Kitobni o'qish: «Черная химера»

Глава 1.

Подготовка к Ноябрьским праздникам шла полным ходом. На улицах развешивали транспаранты и красные флаги. На фронтонах домов появились огромные портреты главных людей государства. В магазины завозили товары повышенного спроса. Люди в радостном возбуждении сновали по улицам городка в предвкушении праздничных дней.

Шестого ноября выпал первый снег.

В отделении милиции Энска царила радостная суматоха. Машенька по секрету всем рассказывала, что из области должны привезти приказ о награждении и премировании особо отличившихся работников, при этом она глазами показывала на дверь с надписью «Уголовный розыск». Все понятливо кивали.

В буфет завезли праздничные наборы, за которыми сразу же выстроилась очередь; хотя рассчитано было на всех, тем не мене все беззлобно толкались, стараясь встать впереди. Для вечера были приготовлены пирожки, торты и пирожные. Буфетчица Татьяна расставляла на полках шампанское и коньяк, застилала белыми скатертями столы.

Вечером в актовом зале должна была состояться торжественная часть, как уже сказала Маша, с награждением и премированием. После этого ожидались концерт художественной самодеятельности силами отделения и танцы.

В отделе оперативников была пока ещё рабочая обстановка, несмотря на то, что все уже были одеты в праздничные кителя, ходили, сверкая начищенными сапогами. На груди Калошина – медали «За боевые заслуги», «За оборону Москвы» и значок отличника милиции, Доронин же блистал медалью «За отвагу». Костя Воронцов, по молодости лет, не имеющий пока никаких наград, кроме спортивных значков, беспрестанно приглаживал свой непокорный чуб и бегал в канцелярию. Калошин несколько раз проводил его взглядом и, пряча хитрую улыбку, спросил:

– Неужели и мед привезли?

– Какой мед? – не поняв, удивленно вскинул брови Воронцов.

– А такой, – кивнув в сторону канцелярии, вступил в разговор, смеясь, Доронин, – которым там намазали!

Костя на минуту замер, а потом махнул рукой:

– Да ну вас! – и засмеялся.

– А раньше-то, почему же не замечал Машеньку? – добродушно спросил Калошин.

– Да она всё с Тороповым из ГАИ дружила, на меня ноль внимания! – почёсывая в затылке и вновь поправляя чуб, застенчиво ответил Воронцов.

– Ну, теперь-то все в порядке?

– Не знаю, но танцевать со мной согласилась.

– Смотри, Костя, девушки – они такие, хвостиком вильнет, и ищи её! – серьезно предупредил Доронин.

– Хорошо вам рассуждать! У тебя жена – красивая и верная! А Варюша – та вообще не про мою честь, у неё вон какой жених!.. – Костя обреченно махнул рукой: – Не везет мне что-то с девчонками, наверное, не умею я ухаживать!

– А ты бери уроки джентльменства у Дубовика! – снисходительно улыбаясь, в очередной раз посоветовал Доронин.

– Да уж, тот научит! – усмехнулся Калошин.

– А кстати, Геннадий Евсеевич, он-то будет на нашем празднике? – поинтересовался Воронцов, – я хотел с ним кое-что обсудить. По телефону неудобно, а так – не дождешься! Вечно занят! Может быть, хоть сегодня уделит мне минуту?

– Вот насчет этого, Костя, я не в курсе. По-моему, и сегодня он занят…

– И Варя не знает? Он что, праздник будет справлять без неё? – продолжал допытываться Воронцов.

– Замаял ты меня, – Калошин подвинул телефон в сторону парня, – позвони ей и спроси. А вообще, я не понял, чего это ты так расслабился? У нас масса незаконченных дел, отчеты не написаны. Мы с Дорониным упираемся, а ты взялся женихаться, и нас от работы отрываешь! Садись работать! – уже строго приказал майор. – Между прочим, расслабляться не советую, сами знаете, что у нас в праздник обычно бывает!

Воронцов притворно вздохнул и уселся за свой стол:

– Может быть, пронесет?

Некоторое время они работали, молча, слышен был лишь скрип перьев и редкий стук клавиш «Ремингтона».

Заглянул Гулько:

– Что, товарищи опера, мои отчеты ждете? Пожалуйста, все закончил. Даже не верится – тишина!

– Валерий Иванович, сплюнь! – Калошин махнул рукой: – Только сейчас говорил о том, чего можно ожидать! Начальство районное ещё не появилось?

– Вроде кто-то подъехал. Дежурный сказал, что подполковник прибыл, а кто именно – я не понял, да и какая разница, кто будет нас поздравлять – свою часть отведет и отбудет пьянствовать к себе.

В этот момент открылась дверь, и вошел офицер в форме подполковника КГБ с наградными планками на кителе и орденом «Красного Знамени» на правой стороне груди.

Оперативники встали, приветствуя вошедшего. И вдруг – знакомая улыбка и блеск элегантных очков!

– Ба! Подполковник Дубовик! – Калошин стремительно вышел из-за стола: – Не виделись неделю, и такие изменения?! – Кивнул на погоны: – За Вагнера и Штерн?

Тот скромно улыбнулся:

– Да нет, было кое-что другое, а за последние дела вас приказано отблагодарить от имени и вашего, и моего начальства.

– Так это тебе поручили нас поздравлять? – уточнил Калошин.

– Да я сам напросился, и никто не возражал. У меня здесь свой интерес, а начальству приятнее дома праздновать.

– Так это же здорово! Мы с тобой, Андрей Ефимович, будто уже сроднились! – широко улыбнулся Доронин, – даже коньяк научились пить!

– Ну, это наука не сложная! – отмахнулся Дубовик. – Сегодня же и закрепим! Тем более, что поводов предостаточно. – Он отвернул манжет кителя, посмотрев на часы: – По-моему, подходит время торжества.

Дверь приоткрылась, и показалось симпатичное лицо Машеньки:

–Андрей Ефимович, вас Сухарев ищет, уже все пошли в президиум, – при этом она многообещающе стрельнула глазками в сторону Воронцова.

Дубовик перехватил этот взгляд:

– О-о!

– Ага! – Калошин подмигнул. – Так что праздник у нас обещает быть богатым на события. А ты, подполковник, скромняга, – он показал взглядом на грудь Дубовика.

– Ну, у вас не хуже! И смотрю, что ты, Геннадий Евсеевич, у нас Ворошиловский стрелок! – щёлкнул пальцем по значку на груди майора и добавил многозначительно: – Награда, значит, по назначению…

Потом тихо спросил, наклонившись к уху Калошина:

– Варвара, надеюсь, дома?

– А ты что же, не предупредил её о своем приезде? – удивился майор.

Дубовик развел руками:

– Честно сказать, утром ещё не знал, что поеду сюда, генерал приказал быть на торжественном собрании, но когда узнал о моем желании, вызвал к себе и – вот! – показал пальцем на погоны. – Я хотел сделать ей сюрприз, – и, с едва заметным волнением, спросил: – так она что, не дома?

– Вообще-то собиралась с подружками в Дом Культуры на концерт и на танцы. Не волнуйся, там её и найдешь. – Калошин ещё раз посмотрел на китель Дубовика: – А сюрприз тебе вполне удался, – и похлопал его по плечу.

Торжественная часть немного затянулась, Сухарев решил отметить праздник Октября значительным докладом о достижениях их отделения, несколько раз при этом подчеркивая помощь КГБ, кося незаметно взглядом на Дубовика, который снисходительно слушал дифирамбы и в свой адрес. Потом он сам сказал немало хороших слов оперативникам, не забыв и экспертов, отметив особенно Карнаухова за внимательную и кропотливую работу. Многие в отделении даже и не подозревали о том, какие матерые преступники были изобличены группой Калошина, но награждение его именным оружием – пистолетом ТТ – встретили одобрительным гулом. Не обошли начальники вниманием и других офицеров. Аплодисменты долго не смолкали.

Когда, наконец, сцену заняли доморощенные артисты, в основном из Добровольной Народной Дружины, Воронцов подошел к Дубовику и отозвал его в сторону. Там торопливо изложил свою просьбу о рекомендации на учебу в школу КГБ. Дубовик удивился этому, но от души похвалил парня за такое стремление и понял, что его визиты и прямое участие в раскрытии последних дел возымели положительный действие. Пообещал обязательно помочь. А когда Костя, краснея, спросил его дать некоторые советы, как успешно ухаживать за девушками, громко расхохотался и спросил:

– И кто же из твоих старших товарищей направил тебя ко мне? Хотя, я подозреваю, кто это мог быть, – все так же смеясь, сказал он.

– Вы сами все знаете… – Костя хоть и улыбался, но чувствовал неловкость.

– Я тебе скажу только одно: когда ты полюбишь по-настоящему, и полюбят тебя – никакие советы не нужны будут, все само собой получится. А сейчас!.. Если не выходит, значит и не расстраивайся – не твоё! – он по-дружески похлопал Воронцова по плечу и опять улыбнулся: – Ну, мужики, ну, черти!

Доронин позвал их в кабинет к Сухареву.

Там был накрыт праздничный стол. Подполковник объяснил, что хочет отметить это событие в узком кругу со своими «орлами», а заодно и поздравить Дубовика с присвоением очередного звания. Когда уже были произнесены главные тосты, тот подошел попрощаться с Сухаревым, пообещав на днях заехать, чтобы решить один немаловажный вопрос. Уже уходившего Дубовика подполковник придирчиво оглядел с ног до головы и, наклонившись к стоящему рядом Калошину, сказал немного раздраженно:

– И как это у него получается: любой костюм, даже военный носит с таким шиком? Иной раз аж зло берет – некоторые наши офицеры не всегда даже оторванную пуговицу заметят! Да-а, всё-таки у них дисциплина!

Калошин не стал спорить с начальником, хотя ему очень хотелось сказать, что многое зависит от самого человека, но потом решил, что Сухарев может обидеться.

Ближе к ночи дежурный вызвал опергруппу на происшествие: в Маевском переулке была зарезана супружеская чета. Провозились до самого утра, но преступников все же удалось задержать по горячим следам. Ими оказались братья Великановы, уже не однажды отметившиеся в сводках ГОВД. Допрос отложили до вечера, сами же оперативники разошлись по домам, чтобы уже через несколько часов собраться на демонстрацию в честь Седьмого ноября.

Калошин вошел в квартиру, тихо защелкнув задвижку. Подойдя на цыпочках к двери дочери, осторожно приоткрыл её. На тумбочке у кровати девушки сразу увидел небольшую белую коробочку духов и улыбнулся: «Эстет!..», но отцовская ревность тут же погасила улыбку. Он стал вглядываться в лицо дочери: Варя спала, разметав по белой наволочке кудрявые волосы, на её пухлых губах играла безмятежная улыбка. «Все хорошо!» – подумал майор, и радость, смешанная с тихой грустью, заполнила его сердце. Опять подумалось об одиночестве, вспомнилась жена Марина, такая же кудрявая и белолицая; вот такой же, как сейчас увидел дочь, он не раз видел жену спящей, возвращаясь с ночного задания. Но она всегда, будто чувствуя на себе его взгляд, просыпалась и с улыбкой встречала его, кормила завтраком, ни о чем не спрашивала, ждала, когда он сам начнет разговор. Калошин тяжело вздохнул: «Разве можно вот так запросто найти такую жену, которая поймет и пойдет за тобой до конца? И разве кто-то сможет заменить мне Марину?» – прикрыв дверь, пошел на кухню. Спать расхотелось, и он решил заварить себе крепкого чая. Пока возился у плиты, проснулась Варя. Она тихонько вошла и, подойдя сзади к отцу, обхватила его руками:

– С добрым утром, папочка! А я не слышала, когда ты пришел, – она горячо дышала ему в спину.

– Ну, видимо, ты провела бурный вечер, потому так крепко спала, – с ноткой ревности сказал отец.

Варя засмеялась, откинув голову назад. Опять царапнуло: « Как мать…», но Варино настроение он все же поддержал широкой улыбкой.

– Если бы ты видел, что было вчера!.. – смеясь, продолжила дочь.

«Да уж представляю!» – с усмешкой подумал Калошин, слушая Варин рассказ.

– Стоим с девчонками в уголке, болтаем. Вдруг замечаю, как у них вытягиваются лица. Оборачиваюсь – ко мне идет подполковник Дубовик! Все на него оборачиваются! Конечно, военных вчера было немало, но такой – один! – Варя вдруг закружилась по кухне в танце с воображаемым партнером: – Мы танцевали весь вечер! Пили шампанское! И я была пьяная! Представляешь?! Первый раз в жизни!

– Ну, пьяная ты была, скорее, от счастья! – подхватил Калошин дочь и прокрутил её вокруг себя.

– А помнишь мою бывшую учительницу, Прасковью Петровну? Она смотрит на меня сквозь очки и таким скрипучим голосом заявляет: «Калошина! Вы ведете себя не подобающим комсомолке образом! Стыдно, Калошина!» А мы сидим и смеёмся. Андрей Ефимович тихонько говорит: «По-моему, она нам завидует!» Она услыхала, глянула на него презрительно, поджала губы, – Варя показала, как это сделала учительница, – и удалилась!

– Ну, и что же было дальше? – нарочито равнодушно спросил отец, не глядя на дочь, но та поняла вопрос отца и опять рассмеялась.

– Папа, мы расстались у нашей двери! – она звонко чмокнула Калошина в щеку и убежала в комнату.

Глава 2.

Утром восьмого ноября Калошину неожиданно позвонил Хижин и очень просил найти срочно Дубовика, так как сам не может дозвониться до его кабинета: там никто не отвечает.

– Если же вы не сможете найти его, тогда я прошу вас приехать сюда. Это очень важно и срочно! – голос его был взволнован, чувствовалось, что он спешит скорее все сказать. – Я буду ждать вас вечером в ресторане «Кавказ». Спросите Гиви Арчиловича, он вас проводит! – не дожидаясь ответа собеседника, на том конце положили трубку.

Калошин обескуражено смотрел на телефон, но, понимая, что такой человек, как Хижин, просто так не станет «играть в шпионов», решил: искать Дубовика или ехать в К*** самому.

Несколько звонков в область и район результатов не дали: где находится Дубовик, там не ответили, но обещали передать о звонке Калошина. Тот же решил не тратить зря времени и ехать на встречу к Хижину. И пока майор докладывал Сухареву о предстоящей поездке, объявился Дубовик и, выслушав Калошина, предложил ехать в К*** вместе. Тот, не раздумывая, согласился.

Было уже около девяти часов вечера, когда мужчины подъехали к двухэтажному зданию, сбоку к которому был пристроен ресторан с аляповатой вывеской «Кавказ»: усатый джигит в бурке на фоне гор смотрелся бы неплохо, если бы его не окружали цветы и буквы, составляющие название ресторана.

Но внутри все оказалось на высшем уровне: обстановка соответствовала духу кавказцев, запахи, доносившиеся из кухни были просто умопомрачительны. Калошин посмотрел вопросительно на Дубовика, который откровенно втягивал носом аромат жареного мяса, и спросил, не выдержав и сглотнув слюну:

– «Война войной?»…

– Непременно, только найдем нашего доктора, – кивнул на буфетную стойку, за которой стояла полная чернобровая женщина.

Поздоровавшись, мужчины спросили, где можно найти Гиви Арчиловича. Женщина, не задавая лишних вопросов, кивнула, и ушла за занавеску, которая почти тут же распахнулась, и из недр кухни навстречу оперативникам вышел классического вида грузин, даже одежда была под стать его внешности.

Он, раскрыв объятья, вышел из-за стойки:

– Какие гости у меня! Прошу, прошу! – говоря это, Гиви Арчилович внимательным взглядом окинул посетителей ресторана, сидевших за столиками, и, вновь достаточно громко, пригласил мужчин в отдельную кабинку. При этом он не прекращал своих восклицаний, чем привлек внимание присутствующих людей. Повернувшись к стоящему у колонны официанту в грузинском наряде, щелкнул пальцами:

– Коньяк, шашлык, бастурму! Для дорогих гостей! Живо! – чем удивил оперативников ещё больше. Говорил он с сильным грузинским акцентом, с гортанной вибрацией, что ещё более усиливало звук его голоса.

Но стоило им зайти в дальнюю кабинку, как он тут же извинился, сказав, что гостям, действительно, очень рад, а такое шумное его приветствие обусловлено ещё и конспиративной необходимостью. При этих словах Калошин с Дубовиком переглянулись, не понимая, как воспринимать эти слова. Но вдруг на задней стене распахнулась небольшая дверца, и им навстречу шагнул человек. Это был Хижин.

– Да-а-а… – только и смог протянуть Дубовик. У Калошина от удивления вытянулось лицо.

Хижин, предваряя вопросы оперативников, поспешил объяснить:

– Здесь Гиви принимает высокопоставленных гостей, которые в свою очередь не желают, чтобы их видели, поскольку, как правило, приезжают с дамами несколько фривольного поведения, ну, или… – он замялся, – … с чужими женами. Молчать здесь умеют все, потому отбоя нет от таких посетителей. Я правильно сказал? – он повернулся к хозяину.

– Да, все верно. Вы мужчины, потому никого не осудите, я надеюсь? – посмотрев на обоих оперативников, Гиви Арчилович кивнул на стол: – Сейчас вас обслужат! Я ещё зайду. А чтобы вам никто не помешал, мой сын проследит.

Все трое устроились на мягких диванах вокруг квадратного стола. В ожидании ужина перекинулись несколькими ничего не значащими фразами, причем старались говорить негромко, чувствуя какую-то тайную подоплеку этой встречи.

Стол был накрыт с поистине кавказским гостеприимством, и чтобы не обидеть хозяина, а также спокойно перейти к делу, не страдая от вида ароматных блюд, решили все-таки сначала поужинать.

Когда тарелки с остатками сытного ужина были убраны, а на столе появилась бутылка «Цинандали» и фрукты, Хижин, наконец, решился:

– Вы простите меня, но я объясню все, и вы поймете мои опасения.– Он закурил и продолжил: – Недели полторы назад ко мне на консультацию пришел довольно странного вида человек. Сначала я никак не мог понять, что меня в нем удивляет. Но через некоторое время все стало понятно. У него были темные длинные волосы, прическа, как у художника, больше похожа на парик, кстати, очень аккуратный. Но не это удивительно, ведь человек мог быть лысым от болезни, контузии, и просто стесняться этого, и потому носил парик. Но у него были и темные усы! – увидев немой вопрос в глазах своих собеседников, он поспешил объяснить: – Кожа у этого человека светлая, даже немного неестественно светлая, потому у него не могут расти темные усы. Их можно покрасить, но подобрать краску в тон парика крайне сложно, а вот если изготовить усы из тех же волос, что и парик, то тогда все понятно. Значит усы накладные? И потом… Если человек носит свои усы, он их разглаживает, а не трогает, как бы проверяя, на месте ли они. Вы меня понимаете?

– Вы говорите, не отвлекайтесь. Мы вас внимательно слушаем, а если будут вопросы, мы их зададим потом, – жестом успокоил Дубовик Хижина.

– Да-да, хорошо… Этот человек не представился, просто стал говорить о своей жене, которая, якобы, больна, и я должен принять её. Я спросил о симптомах, тут уж он понес полную чушь. Знаете, он называл симптомы, по меньшей мере, трех заболеваний, но это невозможно. Если в терапии, хирургии такое вполне допустимо, то в психиатрии… – он пожал плечами, – у меня создалось впечатление, будто все симптомы просто вычитаны из учебника. У нас бывают такие случаи, когда родственники просто хотят от кого-то избавиться: наследство, неизлечимые болезни, преступления… Вот и тут… Я решил было, что это именно такой случай, потому и устроен маскарад с париком и усами. Но не показал виду, просто попросил привезти женщину ко мне.

Она поразила меня ещё больше: стараясь выглядеть психически больной, применяя разные приемы, напротив, убедила меня в обратном – женщина была совершенно здорова. То, что она не была женой пришедшего ко мне визитера, для меня было тоже совершенно очевидно. Вид она имела какой-то затрапезный, да и взгляд выдавал человека зависимого. И сначала, признаюсь, я хотел отказаться от приема этой женщины, но стоило мне только заикнуться, как мужчина сказал резко: «Она будет лежать в вашей больнице! Для всех – это больной человек, диагноз меня не интересует». Я был вынужден согласиться, тем более, что он, как бы, между прочим, напомнил мне о моих детях. Взгляд его не сулил ничего хорошего. Я испугался, и мне ничего не оставалось, как определить её к нам в клинику. Ей, так же по настойчивому совету мужчины, была выделена отдельная палата. Надо отдать ей должное: вела она себя вполне прилично. Но дня через три случилось кое-что. Моя жена поздно ночью пошла на кухню, чтобы проверить тесто, поставленное для утренних пирогов. Вернувшись, она заявила, что видела новенькую, её, кстати, зовут Юлия, возле дверей моего кабинета. Причем, она была уверена в том, что эта Юлия выходила оттуда, а не просто стояла. Я забеспокоился, сходил проверить, но все было в порядке. Решил, что Юлия могла там быть, но в кабинет не входила. Ключи я ношу всегда с собой, никому их не передаю, так как знаю, чем это чревато. Правда, у нашего нового заведующего есть все те же ключи, но подозревать его я не имею пока оснований. Относительно Юлии я решил, что она могла просто заблудиться ночью, выйдя в туалет, хотя это весьма проблематично, но вечером мы в коридорах оставляем включенными лишь несколько неярких ламп, а она человек новый. Во всяком случае, я такими рассуждениями себя успокаивал. Но вот вчера!.. – Хижин заметно понизил голос: – Ночью к нам постучала санитарка второго корпуса. Она сказала, что при ночном обходе палат второго этажа, услышала внизу какие-то звуки, пошла туда и увидела какую-то пациентку, выходящую из кабинета заведующего. В первый момент женщина решила, что та была вместе с доктором, поэтому она решила не высовываться, но вдруг услышала, что пациентка закрывает двери на ключ. Санитарка испугалась, и побежала к нам. По описанию я понял, что это была Юлия. Я сразу же пошел к ней в палату, но она, конечно же, сделала вид, что спит, но тапочки даже на вид выглядели мокрыми от растаявшего снега. Утром я решил проверить палату этой пациентки – если она закрывала дверь ключами, то они должны быть у неё. Но сделать это было проблематично: Юлия, в отличие от других пациентов, никаких лекарств, кроме витаминов, по «убедительной просьбе» незнакомца, не принимала. Тогда я решился и в еду ей добавил снотворное. Если бы тот мужчина даже и появился в это время, то объяснить сон можно любыми причинами. Но зато это возымело действие, и я нашел связку ключей у неё под матрацем. – Хижин протер платком внезапно вспотевший лоб: – Когда я взял её в руки, испытал шок – это были ключи Кривец!

Дубовик смачно выругался, Калошин же удивленно крякнул и недоверчиво спросил:

– И как же вы это определили?

– Да, я понимаю ваш скепсис, но на связке ключей Любови Архиповны был очень приметный брелок – такой маленький ключик, самодельный, из тонкой крученой проволоки, знаете, такой, какой окружают финифть. Я, правда, не знаток подобных произведений искусства, но похожее видел. Его ей подарил ещё в молодости какой-то парнишка, она об этом сама говорила, даже дорожила им. Вещица и впрямь была изящна! Чувствовалось, что сделали её с любовью. Ну, это уже лирика, а вы же понимаете, что значат ключи пропавшей женщины в чужих руках? – Хижин залпом выпил стоящий перед ним фужер «Цинандали», отдышался. – Кроме того, там же был и план зданий, где отмечены кабинеты, мой и заведующего, и комната, где хранятся истории болезней и все отработанные документы, также у нее были и отдельные схемы этих кабинетов с указанием каждого предмета, стоящего там. Причем, начерчено, довольно, грубовато, непрофессионально, но понять можно все.

Оперативники некоторое время сидели, молча, обдумывая услышанное. Теперь им стали понятны чувства доктора.

– Из всего сказанного вами, можно сделать вывод, что женщина была помещена к вам в клинику с определенной целью, что-то здесь найти, – Дубовик потер подбородок, о чем-то раздумывая. Потом спросил Хижина: – Где она сейчас?

– Ещё спит, во всяком случае, по времени должно быть так. Я персоналу наказал за ней следить. – Хижин обвел рукой ресторанную кабинку: – К этому мне пришлось прибегнуть, потому что за мной, как мне кажется, следят. Я даже звонить из своего кабинета побоялся. Выбрался в город и позвонил из телефона-автомата, и хотя никого в этот момент рядом не заметил, пришлось просить помощи у Гиви, признаюсь, однажды мне довелось уже воспользоваться тайной дверкой, – он заметно покраснел. Кашлянув, продолжил: – И когда я шел к нему от автобусной остановки, мне показалось, что за мной следует какой-то мужчина: я раза два, оглянувшись, видел, как он внезапно останавливался. Хорошо, что второй вход в ресторан есть из квартиры Гиви на первом этаже здания, к которому пристроен ресторан. Уйти мне придется тем же путем. Не сочтите за паранойю, но долю страха я всё же испытал.

– Ну, дела-а!.. – протянул Калошин. – Андрей Ефимович, что делать будем?

– Самое главное сейчас – правильно расставить акценты. В первую очередь, хотелось бы понять, что всё это значит и насколько серьёзно. Мы не должны распыляться, каждый шаг будем продумывать, – Дубовик повернулся к Хижину: – Вам, Борис Иванович, надо пока держать Юлию под самым пристальным контролем, но ни в коем случае не подавайте виду, что вам известно об её ночных вылазках. Пусть она продолжает искать, но будет это делать теперь под нашим контролем. Хочу вас предупредить, что если мы имеем дело с серьёзным преступлением, можно ожидать чего угодно, будьте к этому готовы. Кстати, вы сказали, что не подозреваете вашего заведующего. Почему?

– Он пишет кандидатскую диссертацию, поэтому занимается только теми больными, которые отвечают профилю его научных изысканий. О других даже слышать не хочет: стоит мне обратиться к нему – руками машет, дескать, решайте все сами. Но если вас мои слова не убеждают…

– С вашим заведующим мы побеседуем в любом случае. А вот под каким видом нам лучше всего появиться у вас, мы подумаем. У меня ещё пара вопросов к вам. Могли бы вы узнать этого человека без маскировки? По виду? По голосу?

– Да, я забыл упомянуть, что у него было закрыто толстым шарфом горло, и говорил он полушепотом. Но мне показалось, что это часть маскировки. Он явно играл. Вот, хочет показать: ему понятно, что я вижу его маскарад, и он не пытается это скрыть, и даже, в один момент, улыбнулся издевательски, вроде, плевать ему на мои догадки. Поэтому пока ничего обещать не могу. Но все-таки в какой-то момент он кого-то мне мимолетно напомнил. Кого?.. – Хижин пожал плечами. – Да, и главное: одет он был без претензий на богатство, простовато, а вот после его ухода остался смешанный запах одеколона и сигарет, такой, дорогой запах успешного мужчины, какой остается после вас, – он кивнул Дубовику.

Тот улыбнулся:

– Спасибо, не знал! Кстати, где ваши дети? – поинтересовался он.

– Они у моих родителей в городе, – доктор болезненно поморщился, – я, и в самом деле, очень волнуюсь за них.

– Я думаю, что будет правильным забрать их на время в клинику. Лучше, чтобы они были у вас на глазах. Это возможно?

– Да, я, пожалуй, так и сделаю.

– Ключи и схемы вы оставили там же?

– Да-да, под матрацем! – закивал Хижин.

– Значит так, – Дубовик пристукнул ребром ладони по столу, – когда приедем к вам – ведите себя естественно. Пока отправим к вам капитана Ерохина, ну, скажем, под видом нового санитара, чтобы не привлекать к нему лишнего внимания. Он вам представится под своей фамилией, ваше дело – ввести его в коллектив. Он сам на месте определиться, как себя вести и с кем беседовать. А вы, – Дубовик задержал в своей руке ладонь доктора, – не упустите до его приезда Юлию. Как знать, не завершены ли её поиски. Мало того, я попросил бы вас попробовать скопировать эти схемы, или, на крайний случай, начертить их по памяти. Но первый вариант желательней. И… будьте бдительным! Кстати, вам не знаком Зеленцов Игорь Денисович?

Хижин на какое-то время задумался, потом покачал отрицательно головой:

– То, что я не знаю такого человека, это точно, но вот фамилию, как будто, когда-то слышал, хотя… Если вдруг что-то всплывет, вы знаете, я сразу…

Когда Хижин скрылся за потайной дверью, Калошин досадливо крякнул:

– Не знаю, Андрей Ефимович, как тебе, а мне это напоминает плохо состряпанный детектив!

– Детектив!.. Спектакль, в котором нам отведена самая неблагодарная роль! – Дубовик налил полные фужеры вина и бодро произнес: – Выпьем за продолжение нашего сотрудничества! Потом отправимся спать! Нам просто необходимо отдохнуть и хорошо подумать над нашими дальнейшими действиями. Чует мой нос пакостное дело, завязанное вокруг исчезновения Кривец. Думаю, если Юлия останется пока в клинике, значит, у нас есть шанс самим найти то, что, похоже, спрятала медсестра, уж коли преступник воспользовался её ключами, если, конечно, не она сама ищет что-то. Вообще, всё бутафорией какой-то попахивает, – в раздумье произнес Дубовик.

– А не думаешь ли ты, что Хижин может что-то присочинить, преувеличить?

– А? – подполковник оторвался от своих мыслей. – Нет, придумать такое?.. Вот хочу понять: не для нас ли устроен весь этот цирк? И следили за Хижиным именно для того, чтобы убедиться, что он повел себя согласно отведенной ему роли, а заодно, и то, что мы заглотали наживку.

–Но зачем это надо?

– Пока не знаю, могу жестоко ошибаться, но тянет от всего этого авантюрным душком… Ну, что ж, пока примем условия игры, а дальше будет видно…

– А что это за Зеленцов такой? Что-то ты мне о нем ничего не говорил? Опять твои тайны? – с некоторым укором спросил Калошин.

– Да какие тайны! Просто мы сегодня с тобой ещё не дошли до этого субъекта, – махнул рукой Дубовик.

– Ну так объясни! – с нетерпеливой горячностью произнес майор.

– Хорошо-хорошо! Все расскажу! – шутливо подняв обе руки, Дубовик улыбнулся. – Ты только не кипятись, и забудь уже, что было тогда… – он в знак примирения опять наполнил фужеры вином и, отпив немного, откинулся на спинку дивана: – В общем, так… Муравейчик – тут он был на высоте – раскопал, что сразу после мнимой смерти Шнайдера – Вагнера, из клиники уволился некто санитар Зеленцов. И перешел на работу, представь себе, слесарем на автобазу в Энск.

– Ничего себе – смена профессии!

– Вот-вот! Мне тоже это интересно. Мало того, за этой автобазой числился автомобиль «Победа», на которой разъезжал?.. – он вопросительно посмотрел на майора.

– Мелюков?!

– Верно! Мало того, этот Зеленцов обслуживал автомобиль чиновника. Но шофер, как вы знаете, был другой. Мы его у себя «повыжимали» ещё при жизни Мелюкова, вроде бы все было чисто. А вот теперь им опять заинтересовались в Комитете, и пусть копают. А мы займемся этим самым Зеленцовым. Тем более, тот же Муравейчик установил, что Кривец в день своего исчезновения уехала на «Победе». Мы с тобой уже задавались вопросом: имел ли отношение ко всему этому Мелюков? А в свете недавних событий этот вопрос приобретает большую значимость.