Kitobni o'qish: «Пророчество. Солнечный монах»
Моей музе и вдохновительнице
Наталье Шигаповой
с огромной благодарностью
посвящается
***
ПРОЛОГ
По улице, глубоко задумавшись, не обращая внимания на снующих пешеходов, велосипедистов и всадников, шла девушка. Простолюдины, завидев её, торопливо сдёргивали шапки и кланялись, впрочем, ничуть её не пугаясь. Знать почтительно наклоняла головы в приветственном поклоне.
Девушка рассеянно кивала в ответ, но было видно, что мысли её далеки и от этой улицы, и от приветствующих её людей.
Наверное, поэтому она и не обратила внимания на молодого мужчину, при виде неё поспешно отступившего в сторону и замершего у коричневого забора дома, почти слившись с ним своим тёмным плащом.
Если бы девушка хоть на миг отвлеклась от своих дум и посмотрела на парня, она бы наверняка заинтересовалась тем, что делает в Лэнмаре странствующий монах из Обители Солнца, которые редко забредали в столицу Кэтанга, предпочитая нести своё Слово подальше от Тайных полицейских. И, возможно, события пошли бы совсем по другому пути.
Но девушка не заметила монаха. И тот, проводив её взглядом, быстро зашагал дальше и свернул в первый же проулок на случай, если девушка всё же решит обернуться…
ГДЕ-ТО В ЗАЧАРОВАННЫХ ГОРАХ
– И долго ты тут ещё торчать собираешься? – раздался сзади насмешливый голос, и Эль, вздрогнув от неожиданности, моргнул, приходя в себя. Отвёл взгляд от завораживающего вида под ногами, который так и хотелось прямо сейчас зарисовать, досадливо поморщился и, придав лицу равнодушное выражение, повернулся к своему соратнику, спутнику и главе их тройки, век бы его не видеть.
Энасс стоял в двух шагах от него и кривил губы в ироничной усмешке, и Эль снова мысленно поморщился: Великое Светило, ну, как такой красивый человек может быть таким неприятным!
Высокий, очень сильный, Элю с ним в этом не тягаться. Длинные, до пояса, чёрные волосы развеваются на ветру. Черты лица чёткие, но не грубые, крепкий подбородок, прямой нос. Губы ровные, но всегда крепко сжатые, из-за чего кажутся уже, чем есть на самом деле. Брови тёмные, густые, с лёгким изломом. Глаза удивительно-изменчивого цвета – от бирюзового в моменты молитвенного экстаза до холодно-стального в минуты гнева, – глядят цепко и внимательно, порой кажется, что в душу заглядывают. А сейчас, став почти болотными, смотрят иронично, даже глумливо.
– Мы тут надрываемся, ночлег устраиваем, а он закатом любуется, – всё так же насмешливо продолжил Энасс. И издевательски закончил: – Мечтатель.
«Ладно, хоть с обрыва не столкнул», – хмуро подумал Эль.
Ничего не ответив, взглянул на уже разожжённый костёр, около которого хлопотал второй его спутник – Эрист.
Энасс прав, надо было сначала помочь другу. Вряд ли их начальник пачкал свои руки такой мелочью, как сбор хвороста для костра. Наверняка Эрист один всем этим занимался.
Ещё раз бросил взгляд на клонившееся к закату солнце и пошёл к костру.
– Насмотрелся? – улыбнулся Эрист, вскинув на него изумительно синие, как весеннее небо, глаза.
– Чего меня не позвал? – буркнул Эль, доставая из заплечного мешка котелок. – Я бы помог.
– Да тут веток сухих – уйма, – легко отозвался Эрист. – Я и сам быстро управился.
Эль наполнил котелок водой из каскадом спускающегося с горы ручья, пристроил его над костром, сел рядом, подбрасывая в костёр пищу для огня. Жизнь в Зачарованных горах приучила его не полагаться на магию, хотя магическая Сила у него была, и первые дни в Обители, куда он попал подростком, ему было тяжело ощущать себя обычным человеком. Руки машинально делали пассы, в голове вертелись заклинания. Но приходилось брать нож и долго чистить картошку для супа, готовя обед на всю братию, или вёдрами таскать воду с родника для полива грядок. Первое время его это возмущало. Даже бесило. Но податься ему тогда было некуда, и он смирился. А потом и удовольствие начал получать от этой простой жизни.
Впрочем, может, и лучше, что научился он всё делать своими руками, без помощи магии. Теперь нигде не пропадёт, куда бы жизнь его ни забросила.
Эль снова бросил взгляд на уходящее в тучи солнце. Ещё несколько минут – и стемнеет. Время вставать на молитву.
Эрист засыпал в закипевшую воду крупу, тщательно перемешал, чтобы не было комочков.
– Пора, – вполголоса сказал Энасс и подошёл к краю обрыва. Вся его надменность и насмешливость сразу исчезли, а лицо приняло одухотворённое выражение. Сейчас им можно было залюбоваться, таким вдохновлённым взглядом посмотрел он на своих спутников.
И Эль снова, в который уже раз, подумал, что не зря именно Энасса сделали вэссером – начальником над их тройкой. Характер у него, конечно, сволочной, но вот Благое Слово он знает лучше всех и, главное, умеет донести его до людей. Когда в Обители появлялась нужда в новых адептах, на привлечение посылали именно его, и он всегда возвращался с двумя-тремя новыми приверженцами религии Солнца.
Правда, не все из них выдерживали суровой аскетичности быта Обители. Их не держали. Провожали до границы Зачарованных гор, брали магическую клятву, чтобы не смогли они выдать ни местонахождение Обители, ни её порядков, и отпускали восвояси.
Но приток новых людей был необходим, поэтому и ходили странствующие монахи по деревням и небольшим городам, отыскивая всё новых и новых приверженцев своей религии.
Только Лэнмар, столицу Кэтанга, да Сограт, большой портовый город, старались стороной обходить. Первый – из-за обосновавшейся в нём Тайной Магической полиции во главе с мощным колдуном Стэнном Фарроасом, наследным принцем, сыном правящего короля, и из-за его жены Селены, сильной пророчицы, о проницательности которой ходили легенды. А второй – из-за засилья иноземцев и слаженной работы местной полиции, формировал которую Стэнн Фарроас лично, и которая была у него под постоянным контролем. Слишком уж важным стратегическим объектом был этот город.
Эль моргнул и тряхнул головой, изгоняя посторонние мысли. Опять он не о том думает! На молитву настраиваться надо, а не Тайную полицию вспоминать!
А Энасс уже опустился на колени, не сводя глаз с быстро заходящего светила. Эль с Эристом торопливо подошли к нему, опустились рядом, выпрямив спину. Подняли к небу руки с разведёнными пальцами, символизирующими солнечные лучи. Садиться на пятки разрешалось только старцам, у которых уже не было сил стоять подолгу, вытянувшись в струночку. Остальные должны были выдержать получасовую молитву, не шелохнувшись. Первое время было тяжело: болели колени и спина, немели плечи, руки становились такими тяжёлыми, что опускались сами. Но старший вэссер, надзирающий за новичками, сразу делал мысленное замечание. Два замечания за молитву получить ещё можно было. После третьего следовало наказание – дополнительная неприятная работа, вроде чистки нужников. Заниматься этим не хотелось, поэтому Эль быстро привык следить за своей позой. А сейчас вспоминал о своих первоначальных мучениях с усмешкой.
Под левое колено попал маленький камушек, но Эль даже не шевельнулся, чтобы его убрать. Подобные мелочи не должны беспокоить просветлённого адепта во время его общения с Великим Светом. А Эль считал себя просветлённым. Иначе не отправили бы его с такой важной миссией, как набор новых членов Общины.
Энасс начал проговаривать слова вечерней молитвы. Его голос звучно разносился над раскинувшейся внизу долиной, долетал до гор на другой её стороне, и звучал так торжественно и страстно, что даже птицы затихли, а ветер перестал шевелить листочки деревьев. Казалось, сама природа молится вместе с ними, провожая Солнце на ночлег, и Эль почувствовал, как увлажнились его глаза от восторженного экстаза, в который всегда вводила его вечерняя молитва.
Почему-то утренняя воспринималась им не так остро. Ночь прошла, все остались живы, спасибо за это Великому Свету.
А вот вечерняя, произносимая перед тьмой, когда Великий Свет уходил, а Духи и всякая нечисть просыпались, заставляла дрожать от искреннего желания быть услышанным Светилом. Чтобы озарило Оно его шаги по этому миру, не дало пропасть в темноте, заблудиться во мраке.
И отнюдь не только мрак ночи имел Эль в виду, посылая в небо искреннюю молитву.
Наконец, последний луч Солнца скрылся за горизонтом, и на горы опустилась тёмная прохладная ночь.
Энасс замолчал, опустил руки, склонился в низком поклоне. Эль и Эрист повторили его движение и замерли, склонив головы, ожидая сигнала вэссера об окончании молитвы. Тот медленно выпрямился, молча кивнул, разрешая встать и, одним движением оказавшись на ногах, быстро пошёл к ручью, на ходу снимая рубашку. Окатился ледяной водой, отошёл к костру, давая возможность выполнить окончание вечернего ритуала своим спутникам.
Потом они молча сидели у костра, слушая крики ночных птиц, и ели настоявшуюся кашу.
– Первым дежурит Эль, – приказал Энасс, откладывая тарелку и ложась возле костра. – Через два часа разбудишь Эриста. Я дежурю последним.
Эль кивнул: ничего нового. В этом походе чередование дежурств установилось быстро. Эль любил смотреть на звёзды и был рад дежурить первым, а Энасс боялся, что дежурный уснёт и проспит рассвет, а значит, и утреннюю молитву, чего вэссер допустить, конечно, не мог, поэтому брал на себя последнее дежурство.
Эрист тоже кивнул: ему было всё равно, когда дежурить. Растянулся чуть в стороне, закрыл глаза и через мгновение уже спал крепким сном человека, привыкшего засыпать и просыпаться по необходимости, а не по желанию.
Эль собрал грязную посуду, вымыл в ручье, засунул обратно в мешок. Мытьё посуды тоже как-то незаметно стало его обязанностью, но он относился к этой повинности с равнодушием стоика. Не так уж много было этой посуды, чтобы устраивать из-за неё разборки с Энассом.
Отошёл от костра, лёг на спину и стал смотреть на такие близкие, и в то же время страшно далёкие, звёзды. Они мерцали, перемигивались, словно разговаривая с ним своим непонятным для него языком, и Эль, улыбаясь, глядел на них. А звёзды вдруг начали водить хоровод, втягивая его в свои игры, складывали в небе рисунки и какие-то слова, которые Эль никак не мог прочитать, так быстро они менялись. Он просил их остановиться, пытался схватить, но они только звонко смеялись в ответ и разлетались в стороны яркими кометами…
Очнулся он от холода. Костёр погас, угли еле тлели, а на небе разгоралась заря.
Эль непонимающе посмотрел в светлеющее небо: он что, уснул? Ещё немного, и они проспали бы утреннюю молитву! Он вовремя очнулся. Почти вовремя. Первый солнечный луч уже пробил облака и осветил небо багровым пламенем. Молитву надо было начинать минуту назад. Попадёт ему от Энасса знатно, но тут он и слова не скажет, действительно виноват.
– Энасс, Эрист, вставайте! – выкрикнул он, вскакивая, и встретился с холодным взглядом стальных глаз уже стоящего вэссера.
Тот сжал губы, удерживая ругательства: не дело ссориться перед молитвой. Но Эль понял, что наказание будет суровым.
Они быстро подошли к краю обрыва, опустились на колени, и Энасс, отрешившись от мирских переживаний, запел утренний псалом, восхваляющий Великое Светило. А потом они истово молились до тех пор, пока солнце не показало свой край и не залило светом верхушки гор, начиная дневной путь по небосклону.
Затем последовало ритуальное обмывание холодной водой из ручья, и только после этого Энасс, за всё это время не проронивший ни слова, остановился у остывшего кострища и приказал:
– На колени!
Эль безропотно выполнил приказ. Он понимал, что здорово провинился и был готов принять любое наказание. Мало того, что из-за него они опоздали на молитву, он ещё и без охраны всех оставил. Если бы нежить захотела ими поужинать, спящие и проснуться бы не успели, как оказались бы разорванными на кусочки. Да и просто разбойников мало ли в горах бродит. У странствующих монахов, конечно, особо поживиться нечем, но для отощавших бандитов и запас еды – достаточный повод для нападения. И сильные рабы на тайных рынках высоко ценятся. Оглянуться бы не успели, как в рабство бы попали.
Виноват, кругом виноват.
И впервые Эль склонил голову перед человеком, которому никогда не разрешал собой помыкать.
Энасс помолчал, хмуро разглядывая непокорного адепта, с которым за долгие годы их общего служения так и не смог найти общий язык. Этот не умеющий смиренно подчиняться мечтатель раздражал его с первого дня появления в Обители, где Энасс уже тогда был главным над подростками. Ему без слов подчинялись мальчишки и постарше, а Эль, едва появившись, стал защищать несправедливо обиженных, сомневался в его приказах, требовал разъяснений его поступков. Власть Энасса тогда чуть не пошатнулась. Хорошо, что вмешались взрослые, разъяснили новичку, что Энасс командует по праву, данному ему Солнцеликим – основателем Обители, жившим здесь несчётное количество лет. Адепты шептались, что он бессмертный и, возможно, так и было, ведь даже убелённые сединой старцы говорили, что за прошедшие столетия он совсем не изменился. Эль после этого присмирел, но выступать против несправедливости, точнее, того, что он понимал под несправедливостью, не перестал. И Энасс, по совету всё того же Солнцеликого, решил с ним не связываться.
«Молод он ещё очень, строптив, – сказал тогда парню Солнцеликий. – Да и жизнь у него была нелёгкая. Подожди немного. Освоится, повзрослеет, поймёт, как важно послушание, тогда и подчинится тебе. Не торопись».
Послушал Энасс мудрого служителя, перестал прикапываться к мальчишке. Но время шло, а подчиняться Энассу Эль так и не научился. Хоть и не бунтовал открыто, выполнял все его требования, если считал, что они нужны Обители, но командовать им так, как командовал остальными молодыми адептами, Энасс не решался. И только иронизировал да насмехался, пытаясь отомстить за непослушание. Но Эля, казалось, его насмешки совсем не задевали. Так они и держали вооружённый нейтралитет до последних дней, пока не оказались в одной тройке.
И теперь, глядя на своего врага, стоящего перед ним на коленях с опущенной головой, Энасс вдруг растерялся. Одна часть его души торжествовала и придумывала наказание пострашней и понеприятней, желая унизить давнего неприятеля. А вторая понимала, что именно сейчас решится: будет ли Эль его по-прежнему ненавидеть или, сочтя, что наказание было соразмерно проступку, наконец, поймёт, что вэссером тот стал не просто так, что заслужил Энасс это право.
Он огляделся, думая, какую же аскезу дать в наказание провинившемуся. Молитва? На неё нужно время, а им надо идти. Приготовление еды? Так это не наказание, Эль и так часто готовит. Отдать ему все дежурства? Но человек не может не спать. Пара ночей без сна, и он начнёт засыпать на ходу и ещё, чего доброго, в пропасть свалится. Нет, конечно, не жалко, пусть бы и поучился летать, но ведь потом придётся перед Солнцеликим оправдываться, а у того на Эля есть какие-то планы. Солнцеликий будет весьма расстроен, и наказание получит уже Энасс.
Взгляд рассеянно скользил по округе и вдруг задержался на лежащем неподалёку отполированном ветром и дождями булыжнике.
Энасс прищурился: а что, очень даже неплохо получится. Идти неудобно, мешаться будет, но никаких особых мучений не причинит. Ну, стукнет пару раз, так это даже полезно. Хоть осознает, чего чуть было не натворил.
Скомандовал Эристу, указав на булыжник:
– Принеси камень.
И когда тот с некоторой натугой выковырял его из земли и положил перед Элем, сказал жёстко:
– Будешь носить его, привязанным к поясу, одну декаду. Может, он отучит тебя спать на ходу.
И добавил сквозь зубы:
– Твоё счастье, что ты успел вовремя нас разбудить. Иначе наказание было бы более суровым.
Эль поднял камень и закусил губу: небольшой на вид булыжник весил порядочно. Да и от скалы, судя по всему, отвалился не так давно: грани острые, ветром и водой ещё не сточенные. Бить по ногам будет здорово. Ладно, если в кровь к вечеру не разобьёт.
Но ни слова не сказал. Молча обвязал камень верёвкой, прицепил к поясу так, чтобы болтался он сбоку, встал. Камень ощутимо потянул вниз.
– Передвинь, – сухо приказал Энасс.
Эль непонимающе посмотрел на вэссера.
– Вперёд передвинь, – Энасс протянул руку, сам подвинул верёвку так, чтобы булыжник оказался прямо перед правой ногой.
Эль зло прищурился: Энассу мало того, что ему придётся с этой тяжестью таскаться? Ему ещё надо боль причинить?
Но опять промолчал, только губы сжал и подхватил мешок, доставая тарелки: они уже и так провозились с его наказанием, идти пора.
– Ты сегодня постишься, – усмехнулся Энасс. – Обойдёшься без завтрака.
– Энасс, – начал, было Эрист, но вэссер решительно перебил:
– Обойдётся без завтрака.
Эль поставил тарелки на траву и отошёл к обрыву. Сел на самый край и посмотрел вниз, в притягивающую глаза бездну.
А вид отсюда открывался поистине великолепный.
В этот раз им повезло с местом для ночлега. У горы, по которой они шли, отходил в сторону выступ, напоминающий нос парусника. Он был выше тропы, им пришлось с полчаса карабкаться на него по каменистому склону, но Энасс пошёл на это, чтобы оказаться ближе к Солнцу. Одно из Правил Обители гласило, что для молитвы надо выбирать самое высокое из возможных в данный момент мест, отдавая дань Великому Светилу. Ведь и Оно в течение дня тоже медленно забирается по небосклону вверх, чтобы озарить своим Светом все самые скрытые уголки. В Обители они поднимались на молельное место, находящееся на самой вершине горы, и в странствиях тоже старались подгадать место для привала выше, чем остальная поверхность. Иногда для этого приходилось уходить с основного пути и карабкаться на какой-нибудь холм или гору, но никто не роптал: Великое Солнце заслуживало самого лучшего служения, и они делали всё, что было в их силах.
А эта скала оказалась просто подарком. Она была самой высокой не только на их пути, но и во всей округе. Заросший лесом выступ заканчивался абсолютно голой площадкой, срывавшейся вниз отвесным обрывом. А под ним, далеко внизу, насколько хватало глаз, виднелись заросшие густым лесом склоны гор и быстрая река, несущая свои воды по затенённому распадку. Река отсюда казалась узенькой лентой, но Эль был уверен, что перебраться через неё им будет непросто, не такая уж она и узкая.
Вчера Эль, увидев открывшийся перед глазами вид, просто застыл в восхищении, дав Энассу повод для насмешек. Сегодня насмешек можно было не бояться: пока спутники завтракают, он успеет насмотреться на эту удивительную красоту.
А что без завтрака остался… Да что, первый раз, что ли? И по несколько суток не ел во славу Великого Светила, когда к большим ритуалам готовился. А один день поголодать даже полезно.
– Эй, мечтатель, с обрыва не свались. Летать ещё не научился, – раздался за спиной насмешливый голос, и Эль вздохнул: умеет Энасс настроение портить.
Одно хорошо: раз опять насмешничает, значит, сердиться перестал. Это радует. Ведь сегодня был тот редкий случай, когда вэссер оказался прав в своём негодовании.
Оглянулся, увидел, что костёр уже затушен, а посуда убрана в мешки, и оба монаха уже стоят, готовые к дальнейшему походу.
Вскочил, забыв про камень, и пребольно получил по ноге. Даже вскрикнул от неожиданности, но тут же прикусил губу, заглушая рвущееся болезненное шипение. Надо быть осторожнее, иначе ходить не сможет после пары таких ударов.
Энасс усмехнулся:
– Ценный булыжник. Может, и мечтать тебя отучит?
И, уже не обращая внимания на поморщившегося от его слов парня, двинулся вниз по склону, выводя их на вчерашнюю тропинку.
Эль двинулся за ним.
– Больно? – тихо спросил Эрист, подождав, когда Эль поравняется с ним.
– Переживу, – хмуро ответил тот и пошёл вперёд, не желая говорить на эту, во всех смыслах, болезненную тему.
Вскоре Эль понял, что наказание, которое придумал ему Энасс, оказалось очень жестоким. Тяжёлый булыжник при каждом шаге безжалостно бил по ногам, болтался из стороны в сторону, то залетая между ног, то отлетая назад, и вскоре болела не только передняя часть бедра, куда приходились основные удары, но, казалось, на ногах, причём – обеих, места не осталось, куда бы не залетел камень при неловких движениях. Ведь горы – не городская улица, карабкаясь по склонам, приходилось и наклоняться, и прыгать через препятствия. И при каждом дополнительном движении булыжник находил всё новые места соприкосновений с многострадальной ногой.
После очередного удара Эль с неожиданным ужасом подумал, что он не вытерпит это наказание, что проходить так целую декаду не сможет. Просто физически не сможет. Не выдержит. И Энасс будет злорадствовать, а потом расскажет всей Обители, каким плохим адептом оказался Эль и заявит во всеуслышание, что недостоин тот носить звание Солнечного монаха. Ведь он умудрился заснуть на дежурстве, чуть не проспал утреннюю молитву и не смог вынести простую аскезу, наложенную на него за этот проступок.
Эль упрямо закусил губу: нет, он сумеет, он продержится. Лучше вытерпеть боль, чем презрение. Надо просто приноровиться.
Придержал камень рукой, чтобы не так его мотало из стороны в сторону. Идти стало легче. Но Энасс быстро заметил этот манёвр и, не замедляя шага, скомандовал:
– Камень не трогай.
– Но… – начал, было, Эль и тут же замолчал и отпустил булыжник.
Незачем показывать Энассу свою слабость и давать новый повод для насмешек.
Но день благодаря наказанию показался бесконечным.
Энасс торопился, шёл быстро, не останавливаясь, не делая привалов, не желая растягивать и так долгий путь. Ведь до первых поселений было ещё идти и идти.
Обитель находилась в самом центре Зачарованных гор. Гор, в которых нельзя было колдовать. Говорили, что в них находится родник магической Силы, искупавшись в котором можно было стать равным Богам. Вот Боги и зачаровали это место, чтобы не смогли колдуны добраться до святого источника. Поэтому не так уж часто появлялись здесь маги. Некомфортно им было там, где они лишались практически всех своих умений и возможностей. Да и простой люд побаивался ходить в заповедные места, не желая испытывать гнев Богов.
Но адепты Обители не верили в россказни поселян. Ведь они уже много веков жили в самом центре Зачарованных гор, исходили их вдоль и поперёк, и ни разу не встретился им магический родник.
Да и Боги… Существуют ли они? Ведь их никто никогда не видел…
Но тем не менее все поселения начинались за пределами Зачарованных гор, и идти до них приходилось не меньше полутора, а то и двух декад. Мало кто соглашался жить вдали от магии, ведь даже не умеющие колдовать жители пользовались её плодами: магическими светильниками, кастрюлями-скороварками, сковородками, на которых еда не подгорала, бочонками, в которых бельё стиралось само, без помощи рук. Да мало ли в быту мелочей, которые не замечаешь, когда ими пользуешься, но зато при их отсутствии сразу понимаешь, насколько они удобны и как много времени освобождают для других дел.
А в Зачарованных горах все эти чудеса цивилизации не работали, и проживающих здесь ждал только постоянный тяжёлый труд без выходных. И, чтобы согласиться на это, у человека должны были быть очень серьёзные причины, чаще всего связанные с нарушением закона. Но таких монахи сами старались избегать: зачем им в Обители не ладящие с законом преступники?
Срок Солнцеликий для их похода установил короткий, всего пять декад, около трёх из которых уйдёт на дорогу туда и обратно. Вернуться они должны к празднику Равновесия Солнца и опаздывать на него нельзя.
Вот и спешил Энасс, торопился, как мог, чтобы сократить время в дороге, вот и гнал своих спутников по горам в максимально возможном темпе.
И до сегодняшнего дня Эль ничуть не переживал из-за этого. Его сильное, тренированное тело легко справлялось с нагрузками. Дорога не казалась сложной, хоть и приходилось частенько преодолевать препятствия, которые обычный человек постарался бы обойти стороной. Но обход занимал время, поэтому они шли тайными тропами, известными только Солнечным монахам. Идти по ним было сложнее, чем по обычным путям, но они сокращали дорогу на четыре-пять дней, поэтому никто не жаловался на трудности. Все понимали, что их миссия важнее некоторых телесных неудобств. И обычно Эль успевал ещё и видами окружающими любоваться, благо, горы предоставляли для этого множество возможностей, за каждым поворотом открывая всё новые и новые красоты, то мрачные, то яркие и радостные.
Но сегодня ему было не до любования окрестностями, и он с трудом дождался привала для полуденной молитвы. К его несчастью, остановка оказалась очень короткой. После молитвы Энасс вскочил и, заявив, что пост ещё никому не вредил, двинулся дальше, даже не дав им пообедать.
И Эль опять шёл за Энассом, стараясь не отставать и мысленно постанывая при каждом неудачном шаге.
Крутые скалы не давали возможности спускаться прямо, приходилось идти то зигзагами, через полдня пути оказываясь на том же месте, с которого вышли, но на пару десятков метров ниже, то вообще обходя гору по окружности, минуя обрывы, поэтому и был путь так долог. Эль не единожды подумал, скользя по крутым осыпям, что, будь у них крылья, они бы до места назначения за несколько часов добрались. А сейчас за день только до середины горы спустятся. Завтра, возможно, дойдут до её основания. Потом будут долго идти по густому лесу, пробираясь через буреломы и овраги, затем надо будет как-то перебраться через бурную речку, а после – следующая гора. И опять – длительный подъём и не менее долгий спуск. И так – до конца Зачарованной зоны. За ней горы станут более пологими, появятся хорошо утоптанные, удобные для ходьбы тропинки и идти станет намного легче.
Но пока… если бы не камень! Если бы не этот…
Эль прикусил язык: надо же, как он самообладание потерял! Чуть не выругался. Пришлось бы потом дополнительную молитву читать, прося прощения у Великого Светила за неподобающие Солнечному монаху мирские выражения. Надо взять себя в руки. Аскеза только началась, а он уже ругаться готов. Что тогда дальше будет?
И начал мысленно повторять слова благословляющей молитвы, желая благости и трудной дороге, и Энассу, пусть продлятся его дни, и даже булыжнику, который, наверное, не хотел покидать насиженного места и сейчас тоже не рад своему путешествию.
Идти стало легче.
Так прошёл день.
Когда солнце спустилось к горизонту, Энасс объявил долгожданный привал. И Эль, не сдержав стон, рухнул на землю, потирая горящую огнём ногу.
Энасс удивлённо поднял брови, усмехнулся иронично:
– Ты уже спать собрался? Устал, малыш?
Эль сердито мотнул головой и, стиснув зубы, встал и пошёл помогать Эристу разводить костёр.
Кашу сварить не удалось: вблизи не оказалось ни ручья, ни родника. Поэтому после молитвы поужинали сухарями, запили водой из фляжек, и Эль, наконец, решился посмотреть, что же булыжник сделал с его ногой.
Скинул куртку, осторожно стянул штаны… и услышал судорожный вздох Эриста:
– Эль…
Хмуро поморщился, разглядывая расцвеченную синяками ногу и засохшую кровь там, где булыжник особенно сильным ударом рассёк кожу, прикидывая, что можно сделать, чтобы снять отёк и заживить ранки.
Энасс криво усмехнулся:
– Шрамы украшают мужчину.
А Эрист кинулся к своему мешку, начал поспешно в нём копаться, потом вскочил и протянул Элю небольшую баночку:
– Держи. Намажь тонким слоем, дай впитаться. Легче станет.
– Спасибо, – с благодарностью кивнул Эль. Открыл баночку, осторожными прикосновениями нанёс на ногу заживляющую мазь. Прикрыл глаза, чувствуя, как холодит она пылающую кожу. Снова повторил: – Спасибо, Эрист. Правда, помогает.
И бросил настороженный взгляд на Энасса, ожидая услышать запрет на пользование облегчающей наказание мазью.
Но тот сделал вид, что не услышал его слов. Отошёл в сторону, улёгся с другой стороны костра, проворчал:
– Надеюсь, сегодня ты не заснёшь.
И закрыл глаза, делая вид, что спит. Не хотелось ему встречаться взглядом с побитым Элем. На душе было муторно. Объявляя аскезу, не думал он, что она окажется такой суровой. И сейчас ругал себя, что назначил её на целых десять дней. И одного бы вполне хватило, чтобы выбить дурь из дурной головы мечтателя.
Эрист посидел ещё рядом с Элем, сочувственно на него поглядывая, но для Эля его сочувствие было хуже удара булыжника, и он отослал его спать.
А сам остался сидеть, закусив губу и глядя на пляшущие огоньки пламени. Смотреть на звёзды сегодня почему-то не хотелось.
Когда закончился срок его дежурства, разбудил Эриста, а сам лёг на место, нагретое телом друга. Сомкнул веки, пытаясь заснуть, но сон не шёл. А вместо этого потекли воспоминания: детство, гибель родителей, его появление в Обители, служение Великому Светилу…
Воспоминания были рваными, перепрыгивали с одного на другое без всякой связи, но Эль не пытался выстроить их по порядку. Просто погрузился в какое-то полубредовое, полуреальное состояние и заново начал переживать всё, что так старательно забывал все семнадцать лет, проведённые в обители. Но сегодня его дух устал: болела нога, ныла спина, вынужденная весь день поддерживать неудобную позу, чтобы удержать тянущий к земле камень, в душе нарастала злость к ненавистному вэссеру. Эль устал и физически, и морально, и, закрыв глаза, вдруг увидел родителей, о которых все эти годы старался не думать. Увидел их такими, какими видел в последний раз перед их гибелью: весёлыми, красивыми, совсем-совсем молодыми.
У Эля был день рождения, ему исполнилось пятнадцать, и родители позвали его в парк развлечений. Эль поупрямился немножко: это ж развлечение для детей, а он уже взрослый. Пятнадцать лет – не шутка! Но потом всё же не справился с искушением и согласился.
Перед выходом долго вертелся перед зеркалом, пытаясь соорудить на голове какое-то подобие причёски, но густые тёмные волосы никак не хотели приглаживаться. Ни одна расчёска их не брала, вечно торчали во все стороны. Да они и сейчас такие, поэтому Эль вообще перестал расчёсками пользоваться, собственной пятернёй обходится. А в тот день ему хотелось быть красивым, праздник, всё-таки.
Мама называла его модником, очень уж он любил себя разглядывать. А ему всё хотелось выяснить, на кого же он больше похож, на маму или на папу. От отца ему достались высокий лоб, широкие брови и ярко очерченные скулы, от матери – большие выразительные глаза и мягкая линия подбородка. Как ни странно, такое сочетание родительских черт его не только не портило, но, наоборот, придавало лицу живость и утончённость. По крайней мере, так утверждала мама, а ей он привык доверять. А ещё он в тот год вытянулся, подрос так, что почти догнал отца, и это было предметом его особой гордости, ведь отец был достаточно высоким.
