«Улан Далай» kitobiga sharhlar

С сожалением перевернула последнюю страницу книги «Улан Далай. Степная сага» Натальи Илишкиной. Прекрасная книга! Жизнь трёх поколений семьи Чолункиных начиная с 1884 года до 1957 года полна приключений, как была полна приключений жизнь любой семьи в любые времена и любой стране. Кто-то может сказать, ну как можно назвать приключением страшные испытания и бедствия, выпадавшие людям на протяжении 20 века в России? Первая мировая, Революция, коллективизация, голод, Великая Отечественная и далее по списку? Но всё зависит от позиции самого человека. Считает ли он личной трагедией всё то, что с ним происходит, или воспринимает это как испытание стойкости и силы духа, как путь, который должна пройти душа для своего развития…

Люди, которые не ропщут на свою судьбу, счастливы малым. И это очень ценно в наше неспокойное время

Семейство главного героя просто потрясает своей стойкостью и устойчивостью, внутренней цельностью. Они уверены в том, что с честью должны прожить свою жизнь, пройти свой путь, сделать своё дело. И это не фатализм, не маниакальность какая-то. Это - внутренний стержень человека, который можно найти в любом народе, большом или малом.

Стремление сохранять традиционные ценности, но получать образование и вписываться в изменяющийся мир, быть воином света и помогать окружающим людям, преодолевать удары судьбы, но не ожесточиться – всё это характерно для трёх главных героев: Баатра, выдающегося исполнителя народного эпоса, Чагдара, его сына – учителя и проводника знаний, и Александра – Иосифа, также учителя, мечтавшего стать лётчиком.

Живые диалоги, достоверные черты калмыцкого быта, буквально зримые описания скупой степной природы и суровой сибирской зимы, тактично прописанные любовные истории героев выгодно отличают книгу Илишкиной от череды других современных книг, ловящих своего читателя клубничкой или описанием низменных страстей и примитивных устремлений героев.

Как библиотекарь со стажем, могу сказать, что книга будет интересна почитателям приключенческой литературы, мемуаров, поклонникам исторического романа, а также тем, кто ценит хороший литературный язык и ищет знакомства с новыми авторами, не испорченными широкой популярностью и огромными тиражами.

Только начала читать книгу в электронном виде. С первых страниц попала в историю своих родителей и предков. Знакомые фамилии, описание донских степей и быт бузавов. Не прочла еще , но сразу хочется поблагодарить Автора, спасибо огромное от моего рода Максимовых со станицы Кутейниковской , Ростовской области. Легко читается, изложено простым и легким языком, .Наталья, ханлтан оргжанав!

Походу я заработала хорошую читательскую карму, потому что, снова, мне попалась прекрасная книга, которая затронула самые глубинные слои моих чувств.

«Улан Далай» — дебютный роман, основанный на архивных материалах, рассказах свидетелей времени и их потомков. Это не просто дебют, а дебютище. Я как обычно пытаюсь собрать свои мысли воедино, традиционно это не очень получается. Почему-то писать о сильных книгах мне почти всегда сложно, кажется, что не смогу передать ту глубину, что хочется.

Роман - полотно жизни трех поколений калмыцкой семьи. Широким размахом в лицах героев рисуется картина, наполненная тяжелыми событиями нашей необъятной страны. Первая Мировая, Гражданская война, голод, коллективизация, ВОВ, ссылки… Большой род обмелел, а кровавая рана из горя и страданий с каждым годом росла непомерно. Но даже в тяжелых условиях герои пытались сохранить традиции и быть честными.

От таких историй у меня душа болит, но как же проникновенно и красиво она написана. Прекрасна сага о сильных людях, верных себе и своим ценностям. Моя сердечная рекомендация.

Книга очень понравилась. Читается легко. Каждый персонаж настолько хорошо раскрыт, что становится почти близким знакомым. Спасибо автору за труд.

Читал запоем, пропустил через сердце историю семьи, как отражение истории калмыцкого народа, полной трагических событий и переживаний. Благодарю автора за точность многочисленных деталей и нюансов, прекрасный стиль изложения и глубину. Эта книга интересна для всех поколений и возрастов, каждый найдет свою ценность и смыслы. Актуальность еще и в том, что сейчас все больше людей в поисках себя и своего места в жизни, изучают свои корни, свой род, ища утраченную связь со многими поколениями прародителей. И здесь каждый сможет найти что-то свое, родное и близкое. Ом…

Из громкоговорителей лились марши. У магазина выстроилась очередь за хлебом и водкой. Этой цитатой можно было бы и закончить рецензию книги Натальи Илишкиной. Автору удалось собрать самое полное собрание примитивных клише имени Солженицина и Яхиной. Один только немецкий солдат, раздающий шоколадки дорогого стоит. Ну и неграмотные НКВДшники от которых пахнет "сладкой гнилью, от которой к горлу поднимается рвота" с запойными, даже не красными, а алыми лицами. Отдельно запомнился лейтенант читавший приказ: "У селях укрыплен рыжим..." Становиться понятно почему немцы в годы ВОВ первыми расстреливали советских офицеров - они просто старались ликвидировать безграмотность. Пишут, что книга "тяжёлая", но мне такой она не показалась. Автор настолько утрирует события, что превращает их в фарс, полнейшую профанацию. Читается текст очень легко, местами напоминает школьное сочинение, а местами какой-то детский сад: "отец Никиты - гнилозубый начальник, которого дядя Очин замочил в сортире". И вот про это говорят, как про хорошую литературу? Простите, ребята, но я не с вами.

Прочитал в рамках знакомства с шорт-листом премии «Ясная Поляна». Книга там похоже лидер, на мой непросвещенный взгляд, она гармонично смотрится в тройке лидеров но не первое место. Формат - не сплошное повествование а нарезка четуко датированных эпизодов. Сравнение с Тихим Доном не просто так а по первым 2/3 книги. И сравнение это полностью в пользу классики :-) Резунула глаз фраза одного из героев "Очир заметил как бы между прочим, что в царской армии к жизни солдата, а уж тем более казака, относились куда бережливее и распоряжались разумнее" ну участники то знали как "лучше" и вряд ли такое бы сказали, современники кторые "провели столько времени над исследованием документов" тоже можно было почитать что нибуть про бережное отношение когда страна за полтора года войны в 1915 году буквально оказалось в состоянии (при 90+% сельского населения) когда воевать стало некому, буквально вынесена была возрастная группа основного призыва... Последняя треть между "Они сражались за Родину" и Солженицыным (а не Шаламовым или Гинзбург) и это тоже не понравилось, как то все хорошие хорошие а все плохие плохие... Но что я все о плохом. Книга то в целом неплохая, сюжет есть, судьбы героев захватывают, мысли бросить и не дочитывать не возникло. Скажем даже так, книга хорошая. Но не на 1 место современной русской прозы 2024. Мне Полунощница и Фирс Фортенбрас понравились больше, но это дело вкуса. Замыкает мой списоек Голод, написана хорошо но слабее остальных

Недавно муж за обедом удивил своих коллег, сказав, что, вообще-то, Россия – многонациональная страна, в которой живут далеко не только русские и есть регионы, где представителей коренного населения преобладающее большинство, говорят там не на русском и исповедуют не православие. Никто этого не знал, и откуда бы, если на уровне руководства страны, деятелей культуры и искусств все остальные народности представлены довольно скромно, да и сами русские часто мало что знают о тех, с кем веками живут бок о бок. Далеко ходить не буду: за десять лет в школе о какой только ерунде нам не рассказывали, при этом было ноль классных часов, посвящённых культуре шорцев или телеутов. А ведь это как минимум жутко интересно.

Этим «жутко интересно», по всей видимости, и руководствовалась Наталья Илишкина, работая над романом «Улан далай», рассказывающем о трёх поколениях одной калмыцкой семьи в конце XIX-первой половине XX века. Книгу Илишкина посвятила своим детям, важной фигурой для которых был их дедушка-калмык со стороны отца. Именно на рассказах и записях тестя писательница во многом и построила повествование, доверив функцию первого редактора троюродному брату мужа, историку и по совместительству буддийскому ламе. Даже если бы в получившемся тексте была только треть того быто- и нравоописания калмыцкого народа, которое удалось вместить на страницах «Улан далай», это всё равно вызвало бы у читателей громадное уважение к проделанной работе, а так роман вполне тянет на звание «энциклопедии калмыцкой жизни», из которой можно узнать о верованиях, фольклоре и обычаях, сформировавших национальный характер. В произведении три фокальных персонажа, представители одной семьи, долю каждого из которых сложно назвать завидной. Войны, коллективизация, репрессии, ссылки, статус «неблагонадёжных» – совместными усилиями Чолункины собрали комбо и успели побывать по разные стороны баррикад. Они не понимали, что ждёт их впереди, но точно знали своё прошлое и находили в нём крепкую опору, для того, чтобы не сломиться после очередной смены власти или концепции государственного развития.

Сравнивая свою эпопею «Столица в огне» с «Войной и миром», Кага Отохико всегда говорил о том, что невозможно было написать современный роман толстовским слогом и на толстовский манер, тексту важно быть адекватным времени, в которое он создан. Тем обиднее, что столь богатая на уникальные детали «степная сага» Натальи Илишкиной скроена по давно затёртому канону премиальных книг о сталинских репрессиях. Читая обо всех этих «бурьянах, под которыми хоронятся робкие зелёные побеги» и жаворонках, «призывающих самочку», ты как будто переносишься в школьное прошлое, когда нужно было продраться через верхнедонцев и нижнедонцев, красных и белых, чтобы в конце концов написать на двух листах сочинение об образе Григория Мелихова. Прошло сто лет, а российская «большая» литература всё там же и всё о том же, подражает классике и переваривает саму себя, не понимая, что давно стала мемом.

 В «Улан Далай» ныряешь с головой, живешь в нем и плывешь, столько воздуха, шири, небесной высоты, все напоено запахами, звуками, музыкой, поэзией, так дышится глубоко, несмотря на нескончаемые беды. Проза вырастает во вселенский миф, сплошной «Джангр», и вы, Наташ, настоящий джангарчи. А смена ритмов, интонаций, стилистики, а голосА и диалоги! Какую гору своротили, сколько всего собрали, сплавили, а швов не видно, роскошнейший ковер с десятком тысяч узелков с исподу, промытый в семи водах. И растопленное сердце шлю в придачу. Хотя еще читаю, не переплыла пока этот живой волнующий океан)

История трёх поколений калмыцкой семьи, в центре каждого – судьба одного из них: дед Баатр, сын Чагдар, внук Иосиф–Александр, их именами названы части книги. В посвящении – связь прошлого и будущего, одной фразой – о предках и потомках. В каждую главу, в новый временной отрезок погружение через звуковые врата: “тер-тер, хард-хард, бювя-бювя…” Так звучат: скрип телеги, жевание и призыв лошадей, крик над плацем, завывание позёмки, треск горящих брёвен, чмокание гнедого по пашне, ветер, тягловый паровоз, кашель, курлыканье журавлей, песня, стук часов, взрыв пушечного снаряда, колонна грузовиков, пение насекомых, домбра. География описанной истории обширная, упоминаются и наши места: мост через Волгу у Сызрани, Самарская губерния, Кинель. Жизненные вехи героев: учёба, понимание, что развиваться необходимо, иначе – теряешь родных людей, когда роды без врача, несёшь убытки, когда обсчитывают при аренде земли, низкий урожай без знаний агротехники; когда назвался новым именем – как отказ от прежнего уклада, родовых устоев, признания непостоянства установок, на которые опирался, а потом приходилось заходить с другой стороны. “Теперь он точно знал, на чьей стороне: на стороне тех, кто воевал против врагов отца” – попробуй не запутаться, скрываешься, стараясь не попасться ни красным, ни белым. В лихие времена жизнь выворачивается наизнанку, и непонятно, кто за кого, выгоднее быть сиротой – “теперь без семьи, без имущества самая жизнь”. Трудно различать смирение перед властью и старшими и смирение перед дурными соседями; понять: колхоз – благо или новый виток крепостного рабства, только уже не под помещиками, а под партийными; суметь сплотить людей, чтобы не повымирали поодиночке, и разумная иерархия давала бы пользу без притеснения. Ценности калмыцкого лидера: “от его храбрости и решительности будет зависеть судьба целого края”, “стыд страшнее смерти”, “Жизнь любого калмыка ценна продолжением рода, сохранением корня. А отсеки этот корень – память о предках, смысл жизни будет утрачен”. В 10-летнем возрасте воодушевлённый в кругу односельчан “быть героем”, он позже стал сильнее остальных в своём окружении. Доводилось убивать, но только в бою, не безоружных и не приговорённых к казни. “В России каждые 10-15 лет меняется всё, но если взять 100 лет – не меняется ничего” (Л. Аннинский), или “не повторяется, но рифмуется” (Л. Рубинштейн). В этом смысле книга “Улан Далай” современная и полезная – страшный холерный год красного водяного дракона, “... Войны кончились … А вдруг новая война?” Жизнь перетряхивает людские слои – соседские, клановые, сословные, как стёклышки в калейдоскопе, составляя новый рисунок ближнего круга. Старые обиды перемалываются, но какие-то не дробятся, не дают соединиться, продолжая разделять потомков по разные стороны водораздела, “жесточает сердцем народ, … частоколы на меже стали вбивать”. Времена обостряются, и не помнить родство спасает. Когда один переселенец сказал, что калмыки–казаки были в почёте, и на казаках держалась вся дисциплина в царской армии, другой попросил “не углубляться, молодому поколению этих сведений ни к чему”. И про царскую армию, и про революционные и предвоенные годы – срезаются слои истории для тех, кто подрастает, стряпаются на скорую руку новые правила, без корней, на пустом месте. Противостоит такому эта книга. Описано образование патриархальной семьи, где “муж всегда старше”. Как по “Домострою”, где муж жену должен был превосходить по четырём параметрам: возрасту, росту, социальному и материальному положению. Женихи, соблюдая ритуалы, показывали физическую выносливость, владение телом и речью – всё важно, раз роднятся с достойным кланом и берут в жёны девушек из благополучной семьи. Невест не видели, пока все задания не “сполнили”. И был обычай: жене после свадьбы год не ступать ногой в родительский дом. На страницах книги показана эволюция семейного уклада. В начале романа видим общинные черты: размытые внешние границы семьи — согласно обычаю своих детей отдают в духовное заведение, бездетной родне, берут к себе овдовевшую сноху. В следующем поколении в подобной ситуации отец уже не отдал сына на воспитание в семью бездетного брата – отказал старшему и нарушил обычай. В начале романа семья дисфункциональна по современным меркам: недостаток личной свободы, выбора — все в одной упряжке, негибкие правила и законы. Формат отношений домостроевский, доминирующий, где у мужа главенствующая позиция, у всех прописанные ролевые функции – “В “Степном уложении” записано ... женщин к работе с землей допускать нельзя, всех подземных чертей к себе на косы нацепляют”, “Калмыцкий обычай – мужа ни словом “муж”, ни по имени назвать нельзя. Ни в глаза, ни за глаза”, “Не в традиции калмыков помнить родню по женской линии”. Но в этом укладе есть тщательность, добросовестность, чёткость – “выскобленная дочиста столешница, обмытая и прочёсанная шерсть”. С течением времени под воздействием внешних жизненных переломов и внутреннего развития семья трансформируется в партнерскую. Герой, чувствуя, что противоречит укладу, скрывает свои действия от посторонних: “... стал жене по дому помогать, боялся только, чтобы соседи не прознали, не опозорили его…”, учел желание супруги не переезжать в станицу и выделиться из семейного хозяйства, чтобы не расставаться с отданным сыном. Меняется и семейная иерархия: “Чагдар вдруг осознал, что он командует матерью, а мать ему подчиняется. В свои неполные восемнадцать он принял на себя роль старшего мужчины при живом отце и старшем брате – так распорядилась судьба”, “Немыслимо при живом муже женщине распоряжаться детьми. Но времена настали лихие”, “Чудная пошла жизнь. Младшая невестка говорит за старшую. Жене предлагают учиться, не спросив мужа”. Сын своевольно уходит в войско, не спросив у отца разрешения: “... что-то невидимое, но доселе незыблемое в укладе жизни пошатнулось”, он и женится уже по-другому: “откладывать женитьбу было нельзя, вокруг Цаган стал увиваться заведующий райземотделом, снабжавший её свежими номерами журнала “Крестьянка”. Из доминирующей в партнёрскую семья трансформируется с разной скоростью: герой кидается разделить домашнюю работу с женой, а брат ему не позволяет это делать – одному в доме нужен партнёр, другому – подчинённый исполнитель. Отец и сыновья – то один в силе и на коне, то другой. То их сближает нежность и надежда друг на друга, то они отдаляются с обидами и разочарованиями. Есть в романе чудесное – гадание на спичках, устоявшиеся и импровизированные ритуалы, трёхлетний затвор монаха, его сидение в неподвижной позе и исчезновение, уход “в тело света”, тень от храма. Сила ритуала: “В поклонении большая мощь”. Посильнее мифологического защитника веды – братская забота, спасает без ответной благодарности. А ещё, как волшебство – тушка байбака и предложение со свёртком. Много бытовых подробностей: большие клетчатые шали – помню такие у прабабушки в деревне, “Чай был жирный и густой, щедро заправленный мукой и и салом, и , выхлебав по три чашки, все разом осоловели”. Некоторые устаревшие слова с разъяснениями внизу страницы (кильдим – беспорядок) на удивление оказались в употреблении. Название романа состоит из имени героя, поэтому логично полагать, что выбор, использование и метаморфозы имён здесь носят символическое значение. Имя – одно из составляющих идентификации человека, в нём информация о национальной, семейной, половой, религиозной, сословной принадлежности. П.А. Флоренский писал, что дать имя предмету – это символизировать, признать существующую связь внешнего его выражения и внутреннего содержания. Через это вербальное средство общения могут выражаться межличностные отношения. Когда маленький Баатр (дед) перечислял заученные “семь колен” своей семьи, он называл лишь мужчин с их доблестями и славой. О своём поколении упомянул: “Я … второй сын табунщика,” о старшей сестре ни слова. Женихом он так и не узнал, как звали его невесту: “А зачем? Завтра ей всё равно имя поменяют. … Я её по имени звать не буду. Это стыдно, когда муж жену по имени кличет. Жена обращается к мужу ”Наш человек” али “хозяин дома. А если ей от меня чего надо, просто крикнет “Эй!” … У нас вовсе имена старших произносить нельзя. А муж – он над женой старший”. Так же, “Эй”, звал потом сноху свёкр. Постепенно детям стали давать новые имена в честь героев эпоса, которые “в прошлом были сакральными, никто не осмеливался присваивать их своим детям”. Недавно я наблюдала на детской площадке три Евы – выросло поколение мам, для которых это имя уже не олицетворяет первородный грех и обнаженное тело, Адама и Бога, картины Буонаротти, Брейгеля Старшего, Босха, Дюрера, Тициана, Рубенса и других с её изображением, как охранный запрет на упоминание всуе. Последовательное использование имени облегчает целостное восприятие своей жизни, а его изменение сообщает о коренных переменах в человеке. Калмыцкий мужчина несколько раз перерождался, и это отражалось в его имени: Чагдар, Чагдар-Улан, Чагдар Баатрович, Гайдар Петрович, Улан. Меняли имена и в его окружении: переворачивали задом наперед – Харти Кануков стал Итрах Вокунаев, другой взял фамилию Аврорский в честь крейсера. “Улан Далай” – символ переламывания судеб, изменений, отраженных в имянаречении. Своих детей герой назвал в честь революционных кумиров: Вова, Иосиф, Надя, Роза. При переселении калмыцким детям дали новые имена для простоты и удобства местных. Так сын Иосиф получил второе имя, как и его отец. В тот 1944-й год переименовалась и Элиста в Степной (временно, до 1957-го года, по который и описана сага, уж не знаю – совпадение это или дополнительный смысл), а потом обратно в Элисту. В конце романа внук Иосиф–Александр с супругой называют друг друга по именам, на равных, когда ехали к зарытым Георгиевским крестам, а обрели другую награду: брус с семейными ростовыми зарубками и печную заслонку – частицу семейного очага. В процессе чтения у меня всплывали события и герои других книг, знакомилась с калмыцкой жизнью вместе со всем своим багажом. В голове теснились уже имеющиеся полотна, размещала ещё и это, соединяя их в обновлённую картину – “Тихий Дон” А.Шолохова (брат на брата, ополоумевший люд, выпустивший из себя зверское, уподобляясь голодным волкам), “Хождение по мукам” А.Толстого (встреча с роднёй в стане врага), “Поход на Бар-Хото” Л.Юзефовича (взятие крепости, пулемёт на ней и статуэтка святого в доме), “Вольный поезд” М.Цветаевой, “Зулейха открывает глаза” (новый уклад) и “Дети мои” (голод) Г.Яхиной, “Мои странные мысли” О.Памука (сватовство/воровство друзьями/роднёй сестёр/невест), “Лето Господне” И.Шмелёва (рыжая собака, сулившая фатальную опасность, как лошадь Стальная с “тёмным огнём в глазу”). Одновременный выход книг со схожестью в сюжете свидетельствует об актуальном, созревшем в общем контексте, как это случается в науке, когда в разных концах земли природа подводит к одинаковым открытиям. “Психические черты каждой расы столь же стойкие и определённые, как признаки физические”. На разных временных этапах показана высокая организованность воинов–конников (Новороссийск 1920-го, Чилгир 1923-го), словно от близкой жизни с табунами скота наглядно передалось понимание условий выживаемости. Что я знала о калмыках до этой книги? Пушкинское “друг степей”, да слышала про шахматную Элисту. Как выяснилось в книге, они и сами пытались найти хоть крупицу информации о Калмыкии, но натыкались на молчание, “как будто такой республики не существовало”. Сейчас у меня ощущение, что я прочитала о калмыках учебник истории, докторскую диссертацию, да ещё и кино посмотрела, потому что – со звуками, картинками, разными эмоциями, смехом, горечью. За что моя искренняя благодарность автору. Очень много информации исторической, этнической, психологической, житейских нюансов, точных бытовых мелочей – живой материал, не потерявший аутентичности, пройдя через руки, голову, сердце и душу писателя.