Kitobni o'qish: «Короли и фавориты»

© Сотникова Н.Н., 2024

© ООО «Издательство Родина», 2024

* * *

Любовь под сенью порфиры

Испокон веков вернейшим средством оказать желаемое влияние на монарха или крупного политика иностранной державы считалось подослать ему обольстительную во всех отношениях женщину, перед чарами которой он не смог бы устоять. Наиболее яркими примерами таких операций в истории стали, во-первых, фрейлина французского двора Луиза де Керуаль (1649–1734), которую Людовик ХIV в качестве «la seductrice plenipontentiaire»¹ с тайным заданием отправил ко двору английского короля Карла II, положившего глаз на прелестную брюнетку. Она блестяще справилась с обязанностями долговременного агента влияния, побудив монарха-протестанта проводить профранцузскую политику и перед смертью перейти в лоно католической церкви.

Второй такой случай на уровне международной политики имел место уже в середине ХIХ века. Прогресс, продвигавшийся семимильными шагами, не особенно сказался на изменении свойств человеческой натуры. В 1855 году глава небольшого Сардинского королевства на севере Италии, король Витторио-Эммануэле II, его и премьер-министр Кавур отправили в Париж ко двору императора Наполеона III ослепительную красавицу, графиню Вирджинию Кастильоне (1837–1899). Перед этой любовницей короля (Витторио-Эммануэле II объяснял частые визиты в дом супругов Кастильоне необходимостью «возбудить патриотические чувства графини») и кузиной Кавура была поставлена цель склонить императора к франко-сардинскому союзу. Вирджиния как нельзя лучше справилась с этой задачей, уговорив Наполеона III оказать поддержку объединению разрозненных государств на Апеннинском полуострове в единое итальянское королевство.

Но не так уж редки случаи, когда подобная стратагема могла бы дать сбой. К примеру, никакому зарубежному монарху не могла прийти в голову шальная мысль подослать ко двору короля Пруссии Фридриха II красавицу, способную оказать влияние на проводимую им политику. Но вот французам и саксонцам не раз удавалось внедрять в окружение Фридриха привлекательных молодых людей. Дабы сместить графа Сомерсета, ненавистного фаворита английского короля Иакова I, его враги пошли на большие денежные затраты, чтобы купить должность королевского виночерпия для несказанной красоты молодого дворянина Джона Вильерса. У него даже не нашлось средств на приличную одежду, так что заговорщикам пришлось скинуться и на экипировку. Зато потом всесильный фаворит как Иакова I, так и его сына Карла I, получивший титул герцога Бекингема, обрел безграничную власть в королевстве и потрясал всю Европу безнаказанным ее злоупотреблением и сказочно роскошным образом жизни.

В этой книге речь пойдет не об умных и деятельных фаворитах-царедворцах, таких как граф Оливарес при короле Испании Филиппе IV, первый министр Жан-Батист Кольбер при Людовике ХIV во Франции или маркиз де Помбал при Жозе I Португальском, снявших с плеч благодарных монархов бремя государственных забот и трудившихся на благо отечества, и не о сподвижниках вроде светлейшего князя Меншикова, фельдмаршала Шереметева и прочих многочисленных «птенцов гнезда Петрова» при этом великом российском императоре. Все они в конечном счете трудились на пользу и во славу родины.

Нет, мы будем говорить о судьбах именно «сердечных друзей» коронованных особ, чаще всего не обладавших знаниями и энергией фаворитов-реформаторов или сподвижников, но тем не менее, по необъяснимым причинам, оказывавших огромное, нередко пагубное, влияние на своих покровителей. Почему для оправдания существования фаворитов того же пола сильные мира сего часто ссылались на античность, проводя параллели с нерасторжимой дружбой героев мифов и древней истории? Отчего среди монархов сложилась столь устойчивая традиция поощрять их изображение в виде античных персонажей в самых различных жанрах искусства? Давайте для начала воскресим в нашей памяти кое-какие весьма многочисленные примеры из античных времен.

Кого любили древние боги и герои

Если исходить из свидетельств древнегреческой и древнеримской мифологии, даже боги не гнушались обзаводиться фаворитами мужского пола, причем таких примеров было немало. Мы привыкли представлять себе бога света и искусств Аполлона на горе Геликон не иначе как окруженного девятью прекрасными музами и исторгающего божественные звуки из струн кифары. Было бы совершенно естественно, если бы он завел интрижку с одной из этих пленительных и одаренных красавиц или же перебрал бы по очереди всех девять жриц. Ничего подобного, в мифологии нет свидетельств, чтобы такие увлечения были замечены за ним. Вполне возможно, Аполлон умышленно предпочитал не отвлекать муз от вверенных им сфер искусства и науки и преднамеренно обратил свой взор в другую сторону. Правда, в мифологии утверждается, что с женщинами златокудрому богу не везло, поскольку он некогда оскорбил бога любви Эрота и тот настырно не переставал мстить ему. В качестве примера уместно вспомнить историю нимфы Дафны, превращенной в дерево, когда она безуспешно пыталась скрыться от домогательств Аполлона. Во всяком случае именно этот светозарный бог искусства считается одним из покровителей однополой любви, ибо имел много совершенно захватывающих связей именно такого характера. В античных источниках называется до 20 имен объектов его страсти, в частности Аполлону приписывают любовь и к фракийскому певцу Тамирису, и даже к богу бракосочетания Гименею.

Пожалуй, самым сильным из его увлечений стала привязанность к прекрасному юноше Гиацинту, сыну царя Спарты. Аполлон пообещал передать ему все свои знания и умения, если царевич «позволит ему любить себя». Их союз стал настолько крепким, что они проводили все время вместе и однажды затеяли соревнование в метании диска. Аполлон придал снаряду такой толчок, что тот улетел за облака. Гиацинту не хотелось отставать. Он изо всех сил метнул диск, тяжелый круг ударился о камень, отлетел рикошетом и сразил юношу наповал.

Горе Аполлона было огромно. Желая воздать вечную память погибшему, бог превратил его в цветок с тем же именем. Тут следует отметить, что в давние мифологические времена разнообразие земной флоры не было столь велико и под названием гиацинта произрастал цветок, который мы ныне называем ирисом. Аполлон столь безутешно оплакивал любимого, что его слезы на лепестках превратились в яркие пятна. Именно ими в самых разных оттенках мы сегодня любуемся на многочисленных разновидностях ириса.

По-видимому, со временем бог все-таки утешился, ибо не менее сильной оказалась его любовь к юноше Кипарису, сыну царя острова Кеос, также поразившему Аполлона своей красотой. Правда, Кипарис был настолько привязан к священному оленю, что, нечаянно убив его, попросил бога превратить себя в вечный символ скорби, одноименное дерево, ставшее эмблемой невосполнимой утраты. Любопытно, что выдающийся русский живописец Александр Иванов счел нужным объединить на своей картине (к сожалению, оставшейся незаконченной) Аполлона именно с Гиацинтом и Кипарисом.

Богу Гермесу в крылатых сандалиях, покровителю торговли и удачи, хитрости и воровства, юношества и красноречия, ввиду обширности сферы действия волочиться за женщинами было некогда. Тем не менее он не избежал их колдовских чар, результатом чего стали несколько детей. Самым известным стал сын Пан, настолько безобразный, что от него отказалась мать и Гермесу пришлось поднимать козлоногого уродца самому. Видимо, из чисто эстетических соображений Гермес влюбился в прекрасного юношу Крокуса. Они доразвлекались вместе до того, что повторилась история Гиацинта и в природе под этим именем появился один из первых весенних цветов.

Поспевавший везде Гермес также состоял в связи с героем Персеем, а согласно некоторым мифам дивной красоты пастух Дафнис был вовсе не его сыном, а любовником. Не без греха оказались и бог вина Дионис, любивший и Адониса, и сатира Ампелоса, и прославленный герой Геракл. Его открыто называли любовником родного племянника, возничего и сподвижника Иолая, помогавшего победить лернейскую гидру путем прижигания мест отрубленных голов. Плутарх писал, что «согласно традиции Иолай, который помогал Гераклу в его подвигах, был его возлюбленным и, по свидетельству Аристотеля, даже в его время любовники клялись в верности на могиле Иолая». И это при всем том, что Геракл отдал шестнадцатилетнему Иолаю в жены свою тридцатитрехлетнюю жену Мегару², дочь царя Фив.

Не менее известна любовь Геракла к пригожему юноше Гиласу, сыну царя страны дриопов Тейодамаса. Геракл убил Тейодамаса во время эпопеи плавания аргонавтов и забрал его сына с собой в путешествие. Во время одной из стоянок корабля красота Гиласа заворожила нимф ручья, которые увлекли его под воду. Геракл вместе с великаном Полифемом безуспешно искал царского сына и даже отказался продолжать путешествие. В трагедии известного английского драматурга-классика Кристофера Марло³ «Эдуард Второй» король говорит своему любовнику Гавистону, встречая его после возвращения из изгнания:

 
Геракл по Гилу так не тосковал,
Как тосковал я по тебе в разлуке.
 

Герой известного мифа Орфей после потери своей дражайшей Эвридики настолько убоялся женщин, что занимался любовью исключительно с мужчинами. Это породило возмущение гречанок: исполнитель столь чудных любовных песен даже не желал смотреть в сторону распаленных неукротимым желанием особ женского пола! Во время одной из оргий вакханки разорвали в клочки певца, не желавшего предаваться любви с ними.

Что там говорить о рядовых богах и героях, если сам громовержец Зевс, известный любитель женщин, воспылал любовью к прекрасному отроку Ганимеду. Он настолько возлюбил его, что, обратившись орлом, вознес на небо. Там подросток, невзирая на возражения супруги, богини Геры, обрел бессмертие и стал виночерпием повелителя Олимпа. Любопытно, что в трагедии все того же Кристофера Марло «Дидона, царица карфагенская» автор выводит на сцену Зевса и Ганимеда, который клянчит у громовержца драгоценные каменья. Тот обещает их отроку при условии, «если ты будешь моей любовью». Марло, человек, неравнодушный к однополой любви, не раз подчеркивал корыстный характер подчиненного участника в этой связи. Недаром в восемнадцатом веке, когда модно было соотносить с античностью все, что только было возможно, мужчин-проституток нередко называли «ганимедами».

Как любилиантичные владыки

Некоторые историки называли это явление «любовью в порфире», ибо владыки, оставившие этот своеобразный след в человеческих отношениях, носили пурпурные одежды, отличие или привилегия королей и императоров. Невзирая на непроницаемость тьмы древних веков, истории этих слабостей великих владык дошли до наших дней. Кристофер Марло в своей трагедии «Эдуард II» устами графа Мортимера изрекает:

 
Любимцы были у царей могущественнейших:
Великий Александр любил Гефестиона,
Из-за Гила плакал Геракл победный,
Ахилл суровый плакал о Патрокле.
Не только у владык любимцы были:
Римлянин Туллий любил Октавия,
Мудрец Сократ безумного
Любил Алкивиада…
 

Четвертый век до нашей эры. Участниками детских игр сына царя Македонии Александра были отпрыски придворной аристократии Гаспал, Неарх, Эдилий и Птолемей. По свидетельствам историков, сексуальная жизнь и самого царя Филиппа была весьма бурной. Мало того, что у него было 8 жен – правда, сделаем скидку, что практически все эти браки заключались в основном из династических соображений, – так к ним следует прибавить еще многочисленных любовников как женского, так и мужского пола. Когда Александр вступил в возраст юноши, он настолько упорно отказывался от познания плотской стороны жизни, что его мать Олимпия стала серьезно опасаться: вдруг сын не будет в состоянии зачать потомство! Царица привлекла к половому обучению наследника дорогостоящую куртизанку Калликсену, однако юноша с отвращением от услуг красавицы отказался. Плутарх упоминает, что царь Филипп отправил четырех друзей сына в изгнание, но, заняв трон отца, Александр призвал их к себе и очень ценил.

Главным любимцем Александра стал Гефестион. Он обучался вместе с ним, подростков связывала клятва в нерушимой дружбе, которой оба оставались неизменно верны. Они уподобляли себя героям древней Трои, Ахиллу и Патроклу. Гефестион являлся одним из семи соматофилаков, личных телохранителей Александра, так сказать, элиты из элит. Он достиг небывалых карьерных высот, во время похода в Индию был назначен помощником командующего. Гефестион служил Александру, защищал его, раскрывал все заговоры. Когда Александр из политических соображений женился на дочери низложенного царя Персии Дария, он отдал в жены Гефестиону ее младшую сестру Дрипетис, так что они стали свояками. Аристотель писал об Александре и Гефестионе как об «одной душе, обитавшей в двух телах».

Внезапно, в возрасте всего 28 лет, Гефестион скоропостижно скончался, по-видимому от несварения желудка, ибо съел целого вареного петуха и выпил две бутыли вина. Александр был настолько сражен горем, что упал на труп друга, пролежал подле него целый день в слезах и отказывался покинуть его, пока соратники царя не уволокли повелителя силой. В гневе Александр приказал казнить лекаря Глаукоса и воздвигнуть в Вавилоне огромный погребальный костер из драгоценного сандалового дерева, облитого не менее драгоценными благовониями. Царь обратился за советом к египетскому оракулу, устами которого бог Аммон сообщил, что Гефестион достоин почестей героя-полубога. Консультация обошлась в десять тысяч талантов. Ритуалы оплакивания были грандиозными, гривы мулов и лошадей сбриты в знак траура, множество пленников-варваров принесено в жертву. До сих пор не прекращаются споры, были Александр и Гефестион друзьями или любовниками.

Менее известна история страстной привязанности Александра к евнуху персидского царя Дария. При македонском дворе такая должность была чем-то не совсем обычным, тогда как в Персии с этим назначением было связано существенное влияние. По сообщению историка Квинта Курция Руфа, Александр Македонский получил Багоя от персидского вельможи Набарзана в числе подарков, поднесенных царю после убийства Дария III. Багоя описывали как «юношу-евнуха в расцвете отрочества, с которым находился в близких отношениях Дарий, вскоре стал близок с ним и Александр». Предполагается, что возраст Багоя составлял примерно 15 лет. Великий полководец не скрывал близости с ним, демонстрируя ее всему свету, например когда Багой стал победителем соревнований в пении и танцах в ходе празднеств по поводу возвращения завоевателя из Индии. Согласно рассказу Афиния, «получив награду…. он [Багой] в праздничном одеянии прошел по всему театру и сел рядом с Александром; царь поцеловал его, и когда македонцы с одобрением захлопали…. вновь поцеловал его».

Евнух Багой обрел большое влияние, о чем тот же Курций Руф рассказал, описывая посещение Александром Персегады, области, которой управлял сатрап Орсин. «Он [сатрап] вел свой род от древнего персидского царя Кира; богатство его было унаследовано им от предков, а затем приумножено за время обладания властью. Он вышел навстречу царю со всякого рода дарами, чтобы раздать их не только самому царю, но и его друзьям. Однако такое радушие варвара послужило причиной его смерти….одарив всех друзей царя превыше их собственных желаний, он не оказал никакой почести евнуху Багою, который своей развратностью привязал к себе Александра. Осведомленный некоторыми, насколько Багой любезен Александру, Орсин ответил, что он угождает друзьям Александра, а не его любовникам и что не в обычае персов почитать мужчин, пороком уподобившихся женщинам. Услыхав это, евнух обратил свое влияние, добытое лестью и позором, против человека знатнейшего и невинного…. презренный любовник, не забывая о клевете даже в момент страстных и постыдных переживаний, всякий раз, как возбуждал в царе страсть к себе, возводил на Орсина обвинение то в жадности, то даже в измене….Этими словами евнух возбудил гнев царя, тем более что на помощь ему пришли подученные им люди…. Не довольствуясь казнью невинного, евнух убил его собственной рукой. При этом Орсин воскликнул: “Слыхал я, что когда-то Азией управляли женщины, но что ею управляет кастрат – это дело неслыханное”». После смерти Александра упоминания о Багое исчезают, так что о его конце ничего не известно.

Не чужды были однополой любви и некоторые римские императоры. Даже такой признанный любитель женщин, как великий Гай Юлий Цезарь (100—44 гг. до н. э.), не избежал обвинений в связи с мужчиной. Потомок аристократического рода Юлиев в 19 лет начал военную службу в армии у претора Марка Терма. Его направили с дипломатическим поручением к царю Вифинии, государства на северо-западе Анатолии, ставшего римской провинцией под тем же названием. Там правил Никомед IV, у которого Цезарю надлежало добиться предоставить в распоряжение Рима свой мощный военный флот. Молодой человек прекрасно справился с возложенным на него поручением, но пребывание при дворе вифинийского царя дало повод для его врагов утверждать, что именно Никомед «растлил чистоту юноши».

Повод для подтверждения этих предположений дал сам Цезарь, который после возвращения из Вифинии вскоре вновь вернулся туда. В качестве оправдания он утверждал, что поехал туда для взыскания долга, причитавшегося его клиенту-вольноотпущеннику. Всю свою жизнь Цезарь не мог отмыться от этих обвинений, которые постоянно бросали ему в спорах политики-противники. Цицерон в своих письмах утверждал, что Цезарь играл на пирах Никомеда роль виночерпия, потом же его слуги царя отвели в опочивальню и в пурпурных одеждах уложили на золотое ложе, где он и потерял свою девственность. Когда Цезарь выступал в сенате в защиту дочери Никомеда Нисы и перечислял все услуги, оказанные ему царем, Цицерон перебил его:

– Оставим это, прошу тебя, всем отлично известно, что дал тебе он и что дал ему ты!

Не отставали и прочие соперники Цезаря. Долабелла называл его «царевой подстилкой» и «царицыным разлучником», Курнон-старший – «злачным местом Никомеда» и «вифинийским блудилищем», Октавий именовал Помпея царем, а Цезаря – царицей. Гай Светоний Транквилл повествует: «Когда Цезарь получил в управление Галлию, радость его была столь велика, что “он не удержался, чтобы не похвалиться через несколько дней перед всем сенатом, что он достиг цели своих желаний, несмотря на жалобы противников, и теперь-то он их всех оседлает”. Кто-то оскорбительно заметил, что для женщины это нелегко; он заметил, как бы шутя, что и в Сирии царствовала Семирамида, и немалой частью Азии владели некогда амазонки».

Единожды прилипнув к Цезарю, эта клевета так и осталась на нем темным пятном. Насмешливые римляне тут же сочинили ядовитую песенку, которую распевали его солдаты во время галльского триумфа Цезаря, шествуя за его колесницей:

 
Галлов Цезарь покоряет, Никомед же Цезаря;
Ныне Цезарь торжествует, покоривший Галлию, —
Никомед же торжествует, покоривший Цезаря.
 

Этим закаленные в боях легионеры, обожавшие своего полководца, не ограничились и далее затянули:

 
Прячьте жен, римляне; мы ведем в город
                лысого развратника,
Деньги, занятые в Риме, проблудил ты в Галлии.
 

Все это добросовестно зафиксировали римские историки, так что слухи, обоснованные или необоснованные, сильно подмочили репутацию самого великого политического деятеля и полководца Древнего Рима.

Римский император Адриан (76—138 гг. н. э.), самый могущественный человек своего времени, весной 124 года посетил Клаудиополис, город в римской провинции Вифиния, ныне Болу в Турции. Сам Адриан был весьма представительным мужчиной, но, в отличие от традиции римлян гладко брить лицо, носил бороду, вероятно, чтобы скрыть какие-то изъяны своей кожи. Хотя император был женат, похоже, у него рано проявилась склонность к однополой любви. Будучи единственным дальним родственником императора Траяна, его двоюродным племянником, он все силы положил на то, чтобы добиться его милости: Адриан поставил себе целью быть удочеренным императором. «Распространенная молва утверждала, что он подкупил вольноотпущенников Трояна, что ухаживал за его любимцами и часто вступал с ними в связь тогда, как стал своим человеком при дворе». Там он увидел пятнадцатилетнего юношу редкой красоты по имени Антиной, грека неизвестного происхождения. Некоторые историки утверждают, что тот пребывал в незавидном положении раба. Другие предполагают, что он был не греком, а смешанных кровей и сыном незначительных родителей, хотя, похоже, и получил некоторое образование. Невзирая на свой зрелый возраст, 39 лет, император воспылал страстью к юноше и сделал его своим фаворитом. О самом любимце Антиное известно мало. Он был горд, чувствителен, чрезвычайно предан своему повелителю, обожая его подобно богу.

Юноша вовсе не был женоподобным созданием – фаворит императора имел репутацию искусного и отважного охотника, разделяя страсть своего повелителя к этому опасному занятию. Адриан любил охотиться на львов и вепрей, что было сопряжено с огромным риском. Его охотничьи подвиги описывались поэтами, изображались на медалях и даже на арке Константина. Известно, что во время поездки в Египет Адриан и Антиной направились на охоту в Ливию, где объявился огромный лев, терроризировавший местные поселения. Адриан поразил устрашающее животное копьем, но острие орудия только ранило зверя. Обезумевший от боли лев бросился в сторону Антиноя – император предполагал, что именно юноша нанесет хищнику смертельный удар, – но зверь свалил Антиноя с коня. Тогда Адриан прикончил животного метким и мощным ударом своего орудия. Это копье император впоследствии отдал в храм, посвятив его соответствующему богу.

По приказу Адриана с его любимца изваяли множество статуй, больше, чем с любого другого прославленного римлянина. Часто его изображали в виде какого-то бога – Диониса, Осириса, Меркурия, Ганимеда. Но 5 октября 130 года Антиной утонул в Ниле при невыясненных обстоятельствах. Был ли то несчастный случай, самоубийство или умышленное убийство, так и осталось тайной за семью печатями. Некоторые историки утверждали, что молодой красавец принес себя в жертву, дабы жизнь императора длилась как можно дольше. Другие считают, что он боялся увядания своей красоты, что грозило потерей фавора. Не исключено предумышленное убийство, ибо Адриан якобы задумал усыновить юношу и сделать его своим наследником.

Император приказал забальзамировать тело юноши, которого египтяне тотчас же обожествили. Его уподобили Осирису, которого почитали так же, как покровителя утопленников. Неподалеку от места гибели любимца императора был основан город Антинополь, в котором располагался посвященный юноше храм. Культ Антиноя довольно надолго распространился по всей Римской империи, вызывая особое неудовольствие у ранних христиан. Ежегодно устраивались празднества и игры в честь Антиноя. Неизвестно, где был погребен фаворит – то ли в храме Антинополя, то ли на территории виллы Адриана в Тиволи, где было найдено самое большое количество статуй прекрасного юноши. Его изображения были нанесены на монеты, медали, геммы, им названо созвездие близ Млечного Пути.

Но если любовь Адриана к Антиною не имела скандального публичного оттенка, то похождения императора Гелиогабала, рожденного как Марк Аврелий Антонин (204–222 гг. н. э.) неизменно сопровождались громкими скандалами. Будучи по отцу отпрыском знатного сирийского рода, потомком верховных жрецов бога Элагабала, он ввел поклонение богу солнца, пытался отменить традиционные римские верования и преступил все границы приличного поведения. Ему было всего 14 лет, когда он стал императором в результате переворота, поддержанного военными, и на него огромное влияние оказывала мать Семиамира, поселившаяся вместе с ним во дворце. Женщина была чрезвычайно распутна, состояла в позорной связи с императором Каракаллой, и ходили слухи, что отнюдь не законный супруг матроны, а именно он был отцом Гелиогабала.

Гелиогабал внешне был весьма пригож, но его неудержимо тянуло в сторону женского пола. Он накладывал румяна и губную помаду, носил парики, только шелковую яркую одежду и роскошные драгоценности. В баню император ходил вместе с женщинами, причем сам мыл их. Тот факт, что за всю короткую жизнь он успел жениться пять раз, причем дважды на одной и той же женщине, совершенно ничего не значил. Его второй женой стала главная весталка, хотя, согласно обычаю, весталки должны были хранить девственность⁴ и отслужить в храме богини Весты тридцать лет, после чего слагали с себя обет и могли жить, как им заблагорассудится. Впрочем, Гелиогабал быстро отделался от весталки и вступил в третий брак.

Настоящей страстью императора были мужественные, хорошо сложенные мужчины. Некоторые историки писали, что он выбирал своих приближенных по размерам пениса, с каковой целью его агенты постоянно рыскали по всем римским баням. В исторических хрониках упоминаются два любовника императора, с которыми он вступил в брак, – уроженец Малой Азии, сын служанки, возница колесницы Гиерокль и атлет из Смирны Зотик. Гиерокль попался Гелиогабалу на глаза случайно, во время соревнования колесниц. Он неловко упал перед ложей императора, и свалившийся с его головы шлем освободил роскошную шевелюру белокурых волос. Император немедленно забрал его в свой дворец на Палатине и осыпал всяческими милостями. Встречаясь с ним, он не гнушался целовать своего фаворита в пах. Но этой открытой демонстрации своей порочности ему было недостаточно. Вдобавок император практиковал занятия проституцией в римских тавернах и борделях. Это очень не нравилось его «мужу»; поймав Гелиогабала за этим малопочтенным делом, он бил его смертным боем, что, впрочем, тому очень нравилось. Император гордился тем, что «у него было больше любовников, чем у любой шлюхи», и не было ни одной части тела, которая не использовалась бы им для похоти. Ему нравилось, когда с ним обращались не как с мужчиной, а как с женщиной. Он будто бы даже предлагал лекарям огромные деньги за то, чтобы они снабдили его вагиной.

Все эти противоестественные наклонности Гелиогабала сопровождались чудовищным мотовством. Он закатывал пиры, переходившие в дикие оргии, прибывая на них в обнаженном виде на колеснице, влекомой нагими блудницами, которых погонял бичом. На стол подавали редкостные и очень дорогие блюда. Рис был перемешан с мелким жемчугом, бобы – с янтарем, рыбу и трюфели вместо перца посыпали все тем же жемчугом. К столу император шествовал по серебряному и золотому песку, с потолка на пирующих сыпались фиалки и лепестки роз в таких количествах, что погребали под собой некоторых гостей, задыхавшихся под их весом и запахом. Пиры устраивались в различных цветах радуги: на столы подавалась пища то голубого цвета, то зеленого, то розового, рыбу готовили в голубом желе, как будто она плавает в морской воде. Эти лукулловы празднества обходились в бешеные деньги, до ста тысяч сестерциев, что равнялось примерно тридцати фунтам серебра. Подобное мотовство и распутство быстро вывело из себя приведшую императора к власти солдатню, и он был быстро свергнут и убит. Причем с его трупом обошлись самым непочтительным образом, утопив его вместе с прихлебателями императора в Тибре.