Kitobni o'qish: «Кольцо»

Глава 1

Шурочка наконец-то смогла отойти от своих знакомых, и, выйдя за ограду церкви, быстро пошла по направлению к дому. Там её ждала бабушка, которая очень не любила, когда внучка опаздывала, и в таких случаях отчитывала её, и весь день потом Шурочка пыталась умаслить свою ближайшую родственницу. Авдотья Семёновна Филиппова во всём требовала порядка, гоняла единственную горничную, и та, сбившись с ног, то и дело поправляла слетевшую накидку на диване или чистила подсвечники от воска, или, что ещё хуже – мела прихожую всякий раз после ухода визитёра. И хоть дом содержался в чистоте, Стешка без устали мыла полы и вытряхивала половики.

Шурочке исполнилось двадцать лет, но она по-прежнему находилась под крылом своей бабушки, заботилась и ухаживала за ней, в ответ же только получая указания экономить свечи и не читать до ночи. После кончины отца девочке с матерью пришлось оставить наёмную квартиру и переехать к бабушке, которая, хоть и привечала своих родственниц, но транжирить деньги им не разрешала и ежемесячно выдавала установленную сумму на каждую. Матушка, чтобы скрыться от внимания своей свекрови, стала на продажу ткать половики на чердаке, и тем самым смогла хоть немного почувствовать себя независимой. Шурочка научилась у матери этому ремеслу и даже печь пироги с яблоками, но бабушка после кончины невестки, закрыла чердак и не позволяла внучке даже думать о заработке. Ей нужна была компаньонка, а не самостоятельная девица при своих деньгах.

Девушка быстро шагала по дороге; на перекрёстке ей пришлось пропустить экипаж, она оглянулась по сторонам и двинулась дальше. Городок Н. можно было весь обойти пешком за день, если у кого-то появятся силы и желание это сделать. В нём не имелось каких-то особенных, знаковых достопримечательностей: только старинная церковь, путевой дворец да полуразрушенная крепость, вот и всё, что составляло ценность этого посредственного городка.

Шурочке осталось пересечь только один квартал, и она скоро достигнет своего дома; девушка прибавила шаг, как вдруг из раскрытой калитки на неё выскочил огромный лохматый пёс. Он громко залаял, и она, взвизгнув, остановилась в нерешительности. Этот пёс принадлежал старому губернскому казначею и всегда позволял себе лаять из-за ограды на Шурочку, но та никогда его не боялась и невозмутимо проходила мимо, теперь же кто-то забыл закрыть калитку, и громадина вырвалась на свободу. Девушка хотела двинуться вперёд, но пёс оскалился и так громко гавкнул, что у Шурочки задрожали руки, и она даже прикрыла глаза от страха.

– А, ну, пошёл вон! Ну, тебя! – послышался мужской голос, и Шурочка приоткрыла один глаз.

Напротив стоял молодой человек и тростью пытался отогнать от неё собаку. Он был хорошо одет, выглядел респектабельно, и так рьяно сражался со злобной животиной, что это не могло не взволновать девушку. Она тут же открыла второй глаз, и уже во всех подробностях смогла рассмотреть мужчину. Довольно приятное лицо, добротный плащ на плечах, а на ногах – начищенные до блеска чёрные высокие сапоги. Он пытался вырвать из оскаленной пасти свою трость и тянул её изо всех сил; Шурочка не смогла остаться в стороне, и, встав рядом с ним, взялась за трость. Через минуту трость была освобождена, а пёс, получив ею по хребтине, скрылся за оградой, злобно порыкивая. Шурочка была польщена и обрадована, она раскраснелась, надеясь на новое знакомство, и робко поблагодарила своего спасителя. Тот недовольно осмотрел свою погрызенную трость, затем приподнял шляпу, что позволило девушке увидеть его голубые глаза, и, улыбнувшись, двинулся по тротуару.

Шурочка осталась в немой растерянности. Незнакомец не пожелал ей представиться, а она понятия не имела, кто он такой, хотя многих в городке знала. Он явно был приезжим, его плащ сшит из дорогой ткани, а шляпа самого модного фасона. Девушка вздохнула и направилась к дому, но мысли о незнакомце не отпускали её, и она шла, даже не думая, куда ступает, и только то, что она прекрасно знала город, помогло ей не сбиться с дороги.

“Он такой смелый, такой приятный, так почему же не захотел представиться? Или там, откуда он приехал, нельзя знакомиться с барышнями на улице? Но где найти того, кто мог бы нас представить друг другу?… Ах, ты, глупая! Да, может, ты не слишком хороша для него, или он уже просватан!”

Вскоре дом показался из-за поворота: двухэтажный с небольшим садом, когда-то он был одним из самых презентабельных на этой улице. Теперь же побелка облупилась, деревянное крыльцо требовало ремонта, сад не обрабатывался, фруктовые деревья засохли, а деревянная беседка представляла собой жалкое зрелище. Четыре окна на фасаде были наполовину закрыты сухими ветками деревьев, и даже в самый солнечный летний день в комнатах на первом этаже была полутень. Небольшая гостиная, вечно закрытый кабинет покойного хозяина, тёмная столовая, примыкавшая к крохотной кухне – составляли ансамбль первого этажа, на втором этаже им со скрипом подыгрывали четыре спальни (две из которых нежилые) и малюсенькая комнатка Стешки. Только у себя в комнате Шурочка могла полюбоваться небом и открытым солнечным светом, до её окна иссохшие ветки не доставали совсем чуть-чуть. Она не помнила, чтобы эти деревья плодоносили, видно, они засохли ещё в первые годы после посадки.

Когда Шурочка заикнулась о том, что засохшие ветки яблонь и вишен неплохо бы обрезать, чтобы в окна первого этажа поступало больше света, то услышала такую тираду от бабушки, что больше не имела желания говорить на эту тему.

– Да эти деревья ещё твой дед посадил, когда мы только переехали сюда! Обрезать ветки – всё равно, что избавиться от памяти о Степане Василиче!

“А беседка – память о часах, проведённых за воскресным чаем…”, – с тоской думала девушка, смотря в окно на покосившееся строение.

Шурочка, подойдя к калитке, с тоской оглядела печальное зрелище – неужели после кончины бабушки ей придётся одной жить в этом доме и поддерживать старый порядок? Но некогда рассуждать, нужно спешить к обеду, и она отворила деревянную калитку, взнеслась по крыльцу и влетела в прихожую, надеясь, что не опоздала к столу. Из гостиной слышался визгливый, восторженный голос соседки Филипповых, Евдокии Дуниной. Шурочка взглянула на часы – она опоздала на двадцать минут! “Почему я такая растяпа?”, – подумала она, и, опустив плечи с досады, направилась в гостиную.

В полутёмной комнате в цветастом кресле сидела Авдотья Семёновна, поглаживая кошку Дуську, спящую у неё на коленях, а напротив неё сидела Дунина в таком же кресле, на голове её был надет легкомысленный чепец, с немыслимым количеством оборок. Её ноги не дотягивались до пола, и когда она говорила слишком торопливо, то они взмывали вверх, а её тело падало в глубину кресла.

Бабушка только едва взглянула на внучку, полностью поглощённая беседой с соседкой, и Шурочка недоумевала, почему она не стала её отчитывать, и что же такого увлекательного может рассказать Дунина, кроме местных сплетен не первой свежести и сетований на повышение цен. Соседка жила в доме напротив, и они с бабушкой Шурочки были не то, что подругами, а Евдокия Петровна была той, от кого можно было всегда узнать нужную информацию. Она частенько любила преувеличить или приписать некоторые высказывания себе, но это не мешало ей быть первой среди городских сплетниц.

Девушка присела на диван, а кошка, разбуженная её приходом, недовольно покосилась на неё и повернулась на другой бок.

– Так я вам правду и говорю, Авдотья Семёновна, она приезжает через неделю! Своими глазами видела, как во дворце все суетились и вытряхивали ковры. А губернатор сам…

– Прошу прощения, кто приезжает? – вставила слово Шурочка.

Дунина уставилась на неё так, словно девушка сама должна была догадаться, о чём идёт речь.

– Императрица!

Шурочка так поразилась, что более не делала попыток заговорить.

Бабушка качала головой, тоже с трудом веря в такую удивительную новость. Императрица готовилась посетить проездом их городишко впервые, а учитывая её возраст, так, может, ей больше и не представиться подобный случай. Императрица возвращается в Столицу после поездки по стране, и город Н. станет одним из тех, где Её Величество соизволит гостить.

– А надолго ли она останется? – спросила Филиппова.

– Как пить дать, на месяц!

Бабушка подняла брови, а соседка продолжала вещать, наклонясь вперёд и блестя от возбуждения чёрными глазами.

– Ах, я это не просто так говорю! Сам губернатор обмолвился, что она останется для охоты, и даже приказал егерю готовить зайцев на выпас. Но вы знаете Косовского! У него ни зайцы, ни кабаны не годны для охоты. Только порох переводить почём зря! Да ведь вы не знаете, что лакей губернатора – двоюродный братец подруги моей кухарки, которая служит горничной у нашего казначея, так что все новости я получаю, можно сказать их первых уст! Моя Зойка мне выкладывает всё, как на духу и ничего не перевирает.

– Вот я думаю, как бы обрадовался мой Степан Василич её приезду! Прошлого Императора он застал, а вот её никогда не видел. Ах, бедный Степан Василич! Клянусь, его добродетель достойна была того, чтобы ему показаться на глаза Императрице! – воздала похвалу своему усопшему мужу Филиппова.

Шурочка только поджала губы, вспомнив, что бабушка при жизни мужа его ругала, и только после кончины стала хвалить. Он не нажил состояния, ибо никогда не имел настроя класть себе в карман и жить на широкую ногу, зато, обладая большим сердцем, всегда помогал беднякам и не проходил мимо нуждающихся на паперти в церкви. Авдотья Семёновна твердила, что он – транжира, и как ему совесть позволяет тратить деньги на совершенно чужих ему людей, когда его родная жена нуждается в них больше! Но когда он скончался, то у него вдруг оказалось золотое сердце. И всё-то он делал для людей, и обо всём-то он заботился, и столько сделал для города…

– Так вот, ко дворцу стягиваются повозки с провизией, и даже уже достали из подвала серебряные приборы для званого обеда!

– А, что же, она, стало быть, и обед даст? – удивилась ещё больше Филиппова.

– А, как же! – хмыкнула Дунина. – Видать, все знатные люди города там соберутся. Ой, может быть, и вас с внучкой пригласят. Ведь ваш супруг, как-никак, всю жизнь с прежним губернатором бок о бок, а его сын разве может не замолвить о вас словечко перед Императрицей?

Авдотья Семёновна не успела обдумать эту мысль и обрадоваться приглашению во дворец, как Дунина перескочила на другую тему.

– И когда же вы Шурочку выдадите замуж? Бутон уже раскрылся, теперь цветёт и пахнет, а скоро уже и лепестки начнут опадать… Век барышни недолгий, знаете ли!

– Когда найдётся подходящий жених! – выпалила Филиппова не очень любезно. – Добропорядочный, с прекрасной репутацией и хорошим состоянием!

– Ха! У нас в городишке? – ухмыльнулась Дунина. – Не разумею, чего вы выбираете? И Хохлов у вас был, и Жилин…И Топчин к ней сватался! Да, он полноват и непривлекателен, но у Шурочки возраст…Помню, я вышла за Кузьму Кузьмича в пятнадцать лет, и жили мы душа в душу…

Она пустилась в воспоминания о днях минувших, а покрасневшая Шурочка уставилась в окно, считая минуты до того момента, когда соседка отправится к себе домой. Девушка понимала, что бабушка будет готова расстаться с нею только тогда, когда найдётся жених, способный завоевать её сердце, и она без колебаний отпустит Шурочку на вольные хлеба. В их городке знатных семей была только парочка, приличных – с десяток, остальные не входили в круг общения Филипповых. Так что выбирать мужа для Шурочки было почти не из кого.

Матвей Хохлов, придя с матерью в гости, так придирчиво осматривался в гостиной, так разглядывал обои, так сильно морщил нос, выглядывая из окна, что Шурочка стало не по себе. Он, что собирался поселиться в её доме? Так же внимательно он рассматривал с головы до ног Шурочку, и, видимо, пришёл к неутешительным выводам, если больше в их доме не появился.

И бабушка тоже была хороша, расписывая таланты внучки:

– Ох, да образования у неё и вовсе нет! Не считать же домашнего учителя! Это ведь совсем не то, что пансион. А мать не хотела разлучаться с нею после смерти мужа…Бедняжка, Шурочка, так и не научилась сносно музицировать, а её голос!…

Серафим Жилин даже успел понравиться Шурочке, но ровно до того момента, пока не начал поправлять волосы, глядя в отражение самовара, и рассматривать ногти на своих руках, а в прихожей он простоял пять минут у зеркала, поправляя шейный платок.

И девушка обрадовалась, когда бабушка сказала напоследок гостям:

– Забыла ещё сказать…Шурочка чудесно вышивает наволочки и скатерти! Вот уж золотые руки! – и добавила как бы сама себе. – Да сколько ж ткани она извела в этом месяце? И куда девать с десяток наволочек?… Ой, а вы наволочки купить не желаете?

Иван Топчин, пухленький и рыжий, был полностью поглощён чаепитием, и не обращал ровно никакого внимания на потенциальную невесту. Он со смаком откусывал печенье, испечённое Шурочкой, и прихлёбывал чай. Он осматривал стол, выбирая, чего бы ему ещё съесть, и девушка развлекала себя тем, что считала, сколько пирожков и печенья он съест, да сколько чашек чаю выпьет. Она ставила на три, но он превзошёл её ожидания – пять! Пять чашек чая за один вечер!

Единственное, что он спросил у Шурочки:

– А вы больше уважаете пирожки с капустой или грибами?

Она ответила, что старается меньше есть мучного, чтобы не располнеть, после чего он, в самое сердце поражённый её словами, закусил свою горечь дорогим пирожным с кремом, купленным в немецкой кондитерской. Тут Шурочка справилась сама, отваживая жениха, и бабушке не пришлось стараться.

Девушка вздохнула, и ей стало ещё грустней, когда за окном начался дождь. Крупные капли стучали о стекло, оповещая всех, что осень окончательно завладела своими правами. Дунина только сейчас спохватилась и собралась в путь. Но можно ли преодолеть дорогу в такую погоду? Она суетилась, охала и причитала, но к счастью Филипповых решение нашлось, и соседке не пришлось пережидать непогоду у них в доме. Кухарка собиралась домой и вызвалась проводить Евдокию Петровну до дому, поделившись с ней своим плащом. Дунина разошлась в похвалах доброй самаритянке, и две женщины вздохнули с облегчением, когда те вышли из дому. Экономя деньги, Авдотья Семёновна не стала заводить после кончины супруга постоянную кухарку. Платить приходящей было не так накладно, к тому же, что-либо разогреть могла Шурочка или расторопная Стешка.

Шурочка погасила свечу и забралась поглубже под одеяло. В комнате, как всегда было прохладно, потому что бабушка не велела жарко топить печь. Мысли о скором приезде Императрицы сменились воспоминаниями о дневном незнакомце, и девушка стала гадать, кем он может быть и для чего приехал. Она пожалела, что не спросила Дунину о приезжих, возможно, соседка подсказала бы, кто этот молодой человек. Но тогда Шурочке пришлось бы признаться о произошедшем с ней событии, а становиться объектом для сплетен ей не хотелось.

Она уже давно призналась себе, что хочет замуж, но каким она видит своего супруга? Порядочным, обеспеченным и неглупым. Да, он может быть не сказочно богат, ибо ей самой в ответ нечего ему предложить, но имеет ли она право рассчитывать на порядочность? Шурочка представляла, как повстречает хорошего человека, как заживёт своим домом, она даже может ткать на заказ половики или печь пироги, если у них будет недостаток средств. Потом у них родятся дети, возможно, двое или трое, и они проживут вместе душа в душу. Ей бы так хотелось согреваться в тёплом свете милых глаз, слышать приятные слова, а не только упрёки…

Шурочка вздохнула и перевернулась на другой бок. Нет, бабушка не позволит ей выйти замуж за человека с недостаточными средствами, тут и думать нечего, а, значит, надо прекратить мечтать! Но когда она закрыла глаза, тут же ей привиделись голубые очи незнакомца, и она снова проснулась.

“Почему он не идёт у меня из головы? Это глупо, очень глупо! Лучше бы ты думала о приезде Императрицы, Шурочка!”