Kitobni o'qish: «Листая страницы. Жизнь и творчество композиторов Корепановых»

Shrift:

ISBN 978-5-0060-0472-6

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Вступление

Листаю семейный альбом. Смотрю на пожелтевшие от времени фотографии, с которых глядят на меня люди, многих из которых уже давно нет с нами. Прадед и прабабушка, бабушки, родители… Сколько воспоминаний будят в душе эти небольшие листочки. Воспоминаний иногда горьких, иногда – трагичных, но чаще – добрых и радостных.

И хочется поделиться ими, пока моя жизненная река не канула в Лету, реку забвения. Ведь у меня так много воспоминаний о моей талантливой семье, в которой каждый человек – уникальный мастер своего дела.

Хочу написать о моём отце – композиторе-классике Германе Афанасьевиче Корепанове, первопроходце удмуртской профессиональной музыки.

О моём брате – известном композиторе Александре Германовиче Корепанове, славном продолжателе дела своего отца и создателе Государственного гимна Удмуртии.

О маме, Людмиле Николаевне, работавшей в Ижевской студии телевидения почти с первого дня её основания, создавшей много интересных передач и при этом всю свою жизнь положившую на алтарь служения мужу-композитору. Была она ему верной помощницей и Музой, вдохновлявшей его на новые произведения. Если бы не она, вряд ли бы отец решился на создание опер и симфоний. Сейчас удивляюсь: как у неё хватало энергии на такую активную и разностороннюю жизнь? Но вот такой сильный был у неё характер.

Да и жизнь остальных членов моей семьи была не менее интересной. О бабушке с дедушкой вообще можно написать отдельную книгу, таким нелёгким и трагичным оказался их жизненный путь. Увы, о них мне мало что известно, на целую книгу воспоминаний не наберётся, но что знаю – обязательно напишу. Они этого достойны.

Итак, предлагаю вам пролистать вместе со мной страницы старого фотоальбома и послушать мой рассказ о талантливой семье Корепановых, много сделавшей для развития музыкальной культуры Удмуртии.

***

Для начала – несколько слов о себе: кто я такая и почему именно я взялась за этот большой и нелёгкий труд – написать биографию целой семьи.

Зовут меня Наталья Германовна Корепанова. Я – дочь композитора и сестра композитора. Третий, самый младший, ребёнок в семье, родившийся в очень непростой, хотя и радостный период. За месяц до моего рождения состоялась премьера первой удмуртской оперы, которую написал мой отец, Герман Афанасьевич Корепанов. Называлась она «Наталь» и именно в честь героини оперы меня и назвали.

О самой опере и процессе её создания я напишу чуть позже, а пока продолжу знакомство.

Папа, боготворивший музыку, ни на миг не сомневался в том, кем станут его дети. Поэтому мы, все трое, учились в Ижевском музыкальном училище (сейчас это – Республиканский музыкальный колледж). Но музыкальный талант по-настоящему пробудился только у брата, Александра Германовича. Он закончил Казанскую консерваторию и стал, как и отец, композитором. А у нас с сестрой оказались другие приоритеты. Татьяна позже закончила филфак и пошла работать в общеобразовательную школу, а я увлеклась психологией и стала детским психологом. Но с детства была у меня ещё одна страсть: я очень любила писать. За сочинения в школе всегда получала «пятёрки». Писала дневники, заметки. А какие письма я отправляла знакомым парням в армию! По восемь страниц мелким почерком на листочках в клеточку. Конверты с трудом заклеивала.

Став психологом, написала несколько книг из серии «Популярная психология: помоги себе сам». Потом переключилась на художественную литературу, а прочитав Макса Фрая, увлеклась фэнтези. В этом жанре сейчас и пишу. А вообще, на момент написания этих строк в моём литературном портфолио около сорока произведений. Из них, помимо уже упомянутых, один путеводитель по Ижевску, девять книг по писательскому мастерству для начинающих писателей, два сборника рассказов и шестнадцать романов в жанре приключенческого фэнтези.

И ещё я член Союза писателей Удмуртии.

Так что в писательском деле я далеко не новичок, и именно поэтому и доверили мне брат с сестрой такое важное дело – написание большой биографической книги о семье Корепановых.

Итак – вперёд!

ГЕРМАН

Глава 1. Семейный альбом

Семья Исаковых-Козловых

Смотрю на старую (очень старую, сделанную в самом начале ХХ века!) фотографию. Запечатлел на ней фотограф семью заводского мастера. Муж, жена и пятеро детей. Сидят напряжённые, смотрят почему-то не на фотографа, а в сторону (специально сказали туда глядеть?). Да и как не напрячься? Это сейчас на любой телефон сфотографироваться можно, а тогда поход к фотографу был большим событием, к которому долго готовились.

Где я только эту фотографию уже не встречала: и в музее им. М. Т. Калашникова она выставлялась, и на выставках, посвящённых Ижевскому заводу, и в Интернете видела, на сайтах и в группах, рассказывающих об истории Удмуртии.

И какое-то странное чувство появляется от мысли, что эти, сфотографировавшиеся на семейное фото и, благодаря этому, нечаянно прославившиеся люди – мои предки со стороны мамы: прадед Исаков Капитон Леонтьевич, прабабушка Мария Парамоновна, их старшая дочь – моя бабушка Евдокия Капитоновна, и младшие дети, получается – мои двоюродные бабушки и дед: Роман, Ольга, Антонида и Вера.

Прадед Капитон Леонтьевич – мастер-оружейник, причём – высокого класса. Об этом свидетельствует кафтан, в котором он сфотографировался. Такие кафтаны, «согласно капитулу российских орденов и наград», «всемилостивейше жалуются отличнейшим оружейникам за усердие и искусство». Есть чем гордиться…

Кстати, кафтаны эти были темно-зелёного цвета и длинные, почти в пол. И владельцев этих кафтанов стали называть «кафтанщиками», а за глаза – «крокодилами». Так что совсем не просто так появился у нас в сентябре 2005 года памятник крокодилу на перекрёстке улиц Коммунаров и Советской. Так, пусть и в шуточной форме, отдали дань памяти мастерам-оружейникам Ижевского завода.

Мария Парамоновна вела хозяйство, воспитывала детей. Жили они в деревянном двухэтажном доме. Был у них большой надел земли и крепкое хозяйство: лошадь, корова, другая живность. Когда (уже в 60-х годах ХХ века) снесли их квартал, на этом месте выстроили первые в Ижевске высотные дома-столбики (за «Центральной» гостиницей).

Вырастили они достойных детей: трое из них – Евдокия, Ольга и Антонида, стали учителями, сын Роман – врачом-рентгенологом, а самая младшая Вера – инженером-химиком.

По семейной легенде род наш (со стороны Исаковых) идёт от тульских мастеровых, которых в своё время отправили из Тулы в Ижевский завод налаживать оружейное производство. К сожалению, документов об этом не осталось, а легенда, не подтверждённая документально, остаётся лишь легендой.

Имея наградной кафтан и большую семью, прадед не был революционером, но и в мятеже участия не принимал, и не отступал вместе с Колчаком. Он всю жизнь прожил в Ижевске. Дети тоже оказались аполитичными, кроме старшей дочери, моей бабушки Евдокии. Впрочем, она не вступала ни в какую партию и никакую партийную работу не вела. Просто все эти большевики, эсеры, меньшевики, монархисты были местной интеллигенцией, а её в то время было не так уж много в Ижевске. Вот они и тянулись друг к другу.

Бабушка Евдокия Капитоновна в годы своей молодости дружила и с революционером Иваном Пастуховым, и с социал-демократами Агнией и Алексеем Федуловыми, и с эсером Александром Коробейниковым, а её близкая подруга вышла замуж за белогвардейского офицера…

Как-то не особо обращала бабушка внимание на партийную принадлежность своих друзей. Главное, чтобы человек был интересный. И я даже помню фотографию, где бабушка сидит у рояля в окружении целой группы молодых людей, о которых тётя Женя, мамина сестра, мне сказала лишь, что это – местная интеллигенция того времени, которая любила собираться в гостеприимном доме Исаковых. А об их разномастной партийной принадлежности я узнала уже позже, из маминых воспоминаний.

Жаль, что не смогла я найти эту фотографию, готовя книгу.

Бабушка была красавицей, кавалеров у неё всегда много было, но замуж она поздно вышла, около тридцати ей уже было. Её первый жених, за которого она замуж собиралась, погиб, когда его отправили на тушение торфяников. Возможно, память о нём не давала ей принимать ухаживания других мужчин?

Но, наконец, нашёлся смельчак. В 1917 году Николай Козлов, молодой техник-строитель, поставил ей ультиматум: либо она выйдет за него замуж, либо он отправится на фронт и там погибнет.

Ухаживал он за ней уже давно, но он был младше Евдокии на семь лет, поэтому она всерьёз его не воспринимала. Но после такого ультиматума задумалась. И – вышла за него замуж.

Правда, скорее всего, тут же пожалела. Хоть и была она аполитичной, но куда ж от политики в 1917—1918 году денешься? Революция, гражданская война. И Ижевск, с его оружейным заводом, на переднем крае оказался. Лакомый кусочек. Несколько раз переходил он из рук в руки, от красных к белым и обратно.

В августе 1918 года на Ижевском и Воткинском заводах поднялось движение за Советы без большевиков. Противостояние силам Красной Армии продлилось порядка ста дней. Потерпев поражение, тысячи жителей вместе с семьями отправились на восток за Урал, следом за армией Колчака.

Евгения Николаевна, сестра моей мамы и дочь Евдокии Капитоновны, говорила, что не все поехали добровольно, что инженерный состав вывозили в приказном порядке. Ничего не могу сказать по этому поводу. Возможно, и заставили их уехать, а, может, Николай сам захотел, а легенду о приказе бабушка потом придумала, чтобы оправдать отъезд. Но факт остаётся фактом: Николай решил уехать, и беременная первым ребёнком Евдокия отправилась вслед за мужем в Сибирь.

Но жизнь там оказалась далеко не столь радужной, как они бы хотели. На нервной почве у молодой матери пропало молоко. А крохотный сынуля, вдобавок, простыл. И вскоре умер.

Многие из уехавших остались в Сибири, прижились там, корни пустили. А вот Козловы рвались домой. Опасно, конечно, было. Могли и арестовать за уход с белой армией. Поэтому обратно Евдокия с мужем возвращались через Башкирию, где им удалось сделать себе справку, что они ездили лечиться «на кумыс». Так смогли они избежать последствий своего отъезда. Евдокия пошла работать в школу, Николай устроился по специальности, стал прорабом на стройке. Под его управлением были построены «дом специалистов» на углу Карла Маркса и Советской, больничный городок на улице Коммунаров (сейчас – детская больница), фабрика-кухня (сейчас – ресторан «Отдых») и дома на улице Гоголя, одноэтажные, двухквартирные, кооперативные деревянные особняки с усадьбой, с большим сараем, конюшней, амбаром и баней. В одном из этих домов молодая семья и поселилась.

Теперь на месте их дома стоит Республиканский музыкальный колледж. Да и вообще, улица преобразилась: стала бульваром, покрылась плиткой. А в то время и вплоть до шестидесятых годов там даже асфальта не было, зато была красивая кленовая аллея и стояли высоченные акации, из плодов которых мой брат делал мне свистульки.

В 1923 году родилась у четы Козловых дочь Галина. Через год – дочь Женя. А ещё через два – Люся, моя мама. По тем временам – очень поздний ребёнок, бабушка родила её в 41 год.

Жили неплохо. Евдокия вела большое хозяйство: огород, корова, индюки, куры. Цветы любила, по всему участку они росли. Николай много работал, соответственно, и зарабатывал хорошо, ни в чём семья не нуждалась. Потом даже какую-то должность получил, на повышение пошёл.

Но, увы, счастье было недолгим. В семилетнем возрасте от тяжёлой болезни умерла старшая дочь Галя. Николай очень переживал, часто ходил на кладбище, и почему-то совсем не думал, что жене тоже нелегко приходится. Может потому, что работа, две маленькие дочери и большое хозяйство не давали ей целыми днями слёзы лить?

Мужа «пожалела» коллега… И вскоре он ушёл из семьи туда, где не было печальных воспоминаний. А потом и вовсе из города уехал с новой семьёй. А Евдокии с детьми пришлось изворачиваться самостоятельно.

Работать устроилась в Рабфак, преподавателем русского языка. Корову продали, индюков пустили под нож. Сил и времени теперь только на огород хватало.

Девочки росли умными и самостоятельными. В школе учились хорошо, Женя вообще отличницей была. Обе получили высшее образование.

Евгения выучилась на детского невропатолога, стала известным в республике врачом. Работала и с дошкольниками, и с новорождёнными. И всю жизнь училась – выписывала медицинские журналы, покупала книги и справочники по медицине. Возможно, поэтому стала великолепным диагностом: без всяких анализов и обследований, только по пульсу, языку, глазам, внешнему виду и симптомам, полученным из рассказа больного о своём самочувствии, могла поставить диагноз и никогда не ошибалась. Сейчас, когда я прихожу в поликлинику и получаю от врача уйму направлений на анализы, УЗИ, МРТ и ещё неизвестно чего, всегда с тоской вспоминаю тётю Женю, которая, как скорая помощь, прибегала при первых же признаках заболевания у любого из членов нашей семьи. А благодарные родители вылеченных ею детей помнили её всю жизнь. Она уже на пенсии была, а они кидались ей навстречу на улице с криком: Евгения Николаевна, как хорошо, что мы вас встретили! И начинали рассказывать, как живут вылеченные ею ребятишки, ставшие к тому времени уже взрослыми дядями и тётями и обзаведшиеся уже своими семьями.

Людмила же во время войны, не закончив школу, после девятого класса ушла работать на завод. Жила там на казарменном положении до конца войны. Вот как она сама пишет об этом времени:

«Закончив 9 классов в 1943 году, пошла работать на Раменский завод N 279. Поместили его в бывшем здании КОРа (примечание Н.К.: Клуб Октябрьской революции – ныне Русский драмтеатр). Работала я слесарем-сборщиком. Собирали мы тахометры для авиастроительных заводов. На заводе было казарменное положение. Что это такое, я не знала и первые дни вообще старалась не спать, а потом привыкла: положишь голову на руки, а руки на верстак и дремлешь. Кто-то спал на верстаке, кто-то на полу. Появляются детали, и начинаешь работать до тех пор, пока они не кончатся, и не будет перерыва в работе. И снова дремлешь…

Наш десятый цех был молодёжный. Младшему было четырнадцать лет. Несколько кадровых рабочих, приехавших с заводом, были нашими учителями. Иногда нас отправляли на строительство цирка, где мы работали подсобными рабочими. А летом и осенью выезжали на подсобное хозяйство завода.

1944 год. Отступление кончилось. Наши войска двигались на запад. Ребята стали задумываться о будущем.

В городе появились вечерние школы. Мы, группа ребят человек десять, решили идти учиться в вечернюю школу. Но не тут-то было… Записаться-то мы записались, а с завода нас не выпускают – казарменное положение. Вот тут-то мы вспомнили историю: «Бунт». Забастовка.

Ребята написали плакаты: «Каждый человек имеет право на труд, отдых и образование» и ещё что-то подобное. И вывесили на видном месте. Незадолго до этого несколько человек были приняты в партию и за «бунт» поплатились. Их исключили из кандидатов. У нас в цехе был хороший начальник, умница, да и мастера тоже были понимающие… Пожурили нас немного и оставили в покое.

А школу нам бросать не хочется: все-таки десятый класс (примечание Н.К.: в то время десятый класс был выпускным). Что делать? Были у нас на заводе «тяжёлые» цеха, где работали на больших станках. Эти цеха работали в две смены. Кончается первая смена, и большой поток рабочих выходит с завода, а вместе со всеми выходили и мы. Если работы было много, пропускали школу, а кто мог идти, приносили домашнее задание. Ребята у нас были сильными учениками, учились хорошо. Начальство в конце концов смирилось…

Все уже ждали окончания войны. Заказов стало меньше и, соответственно, работы у нас тоже. Мы смогли спокойно посещать школу. После школы принимали душ, чтобы разогнать сон (у нас все ещё было казарменное положение) и отправлялись на свои рабочие места, работать до тех пор, пока были детали, а также чтобы как можно больше сделать задела на следующий день.

Наверное, в апреле нас стали отпускать домой. Отпустят ночью, бежишь-дрожишь, потому что в городе, по слухам, появилась «Чёрная Кошка» (примечание Н.К.: бандитская группировка), и приехала она будто бы с цирком. Добегаешь до улицы Гоголя, а там срубы стоят, собирались что-то строить. Хоть улица-то уже родная, но всё равно страшно. Город-то весь тёмный. Ни огонька кругом: затемнение. Все окна завешены, а на окнах наклеены бумажные ленты.

А утром чуть свет обратно на завод.

И вот долгожданная Победа! Спала я в ту ночь дома. Рано утром прибежала подруга, кричит: «Что вы спите? Победа!». Мы с сестрой быстро оделись и побежали на улицу. На Советской народу как на демонстрации, все радостные, улыбающиеся. Незнакомые люди целуются. Встретили знакомых девчонок. Губы у них накрашены толстым слоем. «Что это вы так накрасились?» – «Устали целоваться».

Закончили мы вечернюю школу. Завод стали сворачивать. Началась реэвакуация. Часть завода отправили в Казань, часть во Львов, а остальных в Раменское.

Приходим мы к заместителю директора по кадрам Гребенюку, просим расчёт. Большинство выпускников школы решили поступать в институты. Нас не отпускают. – «Выбирайте, куда поедете: Казань, Львов или Раменское?».

Мы: «В институт».

Гребенюк: «Ну, ребята, вы ещё пожалеете».

Что значила эта угроза, мы почувствовали много лет спустя. Я уже работала в студии телевидения. Ежегодно фронтовиков и работников трудового фронта в День Победы чествовали. А я как будто не работала три лета в колхозе, не проработала на военном заводе на казарменном положении два года. Пришёл как-то в студию перед Днём Победы хирург Иван Стерхов (вместе работали на заводе, вместе учились в вечерней школе, вместе уходили с завода). «Ну, как ты себя чувствуешь?» – «Паршиво, как преступник». – «Да, очень неприятно».

И только когда я собирала справки для получения пенсии, в архиве получила справку о том, что я, Козлова Людмила Николаевна, проработала на заводе №279 два года (1943—1945) и награждена медалью «За трудовую доблесть в годы ВОВ». Так вот что имел в виду Гребенюк, когда сказал, что «вы ещё пожалеете…». Документы на нас уже были поданы. Документы о награждении есть, а, собственно, медали мы так и не получили».

После войны Людмила закончила педагогический институт и пошла работать в школу преподавателем английского языка (видите, как мне повезло! Когда мы в школе начали изучать английский, у меня дома оказался собственный репетитор! Недаром мой учитель английского предлагал мне поступать на факультет иностранных языков). Работала по распределению в Лудорвае, куда транспорт не ходил, и она туда пешком добиралась. Конечно, каждый день не набегаешься, поэтому жила там, а домой приходила только на выходные. А ведь у неё уже дочь родилась, Татьяна. И получилось, что Таня росла на руках бабушки Евдокии и тёти Жени. И даже «мама» первый раз сказала Жене, а не родной матери. Но это – уже совсем другая история, до неё мы тоже дойдём, только чуть позже.

Когда в 1956 году открылась в Ижевске студия телевидения, Людмила Николаевна перешла туда. Дело было новое, неизведанное, и очень её заинтересовавшее. Стала ассистентом режиссёра, писала сценарии, делала передачи. И проработала там двадцать четыре года, до самой пенсии.

А я, благодаря этому, стала артисткой ещё в грудном возрасте. Сохранился кадр из плёнки, где мама в прямом эфире на моём примере показывает, как нужно вводить прикорм и кормить ребёнка с ложки.

Потом меня ещё трижды снимали. Один раз – когда я пошла в первый класс. Мама договорилась с оператором репортаж сделать из нашей школы. Какая разница, каких первоклассников показывать? И оператор, сняв линейку, на первый урок пришёл в наш класс. Учительница Ищенко Валентина Михайловна усадила нас за парты и начала что-то говорить, а я сидела и старательно не смотрела на спрятавшегося за камерой оператора и на стоящую в уголочке маму.

Второй раз мама делала репортаж о детских развлечениях в зимние каникулы. Телевизионщики собрали своих детей, более-менее по возрасту подходящих, увезли в Летний сад и таскали нас по горкам, по снежным кучам, а мы катались, играли в снежки, причём порой с дублями, как настоящие артисты. Словом, весело проводили время, а оператор нас снимал. Вечером смотрели на себя в вечерних новостях. Снимали нас не меньше часа, а сюжет проскочил за несколько секунд. Вот она – жизнь артистов!

А ещё было выступление в прямом эфире. В первом классе. Раньше заранее мало что снимали, в основном в студии прямые эфиры вели. Я читала стихотворение Агнии Барто: «Мне теперь не до игрушек, я учусь по букварю. Соберу свои игрушки и Серёже подарю». А дальше шло перечисление игрушек. Поставили меня перед стеллажом с игрушками, прорепетировали. Каждую игрушку, про которую я говорила, я должна была обыграть: взять в руки или погладить, потрогать. На репетиции всё прошло хорошо. А во время эфира оператор ненароком наехал на стеллаж. И игрушки попадали. А одна вообще упала на пол. Все замерли. Думали: всё, сейчас девочка растеряется, а то и расплачется. В прямом-то эфире! А вот и нет! Я спокойно подняла куклу и продолжила стихотворение с ней в обнимку. Все выдохнули. Так вот я стала настоящей актрисой.

Хорошо иметь маму, которая на телевидении работает!

К сожалению, мама, искренне любившая свою работу, меня с ней знакомить не стала. Мне кажется, я бы нашла себе место в этой области, но родители твёрдо решили сделать из меня музыканта. Да и зарплаты телевизионщиков размерами, увы, не потрясали, и это тоже было одним из факторов, из-за которых мама не хотела, чтобы я там работала. Так вот и не пересёкся мой жизненный путь с телевидением. А жаль…