Kitobni o'qish: «Бадди»
Да будет проклят правды свет,
Когда посредственности хладной,
Завистливой, к соблазну жадной,
Он угождает праздно! – Нет!
Тьмы низких истин мне дороже
Нас возвышающий обман…
Александр Пушкин
Глава первая
Алла припарковала машину и направилась к пропускному пункту медицинского центра «Иллиада», где она работала уже более года. Въезд непосредственно на территорию разрешался только кругу избранных, а Алла жила и работала за пределами этого круга.
Для нее «Иллиада» каждый день начиналась с красивых и величественных черных ворот.
В течение года она переступала порог этих властных ворот, входя в царственную силу достатка и превосходства по пропуску бордового цвета с золотыми тисненными буквами.
Алла Леонидовна Конышева. Врач-диагност. Кандидат медицинских наук.
Это клише с золоченым оттиском она изо дня в день предъявляла охране при входе и при выходе.
Получить работу в медицинском центре «Иллиада» было не просто. Это был известный центр с высокооплачиваемыми сотрудниками. Алла отправила заявление онлайн и была приглашена на интервью. Три дня ее мучили, проверяя все – от ноготочка до маковки. Проверяющих смущали принципиальные позиции Аллы, о которые они спотыкались, задавая вопросы под разными ракурсами. Но как только она поведала, что у ее отца стоит малахитовый настольный набор с именной подписью от собственника «Иллиады», Аллу сразу приняли.
Прошел год. Высокое денежное вознаграждение перестало радовать и приносить удовлетворение от работы, которую она выполняла.
Алла – врач высшей категории и прекрасный специалист, ее самооценка укреплялась и повышалась от результатов правильной диагностики и правильного лечения. В ЭТОМ было ее счастье.
А в стенах блеска и лоска, в атмосфере престижа и величия были совсем другие цели. Цели – лжи и циничного обмана.
Компания имела доступ к информации по счетам клиентов. В кабинеты врачей поступали указания, на какую сумму надо раскрутить клиента, желающего проверить состояние своего здоровья.
Раскрутить! Значит обмануть. Вынудить на оплату подтасованных диагнозов.
Этот замес правды, лжи и лицемерия вынуждал Аллу впадать в состояние между добром и злом, между «что такое хорошо» и «что такое плохо». Деньги, которые она получала, приносили ей ощутимые дивиденды: это было хорошо, но то, за ЧТО она их получала – было плохо. Перевесы добра и зла, где поступки против денег, а деньги против поступков, не приносили ей счастья. Хотя для восприятия были оформлены очень даже красочно.
Счастье – это состояние, а деньги – это теория, теория относительности. Не по Эйнштейну, а по жизни.
В один из дней в ее кабинет зашел мужчина лет сорока. Высокий, спортивного телосложения, со здоровым цветом лица и далеко не болезненным видом. Алла уже получила разнарядку по его финансовым возможностям. По анализам клиента было понятно, что этого больного можно хоть в космос. А она ему должна навешать не на тысячу, а на десятки тысяч: гемо-онко-гормоно клинических исследований. В общем, всего, только, пожалуй, исключая тест на беременность.
Просматривая результаты первичных анализов и глядя на здорового, цветущего молодого человека, Алла спросила:
– А с какой целью Вы решили пройти обследование? Вас что-то беспокоит?
– Да нет! Просто хотел провериться, – с улыбкой ответил клиент.
– Понятно. За Ваши деньги – любой диагноз! – неожиданно для себя вслух произнесла Алла.
И ЭТИМ подписала себе приговор.
На следующий день в ее кабинет вошел САМ владелец центра – Богдан Гатлер – и приволок с собой «ужас», который Алла запомнит на всю оставшуюся жизнь. Гатлер появлялся один единственный раз – в день увольнения. Он зашел с тремя охранниками, в руках которых были черные пакеты.
В течение десяти минут они сгрузили всё, что принадлежало Алле в эти черные пакеты. Она смотрела, как когда-то вежливые охранники с остервенением дербанят ее личные вещи.
Гатлер подошел к Алле и начал медленно говорить низким, хриплым голосом: «Когда я был совсем подростком, я забил маленького котенка, чувствуя себя большим и сильным. Мной двигала жестокая стезя власти. А этот слабеныш все мяукал и мяукал и раздражал меня своей жалобностью».
Черные свирепые глаза Гатлера царапали Аллу и бегали по ней, высматривая страх. И без разрешения овладевали ее мыслями.
Позже Алла вспоминала: «В этот момент я представила это маленькое, совсем беззащитное существо… И страх, захвативший меня, скрыть было невозможно. Мое тело стало деревенеть, язык обрел неподвижность, будто рот набили ватой. И я задыхаюсь, проваливаясь в темноту…в духоту…
Гатлер узрел мое бессилие, но продолжал давить: «Да, это маленькое существо мяукало, вызывая во мне бешенство. Ненавижу жалость, это рабское чувство».
Тогда и в последующие моменты, когда Алла вспоминала эти откровения Гатлера, Алла закрывала лицо руками, как бы спасая себя от этого проникающего внутрь ужаса.
И как только Гатлер убедился, что замуровал страх в ее сознании, он вышел.
Аллу выставили за эти черные ворота. И возврат на территорию центра ей был категорически запрещен. Вернуться уже ни под каким предлогом возможности не было.
Два дня назад Алла отмечала свой день рождения, ей исполнилось тридцать три года! В тридцать три года она столкнулась с такой неприкрытой мерзостью.
Алла стояла у черных ворот – оскорбленная и надломленная. А рядом с ней, у этих черных ворот, лежали эти жуткие черные пакеты.
Душевно израненная, в постыдном позоре, виновато пряча себя от людских взоров, она взяла пакеты и отошла в дальний угол парковки. Алла оставила пакеты и направилась к дороге, чтобы поймать такси: ее машина была в автосервисе. Долго ждать не пришлось. Сияющий автомобиль белого цвета отозвался на голосующую Аллу.
«Хорошо, что не черный. Белый! Белый цвет автомобиля. Хоть в этом повезло», – подумала Алла и села в машину.
– Мне на Кастанаевскую.
– Прошу, – ответил водитель, минуя заезженное «садитесь».
Алла попросила сделать небольшой крюк и заехать за пакетами, оставленными на парковке. Водитель любезно согласился.
«Белая машина, чистый салон, вежливый водитель…Вместо обыденного „садитесь“ – „прошу“. Возможно, белая полоса пробивается?!» – спросила себя Алла, пытаясь разбавить черную дозу негатива.
И сама ответила: «Вот выброшу эти проклятые черные пакеты, а вместе с ними и всю нечисть». И опять сгусток человеческого отчаяния стал давить на нее.
– Мы приехали, – голос водителя вытянул ее из болотной трясины мыслей.
Вежливость, доброжелательная улыбка, деликатное обращение подействовали на Аллу успокоительно. И панцирь, давивший на нее, слегка ослаб.
Алла рассчиталась за проезд и вышла из машины. Подошла к подъезду, загрузила пакеты в лифт и поднялась на свой этаж.
На пороге ее квартиры лежала серая замызганная кошка, как жалкий комочек горя.
Алла приблизилась к коврику, на котором приютила себя кошка, и остановилась. Ослабленность кошки не стерла в ней бойцовский дух. Кошка подняла голову, и Алла увидела сверкающий блеск ее синих глаз. Она была немытая, ослабленная, но всем своим видом заявляла: «Я не та, что ты видишь сейчас. Я другая».
А точнее – ДРУГОЙ. Это был КОТ.
«О боже! Что это?» – Алла наклонилась и погладила пришельца. Он не сопротивлялся. А в его синих глазах отражались грусть и боль.
– Тебе плохо? – спросила Алла.
– Ты же – прямо я, изнутри. Мне тоже плохо.
Жалость и сострадание заполнили до краев некогда равнодушное отношение Аллы к домашним питомцам. У нее не было ни собак, ни кошек.
Когда есть красивая квартира, машина, высокооплачиваемая работа, – отношение ко всему поверхностное. Пребываешь в своем эгоистическом счастье без сострадания. И управляешь эмоциями сдержанно и достойно.
А есть и другая жизнь, которую до поры до времени не замечаешь. А она настигает каждого…Только когда? Никто не знает. Несет молочная река с кисельными берегами нас счастливых, и неведомо нам страдание других. А выплюнет река в болото боли и печали – и наступает прозрение.
Вот и получается, что в счастье гнездится эгоизм, а истинное прозрение – в страдании.
И Алла вспомнила цитату из жизни Наполеона:
«Я обладал всем, что может дать судьба. Но для окончательного величия мне не хватало только несчастья!»
Алла открыла квартиру и пригласила своего гостя войти. Показала место и строго сказала:
– Сиди и жди. Сейчас я буду приводить тебя в порядок.
Алла поставила вещи и сразу принялась за своего прибившегося гостя, тощего и грязного. Но чувство собственного достоинства миновало обтрепанность внешнего вида и выползло на передний план. Кот встал на лапы и, стреляя своими сапфирами, поднял хвост. Как бы спрашивая: «Ты что со мной собираешься делать?».
Алла уловила настороженность и успокоила его:
– Вижу, вижу, ты совсем не простой кот. Но чтобы добраться до твоей истинной сути, надо тебя отмыть и накормить. Хотя, наверное, маленький кусочек бифштекса поможет тебе адаптироваться в неизвестном и новом пространстве.
Мягкая интонация Аллы успокоила гостя. А после бифштекса он полностью отдался хозяйке – вместе с ушами, лапами, хвостом и всеми своими достоинствами.
Она его помыла, предварительно добавив в жидкое хозяйственное мыло керосин на предмет избавления от блох, почистила ушки, подсушила феном и обалдела от изумления. Перед ней стоял кот – серый, красивый, с промытыми сапфирами.
– Да, ты такой славный! Я назову тебя Бадди, – сказала Алла и достала из холодильника молоко.
Усы Бадди зашевелились, уши навострились, и он повернул свою мордочку к Алле и вопросительно посмотрел на нее.
«Как он живо отреагировал на „Бадди“. Видно, ему понравились звуки, собранные в его имени», – довольная кличкой своего питомца, Алла взяла блюдце и налила молоко.
Но Бадди отреагировал не на имя: он считал, что кличку хозяева придумывают для себя, а он – кот – всегда останется самим собой и на кличку не побежит, как собака. Бадди встрепенулся и оживился, учуяв запах молока. Он вспомнил этот вкусный запах. Когда он жил со своей любимой Лили – так звали прежнюю хозяйку, – она его кормила сметанкой, рыбкой и по утрам – молочком. В доме, где он жил, было тепло, красиво и пахло его любимой Лили. Бадди смотрел телевизор и слушал игру на фортепиано, когда Лили музицировала. Тихая, спокойная жизнь Бадди перетекала из состояния «поспать» в состояние «поесть», из состояния «поесть» – в состояние «полежать и полениться». Иногда он делал массаж головы Лили, и она его баловала всякими вкусняшками и чесала за ушком. И это делало его таким счастливым.
НО однажды его прекрасная жизнь, которой могли только позавидовать бездомные и бродячие его собратья, была разрушена.
В тот день к их дому подъехала большая машина, и рабочие стали выгружать мебель, которую Лили заказала для летней террасы.
Во время разгрузки Бадди учуял запах феромонов, выделяемый особью его вида. Кошачий запах самки тянулся из грузовика. Гормоны запрыгали и начали сносить крышу Бадди. Он рванул по этой манящей трубе запахов и не заметил, как оказался в грузовике. А там… из затемненного угла на него призывно смотрела белая кошечка.
Дрожь побежала по позвоночнику Бадди. Он забыл об уюте, тепле, сметанке и рыбке и… о Лили. Белая самочка находилась в состоянии размножаться и не сопротивлялась, а, напротив, передавала синеглазому красавцу флюиды желания и страсти. Он обнюхал прелестное создание и стал сексуально дразнить «белоснежку», нежно прикусывая ей шейку. Почувствовав вибрацию жаркого трепета, он прижал ее к стенке и со страстным нетерпением стал уверенно и умело проявлять силу молодого самца. Самочка трепетала, извиваясь, и покрикивала от возбуждения. Волнение нарастающей природной тяги к соитию застелило Бадди ВСЕ, и он не заметил, как створки грузовика давно закрылись, а машина гудела и набирала скорость. С каждой минутой Бадди все дальше и дальше удалялся от своего дома, от своего места, от своей Лили.
В жизнь Бадди въехал этот злосчастный грузовик и безжалостно раскромсал его благополучие на омерзительные кусочки. Гормоны – феромоны забрали покой и выбросили Бадди в бродяжью грязь, холод и недоедание.
Так и в жизни: мы ради сиюминутных наслаждений теряем невосполнимое, и эта клеточка, завершающая форму, всегда остается пустой.
Сколько он всего повидал и сколько перетерпел, пока не оказался на коврике у квартиры новой хозяйки.
Бадди пил молоко, довольно мурлыкая: он не думал о том, что было, – он наслаждался тем, что есть.
Глава вторая
Алла приняла душ, надела свою любимую пижаму и направилась к холодильнику. А там… отварная картошечка и малосоленая селедочка. И… водочка – прямо из морозилки. Весь этот арсенал разгонял слюну вкусовых рецепторов.
Алла взяла телефон и с мыслями «…страдания человечества, прикованные ко злу, несут в себе волю к жизни…» позвонила своему другу Семе – Семену Петровичу Турчинову – старшему научному сотруднику.
– Сем, привет! Как хорошо, что ты дома! Можешь зайти ко мне?
– Привет. Могу. Сейчас буду, – ответил Сема.
– О ’кей, жду! – Алла положила трубку и порадовалась: «как хорошо, что Семка живет в соседнем доме». И только он – самая верная и надежная палочка-выручалочка. Ее друг и подружка.
К приходу Семена на столе стояли обжаренная картошечка, селедочка, приправленная лучком, и…запотевшая бутылка водочки.
– О-о-о! Как все аппетитно! – сказал Сема, садясь за стол, и чуть не наступил на Бадди.
– А ты кто такой? – воскликнул Сема.
– Это твой самый главный соперник. Мой новый друг Бадди. С английского «buddy» – дружок, приятель, – пояснила Алла.
– А-а-а! – Семен хотел что-то выдать шутливое, но облик Аллы притормозил его.
– Алла, что с тобой? Что-то случилось?
– Давай по рюмочке, и я все рассажу, – ответила Алла.
– Семен, я уволилась из «Иллиады». Точнее будет – не уволилась, а уволили. А еще точнее – выкинули, как никчемный и бесполезный придаток. Вышвырнули дерзко и без сожаления, как вот этого серого красавца, которого я подобрала у своей двери.
– Да что-то он не похож на выброшенного, – полушутя, полувсерьез отреагировал Семен.
– Это сейчас. А посмотрел бы ты на него, когда он лежал на моем придверном коврике: он был так похож на меня. Или я на него: в момент, когда я стояла у черных ворот с черными пакетами – выброшенная и униженная.
Алла глубоко вздохнула и спокойно, без слюней и соплей, продолжила.
– Компания «Иллиада» – это монстр нашего времени. Там нет врачей. Там царит зло. Это инкубатор одноклеточных в человеческом обличии. Для них главное – это ЦЕНА, за которую они продают свои принципы. А ко всему человеческому – полное безразличие. И я свои принципы разменяла на деньги. Чувствовала себя продажной проституткой. И не сопротивлялась. Старалась сохранять безразличие, дух цинизма. Изо всех сил сохраняла то, что идет вразрез с человеческой моралью. Налей мне, пожалуйста.
Семен наполнил рюмки.
– Так что в «Иллиаде» оказалось не так? – допытывался Семен. – Известная, авторитетная компания. Получить работу в «Иллиаде» – все равно что выиграть полёт на Луну. Алла, когда ты перешла туда, все слюной захлебывались, хотя признавали твою закономерность успеха. Грамотный специалист, сильный диагност… – Семен еще что-то хотел добавить, но Алла прервала его спич.
– Специалистом я была, когда работала в больнице. Устанавливала правильный диагноз. Назначала лечение. Видела восхищенные взгляды коллег и благодарные посылы своих пациентов. И чувствовала себя счастливой!
Семен разлил водочку по рюмкам и продолжил пытать Аллу:
– Тебе нравилась обшарпанная обстановка? Нехватка медикаментов, когда лекарства приходилось менять на витамины и физраствор? Тебе это нравилось? И невежественное, а порой даже хамское отношение медперсонала среднего звена? – допытывался Семен.
– Да! Все так! Но я чувствовала себя врачом! А в «Иллиаде» я чувствовала себя как в дорогом, красивом, но наглухо застегнутом костюме не по размеру, и от этого приходилось терпеть ощущение полузадушенности.
И Алла начала рассказ об «Иллиаде», вывернув всю изнанку компании. А после истории о нечеловеческой жестокости Гатлера, убившего маленького котенка, Семен почувствовал, что дрожь и негодование просочились в его подсознание.
С окаменевшей маской после услышанного, он сидел и молчал. А потом рассказал Алле интересную притчу:
Один старый индеец преподавал внуку основы жизни:
В каждом человеке идет борьба, похожая на борьбу двух волков. Один волк – это зло: агрессия, эгоизм, зависть, ревность, сожаление, ложь. Другой волк – добро: мир, любовь, надежда, истина, доброта, верность.
Мальчик задумался и спросил:
– А какой волк побеждает?
Старик улыбнулся и ответил:
– Всегда побеждает тот волк, которого ты кормишь.
– В нас – и в тебе, и во мне, и в каждом человеке – два сплетения: добра и зла. Невозможно жить на земле и быть и в поступках, и в мыслях – только хорошим! Наши хорошие мысли и правильные поступки усиливают добро – и зло ослабевает. А плохие мысли и плохие поступки усиливают зло – и добро ослабевает. Различить это сложно. Это высшая мудрость Великих и Святых. Среди нас есть те, кто напяливает на себя маску добродетели и злодействует, наслаждаясь интригами, лицемерием и фальшью. И все преподносится в радостно-угодливом тоне. Чувств – никаких: одни голоса и интонации. Под этой маской трудно понять, кто с тобой и с какими намерениями: с хорошими или плохими, с чистыми или фальшивыми, с искренними или лицемерными. Это самая отвратительная и опасная маска. Ты, Алла, была среди этих масок. Но победила, потому что выбрала правильного волка! – выплыл из своей глубокой философии Семен и положил свою руку на ее в знак верной поддержки.
– Сема! Мне так мерзко и жутко. Хочется выть. И хочется быть сильной, быть у власти и обладать безграничными возможностями. Ох, я бы добралась до этого людоеда, разгромила бы его замок и с наслаждением наблюдала: как он пресмыкается перед более сильным, чем он. А что я? Со мной и такими, как я, легко расправиться. Унизить, растоптать, размазать…
Алла чувствовала, что в жизнь она вернулась израненная. И как ей распознать мир и свое место в нем?
– ИЛИ ты создаешь свой мир и определяешь в нем свое место, ИЛИ в мире, не созданном тобой, ищешь себя! «Иллиада» – это не мой мир, и я не нашла в нем своего места.
История, случившаяся с Аллой, вызывала тревожные нотки. И Семен понимал, что престиж этих кованых черных ворот скрывает в себе омерзительную суть. И решил обязательно вернуться к этому замку черного людоеда. Но не сейчас: Алла должна отдохнуть. Уже поздно. Он оглядел кухню и подумал: «Как же уютно и тепло».
Водочка. Селедочка. Хотелось говорить и говорить… Но все не переговоришь…Тем более когда часы уже натикали за полночь.
– Алла, – как-то сдержанно и глубоко обратился Семен к своей подруге детства, – я завтра обязательно к тебе приду.
И чуть было не слетело с языка: «Это нельзя оставлять как просмотренный сюжет фильма. Надо договорить». Но подумал и не сказал. После всего услышанного решил без детектора на прослушки не ставить замысловатых акцентов.
– А сейчас время поспать, – объявил Семен и, откланявшись, ушел.
По пути к себе он прокрутил разговор: «…ну поплакалась дама ко мне в жилетку… Ко мне? Это к кому? А ни к кому! Я свою мобилу дома забыл. Не думаю, что они в первые часы поставили „топтуна“». Его анализ вполне внятно укладывался в общую логику, и встреча с Аллой не могла вызывать никаких подозрений.
Проводив Семена, Алла надела свою любимую батистовую ночнушку и утонула в свежем аромате постельного белья.
А под столом певуче мурлыкал Бадди…
Новое жилище Бадди погрузилось в безмолвность. Во все уголочки квартиры проникла тишина. Но Бадди не спал, и это не было бессонницей. Бадди, как и все кошки, не страдает бессонницей: он спит когда захочет и где захочет.
Сейчас Бадди пребывал в состоянии покоя. Он поел и попил. Был сытый, чистый и в тепле. Ему не надо было рыскать по помойкам в поисках пищи или ловить блох и с жестокой яростью казнить эту кусающую тварь.
Бадди утопал в своих воспоминаниях:
«Вчера-то меня грузчик противный у ресторанной помойки палкой огрел. За то, что я ему помешал посудомойщицу тискать. Вышел он с ней из задних дверей ресторана и потащил в темный угол. Прижал ее к стенке в нашей, кошачьей, позе и давай пыхтеть. Происходило все – на улице! У помойки! В людском-то понятии это, должно быть, такая мерзость! Фу-у-у-у… Грузчик? Посудомойщица? Люди же! А трахаются в подворотнях у помойки.
А давеча еще больше меня удивил один очень даже приличный джентльмен. Поразил он меня! Несмотря на его дорогой костюм и галстук в полосочку… Ох уж как на людях он угодливо обхаживал свою жену… а попозжА через ТЕ ЖЕ задние двери вышел с другой, заманил ее в ТОТ ЖЕ угол, где грузчик с посудомойкой усугублялись, да и стал ТАК ЖЕ лапать да прихрюкивать. Поднял ей юбку, а там… трусики в кружавчиках. Посудомойке о таких только мечтать.
А разница-то в чем? Да нет ЕЕ, разницы-то. Только что ЕНТИ – с виду уважаемые господа, да в солидном прикиде, со шлейфом дорогого парфюма.
Это мы, коты, – и по помойкам, и по подвалам, да и вообще где придется. Мы же не люди. Мы живем инстинктами, приземленно, низменно, а человек – думающее существо, ОН выше всего живого на земле.
А что получается? Что грузчик, что депутат. А все одно – только под юбку и норовят. Суть их – кошачья…
А получается, как говорила Лили, что стандарты отношений определяет уровень понимания. А понимание оформляется суммарно: от семьи, от общения, от самого себя. Научили уважать – будешь уважать! Научили унижать – будешь унижать!
Насмотрелся я на все эти пакости у ресторанной помойки… и побежал в поисках СВОЕЙ кошачьей любви. Да чуть ноги унес от накинувшихся на меня остервенелых котов, преследовавших рыжую кошку. Подрали они меня. Нашел чердак. Отлежался. Начал спускаться, да решил передохнуть на коврике. Уж очень мне этот коврик понравился – чистый, без кошачьих следов и собачьих запахов.
Я и не знал, и не гадал, что на этом коврике и закончится моя бродяжья жизнь.
Правда, я все же пожелал этому гаду-грузчику, который палкой меня огрел, что в следующую жизнь он вернется мышью!»
