Kitobni o'qish: «Записки, рассказанные вслух»

Об авторе

О себе писать всегда сложно, потому что нужно дать ответ на один из самых каверзных вопросов – «Кто я?», как-то определить себя вне социума и в нем, с точки зрения профессиональной принадлежности и мироощущения. Что ж, попробую.

Когда я была совсем маленькой, на лето меня отправляли в деревню к прабабушке, хорошо помню маленький домик, печку, куст сирени под окном и ее голос, она рассказывала истории, сказки, что-то объясняла, читала вслух. И уже в садике, осенними вечерами и короткими зимними днями вокруг меня собирались другие дети, я рассказывала им сказки, истории, что-то объясняла, пересказывала книги, прочитанные мне прабабушкой. Наверное, путь на филфак был предопределен уже тогда. Сейчас я пишу короткие рассказы, и продолжаю своим читателям рассказывать истории, но не сказки. Не то, чтобы я не умела фантазировать и сочинять, но рассказы мои все больше связаны с воспоминанием, или описанием происходящих событий – реальность часто дарит сюжеты, интереснее выдуманных – я научилась их подмечать и записывать.

И еще одна картинка из детства. Наш двор, шумная детвора. Я старше всех, вожусь с малышней, что-то им объясняю, учу, и, конечно, мы играем в школу, где я – учитель. Вот и вторая часть моей сути – учитель, преподаватель. Меня ждал не просто филфак, а филфак педагогического университета. Я работала в школе, недолго, но это время окончательно определило мое будущее. И много лет в вузе на все том же родном филологическом…

Учитель, преподаватель – это определенный тип мышления, восприятия мира. Вероятно, именно поэтому первый цикл рассказов получил название «Записки преподавателя», в него вошли не только вузовские, но и школьные мои истории, а также интересные окололитературные случаи, о которых я рассказывала на лекциях, разбавляя теорию, иллюстрируя свои мысли. Литература – составляющая моего мира, часто ловлю себя на том, что думаю цитатами из тех или иных произведений, каждый раз поражаясь их точности при передаче настроения.

Много читаю, особенно современных авторов, остро ощущая собственную архаичность, оторванность от поэтики постмодернизма, равно как и от нового реализма с его резкостью и бескомпромиссностью. Самое важное для меня – искренность, стараюсь писать без оглядки на кого бы то ни было, опираясь на свое видение окружающего мира.

Я – преподаватель, профессиональная деформация сильна, часто ловлю себя на том, что смотрю на мир через призму этой профессии. Мне нравится наблюдать за происходящим вокруг, иногда увиденное просто просится на бумагу. У меня нет особых литературных достижений, полученных премий и публикаций. Есть ворох методичек и учебных пособий, подборка научных статей. Но плох тот литературовед, который не мечтает стать писателем… Лучше всего обо мне расскажут мои тексты. Легкого прочтения!

Мохнатый друг детства

В начале далёких 1980-х так сложилось, что знакомые нашей семьи привезли из-за границы двух котов-братьев редкой сиамской породы. Если кто не знает, это существа с небесно-голубыми глазами, чёрными мордочкой, лапами и хвостом, и дымчато-серым телом. Кроме всего прочего, отличает этих кошачьих от всех других собратьев своенравие и непростой характер. Два кота подросли и устроили войну не на жизнь, а на смерть. В итоге одного из них отдали моим родственникам, у которых я проводила, будучи ребёнком, всё лето.

Хорошо помню этот вечер, когда в доме появился кошачий подросток. Гибкий, красивый, быстрый и абсолютно дикий кот с голубыми глазами. Был ранний вечер, сумерки сгущались за окном. Из коридора стремительной стрелой некто промчался в комнату и исчез под диваном. Кота очень хотелось потрогать. Но он никак не выбирался из укрытия. Я легла на ковёр, заглянула под диван и увидела два горящих глаза, они отсвечивали в темноте. Постепенно кот стал привыкать к нам, а мы к нему. Не помню, с чего всё началось, но кот, назвали его Тимка, как-то быстро понял, что мы с ним чем-то похожи. Да и понимали друг друга легко. Трудно сказать, сколько лет мне было, знаю только, что с Тимкой у меня связаны самые ранние детские воспоминания.

Тюль и сладкие сны

Каждый вечер, когда меня укладывали спать, я лежала не засыпая, прислушиваясь к происходящему в доме. Вот на кухне Тимка мяукает, вот звякает его миска – это прабабушка даёт ему на ужин манную кашу на минтайном бульоне, обязательно подогретую и с кусочками рыбы без костей. Потом он открывает дверь в туалет. Потом быстро бегает по коридору, идёт в большую комнату. Я точно знаю зачем. Он вытирает лапы о ковёр. Да, да. Потом, причмокивая, моется. Затем аккуратно открывает дверь ко мне, бесшумно ступает и, приподняв носом край одеяла в ногах, пробирается спать. Я чувствую, как он проползает к подушке. И вот тёплое тельце прижимается ко мне, упирается мохнатая голова в подбородок, а бархатные ушки касаются шеи. Кот блаженно вытягивается во весь рост, устроив голову на краешке подушки. Я обнимаю его, тихонько поглаживаю. Тимка мурлычет, и глаза мои слипаются. Только два звука в этом мире навевают самый сладкий сон: шелест ночного дождя по листве и мурлыканье представителя кошачьих, когда нарочно стараешься подольше не заснуть, чтобы насладиться звуками, но стремительно проваливаешься в сон.

Конечно, Тимку прогоняли. Взрослым не нравилось, что кот спит на подушке, под одним одеялом с ребёнком. Но в долгой и непродолжительной борьбе людей и кота победил доблестный выходец с острова Сиам. Когда-то я читала легенду, что коты эти были личными телохранителями сиамских принцесс. Тимка выбрал меня в принцессы. Он заботился обо мне, согревая и убаюкивая перед сном, участвовал в моих играх. Только я могла таскать его за хвост, повязывать на голову платочки, превращая кота в невиданное инопланетное существо, пеленать в куски ткани, возить в кукольной коляске. И при этом на мне не было ни единой царапины. Со взрослыми было иначе.

Когда его выгоняли из моей кровати, он, недовольно глядя на гонителя, уходил, пережидал и возвращался снова. Однажды бабушка выгнала его спать на кухню, постелила на табуретку подстилку и закрыла дверь в мою комнату, не просто закрыла, а придвинула к ней мою кровать (я спала в проходной комнате) и с чувством выполненного долга ушла спать. Без Тимки я никак не могла уснуть, но усталость взяла своё. Вскоре я проснулась от грохота и ещё от того, что моя кровать движется. Тимка разбегался по коридору и всеми лапами лупил в дверь, от ударов дверь приоткрывалась, а кровать отодвигалась. Отвоевав таким образом узкую щель, он протиснулся в неё. Когда бабушка проснулась, услышав шум и вышла из комнаты, чтобы разобраться, в чём дело, мы с Тимкой снова мирно спали, обнявшись. После этого она сдалась.

В Тимкиной иерархии я занимала место любимца, почти котёнка, когда меня увозили, он скучал и перебирался к прабабушке – Бабусеньке, как любовно называли её в семье. К ней он относился хорошо, но требовательно. А вот с бабушкой у них шла затяжная война, бои были с переменным успехом, но, думаю, оба оставались довольны, ибо скучать не приходилось.

Бабушка, уходя на работу, выдавала ему завтрак – вечную рыбную кашу, только она считала излишним её подогревать, разбивать комочки и аккуратно раскладывать кусочки рыбы. По принципу: нечего баловать, проголодается – съест. Кот скорбно сидел над «неправильной» кашей и помякивал. Она объясняла ему, что он не прав. Тимка в отместку писал мимо лотка – ювелирно, чтобы лапы не намочить (потом же ко мне идти, досматривать сладкие утренние сны). Она, уже опаздывая, убирала за ним, могла не полениться и отлупить мокрой тряпкой. Для этого совершалась бодрая утренняя пробежка по кухне, коридору и большой комнате. Тимка, как правило, уворачивался и считал подобное поведение оскорбительным по отношению к себе.

Бабушка уходила на работу. Кот шёл к ней в комнату. Садился на подоконник, в передних лапах зажимал кусок тюля и начинал фигурно выгрызать. Тюль бабушке приходилось менять по этой причине часто. Зато у меня всегда были разные кусочки для создания кружевных юбок и накидок. Бабушке это надоело, и она где-то раздобыла дефицитный по тем временам и дорогой капроновый тюль. Я помню, как Тимка с остервенением пытался его разорвать. Но ничего не получалось. Он от напряжения и злости прижимал уши к голове, фыркал и чихал. Зубам и когтям становилось, видимо, больно. Занавеска была основательно пожёванной, но целой. Он в раздражении спрыгнул с подоконника. Отошёл и зло уставился на неё. Потом разбежался и прыгнул со всего маха, повис на ненавистной ткани. Зажимы-крокодильчики, что крепили её к карнизу, были не в силах выдержать подобный натиск. Тюль картинно и трагично повис на нескольких уцелевших по краям крючках. Потом воодушевлённый Тимка проделал то же самое со шторами. И абсолютно удовлетворённый победно покинул комнату.

Правда, к моменту возвращения бабушки с работы кот исчезал в неизвестном (для взрослых) направлении. Мы с ним оба понимали, что после такой победы его ожидает заслуженная кара. Поэтому, как только ключ поворачивался в замке, кот бежал к большому платяному шкафу, я – следом за ним, открывала дверцу, он нырял внутрь. Мне оставалось плотно прикрыть дверцу и бежать встречать бабушку. Она долго ругалась, бегала по квартире в поисках виновника, Тимка же мирно спал на её зимней мохеровой кофте, поводя ушами при особенно громких воплях и, подозреваю, хитро улыбаясь.

С прабабушкой всё было иначе. Она его баловала, он её любил. Не так, как меня, но разрешал за собой ухаживать. Если открытого конфликта утром с бабушкой не происходило, кот оставался после её ухода один на один с холодной кашей. Форменное безобразие, по его меркам. Тогда он шёл к прабабушке. Как ранее уже говорилось, закрытые двери никогда не были для него проблемой. Бабусенька закрывала дверь от него на деревянный черенок от моей лопатки, которой однажды, приехав зимой, я копалась в снегу. Тимка просовывал лапу под дверь и начинал её тихонько раскачивать – черенок лопатки тоже качался и наконец падал из прорези ручки. Дверь легко открывалась. Бабусенька, конечно, уже не спала и сквозь ресницы наблюдала за ним. Он подходил, заглядывал в лицо. Она старалась не смеяться. Потом он цеплял когтем край одеяла, тянул вниз и, совершенно по-собачьи, ухватив уголок зубами, стаскивал с неё одеяло. После такого ей приходилось вставать. Она шла на кухню, грела ему завтрак, аккуратно раскладывала кусочки рыбы, Тимка ел, блаженно щурясь, посещал туалет, следил, чтобы лоток его снова был чистым (иначе противно и громко орал), а потом, предварительно вытерев лапы о многострадальный ковер, шёл спать ко мне.

Опрометчивый визит

Тимка к любым гостям относился с предубеждением, ему своих двуногих хватало. Поэтому любого визитера встречал настороженно. Сначала угрожающе смотрел со шкафа, если гость оказывался под впечатлением, то просто не упускал его из вида. О сиамских котах тогда шла дурная слава – дикие, агрессивные, неуправляемые, вон, как смотрит, сейчас как прыгнет… Если же гость оказывался не из робкого десятка, кот спускался со шкафа, подходил ближе, садился напротив и внимательно смотрел человеку в глаза. Следует отметить, что только кошки этой породы способны удерживать взгляд и осмысленно смотреть прямо в глаза. Для всех остальных прямой взгляд человека – повод для нападения, они воспринимают его, как агрессию. И вот, сидит такой крупный кот с абсолютно голубыми яркими глазами и внимательно, оценивающе смотрит прямо в глаза. Мурашки по спине пробегали даже у самых смелых и закаленных. Гость как-то быстро и суетливо начинал собираться и вскоре покидал наш радушный дом.

Бабушка очень любила собак, к кошачьим же относилась менее пылко. Вероятно, поэтому с Тимкой у них были столь непростые отношения. Мы жили на четвертом этаже, на втором – поселилась молодая и крайне дружелюбная овчарка Альма. Она знала всех соседей, исступленно виляла хвостом, а в бабушке просто души не чаяла, когда подросла, даже ставила ей лапы на плечи и лизала. Альма была породистой, крупной собакой и боялась в этой жизни только двух вещей: грозы с громом и моего Тимку. Как так получилось? Сейчас расскажу.

Бабушка, встретив Альму однажды в подъезде, по дороге из магазина, угостила ее чем-то вкусным. Собака, захлебываясь от прилива любви и благодарности, решила ее проводить до квартиры, так увлеклась, что заскочила в коридор, продолжая вилять хвостом и прыгать вокруг.

Не сложно представить степень возмущения Тимки, двуногих гостей он еще терпел, а тут. Собака! Какая наглость! Все произошло стремительно. Быстрая тень скользнула со шкафа прямо на холку овчарки, страшное шипение, утробный вой и громкий скулеж заполнили все вокруг. Еще мгновение и Тимка, верхом на овчарке мчался вниз по лестнице, не забывая когтями драть ее шкуру. Покидать квартиру он сильно не любил, поэтому этаже на втором покинул скулящее средство передвижения и припустил домой. Пока мы ошалело стояли в дверях, он с гордо поднятой головой и распушенным «пальмой» хвостом зашел в квартиру и громко потребовал закрыть дверь.

Хозяйка Альмы потом рассказывала, что ее питомица на большой скорости влетела в квартиру, кинулась на кухню, и попыталась скуля, спрятаться под газовой плитой. Когда она была щенком, всегда там пряталась от грозы. Но теперь под плиту поместилась лишь голова. Холку ей обработали антисептиком – когти у кота были мощные, царапины – глубокие.

Больше никогда Альма не поднималась выше второго этажа, на котором жила. С опаской задирала большую голову и печально смотрела наверх.

Мне сверху видно все, ты так и знай!

Был скучный вечер. Сначала я повозила Тимку в кукольной коляске, накрыв одеяльцем, но ему надоело, и он оттуда выпрыгнул. Забрался на подоконник. Я подошла к нему. Некоторое время мы наблюдали за тем, как длинные дождевые капли ползут по стеклу, от нечего делать Тимка потрогал их лапой. Я тоже поводила пальцем по водяным дорожкам. Кот потянулся и широко зевнул, потом спрыгнул на пол и подошел к стулу. Оглянулся и призывно мяукнул. Я последовала за ним. Он прыгнул на стул, потом на бельевую тумбу, я взобралась на стул. С тумбы, как по лестнице прошел по открытым книжным полкам, я – за ним. Затем с верхней полки перебрался на шкаф. С неожиданной легкостью я очутилась на шкафу. Бабушка гремела посудой на кухне, Бабусенька гладила белье и смотрела новости.

Мы с Тимкой удобно устроились на шкафу. Он ковырнул лапой отошедший кусок обоев и стал лизать крахмальный клей. Я тоже попробовала – как-то невкусно. Зато мне понравилась старая плетеная корзина, которая хранилась на шкафу. И вообще было очень непривычно и забавно смотреть на хорошо знакомую комнату с такой высоты.

Бабушка позвала меня пить чай. Так не хотелось отсюда слезать. Мы с Тимкой переглянулись и решили еще тихонько посидеть на шкафу. Взрослые начали меня искать. В открытую дверь нам хорошо было видно, как они бегают по комнатам. Мы вместе крутили головами, следуя за их передвижением, роскошные усы кота касались моей щеки. Так могло продолжаться долго, но от пыли стало щекотно в носу и я неожиданно громко предательски чихнула. На звук пришла Бабусенька, она смешно закрутилась по комнате. Я засмеялась. Она подняла голову и обмерла.

Долго искали стремянку. Спасательная операция по снятию меня со шкафа затянулась. Тимка забрался в корзину и оттуда наблюдал за переполохом с некоторым удивлением. И, действительно, что эти двуногие так переполошились? Хорошо же сидим…

Батальная сцена или Сила адреналина

Не любил Тимка покидать пределы квартиры. Но иногда приходилось. В первый раз произошло это помимо его воли. Кот грелся на солнышке, блаженно растянувшись в старом кресле на балконе. День был теплым, безветренным.

Вдруг раздалось хлопанье крыльев, и большой ленивый голубь сел на парапет. Прошелся туда-сюда и полез под крыло клювом. Тимка в миг превратился в тугую пружину и почти неуловимым для глаз резким прыжком обрушился на голубя. А потом вместе с ним вниз с балкона четвертого этажа. По счастью, все произошло на глазах Бабусеньки. Мы схватили ключи и бросились на улицу. По лестнице я бежала быстро, глотая слезы, думая, что мой любимец погиб, разбился. Прабабушка спешила следом, то и дело окликая меня. Под балконом я оказалась первой. Тимка сидел на дереве. Вероятно, падая, успел сгруппироваться и приземлиться на большую ветку, вцепившись в нее когтями. Кот прижал уши и вытаращил от ужаса глаза. Увидев меня, стремительно спустился с дерева. Я прижала его к себе, целовала и плакала от пережитого ужаса, ощущая, как бешено бьется сердечко в мохнатой груди моего друга. Бабусенька быстро осмотрела кота, диагностировала сильный испуг всех членов семьи. Мы пошли домой. Тимка так сильно прижался ко мне, что выпустил когти. На предплечье остались длинные царапины, их намазали зеленкой. Потом долго еще на загорелой руке виднелись белые ниточки шрамов – напоминания о первом полете Тимки с балкона.

Были и другие полеты, уже менее драматичные. Мы начали закрывать балкон, но Тимка не был бы Тимкой, если бы не стал изобретать все новые способы открывания двери, на этот раз балконной. Так постепенно он начал появляться на улице. Совершая более-менее регулярные рейсы с четвертого этажа с крылатой добычей в зубах. Птицы вскоре сочли наш балкон местом опасным и поднимали громогласную тревогу всякий раз, как кот показывался на балконе.

Однажды мы решили сходить на пикник. Взяли одеяла, приготовили бутерброды и отправились на поле. Большое колхозное поле, засеянное овсом, начиналось сразу за нашей пятиэтажкой. Вглубь него уходила, слегка виляя, проселочная дорога. Тимку мы решили взять с собой. Посадили в ту самую корзину, что лежала на шкафу. Идея коту не понравилась. С недовольной мордой он сидел в корзине и озирался. Но и сильно противиться прогулке не стал, решив, вероятно, что не стоит отпускать нас одних без надзора в столь опасное путешествие. Мы углубились в поле. Потом сошли с дороги и среди зеленых стеблей сделали привал. Расстелили одеяла, устроились на них с комфортом. Тимка вылез из корзинки. Обошел все кругом, внимательно принюхиваясь, изучая обстановку. Легкий ветерок приятно шелестел зелеными головками овса, птички чирикали на телеграфных столбах. Кот улегся рядом со мной, наконец успокоившись, и лениво лапой трогал травинку, которой я водила возле него. Мы погрузились в состояние легкой, блаженной истомы. Даже Тимка, казалось, сменил гнев на милость.

Но вдруг. Мало какое повествование обходится без этого вдруг! В траве рядом зашуршало. Тимка поднял голову и навострил чуткие ушки. Из-за стены стеблей показалась небольшая собачья голова. Пес повел носом, оглядел нас и резко, оглушительно громко тявкнул. Мы замерли от неожиданности. Тимка зашипел, совершил легкий и грациозный прыжок, приземляясь рядом с собакой с занесенной для удара растопыренной когтистой лапой. Полоснул любопытного пса прямо по носу. Собака с громким воем кинулась бежать, Тимка за ней. Мы вскочили на ноги и успели увидеть, как наш кот, оказавшись на дороге и немилосердно ругаясь на кошачьем наречии, гоняет двух болонок. А перед ним в ужасе замер всем нам хорошо знакомый дедуля. Бабушка непроизвольно издала звук, отдаленно напоминавший стон.

Дедуля был колоритным, примечательным персонажем нашей улицы. Две его болонки, одна грязно-серого цвета с белым, другая – грязно-коричневого с серым, верные спутницы великолепно дополняли его. Втроем они терроризировали всю округу. Дедуля, подчеркивая степень своей немощи, картинно хромал, далеко выставляя палку, что не мешало ему, впрочем, неоднократно обходить округу в поисках повода поскандалить. Их коронным номером было хорошо отрепетированное выступление: одна из болонок резко выскакивала из-за угла дома с оглушительным лаем, как правило, человек идущий ей навстречу и не ожидающий подобного приема, вздрагивал и пугался. Часто начинал возмущаться. Дед появлялся из-за угла в сопровождении второй собаки, собака эта с чувством облаивала прохожего. Дважды облаенный человек окончательно терял остатки хладнокровия. И тут начинался тот самый скандал, которого алкала и жаждала душа дедули. Особенно он любил гулять после дождя. Шел, старательно обходя лужи, нарочито занимая собой всю дорожку, шел очень медленно, на трясущихся ногах. Обойти его было можно только вступив в глубокую лужу. Дед хитро улыбался и ворчал о торопыгах, которые ноги готовы промочить, лишь бы побыстрее пробежать. И Боже упаси подобного торопыгу от ответного комментария. Жители нашей улицы деда хорошо изучили, и завидев его фигуру издалека, выбирали другую дорогу. И надо же было одной из его болонок сунуть нос, нарушив идиллию нашего пикника.

Тимка лупил собак лапами, страшно утробно ворчал, выгнув спину и распушив хвост. Нос любопытной Варвары был сильно оцарапан, из него капала на дорогу кровь. И тут дед несказанно удивил нас. Подняв палку над головой, с оглушительным криком: «Мальчики за мной!» дал такого стрекача, что мы окончательно утратили дар речи. Пыль клубами летела из-под его ног, две болонки едва успевали за хозяином, который, показывая чудеса скорости, к тому же еще и оглушительно кричал: «Бешеный кот! Дикий кот! Помогите! Бешеный кот!».

Наш «бешеный кот» не счел нужным преследовать дезертировавшую с поля битвы троицу. Вернулся на покрывало недовольно ворча. Бабусенька села рядом, прикрыв рот рукой.

– Ой, что теперь будет….

– Да ничего – ответила ей бабушка, вертя в руках травинку – Дедуля со странностями, кто же ему поверит. Посидим еще чуть-чуть и домой пойдем…

И тут нас накрыл приступ смеха. Мы вспоминали дедулю, комично мчавшегося во весь опор, размахивающего тростью надо головой, как Буденный шашкой. Тимка не разделил нашего веселья, всем своим видом выражал возмущение, словно говорил: «Я предупреждал, что от вашей сомнительной затеи ничего хорошего не выйдет». Отсмеявшись, мы собрались, посадили Тимку в корзинку, я накрыла его своей косынкой, на всякий случай. Без происшествий мы добрались домой.

На следующий день, Бабусенька, вернувшаяся с бидончиком свежего молока, помешивая его на плите, со смехом рассказывала, что в очереди только и было разговоров о диких котах, которые неведомо откуда появились на поле и которые нападают исключительно на маленьких собак и пожилых людей…