Kitobni o'qish: «Золото Митараса»

«На пирсе тихо в час ночной…

Тебе известно лишь одной,

Когда усталая подлодка

Из глубины идет домой…»

Георгий сделал большой глоток рецины, кинул в рот кусочек пахучего сыра, громко и с чувством рыгнул и зажмурился от удовольствия. Жизнь определённо удалась! А всё почему? А всё потому, что может Георгий волну поймать. И всю жизнь мог. С детства, можно сказать, с младых ногтей. Ещё когда десятилетним пацаном продавал на пляже дебелым тёткам окатанные морем голыши в форме сердечка и уверял, что они из самой купели Афродиты и принесут своей хозяйке счастливую любовь.

Женщины верили, даже не задаваясь вопросом, что купели Афродиты в Гаграх никогда не было. Верили и щедро платили смуглому парнишке с шустрыми, задорными глазами и широкой обаятельной улыбкой. В пятнадцать он продавал им горячую кукурузу, честно украденную с соседского поля, а в двадцать – водил туристок на экскурсии в грот Руставели и пещеру Святого Ипатия. Русские тётки млели от молодого стройного грека с тёмными маслинами глаз и щедро давали «на чай», а некоторые даже совали в карманы записочки со страстными признаниями в любви. Если женщина была достаточно молода и хороша собой, то могла рассчитывать на приватную экскурсию с особым набором услуг. Но всё это было так – от скуки, баловство одним словом. Основную часть времени и всей своей души Георгий отдавал отцовскому мандариннику. Он был единственным сыном из пятерых детей Спиридона и Софии, и мандаринник должен был перейти к нему по наследству. Впрочем, оно так и вышло.

В начале девяностых, под шумок перестройки и грохот развала Союза, старшие Митарасы эмигрировали на историческую родину, в Грецию. А двадцатипятилетний Георгий с молодой, но толковой женой Афродитой принял бразды правления семейным бизнесом в свои крепкие волосатые руки.

Везло Георгию по жизни неимоверно, приумножил он богатство Спиридоново во много раз. Фортуна улыбалась ему во все пять рядов своих трёхсот зубов! Георгий считал – это не просто так! Авсё дело в его талисмане, небольшом кулончике старого тусклого золота, доставшемся ему от прабабки. Не иначе, ведунья бабка была, царствие ей небесное. Не зря говорили – в родне у неё цыгане были. А они знали толк в ворожбе.

Стоило сжать маленькую безделушку в ладони да попросить Судьбу об одолжении – и всё складывалось наилучшим для Георгия образом. Будто чёрт ему под руку дул. Правда, тот же чёрт сам и выбирал, какое желание выполнить, а какое – без внимания оставить.

Даже в двухтысячных, когда мандарины из Абхазии запретили ввозить в Россию, Георгий не погорел, как многие его друзья-конкуренты. Наоборот – поднялся!

А почему? А потому, что умело использовал ситуацию в свою пользу. И применил нестандартные решения.

Никто до такого не додумался! А Георгий вывозил товар в Россию на… подлодке!

Как сейчас помнил Георгий тот день – тогда казалось, что самый чёрный в его жизни. А потом оказалось – золотой!

Он сидел под деревом, усеянным спелыми оранжевыми плодами, и от злости давил в кулаке один мандарин за другим. Раз! И ароматный желтый сок течет по руке до самого локтя, пропитывая белую рубаху терпким и сладким нектаром… Такой урожай в этом году, такой урожай! И куда теперь девать эти мандарины?! Кому они тут, в Абхазии, нужны?! Это ж какие убытки, подумать страшно… Раз! Раз! Георгий раздавил, наверное, десятка два, аж пальцы заболели. Устало сжал он в липкой ладони прабабкин амулет. И вдруг зазвучала песня, будто ветром ее принесло:

«На пирсе тихо в час ночной…

Тебе известно лишь одной,

Когда усталая подлодка

Из глубины идет домой …»

Это пела сама Фортуна. Хотя на самом деле это сосед Гагик на всю громкость приёмник включил. Радиостанцию «Маяк».

И Георгий понял. Не беда пришла, а удача привалила. Такие перспективы прибыли открывались… Настоящий Клондайк и Кимберли в одном флаконе. От открывающихся перспектив аж голова закружилась.