых либо в рабство забирали, либо убивали, если не подчинялись. Но не о том речь, кто более пострадал. Ты про государя спросил, про то, к чему дорогу латинянам на Русь торит. Я тебе ответил, что по той дороге и наши купцы меха к ним повезут, и к нам мастеровые, кто умеет то, чего мы не умеем, поедут.
– Чего это они к нам поедут, если у них своего много? И к холодам небось непривычные.
– Знаешь, что заставляет людей пускаться в дальнюю дорогу или неудобства переносить?
– Государев приказ.
– Ай молодец! Но это нас с тобой как государевых людей. А тех, кто сам по себе?
Никиша чуть подумал и переспросил:
– Чего?
– Деньги. Золото – оно самая лучшая приманка. Поманит наш государь золотишком, и побегут разные мастеровые латинские к нам.
– Нужны они нам! Сами справимся.
– Ох и дурень ты, как я погляжу.
Но Никиша упорно гнул свое:
– Сами все придумаем и сделаем, не надо нам латинян этих. Нешто не сообразим без их разумения?
– Сообразим и придумаем, только к чему придумывать то, что другие уже знают? Не лучше ли научиться и на том разумении дальше пойти, чтобы остальных обогнать? А заплатить им всего-то золотом.
Теперь Никиша смотрел на наставника во все глаза:
– Василий Саввич, это сам придумал?
Дьяк с изумлением уточнил:
– Что придумал?
– Ну, как у этих латинян их разумение перехватить и дальше пойти?
– Да кто ж иначе делает? Ежели бы каждый все сам от начала придумывал, мы б до сих пор в землянках жили да в шкурах ходили. Если какое-то знание можно купить, его нужно купить, а уж дальше самим. А вот свое новое продавать не стоит, разве когда оно уж не внове будет.
– Ну ты и голова… Недаром тебя государь при всяком деле держит.
– Ладно уж тебе. Только не болтай там лишнего и вопросов своих дурацких тамошним и Фрязину не задавай. Ежели чего не понял, то меня спроси.
– Понял, Василий Саввич, лучше у тебя спрошу. Только ты уж не серчай на меня за дурь мою, я не все постиг пока.
Дьяк Мамырев рассмеялся:
– Да всего никто на Земле не постиг, а что постичь желаешь, то хорошо. И еще одно сказать хочу: в чужие земли придем, много там чудного и непривычного увидишь. Помни, что в чужой дом со своими правилами не лезут и что не все дивное на первый взгляд дивным со второго показаться может. Пальцем не тычь на чужие порядки и рта не разевай, словно бы ворон считаешь.
Долго еще наставлял дьяк Мамырев своего помощника, прекрасно понимая, что парень все забудет, и рот разинет, и мысли вслух выскажет. Не все умеют вида не подавать, что удивлены или неприятно поражены.
И вот перед ними Рим – великий, древний город, столица христиан-латинян. И прием у папы римского.
Но великий князь Иван Васильевич знал, кого выбирать послами, это Иван Фрязин балаболка и даже пустобрех, остальные себе на уме и цену и свою, и Москве знали. Все трое держаться с достоинством умели и не стали дрожать коленками пред папским престолом. Не слишком волновались московские послы, направляясь в сопровождении богато одетых слуг и охраны в Ватикан.
При папском дворе их приезда ждали, но папа Сикст все еще был занят праздниками по поводу своего восшествия на престол Святого Петра.
Эти русские медведи всегда привозили богатые дары, особенно меха и самоцветы, но послы бывали редко, потому лучшим подарком для себя и престола папа Сикст посчитал бы присоединение Московии к Флорентийской унии. Тогда и меха в его сокровищницу, и золото на новый крестовый поход потекли бы рекой.
Потому московитов принимали двояко – полупрезрительно, но с надеждой.
Лаура ныла, держась за щеку, третью ночь – страдала зубами. Зою это страшно раздражало, советовала рот солью полоскать или вовсе зуб вырвать. Но девушка отказывалась от всего, полоскание казалось ей мерзким, а открывать рот перед лекарем страшно. В конце концов щеку красавицы разнесло, выглядела она уродливо. Оставалось ждать, пока нарыв сам прорвет.
Другая выгнала бы надоедливую соседку из комнаты или сама ушла, но Зое, живущей в папском дворце из милости, и гнать кого-то не пристало, и самой идти некуда, хотя имя у нее гордое, императорское – Палеолог. Два столетия Палеологи были на византийском троне, последний император – Константин XI – погиб, защищая город от турок, а с ним пала и Византийская империя. Католический мир не пришел на помощь осажденному Константинополю, но Ватикан приютил у себя брата последнего императора Фому Палеолога и потом его осиротевших детей. Так внучка одного императора и племянница другого Зоя Фоминична Палеолог стала воспитанницей понтифика и нахлебницей папского двора.
Лаура Зое не сестра и даже не родственница, просто новый папа Сикст пристроил к византийской царевне одну из своих дальних родственниц. Лаура сначала была страшно недовольна, но потом поняла выгоду: она при дворе, а тяжеловатая, страдающая полнотой Зоя, совершенно не умеющая кокетничать или обольщать, прекрасно оттеняла легкую тоненькую Лауру. Выигрышное соседство. Кроме того, бесприданница Зоя и прав больших себе не требовала, те, кто живет из милости, не могут ни на что претендовать. Четырнадцатилетняя уверенная в себе кокетка легко превратила старшую подругу в подобие наперсницы-служанки. Нет, Зоя не прислуживала Лауре, но требования дать лекарства или позвать служанок выполняла исправно.
При прежнем папе было лучше, папа Павел больше благоволил несчастному деспоту Мореи и его детям, хотя Зоя прекрасно понимала, что и это благоволение не навсегда. Но что она могла поделать? Только ждать замужества или уйти в монастырь. Пока оставалась надежда на первое, слабая надежда, но она, как известно, умирает последней…
Полоскать, чтобы опухоль срочно спала, Лауре пришлось потому, что из папских покоев прибежал Розарио с вестью о приезде русского посольства от короля Московии. Он взахлеб рассказывал о том, сколько сундуков с дарами привезли русские. Мол, отведенные им комнаты сплошь заставлены, а папе Сиксту пришлось даже приставить отдельную стражу, чтобы отгоняла любопытных.
Зоя застыла, не зная, радоваться или все же плакать.
Дело в том, что известие касалось ее лично, приезд страшных бородачей означал, что ей, возможно, придется отправиться в далекую холодную Московию, где по улицам бродят дикие звери, да и люди не лучше тех зверей.
Там, в далекой, даже летом заснеженной Москве, дикими московитами правил ужасный Иоанн Базилевс. Он был вдов, и, отчаявшись найти Зое Палеолог, названной в Риме Зоей, мужа среди аристократов Италии, предыдущий папа римский Павел придумал выдать ее замуж за этого правителя. О Московии ходило столько страшных слухов, что подобное замужество могло означать лишь заклание, хотя иногда казалось, что среди снегов и медведей лучше, чем быть в богатом Риме нахлебницей.
Лаура, услышав столь потрясающую новость, завопила, требуя немедленно дать ей соляное полоскание. Она едва дождалась, пока Зоя снова разведет соль горячей водой, ведь полоскать холодной бесполезно.
Сама Зоя двигалась словно во сне.
Столько лет ждала она своего замужества! Сколько об этом дум передумала! Неужели оно будет столь ужасным и избежать не получится?
– Ну что ты возишься?! – возмутилась Лаура, заметив странное состояние девушки. – Может, это вовсе не те послы, может, не за тобой приехали.
Ей уже чуть полегчало, боль стала отпускать, и теперь распирало любопытство. Подруга по-своему расценила замешательство Зои, решив, что та в ужасе от приезда послов.
– Не переживай. А хочешь, скажись больной, мол, это у тебя зуб болит. Я подтвержу.
– А? – очнулась Зоя. – Нет, не надо. Ты права, может, это не те послы, может, не за мной.
Но немного погодя пришел брат Андреас, оживленный и довольный, с тем же известием о московских послах.
Оказалось, что послы пока отдыхают в предоставленном им доме подле въездных городских ворот. Папа Сикст намерен встретиться с ними завтра, но сначала желает поговорить с самой Зоей.
По тому, какие сундуки да короба, как все разодеты, можно судить, что дело сладилось, приехали сватать Зою за правителя Московии.
– Ну, сестрица, быть тебе московской королевой! Будешь дикарями править и в повозке, запряженной медведями, ездить.
Лаура умирала от любопытства и от желания отправиться вместе с подругой, но приказ папы Сикста был четок: только Зоя.
Девушка шла в папский кабинет, не чуя под собой ног. Судьба решалась, неужели окончательно?
А судьба у Зои Палеолог, в Москве названной Софией, была нелегкой.
Ее дядя, последний император Византии Константин Палеолог, погиб на крепостной стене вместе с другими воинами, когда турецкий султан Мехмед приступом брал Константинополь. Отец Зои Фома Палеолог еще правил в Морее (на Пелопоннесе) вместе с другим братом, но турки скоро добрались и туда. Жена Фомы Катарина Заккария с детьми перебралась на Корфу, а сам бывший деспот Морейский, забрав главную имеющуюся у него ценность – забальзамированную голову святого апостола Андрея, – отправился в Рим. Отдал реликвию папе Павлу и принял католичество в надежде, что сумеет устроить будущее своих детей.
Старшая из его дочерей, Елена, уже была замужем за сербским деспотом Лазарем, потому помощи не требовала (и сама родственникам не предлагала, даже маленькой Зое), младший сын Мануил предпочел службу султану Мехмеду и его веру. А вот старший Андреас и младшая дочь Зоя, оставшись после скорой смерти матери сиротами, были вызваны отцом в Рим. Но и рядом с отцом жить не получилось, тот позвал детей, потому как тоже умирал.
Остались Андреас и Зоя сиротами в чужом городе, чужой стране. Католичество приняли, стала Зоя Софией. Папа им содержание назначил, кардиналы из своих средств добавили немного, но всего этого было мало – едва концы с концами сводили. Иногда перепадало от щедрот папских, но как же это унизительно – быть нахлебниками! За всякую мелочь благодарить, кланяться и делать вид, что ни в чем не нуждаешься.
Андреаса считали наследником уже несуществующего византийского престола. Это все, что у брата и сестры было.
Их учили, особенно Зою. На ее счастье, учителем оказался кардинал Виссарион Никейский, человек умный, образованный и не считающий, что для девушки достаточно уметь читать и вышивать. Зоя освоила латынь, философию, много занималась историей, неплохо разбиралась в математике, географии и много в чем, чем даже Андреас ленился заниматься.
Но это не помогло ей выйти замуж.
Жениха нашли из знатного рода Караччоли, даром что стар был и немощен, а невеста совсем девочка, зато согласился взять бесприданницу. Стать женой Зоя не успела, только обручили заочно, как жених помер. Она даже не видела возможного супруга ни разу.
Нет худа без добра: окажись Зоя настоящей наследницей, потеряла бы и папское содержание, и мужнина не получила, поскольку наследство после него было дутым – одни долги. Бог миловал, уберег.
С тех пор еще дважды сватали, но всякий раз что-то мешало. Да и женихи не из тех, из-за которых стоило слезы лить.
Зоя прекрасно понимала, что именно мешало: она бесприданница, не считать же приданым сохраненные Фомой Палеологом византийские реликвии – костяной трон, множество православных книг, грамоты… Для Рима это ничто, Западной Римской империи слава и честь Восточной вовсе не нужны.
Но было еще одно, что мешало Зое надеяться на замужество: она разительно отличалась от остальных девушек. Те, кто беседовал с византийской царевной, поражались ее уму, образованности, ее умению размышлять, пониманию людей. Но разговоры Зоя вела не женские, не о поэзии или любовных шалостях, а на серьезные темы. Кому нужны от девушки такие речи?
Она не умела кокетничать (кардинал Виссарион такому не обучал, а природа не наградила таким умением), слишком часто говорила что думала, бывала резка. А еще Зоя… упитанна. Рядом со своими тоненькими, словно былинки, и хрупкими подругами и вовсе выглядела толстухой.
Два года назад папу Павла осенила счастливая, как ему показалось, мысль – о браке Зои с овдовевшим правителем далекой страшной Московии Иоанном. Мысль понтифику так понравилась, что он, даже не спросив согласия самой невесты, отправил в Москву с Иваном Фрязиным его племянника Антонио Джислярди с предложением руки Зои.
Ответ пришел положительный, но великий князь Московии просил портрет невесты, дабы убедиться, что у нее все на месте: глаза, нос, рот… Портрет нарисовали и отослали. Зоя страшно переживала, потому что художник хоть и старался изобразить ее в лучшем виде, но сделать этого не удалось. Правда важней, заявил он и отказался рисовать царевну в два раза тоньше и без бровей. А сама Зоя их категорически не желала сбривать (ее брови после выщипывания упрямо отрастали шире прежних!).
Иван Фрязин твердил, что в Москве не в чести худые и безбровые женщины, мол, Зоя, напротив, будет желанна именно такой, какова есть. К словам Джана Батисты делла Вольпе, которого в Москве именовали Иваном Фрязиным, следовало относиться с осторожностью, этот соврет – дорого не возьмет. Сам Фрязин старался выглядеть значительно, делал вид, что он правая рука государя Московского, поскольку отвечал за выпуск монет. Никто не знал, насколько важен Вольпе в Москве, но благодаря и его стараниям эта свадьба могла состояться.
Портрет увезли, и потянулись длинные недели ожидания, превратившиеся в месяцы. Мало того, умер папа Павел и на папский престол взошел Франческо делла Ровере под именем Сикста IV. Нового папу сначала мало волновала судьба византийской царевны, честно сказать, не волновала вовсе. У Зои появилась робкая надежда, что об этом сватовстве забудут и ей найдут другого мужа.
Но подсуетился кардинал Виссарион, у нового папы следовало зарабатывать авторитет, значит, сделать нечто для престола очень полезное. Чем же хорош брак византийской бесприданницы с московским правителем? Очень полезная штука. Прекрасный способ заставить великого князя Московии подписать унию и, главное, принять деятельное участие в крестовом походе против турок ради освобождения Гроба Господня. Несколько столетий русские князья ловко избегали сего, не ходили в походы и денег не давали. Пусть бы и сейчас не шли, но золото прислали. А еще меха, на Руси меха отменные.
Папа Сикст признал правоту мыслей кардинала Виссариона и снова отправил в Москву Антонио Джислярди с намеком к московиту, что пора, мол, и сватать царевну.
Саму Зою по-прежнему никто не спрашивал.
А ведь кто знает, что с ней сотворят в дикой стране, как жить заставят, не придется ли сырое мясо кушать или мыться то и дело?
Давно прошли времена римских терм, не одни римляне, вся Европа от воды отвыкла.
В Тибр из-за трупов и нечистот лучше не соваться, а немногочисленные колодцы не могли снабдить весь Рим чистой водой. Только самые богатые могли наполнять большие чаны водой, а потом сидеть в них до посинения. Но это в летнюю жару, а в холода, когда в каменных домах и без воды зуб на зуб не попадет, о мытье вообще забывали. Дрова слишком дороги, чтобы нагревать воду. Кроме того, всем известно, что с горячей водой через кожу внутрь человека проникает зараза! Благородные люди не моются, достаточно того, что рубахи меняют по несколько раз за день.
А московиты мылись! Да-да, ходили слухи, что эти московиты любят горячую воду, вернее, любят ее на себя лить и золой при том тереться. И это в жуткий холод, который стоит там круглый год!
Если бы только купание…
Когда побывавшие в далекой Москве рассказывали о странностях ее жителей, многие в Риме считали их слова выдумкой. Разве можно поверить, что дома даже простых московитов не стоят вплотную друг к дружке, словно это виллы? А драгоценными мехами лавки выстилают. Слепленные из снега комки (как их вообще можно в руки брать?) бросают друг в друга с удовольствием. Все потому, что большую часть года там так холодно, что пар изо рта идет, а зимой дома по крыши снегом заносит.