Kitobni o'qish: «Аромат колдовской свечи»
I
Старый «уазик» стонал и кряхтел, словно больной старик, на каждом ухабе, и Ника всякий раз, когда машину встряхивало, испуганно замирала, всерьез опасаясь, что древние механизмы не выдержат разбитой дороги и рассыплются. Сквозь пыльное и заляпанное грязью стекло она тревожно рассматривала унылые пейзажи, тщетно пытаясь избавиться от гнетущего ощущения ненадежности. В этом забытом богом уголке на всем, казалось, лежала печать тлена, и достаточно было любого неосторожного прикосновения или даже легкого дуновения ветра, чтобы всё – голые деревья, почерневшие и покосившиеся избы, обветшалые заборы (где они еще присутствовали) – развеялось прахом.
– Отжила свое бабка. Упокой господь ее душу… – Водитель «уазика», мужичок без возраста, вздохнул и торопливо перекрестился – скорее потому, что так положено, чем всерьез огорчаясь смерти старухи.
Машину в очередной раз тряхнуло, и Ника вцепилась пальцами в жесткое сиденье. Всю дорогу она упорно молчала, чем немало огорчала словоохотливого водителя Федора: тому охота было поболтать за жизнь с молодой столичной журналисткой, такой разговорчивой и любознательной утром, а сейчас словно воды в рот набравшей. Вместо Ники беседу вяло, отделываясь односложными словами и междометиями, поддерживал Стас Шатров – редакционный фотограф.
– Вы так и напишите в статье как есть, без приукрашиваний, как мы тут живем, – разглагольствовал Федор, затягивая по пятому разу старую «песню».
– Напишем, напишем, – нетерпеливо перебил водителя Стас, а Ника хмуро угукнула.
Хоть статья о проблемах деревень, сопровождаемая красноречивыми фотографиями, обещала получиться острой, от того энтузиазма, с каким Ника собиралась в командировку, не осталось и следа. В ее сознании до недавнего времени русская деревня ассоциировалась с парным молоком и коровами с лоснящимися упругими боками, с бревенчатыми торжественно-праздничными избами, стогами золотого душистого сена, румяными веселыми бабами и стайками хулиганистых и задорных, как воробышки, местных ребятишек. Образ этот сложился по старым фильмам, детским книжкам с картинками и смутным воспоминаниям из детства, когда маленькую Нику однажды на все лето вывезли за город, в подмосковное село – чистое и опрятное. И поэтому теперь, много лет спустя, перспективу путешествия, в какой-то мере экзотичного для столичной жительницы, она приняла почти с детским восторгом. Но ее радужные представления оказались далекими от действительности. Какие-то деревни, мимо которых они проезжали, были еще обжитые, другие же – совершенно заброшенные, умирающие, состоящие всего из нескольких дворов, где доживали свой век немногочисленные старики и старухи. «Ужас… Полное отсутствие цивилизации… Край земли…»
Отправляясь в командировку, Ника преследовала личный интерес: не столько собрать материал для статьи, сколько побеседовать со старушкой Акулиной, проживающей в деревеньке Лески.
Шеф не сразу, но одобрил тему, и Ника самостоятельно составила маршрут. Вчера они со Стасом выехали из Москвы и после шести часов утомительной дороги в рейсовом автобусе прибыли в областной город. Переночевали в местной, не отличающейся уютом гостинице (единственной на весь город), а утром в кафе за завтраком познакомились с деревенским жителем Федором, который на своем «уазике» раз в месяц выезжал в город за продуктами и необходимыми в хозяйстве вещами. Ника поинтересовалась, знает ли Федор, где находится деревня Лески. «Далековато будет, – промолвил тот после паузы, во время которой что-то прикидывал. – Но в целом, можно за день управиться». И за вполне умеренную плату согласился подбросить их до места, а заодно провезти и по соседним деревням. «Вы только напишите все как есть. Правду!» – выдвинул свое условие Федор. А Стас пообещал условленную сумму удвоить, если Федор потом привезет их обратно в город. «Да запросто!» – обрадовался тот возможности быстро и легко заработать.
Они благополучно добрались до Лесков, по пути иногда останавливаясь, чтобы сделать снимки. Но, к великому разочарованию Ники, оказалось, что Акулина, дожившая до восьмидесяти семи лет, умерла неделю назад.
– Слышь, Федор, тормозни здесь, – неожиданно скомандовал Стас, пристально всматриваясь в окно «уазика». – Сделаю еще пару снимков, пока окончательно не стемнело.
– Да дык… – Водитель озадаченно поскреб пятерней непромытый затылок и недоуменно оглянулся на пассажиров. – Мы ж хотели до потемок в город попасть!
– Я тебе сверху пару сотен накину, идет?
– Ну, так это можно! Отчего бы и нет? – бодро провозгласил мужичок и остановил машину.
– Стас, мы уже достаточно сняли! – попыталась урезонить коллегу Ника. Ей хотелось как можно скорее выбраться из этого тоскливого места и попасть в районный городок, где были хоть какие-то признаки цивилизации: освещение на центральных улицах, гостиница, пусть и малокомфортная, но на фоне полуразвалившихся деревенских изб казавшаяся чуть ли не дворцом, вполне сносный ужин в гостиничном ресторане и, главное, горячая вода! Мечты о согревающем душе превалировали сейчас над всеми остальными желаниями.
– Ник, это займет минут пятнадцать, не больше. Для твоей же статьи пригодится, – проговорил Стас, в творческом нетерпении распахивая дверь и выпрыгивая на девственный снег.
Федор оглянулся на растерявшуюся девушку и развел руками:
– Пятнадцать минут можно и обождать.
– Пятнадцать минут в понимании Шатрова – это как минимум три часа, – процедила сквозь зубы Ника и решительно открыла дверь.
Ступив в глубокий снег, она поежилась от пронзительного февральского ветра и огляделась. Вокруг, если не считать заброшенного домишки и чернеющего вдали леса, ничего не было. Что могло заинтересовать тут фотографа?
– Ник, ты погляди! – окликнул ее Стас, словно прочитав мысли. – Отличная иллюстрация к твоей статье!
Оказывается, его вниманием завладел не дом – непримечательная копия уже встречавшихся им по пути, а полусгнивший сруб разрушенного колодца.
Ника приблизилась к срубу и без всякого интереса заглянула в черное колодезное нутро. Конечно, ничего она там не увидела и с еще большим недоумением в глазах развернулась к азартно пританцовывающему вокруг этой развалины коллеге.
Увлеченный работой, Шатров казался еще красивее, чем был на самом деле. В каждом его движении – настраивал ли он камеру, прищуривался ли, выбирая новый ракурс, поправлял ли растрепанные ветром черные волосы – сквозила неприкрытая сексуальность, не картинная, как у позирующей модели, а естественная. «Красивый муж, чужой муж», – вспомнилась старая поговорка, и Нике не к месту подумалось о жене Стаса. Какая она, эта женщина? За Шатровым прочно укрепилась слава ловеласа, и вполне возможно, что его жена сейчас гадает: на самом ли деле муж отправился в командировку или остался у любовницы. Впрочем, какое Нике дело до любовных похождений редакционного фотографа? Он никогда ее не интересовал. Тем более у Шатрова появилась постоянная любовница – секретарша главного редактора, красавица и глупышка Лерочка. Впрочем, сейчас влюбленные, похоже, находились в затянувшейся ссоре: два последних дня секретарша пребывала в скверном настроении, и Ника даже один раз застала ее в слезах. И хоть о причине своей печали Лерочка предпочла умолчать, Ника догадалась, что плакала секретарша из-за Шатрова. Да и сам Стас отправился в командировку в мрачном расположении духа. Никогда Ника еще не видела Шатрова, относившегося к своим пассиям без особой привязанности, в такой хандре. Неужели глупышка Лерочка так его зацепила? «Шатров, что у вас там стряслось?» – не удержалась она тогда от бестактного, в общем-то, вопроса. «А какое тебе дело?» – вяло и вполне ожидаемо огрызнулся Стас. И Ника оставила его в покое: действительно, не ее это дело. К тому же вскоре Шатров погрузился в работу и, кажется, немного отвлекся от своих личных переживаний: на него зрелище заброшенных деревень произвело совсем иное впечатление, нежели на Нику…
– Ну и на кой тебе сдались эти руины? – недовольно буркнула она, отходя от колодца и выразительно ежась. – Гнилой и уже давно не действующий. Унылое зрелище.
– Вот именно, «унылое»! Тебе такие фотографии и нужны, – отозвался Стас, с задором щелкая камерой. – Кажется, колодца у нас еще не было. Интересно, какой любитель уединения выстроил свою избушку вдали от деревень, практически в чистом поле?
Ника пожала плечами, закипая от внутреннего раздражения. Ей было все равно, кем и почему был построен этот дом. Судя по степени разрушенности, брошен он был уже очень давно.
– Слышь, Федор? – обратился Стас к вышедшему из машины водителю. – Сколько отсюда до ближайшей деревни?
– Пять-шесть километров, – ответил тот. – Деревня – Пустошь.
– Стас, ты долго еще? Я замерзла! И стемнеет скоро! – нетерпеливо встряла Ника, боясь, что разговор между водителем и фотографом затянется. Сейчас, на холодном ветру, мечта о горячем душе показалась ей в сто крат слаще.
– Всё, всё, – проворчал Шатров, с видимым сожалением зачехляя камеру. И, направившись к машине, беззлобно бросил: – Ну ты и зануда!
Ника огрызаться не стала, молча забралась в остывший салон «уазика» и уткнулась в окно. Еще полтора-два часа тряски, и они прибудут в город. А завтра утром рейсовый автобус отвезет их со Стасом обратно в Москву. К сожалению, не удалось побеседовать с бабкой Акулиной, но зато впечатлений для статьи – хоть отбавляй… Но не успела Ника помечтать о том, как завтра к вечеру приедет домой, примет ванну и с чашкой ароматного чая усядется к компьютеру, как «уазик» подпрыгнул на ухабе, накренился и замер, пофыркивая и покряхтывая.
– Ё-мое! Неужто в снегу увязли? – Федор поддал газу, но машина лишь вхолостую вращала колесами и опасно кренилась набок. – И-эх, родимая… Давай!
– Стой! Мы так вообще закопаемся. Или, что еще хуже, перевернемся, – прикрикнул Стас на заматерившегося в нетерпении Федора и, открыв дверь, выскочил из машины. – Приехали…
Водитель прибавил еще одно непечатное словечко и тоже вышел наружу. Ника осталась в машине. Обеспокоенно вытягивая шею и всматриваясь в темноту за окном, она силилась увидеть, что делают мужчины. До ее слуха долетали обрывки перебранки и нецензурные слова.
– С нами же девушка! – громко выкрикнул Стас, и Ника, не вытерпев, открыла дверь.
– Что случилось?
– Застряли, – процедил Шатров и бросил сердитый взгляд на съежившегося водителя.
– И что делать? – строго спросила она, с трудом удерживаясь от едкого замечания, что если бы не желание Стаса сфотографировать гнилой колодец, они бы уже подъезжали к городу.
– Три варианта. Первый – отправиться за помощью, но это значит топать пять-шесть километров до ближайшей деревни, по темноте, через заснеженные поля. И не факт, что сейчас, на ночь глядя, кто-то согласится нам помочь. Второй вариант – переночевать в том старом домишке рядом с колодцем. Мы недалеко от него уехали. И третий, который предлагает Федор, – провести ночь в машине, а утром отправиться за помощью. Ты что выбираешь?
– Я выбираю гостиницу! – резко заметила Ника. Вариант с ночевкой в заброшенной избушке явно принадлежал Стасу – любителю сомнительной «экзотики».
– Ник, мы застряли конкретно, без помощи не обойтись! Но идти несколько километров ночью по снежной целине… Это уж ты меня извини. Разумней переночевать в доме, а утром отправиться на поиски того, кто вытащит нас из этой задницы!
Ей не понравился тон, каким Стас разговаривал с ней: предельно вежливо, произнося слова чуть ли не по слогам, но в то же время почти теряя терпение. Словно разъяснял упрямому ребенку, почему сейчас не может дать ему конфету. Видимо, опасался, что Ника вполне оправданно станет скандалить, обвинять его во всех грехах и требовать, чтобы он отправился за помощью.
– Если бы не твой колодец, мы бы уже были в городе!
– Мы могли бы запросто застрять и в другом месте! Сама видишь, какая погода и какие здесь дороги! – вспылил в ответ Стас. – И давай обойдемся без гавканья.
– Я не гавкаю!
– Вот и хорошо. Бери свою сумку и пошли к дому. Федор, вы идете с нами?
– Нет. – Мужичок торопливо перекрестился и, тараща глаза, страшным шепотом произнес: – Не нравится мне все это. Я вспомнил, что об этом месте говорят как о проклятом!
– Именно об этом месте? – чуть насмешливо переспросила Ника. Слова Федора ее не напугали, ситуация казалась слишком неестественной, киношной.
– Вроде все сходится: заброшенный дом на краю поля…
– Федор, тут заброшенных избушек – каждая вторая, если не первая! – с раздражением заметил Стас и настороженно оглянулся на Нику: видимо, забеспокоился, что она поверит в россказни деревенского мужика и наотрез откажется от ночевки в доме.
Похоже, слова фотографа заставили Федора усомниться в том, что именно это место считается «проклятым». Он растерянно оглянулся, вздохнул, но все же сдаваться так быстро не желал:
– Не советовал бы я вам ночевать здесь. Говорят, много лет назад тут происходили страшные вещи. Будто живший в этой…
– Федор! – резко перебил мужика Стас. – Бросьте ваши предрассудки! Если боитесь, оставайтесь в машине, а мы с Никой пойдем спать в дом.
С этими словами он вытащил из «уазика» обе сумки и решительно направился в сторону избы. Нике ничего не оставалось, как проглотить раздражение и двинуться следом за Шатровым.
Когда они отошли от машины уже на приличное расстояние, их окликнули:
– Стойте!
Оглянувшись, они увидели догоняющего их Федора.
– Я передумал! Лучше вместе быть, чем поодиночке.
– Вот это правильно! – громко одобрил Стас, и водитель похвалился:
– Я фонарь из машины прихватил, а еще спички и старые газеты. Вдруг в домишке печка какая сохранилась…
К их удивлению, проход к двери оказался расчищенным от снега, а сама дверь, хоть и казалась с виду прочно вросшей в порог, открылась довольно легко, будто ее недавно отворяли.
– Возможно, охотники тут останавливались, – высказал предположение водитель, и Стас не преминул отпустить шпильку в адрес деревенских предрассудков:
– Вот видите, Федор, не мы первые собираемся тут переночевать. А вы – «проклятое место, проклятое…» Забудьте!
Мужичок заметно приободрился и первым вошел в темное помещение.
На них дохнуло холодом и застоявшимся запахом сырости, гнилого дерева и еще чего-то неприятного, от чего Ника брезгливо сморщила нос. Не лучше ли было остаться в машине? Но Стас, взяв у Федора фонарь, уже приступил к осмотру дома.
– Не хоромы, но переночевать можно! – известил он, поднимая фонарь выше, чтобы и другие смогли увидеть помещение. Свет выхватил из темноты старый стол, стоящий посреди большой комнаты, сломанный стул, старинный буфет и печь, к которой немедля бросился Федор, но тут же и разочарованно протянул:
– Не получится растопить. Дров нет…
Ника лишь скривила в усмешке губы: ну что за наивность – ожидать, будто в давно пустующей избе кто-то заботливо оставит дрова, чтобы незадачливые путешественники могли переночевать в тепле. Но не успела она открыть рот, чтобы заявить о своем желании вернуться в машину, как Стас, отправившийся с фонарем исследовать вторую комнату, обрадованно закричал:
– Тут сохранилась кровать с матрасом! И при желании на ней могут поместиться двое. А еще я вижу шкаф… Ба! А в шкафу кое-что есть! Кажется, одеяла. В общем, устроиться можно!
Ника направилась на голос и оказалась в маленькой комнатушке, в которой действительно стояла старинная металлическая кровать с голым матрасом. Шатров, поставив фонарь на пол и присев на корточки перед покосившимся шкафом, уже вытаскивал из него какое-то тряпье.
– Тулуп… Одеяло… Это не знаю что, на попону похоже…
Ника подцепила одеяло пальцами и брезгливо сморщилась. На ощупь оно показалось сырым. Или, может быть, просто холодным?
– Ника, давай без капризов. Другого выхода нет, нам придется остаться здесь до утра. Всего несколько часов, можно и потерпеть, – словно прочитал ее мысли Стас. В его голосе больше не было раздражения и нетерпения, напротив, он ласково уговаривал. И Ника почти сдалась:
– Может, лучше в машине? Там печка есть.
– Если мы останемся в «уазике» и включим печку, то посадим аккумулятор. И неизвестно, насколько тогда тут застрянем. А здесь, хоть и холодно, все равно теплее, чем на улице. Ветра, по крайней мере, нет. Закутаемся в тулупы и одеяло, прижмемся теснее друг к другу, так и проведем ночь. А утром или за помощью в деревню отправимся, или своими силами обойдемся. Главное, чтобы нового снега за ночь не намело.
– Эй, как вы тут? Я тоже кое-что нашел! – В комнату зашел Федор с зажженной свечой в руке. – В буфете запас свечек обнаружился!
– Отлично! За такую находку, Федор, выделяем тебе тулуп. И еще тряпья, его тут много. Мы с Никой устроимся спать на кровати, а тебе, как деревенскому жителю, постелем на печи, – засмеялся Стас.
Водитель поддержал шутку:
– И-ех, жаль, что печь не топлена!
Наспех перекусив купленными еще утром в городском кафе бутербродами и пирожками, они легли спать. Ника со Стасом – в маленькой комнатушке, Федор – в большой, на холодной печи.
Несмотря на изрядную усталость, Ника долго не могла уснуть. Ей было тесно вдвоем с Шатровым на узкой кровати, холодно, несмотря на кучу тряпья, которым они укрылись, и неудобно в верхней одежде. От дубленки Стаса пахло кожей, сладковатым одеколоном и чужим домом, и эта смесь запахов была незнакомой, неродной, раздражающей. Ника неуклюже повернулась к коллеге спиной и закрыла глаза. Из соседней комнаты доносился храп спящего Федора: тот, забыв про страхи, уснул мгновенно. Нике же, похоже, предстояло коротать ночь без сна. Попали в приключения…
Все началось с Эдички, вернее, с отрывков из его рукописи.
Эдуард был бывшим сокурсником Ники. Можно было обмануться невысоким ростом и субтильным телосложением и принять Эдичку за подростка, однако дрябловатая, болезненной желтизны кожа с унылыми складками возле губ выдавала его истинный возраст. Непривлекательная внешность породила глобальные комплексы, и Эдуард избегал общения не только с девушками, но и с сокурсниками, преподавателями и уж тем более – с незнакомыми людьми. Многие недоумевали, почему он выбрал журфак – с его-то патологической стеснительностью и неумением кратко и емко излагать информацию. Учился Эдуард неплохо, но статьи у него не получались, а получались пронзительные, наполненные вселенской грустью стихи. И еще романы – фантастические, буйный мир которых был так не похож на нежный и ранимый внутренний мир автора. Эдичка куда уверенней чувствовал бы себя в литературной среде, чем в журналистике, но упрямо продолжал тянуть лямку выбранного факультета. Быть может, из-за Ники.
Была у Эдуарда, помимо неказистой внешности, еще одна беда: беспокойная, переходящая в нездоровую подвижность суетливость. Даже на лекциях он не мог усидеть на месте, без конца ерзал и подскакивал на стуле, а то принимался тарабанить по столу нервными и длинными, как у пианиста, пальцами, что несказанно раздражало сокурсников. Мало кто хотел сидеть за одной партой с Эдичкой.
Однажды на втором курсе Ника случайно села с ним. И, видимо, потому, что ни разу за всю лекцию не шикнула на него и даже позволила ему пару раз заглянуть в свой конспект, а после занятий попрощалась с вежливой улыбкой, Эдуард проникся к ней нежными чувствами. Он старался не надоедать Нике своими ухаживаниями, просто здоровался с ней, застенчиво улыбался, отчаянно краснея, и иногда провожал девушку от университета до метро. Поначалу такое ненавязчивое внимание немного раздражало Нику, но потом она привыкла к Эдичке. И хоть на курсе его считали странным из-за замкнутости, был он далеко не глупым молодым человеком, начитанным и эрудированным. Одним из увлечений Эдуарда было составление различных кроссвордов, литературных шарад и ребусов, которые охотно печатали в газетах и журналах.
Окончив университет, Эдичка не отправился работать по специальности, а засел дома – составлять кроссворды и писать свои фантастические романы. Как-то ему повезло, и один из его опусов в сокращенном виде был опубликован в известном толстом журнале. Но на этом везение и закончилось. Издательства сыпали отказами, ссылаясь то на заполненный портфель, то на неформатность рукописей. Но Эдичка не унывал и проявлял завидное упорство, надеясь когда-нибудь опубликовать свои сочинения.
С Никой они продолжали общаться и после окончания вуза. Девушка всегда была желанной гостьей в доме Эдуарда, его родители приняли ее как родную – похоже, надеялись, что когда-нибудь она выйдет замуж за их робкого и некрасивого сына. Но Ника любила совсем другого человека…
Четыре с половиной месяца назад Эдуард позвонил Нике и, поделившись, что начал очередной роман, возбужденно прокричал в телефонную трубку:
– Это будет «бомба»! Никак иначе! И, между прочим, сюжет будет построен на реальных событиях!
– Так это не фантастический роман? – спросила Ника скорей из вежливости, чем из искреннего интереса. Эдуард всегда, когда начинал работу над новой рукописью, громогласно объявлял, что выйдет шедевр.
– Нет. Это будет роман в ином жанре. Хоть и с невероятными, на первый взгляд, событиями. Но вся соль-то в том, что события – реальные!
– Задумал написать гламурный роман-скандал о шоу-бизнесе? – с иронией предположила Ника.
– Нет! Что ты! Не гламурный и не о шоу-бизнесе, но от этого не менее скандальный. Извини, сейчас не могу рассказать, но потом – обязательно.
После того разговора Эдуард пропал – увлекся рукописью. Ника тоже была занята, поэтому они даже не созванивались. И лишь спустя несколько месяцев приятель объявился. Помнится, в тот вечер Ника очень торопилась: накануне договорилась об интервью с модным писателем, за которым «охотилась» вот уже месяц. Автор нашумевшего бестселлера назначил встречу в очень неудобном для нее месте и предупредил, что для интервью может выделить лишь полчаса, поэтому Ника боялась опоздать. Но едва она выскочила из редакции, как во дворе заметила знакомую, нервно подпрыгивающую на месте фигуру. «Как некстати», – с легким раздражением подумала она тогда, но приветливо улыбнулась старому другу:
– Привет, Эдуард! Меня ждешь?
Парень подскочил на месте, будто от неожиданности, хотя на самом деле видел, что Ника к нему приближается, и привычно засуетился:
– Нет… Да. Только ты не подумай… Я вот… Если тебе не помешал…
– Эдуард! – строго перебила Ника, уже по опыту зная, что, прежде чем начать разговор, приятель будет долго и нудно расшаркиваться в извинениях, мямлить и заикаться.
– Я с тобой поговорить хотел, – наконец выдал Эдичка и, густо покраснев, добавил: – О моем последнем романе.
Ника еле сдержала вздох досады: подобные разговоры могут длиться часами. Причем говорить будет Эдичка, а ей придется довольствоваться междометиями, поспешно втиснутыми в узкие паузы между его фразами.
– Эдуард, извини, у меня сейчас совсем нет времени. Опаздываю на важное интервью. Может быть, в другой раз?
Он сразу как-то сник, занервничал еще больше и, чтобы скрыть свое разочарование, улыбнулся, но улыбка вышла жалкой.
– Да, да, конечно. В другой день. Я должен был позвонить тебе заранее, чтобы…
– Так ты закончил рукопись?
– Да, но понимаешь… – Он замялся и нервно оглянулся по сторонам, будто проверяя, не подслушивает ли их кто. – Я ее уничтожил.
– Почему?!
– Об этом я и хотел поговорить, но это долгий разговор. Мне нужно будет тебе кое-что рассказать.
– Мы можем поговорить завтра! – предложила Ника. И Эдуард обрадованно согласился.
Он проводил ее до метро. По дороге они больше не заговаривали о рукописи; Эдичка расспрашивал Нику о тех незначительных событиях, что произошли в ее жизни за те три месяца, когда они не виделись, но было заметно, что слушал он рассеянно, будто продолжал думать о чем-то своем. Еще Нике показалось, будто был Эдуард чем-то сильно встревожен, если не сказать напуган. И вот когда они попрощались, он, будто внезапно решившись, окликнул ее:
– Ника, подожди! Вот, возьми! – Он вытащил из-за пазухи сложенный вдвое конверт формата А4 и протянул ей. – Я уничтожил рукопись, но кое-что оставил. Здесь немного. Остальное тебе потом отдам. Завтра встретимся, и я все объясню. Хорошо?
– Ладно, – согласилась Ника. – До завтра!
Но на следующий день они так и не встретились, потому что Эдичка неожиданно умер. Как сказали врачи – от сердечной недостаточности.
В пакете, который он успел передать Нике, оказалось всего три листа с отрывками из романа – настолько короткими и мало связанными между собой, что понять замысел автора не представлялось возможным. На полях одного из листов неровным Эдичкиным почерком был написан адрес некой Акулины Васильевны: N-ская область, деревня Лески. И рядом стояло три восклицательных знака, обведенные неровным кругом. «Я долго собирал материал», – вспомнилось позже Нике, и она подумала, что часть задуманного Эдичкой романа, возможно, была построена на рассказах неизвестной Акулины Васильевны. Девушка решила, что при первой возможности съездит в деревню Лески и побеседует с этой женщиной. Видимо, так хотел Эдичка, иначе зачем написал на полях ее адрес? Но прошло полтора месяца, прежде чем Ника нашла время и возможность отправиться в Лески. И, к сожалению, опоздала.
…Засыпая, она услышала, как Стас завозился и встал.
– Ты куда? – не открывая глаз, в полудреме поинтересовалась Ника.
– Спи, спи. Я сейчас.
Чуть позже раздалось клацанье кнопок мобильного телефона, и Стас громким отчаянным шепотом попросил:
– Лерка, ну возьми же трубку!
Уже погружаясь в тревожный, наполненный неприятными обрывочными видениями сон, Ника услышала, как Шатров выругался в адрес Федора, который куда-то подевал фонарь.
Ранним утром Нику разбудил вопль. Она испуганно открыла глаза. Стаса рядом не было, а из другой комнаты доносились завывания. Ника вскочила и, путаясь в тряпье, которым укрывалась ночью, выбежала на голос.
Прямо на полу, обхватив руками взлохмаченную голову, сидел Федор и громко, по-бабьи визгливо причитал.
– Федор… – начала Ника и тут же осеклась, увидев Стаса. Тот лежал на полу навзничь, широко раскинув руки и устремив невидящий взгляд в потолок. Рядом валялся фотоаппарат, с которым Шатров практически никогда не расставался, и выпавшая из мертвого кулака толстая оплавленная свеча. Но больше всего Нику поразило то, что его великолепные смоляные волосы на висках побелели, словно покрылись густым инеем.
