Kitobni o'qish: «Ой! Я случайно!.. или Тридцать три несчастья»
Коль ты ведьма, но девица,
Надобно поторопиться:
Ведьма силу обретёт,
Как любовь свою найдёт!
Глава 1
− Агнешка! Иди немедленно сюда! Агнешка! – надрывалась бабушка.
В лавке приём товара – настоящий кошмар. Бабушка считала, что я должна быть сразу и грузчиком, и приёмщиком, и счетоводом… А ещё успевать нахваливать товар и улыбаться покупателям, которые заглядывают к нам за разными диковинками.
− Агнешка! Вот дрянная девчонка! Опять наверно убежала к пани Команской за трдельником1! – жаловалась она кому-то. Я стойко пряталась в погребе, между двумя кадушками с мёдом – обычным, липовым, и особым, что привозил пан Сёрба из Поддубников. Мне настрого запрещалось пробовать тот мёд, но… где я, и где запреты? Липовый хорош, нечего сказать, но Поддубники – место особое, там и нявки иной раз встречаются, под видом простых пани, только белой как мрамор коже можно их отличить, и появляются ближе к вечеру… Добрые люди от них спасаются кусочком ладана в кармане, горстью соли, особой молитвой, написанной на листочке или обычной махоркой – они дым не выносят.
− Любит девочка сладкое – она ведь совсем ребёнок ещё! – я узнала хриплый бас пана Сёрбы, что задержался, чтобы купить бутылочки для зелий и травяной настойки из Преважни. Туда её привозили по речке Тавре из неизвестной дали. – Я вот не молод, а трдельник тоже не прочь отведать! – добродушно бубнил пан Сёрба. Не даром я ему всегда сыпала махорки с довеском!
− Ей не сладкое трескать, а мне помогать надо! Совсем распустилась девчонка! Никакого с ней сладу! – видать, там стало совсем жарко, раз бабушка так разоряется. Ой, надо идти, а то влетит по самые уши!
− Беги! Там столько товара привезли! Панна Арабелла без тебя до вечера не управится.
Как всегда, незаметно, откуда-то из-за кадушки вынырнула Беата, белая как снег кошка с янтарными глазами. – Она, думаешь, чего так ругается?
− Бабушка всегда ругается! –попробовала я вяло успокоить свою совесть.
− Так по делу же! – не отставала Беата. – Если б ты не отлынивала, да по углам не пряталась…
− Ага! Все коробки перетаскала, всё записала, ценники прицепила, лавку помыла! – эту считалку составила по бабушкиным указаниям. Она всегда злилась, когда я начинала её дразнить. – Всем улыбалась, работала не разгибалась!
− Ну, Агни! Ты же знаешь, что неправа!
Я показала ей язык, вздохнула… Ну до чего же мир несправедлив! Почему, когда другие в этом году поедут учиться в Карловградский университет, я должна считать бутылочки из цветного стекла, клеить этикетки, взвешивать специи и подметать лавку? А всё из-за неё! Заразы желтоглазой – Беаты, кого же ещё? На самом деле, она, конечно не виновата и я очень её люблю… Просто в университет прирождённым ведьмам путь закрыт! Кто ж знал, что я «седьмое колено» Цибеты Белоглазой? Бабушка колдовством редко пользуется, мама вообще безо всякого дара… Ох и пофартило…
Не задумываясь, я взяла серебряную ложку, лежащую на только доставленной кадушке с медом из Поддубников, щедро зачерпнула янтарной тягучей сладости и сунула в рот. Должна же быть какая-то компенсация, раз придётся вместо лакомства со свежим лимонадом таскать коробки и слушать нотации! Тут же невозможно стало усидеть на месте, беспричинной радостью распёрло грудь. Бабушка шепотом рассказывала соседке, что за мёдом от пана Сёрбы приходили мужчины, которые хотели сил добавить − ночью жен порадовать, а женщины от него бодрились и могли работать дни напролёт… Верю.
− Беги скорей! Не то достанется на орехи! − поторопила Беата.
− Шла бы ты мышей ловить! – вспылила я.
Коргоруша2 осуждающе мяукнула, вильнула хвостом и скрылась в неизвестном направлении, а я поплелась в лавку. Так и есть: у прилавка стояли шестеро покупателей, терпеливо ожидавших, пока бабушка рассчитает пана Сёрбу, а за стойкой почти до самого потолка стояли коробки с новым товаром, ожидавшим приёмки.
− Агнешка! – мне показалось, или в голосе бабушки кроме раздражения слышалась радость? – Где ты бегаешь? Иди товар принимать!
Интересно, это Вит специально постарался мне в отместку, за то что не встретила? Как только запёр те верхние ящики! Да ему-то что? Сам ростом почти под притолоку!
Я сбежала в погреб, как только увидала грузовичок со значком почты на дверце. Мой друг с самого нежного возраста, Вит Янда, после окончания школы устроился подработать почтарём. В первом классе поначалу думали, мы брат с сестрой – как ниточка с иголочкой, всюду вместе. Потом очень удивлялись, что моя фамилия не Янда а Кло́бук. Я его всё гномом дразнила, пока он в пятнадцать резко не вымахал. Ещё дразнила очкариком – у него в пятом классе резко ухудшилось зрение. А как пошел после школы работать почтарём, так и вовсе стал «косая сажень» в плечах: потаскай-ка посылки с утра до вечера, ещё не так раскачаешься. Но очкариком всё равно остался.
− Агнешка! – не умолкала бабушка: ещё немного, и у меня на собственное имя аллергия случится. – Тут Вит все глаза проглядел, тебя высматривал! Где ты бегала?
Бабушка у меня очень хорошая, добрая… Но как скажет иной раз! Я сделала большие глаза, стрельнув ими в сторону покупателей, навостривших уши. Ага, конечно! Тётя Марта, мельникова женушка тут же – вон как шею вытягивает: боится, не дай Бог не расслышит чего. Она дружна с матерью Вита, тётей Соней, а ещё половиной кумушек нашего городка, Цмянок, а с другой половиной в контрах. Вмиг Любке, теперешней девушке Вита донесут, а она ему «головомойку» о ревности устроит.
Благо, бабушка всё-таки догадливая. Только головой кивнула и рукой махнула:
− Работай, не спи на ходу!
Пришлось брать стремянку и лезть наверх – иначе не достать до последнего ящика. Благо, он лёгким оказался. Внутри лежали три тряпичные куклы – их нам поставляла пани Сальда, из Люберцы. Хозяйки часто мо́танок3 заказывают – это оберег хороший. Таких куколок к хозяйству приставляют, чтобы всё ладилось, стряпня не пригорала, а в доме разные нечистики не водились. Некоторые для детей берут, чтобы никто не сглазил.
Пани Сальда добрая ведьма, известная − давно с ней сотрудничаем. Пока мама в Преважню не уехала с дядей Онджи, своим новым мужем, она такую куклу тоже заказывала, чтобы личную жизнь устроить.
Я подписала цену на маленьких зелёных бумажках, приколола их булавками к телам кукол, вписала в приходную книгу и положила на полку на видное место – не залежатся, их уже неделю спрашивают. Следующую коробку я еле удержала – стремянка угрожающе скрипнула. На картоне значилось «хрупко, стекло». Пан Сёрба, уже направлявшийся к дверям, с удивительной прытью, которую сложно было угадать в этом полноватом седом мужчине, кинулся ко мне и поддержал выскальзывающую из рук тяжёлую коробку. Потом вовсе отнял её и поставил на пол рядом с прилавком.
− Что ж вы, панна Арабелла совсем внучку не бережёте? – попенял он подозрительно зардевшейся бабушке, − Да ещё почтарь этот удумал новые стены из коробок строить! Вот встречу его, выскажу!
Голос у пана Сёрбы строгий, а сам подмигивает мне, и улыбку в пышных седых усах прячет. Вот старый хитрец! Он давно за бабушкой ухлёстывал, да она ему всё от ворот поворот давала. Так наверно хитрый пан решил на этот раз с другой стороны зайти – через меня. Только я в этом деле им не помощница – сами пусть разбираются. Бабушку я понимаю: хоть пан Сёрба и хороший, только в Поддубники ей переезжать не с руки – она лавку оставить не сможет, а он свою пасеку. Вот и ходят друг за другом кругами, как рыба на блесне – не сходятся и не расстаются насовсем. Ай, сложная она, взрослая жизнь!
− Спасибо, пан Сёрба! Я сама ему выскажу, как встречу! Доброго вам дня! – поблагодарила я пасечника и разрезала верёвку, что стягивала коробку. В соломе прятались разнообразные по размеру и форме бутылочки, наполненные цветным содержимым. К каждой крепилась этикетка – без этого нельзя − не дай Бог перепутать зелья! Беды, конечно, не случится – такого «добра» мы не держим, а вот конфуз – вполне. Сопроводительный список с ценами на каждое зелье завалился на самое дно.
− Ой, а что вы новенькое получили? – это снова тетка Марта: встала у меня за спиной и заглядывала через плечо.
− Вечером зайдите. Всё подпишу и выставлю, тогда можно будет выбрать, − осадила я её. Бабушка зыркнула на меня неодобрительно, но промолчала – она мельничиху недолюбливала. Та поджала губы и попросила отрез ткани для рукоделия. Сверяя каждый пузырёк с приходным листом, я не заметила, как бабушка отпустила всех покупателей – лавка опустела.
Я поставила жирную галочку напротив последней позиции в списке, а на соломе внутри ящика осталась одна самая красивая бутылочка с зельем подозрительно ярко-розового цвета, почему-то без этикетки.
− Смотри-ка бабуля! Неучтённое что-то! Да яркое какое!
Бабушка ястребом вцепилась в бутылочку, и принялась вертеть её, пытаясь найти хоть какую-то маркировку. Наконец, признавая поражение, она поставила розовый пузырёк на прилавок и со вздохом сказала:
− Видно Марика Сальда по ошибке что-то чужое нам сунула – у неё заказов много, немудрено. Ты, как прием товара закончишь, сбегай на почту к Виту, отправь ей обратно – уже хватилась, небось.
Теперь мне пришёл черёд вздыхать – нет бы предложить допринимать остальное. Но бабушка не со зла, понимаю. Она хотела мне свою лавку передать, раз не выйдет, как нормальным людям в университет поступить. У бабушки присказка: «Чтобы сеять или жать, нужно лень свою дожать». А ещё: «Прежде чем научишься, исправлять замучишься». Вот и гоняла меня, учила – чтоб дело не захирело. Не её вина, что мне до одури скучно торговать. Вит на почте тоже маялся – ему проще посылки с письмами развозить, а не регистрировать и в реестр вносить. Но у него это временно, может, всё же получится поступить. На самом деле мне этого хотелось − друг всё-таки, ему хорошо, мне радостно. Но и боялась я этого − как уедет, останусь совсем одна.
Бабушка уже не раз говорила: вот женится твой Вит, что делать будешь? Да не знаю я! Понимаю: не будет же он вечно со мной на велосипеде кататься, прочитанные книги обсуждать, про своих девчонок рассказывать и советы просить. Только как-то грустно становилось, когда об этом думала. Мы с ним с трёх лет дружили, сложно найти темы, о которых не могли поговорить. Вит мне вечно уроки списать давал, подсказывал. Потом стал с девушками встречаться, а я у него как консультант: что кому сказать, как понять, чего они хотели… Бывало, записки ему передавала. В нашем классе уже все привыкли давно, что для Вита есть девушки и есть я… Как брат и сестра мы с ним в общем, но не родные.
Только у нашей дружбы была оборотная сторона: девчонки со мной своими секретами не больно-то делились, и дружба с ними не складывалась. До сих пор об этом не задумывалась – у меня есть Вит! Нет, не хочу даже думать о времени, когда его в моей жизни станет всё меньше и меньше, а потом, может совсем пропадёт.
***
Я распаковала все коробки, навесила этикетки. Красивые блокноты разложила на прилавке, специи спрятала под стекло, зелья расставила по полкам, бутылочки выставила на витрине. Только собралась чуть отдохнуть, как старинные часы с маятником, висевшие над камином отбили пять… Почта же закроется!
Кто угодно мог сказать: «Ну и что? Завтра будет новый день!» И прав был бы…
− Ты чего ещё тут? – бабушка зашла в лавку через дверь для посетителей. Хорошо ей говорить! Сама оставила меня и ушла в город: «Агнешка, скупиться надо, у нас яйца закончились и хлеб. Ещё к пану Рымбе зайти, мяса взять и чего-нибудь у Команской – к чаю».
Я укоризненно уставилась на неё, но не такова была панна Арабелла, чтобы промолчать в ответ.
− А ты на почту ходила? – пригвоздила она тут же вопросом. Да, ходила, три раза!
− Бабушка! Я только закончила товар разбирать! – голос звенел от обиды и возмущения. – Давай уже завтра зайду.
− Через полчаса почту закроют! Никаких завтра! Если поторопишься, как раз успеешь.
Идти минут двадцать быстрым шагом. Бесполезно ей говорить − почтари будут очень мне «рады» за пять минут до конца рабочего дня.
− Иди-иди! Нечего мне тут глазки подкатывать! Если гулять пойдёшь, не позже десяти возвращайся! Слышала?
− Хорошо, − процедила я уже от дверей.
− Агнешка!
Да что ж такое?!
− Ты забыла зелье забрать, которое отправить надо!
Совсем заработалась! Я вернулась, положила флакончик в сумку − показалось, или розовато-сиреневая жидкость от моих прикосновений начинала фосфоресцировать? Из-за этого замешкалась на пороге, снова достала её, повертела в руках. Правда! Стоило прикоснуться к бутылочке, как под моими пальцами за стеклом вспыхивали и гасли беловато-золотистые искры. Это зрелище так завораживало, что я, похоже, так и замерла перед дверью. В себя привёл голос бабушки:
− Ты чего там застыла? Почта закроется! Забыла, что ли: нельзя мешкать на пороге – дороги не будет!
− Да иду я, иду! – флакончик, наконец, уютно устроился в сумке, а я закрыла за собой дверь, вздыхая полной грудью теплый августовский воздух.
Днями ещё тепло, но стоит солнцу спрятаться за горизонтом, как ночной холод напоминает: осень наступит уже через две недели. Бабушка часто ворчала, что раньше тепло бывало до самого ноября, а нынче уже в августе приходится вечерами надевать теплую кофту. Кофты я не очень люблю, потому, захватила с собой свою «вечную» кожанку. С ней отлично смотрится черная футболка, на которой самолично вышила белого осьминога – символ знаменитой ведьмы, той самой, которой я «седьмое колено». Да, всяк гордится тем, что у него есть. Мама меня успокаивала, что и ведьмой можно хорошо устроиться. Вон пани Сальда – у неё отбоя нет от заказчиков!
Оно, конечно, хорошо, но у неё дар – будь здоров! Не то, что у меня… Правда, бабушка говорила, кто седьмое колено, тот вроде как воплощение предка и должен получить полную силу. Да вот, беда: Цибета Белоглазая прославилась как чёрная ведьма – это про неё сказка Братьев Гримм про пряничный домик, от которой меня с детства оторопь берёт. Она слепой была, а видела почище иных зрячих − одни говорили, нюх у неё как у собаки, другие − слух лисий… Бабушка смеялась, когда слышала такое − ведьмы духом видят: то, люди глупые догадки строят и слухи распускают. А ещё, не чувствую я такой силы – хоть режьте! Да, огонёк свечки без спички запалить могу, простейшие обереги сделать, боль заговорить… Только мало того, чтобы настоящей ведьмой считаться. У нас в Поддубниках любая хозяйка такое может. Но клеймо для властей всё равно готово: «ведьма», а значит в университет, где учатся «чистой магии» и разным профессиям, нельзя.
Дернул же за бороду нечистый в тысячном году Папу Римского Сильвестра II, Герберта Орильякского, вывести тезис о магии и колдовстве! По его мнению, «чистой магией» может считаться только использование одобренных Синодом пентаклей, заклинаний и «повелевание различными духовными сущностями посредством имени Божьего, а также формул, содержащих оное». Остальное: «суть пользование силами напрямую, есть действие под руководством демоническим, а значит чистым считаться не может» − так в любом учебнике написано. Ещё двести лет назад никто не поминал этого тезиса, пока король Карл II не взошел на престол. Он-то и проникся идеями достопамятного понтифика, рьяно воплощая их в государственных реформах.
Королевский маг по заказу самодержца изобрёл специальный тест, выявляющий при достижении шестнадцатилетия прирождённых колдунов, которых «переделать нельзя и пытаться не стоит». Сейчас выглядит всё очень просто: приходит в школу комиссия, с нею медсестра и хмурый дядька с ящичком, в котором специальный аппарат. Медсестра колет палец и берет кровь на анализ, а дядька через аппарат смотрит кровь и выносит вердикт.
Не забуду того позора, когда мне при всём классе объявили, что я прирождённая ведьма. Кроме меня такой оказалась ещё Стефа, с которой мы вечно цапались, а среди мальчишек – никого. Стефу родители сразу из школы забрали, а потом их семья переехала неизвестно куда. Нам ехать некуда, да и зачем?
Так и получается: вроде ведьмой быть не зазорно, но ни на одну серьёзную должность не возьмут, работать можно только на периферии, а в столицу ход и вовсе закрыт. Мне, конечно, в Цмянках неплохо, но обидно – мама оказалась «чистой» а я, как бабушка… Эх, леший его знает, как колдовство то передается – почему у одного сила «грязная» а у другого «чистая».
***
Я почти бежала по брусчатке мимо цветочного, где работала бабушкина подруга пани Кристина, с которой они по пятничным вечерам заседали у нас в саду за рюмочкой смородинового ликёра. Из-за большой стеклянной витрины – гордости пани Кристины, на меня взирал её коргоруша. Желтые глаза огромного филина прожигали неодобрением. Беата! Эх, ну что я за хозяйка? Где бродит моя совесть в виде белой кошки со строптивым характером?
Настоящая ведьминская совесть немедленно дала о себе знать обычным образом – неприятностями. В брусчатке попался неровный камень, за который я, конечно, запнулась и растянулась во весь рост – сумка полетела в одну сторону, туфель с левой подвернувшейся ноги – в другую, а я осталась лежать, раскинув руки. Все так быстро произошло, что даже испугаться не успела.
– Ну что за девчонка мне досталась! – прозвучал над ухом голос Беаты. Она-то всегда появлялась, будто из воздуха, особенно, стоило случиться неприятностям. – То в подвале прячется, то дома меня забывает! Досталась бы какая степенная ведьма, так нет – это недоразумение на мою голову!
– Не ворчи, – привычно одёрнула я её, – попробую встать. Не сломано ли чего?
– Да всё с тобой в порядке! – в голосе кошки слышалось подозрительное довольство. – Отделалась лёгким испугом.
Я посмотрела на неё – сейчас наши глаза были вровень. Кошка хитро подмигнула светящимся желто-зеленым глазом и отвернулась. Тут же закралась крамольная мыслишка: уж не она ли устроила мне этот «полёт»? С неё станется! У моей коргоруши было одно очень неприятное свойство, почти перечёркивающее массу достоинств этого волшебного существа – она обязательно появлялась рядом, стоило случиться со мной какой-нибудь, даже маломальской неприятности. Я думала порой, она сама их мне подстраивает, чтобы обеспечить себе эффектный выход. Вот и сейчас, из положения лёжа, наблюдала подозрительное смущение на обычно невозмутимой пушистой мордочке.
Я, покряхтывая, поднялась – удивительно, даже не ушиблась! Вдруг ударила мысль: зелье! Забыв о туфле, полубосая, бросилась к открывшейся от удара сумке. Розовый флакон утешительно поблёскивал в порозовевших предзакатных лучах. Ох, гора с плеч свалилась!
– Эй, с тобой всё в порядке? – из бакалейной лавочки напротив вышел симпатичный блондин в строгих чёрных брюках и отглаженной голубой рубашке, выгодно подчёркивающей ширину плеч. Я неприлично уставилась на него во все глаза – в Цмянках знаю всех, но его до сих пор не встречала! Такого парня точно бы не проглядела – настоящий принц, каких на обложках сказок малюют, только современный и рядом…
– А-а-а, ведьма! – неприятно протянул этот красавчик, – Тогда поделом – нечего ворон считать! Чего вылупилась? С отцом моим повстречаться хочешь? Так я устрою!
От слов таких, будто окативших ушатом помоев, меня зло взяло. Ну почему, как красавчик, так обязательно такое… непотребство?
– Иди-ка своей дорогой вместе с твоим папой, кто бы он ни был! – ещё в школе пришлось научиться давать отпор – Вит-то не всегда рядом!
– Это ты скачи, – он ухмыльнулся, смерив меня взглядом, – на одной ножке! Золушка драная! Ёжка – босая ножка. Чего зенки таращишь? На нас с отцом ваши штучки не действуют!
«Какие штучки?» – чуть глупо не спросила я, но вовремя спохватилась. Это же он грубит из-за того, что я ведьма! Как же понял? По Беате? Да не может быть! Её от обычной кошки по виду не отличишь. Да, в Цмянках есть такие как мы с бабушкой, но вот так с ходу ещё никто…
– Не поняла? – на красивом лице парня играла неприятная улыбка. – Вот, смотри!
Он вытащил руку из кармана – на безымянном пальце чернел массивный перстень, тускло отблёскивающий на солнце. Это же…
Мы проходили в школе тёмные времена, когда возникли ордена рыцарей-магов, что вели борьбу с ведьмами. Виной тому стала папская булла Луция III. Целый век после той буллы Европу лихорадило сумасшествие – за ведьмами велась охота, их убивали и жгли, устраивая номинальные суды, где ничего доказать было невозможно… Только королева Стефания навела порядок, чуть было сама не пострадав от инквизиторов. Не помню уж как, но она запретила смертную казнь: кого бы то ни было за неповиновение ждала каторга.
Инквизиторские костры погасли, но рыцари-маги остались. За поддержку они потребовали у королевы право контролировать ведьм «дабы пресекать зловредное колдовство и попытки к грязному черному волхованию». То гадкое наследие оказалось удивительно живучим: и теперь у каждой сильной ведьмы есть координатор, проверяющий её на то самое «зловредное колдовство». У нас в Цмянках подобных не было, а вот к пани Сальде наверняка координатор захаживал.
Неужели этот парень – из таких? Только у них есть перстни из черного золота – индикаторы-гасители колдовского дара. Редкая и мощная штука – может без анализа крови на расстоянии определить, есть ли у человека колдовской дар. Девчонки говорили, что индикатор может подавлять силу, ведьмам плохо от него… Такие на службе только координаторам выдают.
Наверно я разинула рот от удивления, потому что улыбка парня стала ещё шире. Он зашептал что-то – неожиданно висок прошила боль!
– Кристоф! Прекрати немедленно! – сквозь туман, прочно поселившийся в голове, пробился громкий баритон. – Что тебе сделала эта девочка? У неё даже дар как следует не проснулся!
– Отец! Она же ведьма! – а «принц»-то боится папашу!
Я снова сидела на мостовой. Беата жалась ко мне, норовя спрятаться под руку – перепугалась, бедняжка!
– Сдай перстень! – в голосе высокого блондина, похожего на того гадкого парня… или это сын на него похож? – звучала неподдельная ярость. – Какой позор! Тебе уже девятнадцать, а ведешь себя будто тринадцатилетний! Я за тебя ходатайствовал перед… – он осекся, посмотрел на меня с неприязнью. – Так что она тебе сделала? Сглазить пыталась, или приворожить? – он ухмыльнулся, глаз масляно заблестел… Ой, святая Бригитта! Какое жуткое семейство! Как же убраться от них поскорее?
– Ничего она не сделала. Свалилась посреди дороги, разиня… – да, он гад, конечно. Но честный.
Улыбка исчезла с лица старшего красавца, внушавшего мне настоящий ужас.
– Ты хочешь сказать, что просто так припечатал девчонку тушителем?
Мой мучитель молчал, потупившись. Я кое-как нащупала злополучную туфлю, обула, попыталась встать – получилось не сразу: голова кружилась. Твёрдая рука поддержала меня под локоть – какой у этого мужчины парфюм! Такого у нас даже в Преважне не найти.
– Простите моего сына! – скороговоркой пробормотал он, почти на ухо. – Парень только получил перстень, видно, хотел в деле попробовать. Вот, вам за моральный ущерб!
Он беззастенчиво стал ощупывать меня. Я вздрогнула, шарахнулась, но координатор крепче прижал к себе, продолжая шарить по моему телу. Куртка и сумка всё ещё валялись на земле.
– Отвяжитесь! – попыталась освободиться я. Теперь уже парень настороженно смотрел на нас.
– Что ты делаешь, отец?
– Пытаюсь исправить твою ошибку, – зло ответил тот, напоследок проехавшись ладонью по моим ягодицам. Наконец этот позор закончился – он меня отпустил. Я отскочила, прихрамывая пошла прочь, на ходу подхватив свои вещи. Беата в припрыжку семенила следом. В лавке пани Кристины кто-то поспешно отскочил к стене, а филин исчез со своего насеста. Да, пани цветочница, это вам не наливку по выходным с панной Арабеллой хлестать.
Конечно, я опоздала: Вит встретился на самом пороге – закрывал яркую синюю дверь под надписью крупными пузатыми буквами «Почта». Почему такими пишут на всех государственных зданиях? «Почта», «Мэрия», «Жандармерия»…
− Агнешка! Привет! – обрадовался друг. – Ты чего тут? И меня сегодня не встретила? Я привозил вам товар после обеда…
− Да знаю уж – только разложила! – буркнула я, не поддерживая его веселья. Вит, обычно сразу отслеживавший мои настроения, тут же встревожился.
− Что-то случилось? Ну-ка повернись!
Я развернулась к нему боком.
− Да у тебя джинсы в пыли! Дай, отряхну!
Теперь уже друг хлопал по моей многострадальной пятой точке.
− Да отстань ты! – взвилась я. – Мало мне… Кошмарных блондинов, ещё ты тут дерешься!
− Ой! – из заднего кармана джинсов выпала бумажка… Вит поднял её и опять «ойкнул»:
− Тут у тебя десять пра́чи4! Откуда такие деньги? Вы что разбогатели резко, раз по карманам таскаешь столько? Хотя бы в сумку спрятала − чуть не потеряла!
− Это… Это наверно мне блондин один дал, координатор. «За беспокойство», − неловко пояснила я. Вит посмотрел, как на умалишенную, а потом приказал:
− Рассказывай!
− Да что рассказывать? Я к тебе торопилась, на почту, отправить… Наверно закрыто уже?
− Все разошлись – я же при тебе дверь запирал.
− Бабушка меня погрызёт! А всё зелье это, проклятое!
− Стоп! Стоп! По порядку! – замахал руками друг. Пришлось рассказывать – про зелье, что пани Сальда положила по ошибке в нашу коробку, про бабушку, про блондина и его отца-координатора…
− Вот жеж! – скрипнул зубами Вит. – Слухи ходили, координаторов отменить должны – не в средневековье живём!
− Не слышала такого. А эти, отец с сыном, не похожи на теряющих работу – вон, деньги разбрасывают, что мусор под ногами. Ой, что ж делать? Может, на автобусе в Люберцы смотаться? Тут не далеко: чуть дальше Поддубников, только в другую сторону…
− Так, прекрати истерить! – Вит потеребил подбородок, как всегда делал, стоило задуматься. – Деньги у тебя есть, − он красноречиво глянул на сумочку, в которой исчезла банкнота в десять прачи. – Давай я возьму почтовый грузовичок и отвезу – с тебя только заправить.
− А пан Дрымка тебя завтра не заругает?
− Даст Бог, он ничего не узнает. А если доложит кто – ну и что? Бензин-то я казенный не растрачу, а остальное – не так страшно. Всё равно уже меньше месяца доработать осталось…
Он виновато глянул исподлобья – поступление в Карловградский университет − для меня больная тема, и Вит это знал.
В Цмянках машины были только у мэра, начальника жандармерии и пани Выховской, богатой вдовы, которая держала гостиницу. На почте числились два грузовичка в службе доставки, один из которых водил мой друг. Ещё, грузовик был у мельника в Поддубниках – он его частенько сдавал пану Сёрбе, чтобы развезти мёд. Второй почтовый грузовик часто нанимали наши лавочники, поэтому, на деле, посылки доставлял только Вит. Начальник почты, пан Дрымка, не хуже меня переживал о поступлении Вита в университет: кто заменит его? – не известно!
В Преважню через Люберцы ходил автобус, только не часто – каждые два часа. Если на нём ехать, есть риск попасть обратно только завтра… Чего там – конечно я согласилась!
− Только в магазин зайдём – с обеда маковой росинки во рту не было! Я ж домой не скоро попаду! − тут же воспользовался случаем Вит.
− Ладно уж! – вздохнула я. Вчера он с аванса меня угощал мороженым. – Только сам в бакалею пойдёшь – вдруг там те блондины! Я в машине побуду.
− Как скажешь! – улыбнулся друг, направляясь в сторону припаркованного на площадке почтового грузовичка, с пузатым капотом и по-лягушачьи круглыми фарами.
***
Вит ушел в лавку, а я сидела, удобно расположившись на упругом просторном сидении, поглаживая для успокоения снежно-белую шерстку Беаты, свернувшейся клубком у меня на коленях. Коргоруша усердно делала вид, что спит, а я прикидывалась, будто верю ей – разговаривать не хотелось. Встреча с координаторами, отцом и сыном, всколыхнула сильнее, чем предполагала.
Через пять минут из дверей лавки появился довольный Вит – без очков, с увесистым пакетом в одной руке и бутербродом с колбасой в другой. На лице застыла блаженная улыбка – как же парни любят поесть! Я задержала взгляд на пакете, явно тяжёленьком – друг обещал разменять банкноту… Похоже, разменял он её очень продуктивно.
Вит открыл дверцу машины с моей стороны и сунул под ноги пакет:
− Держи! Там есть, чем поживиться! Давненько так не отрывался. Пан Козельский, увидев твои десять прачи переменился в лице: небось подумал, почтарям зарплату подняли! Всю сдачу у него выгреб, − друг порылся в кармане и протянул мне горсть пинек. – На!
− Ты что, всё потратил? Одна мелочь осталась? – возмутилась я. Вит глянул на меня, будто не узнавая.
− Стоило деньгам завестись, как сразу жадиной стала? – протянул он, вытаскивая из внутреннего кармана тонкую бумажную пачку. – Никуда твои драгоценные не делись. На десять прачи можно всю лавку Козельского скупить! Он и так после тех богатеев никак отойти не может, а тут ещё я с этой бумажкой добил его совсем!
В подтверждение его слов, в дверях появился низенький лысоватый пан Козельский, владелец лавки, с портфелем в руке. Он повесил на дверь табличку «закрыто», дважды повернул ключ в замке и важно прошествовал мимо, не обращая на нас никакого внимания.
− Вот! Я не вру! Побежал в банк, барыши сдавать! – усмехнулся Вит.
− Поехали уж! Хочется в Люберцы попасть до темноты.
− Дожевать бутерброд хоть дай! Сама обедала?
От его слов в животе противно заныло от голода – поесть я забыла: хотела поскорее товар принять, а потом бабушка перебила мысли. Вит всё понял, покачал головой и сказал:
− Посмотри в пакете – там вкусности всякие. Заодно, мне бутылку с минералкой дай, пить хочу.
Дважды просить не пришлось. Я соблазнилась сырной нарезкой и пирожком с капустой, постеснявшись разворачивать в салоне машины многочисленные свёртки. Вит предусмотрительно взял две литровые бутылки «Лужничной» − он знатный водохлёб. Одну протянула ему, из другой отхлебнула сама. Я любила этот горьковато-солоноватый вкус – пузырьки газа немедленно ударили в нос.
− По спине постучать? – спросил Вит. Я покачала головой, мужественно борясь с кашлем. Он подождал, пока дыхание придёт в норму и запустил мотор. Мы уже миновали Стару Браму – символическую арку, отмечающую въезд в Цмянки, как друг привычно взлохматил волосы и сказал, без особого сожаления:
− Любке забыл позвонить – мы с ней уговорились сегодня вечером прогуляться.
− Из Люберцы позвонишь – там тоже есть телефонные будки, − пожала я плечами.
Вит, как раз усердно крутивший руль, входя в заковыристый поворот, за которым начиналась дорога через лес, лишь дернул уголком рта и ответил:
− Да ладно! Ничего с ней не станет. Подождёт немного и домой пойдёт.
− Так будет тебе потом головомойку устраивать! – удивилась я спокойной реакции друга. – Любка просто так не спустит, ты же знаешь!
