Kitobni o'qish: «Первый узбек»
Наталия ТРЯБИНА
Первый узбек
Неназначенный герой.
Исторический роман
Москва
2021
Выходные данные
ХАН И ЕГО ОКРУЖЕНИЕ
Абдуллахан II и его окружение
Абдуллахан II. Годы жизни – 11 шавваль 940 – 2 раджаб 1006 (1534–1598 гг.). Создатель первого Узбекского государства в 991 г. х. (1583 году). Объединил народы Туркестана в единое государство, от Каспийского моря на западе до озера Иссык-Куль на востоке и от Аральского моря на севере до реки Мургаб на юге. Создал новую систему управления, провёл денежную реформу. Под его руководством и по его приказу было построено более 1000 зданий и сооружений гражданского назначения.
Искандер-султан, отец Абдуллахана II. (918 г. х. (1512), умер в месяц джумада 991 г. х. (1583 году.) Номинальный правитель государства всех узбеков, первоначально правитель уделов Кермине и Мианкаль. Отличался набожностью, государственными делами не интересовался. С 1561 по 1583 год хан Бухары. Кроме Абдуллахана II имел троих сыновей и одну дочь. Братья Абдуллахана II:
Абу-л-Фатх Ибадулла-султан,
Абд ал - Куддус-султан,
Абд ал - Латиф-султан,
Зухра-беким, дочь Искандер-султана, выдана замуж за Джанибек-султана, сына Яр-Мухаммада, последнего правителя Хаджи-Тархана (Астраханского ханства). Родила троих сыновей – Дин-Мухаммада, Баки-Мухаммада и Вали-Мухаммада, средний из которых стал родоначальником династии Аштарханидов в Бухаре.
Братья Искандер-султана, дяди Абдуллахана II.
Дуст-Мухаммад-султан.
Кисти Кора-султан имел двоих сыновей Джал-Кора-султана и Клыч-Кора-султана, они двоюродные братья Абдуллахана II.
Сулейман-султан, его сын Пир-Мухаммад II – последний из династии Шейбанидов, правил государством с 1598 по 1601 год, имел второго сына Махмуд-султана.
Пир-Мухаммад-хан – во главе государства с 1556 по 1561 год, до этого времени правитель Балха. Имел троих сыновей: Дин-Мухаммад-султана, Падишах-Мухаммад-султана и Шах-Мухаммад-султана.
Махд-и Улйи-султаним, дочь султана Пайанда-Мухаммада ибн Дин-Мухаммада, правителя Мерва, жена Абдуллахана II.
Абдулмумин, годы жизни 1567–1598. Единственный сын и наследник Абдуллахана II. С 1582 года правитель Балха, под руководством аталыка Джаккельдиби, назначенного ханом. После полугодового правления убит заговорщиками.
Кистин-кири, дочь Абдуллахана II, годы жизни неизвестны. Выдана замуж за Акбаршаха Великого, правителя Хиндустана, имеющего 22 жены.
Эмир Тан-Саййиди-бий джалаир, воспитатель Абдуллахана II, назначенный его отцом Искандер-султаном, правителем Кермине и Мианкаля.
Яр-Мухаммад-бий джалаир, аталык Абдуллахана II до его совершеннолетия.
Мухаммад Ислам шейх ходжа. Шейх из Джуйбары. Поддерживал Абдуллахана II и был шейх-уль-исламом государства Шейбанидов.
Абу-Бакр Саад ходжа, его сын, занимал должность шейх-уль-ислама после смерти своего отца в 1563 году. Умер в 1589 году.
Тадж ад-Дин ходжа (1572–1646), его сын, с 1589 года шейх-уль-ислам.
Мухаммад Юсуф ходжа (1593–1651), его сын и наследник.
Ходжа Абдурахман, джуйбарский шейх, умер в 1628 году.
Эмир-заде Валиджан мирза джалаир, периодически занимал должность диванбеги, то есть верховного визиря.
Аким-бий-мирахур, сподвижник Абдуллахана II, конюший, отвечал за содержание коней, принадлежащих хану.
Нур-ад-дин Мухаммад. Верховный казий. Был привезён ханом из Мианкаля и назначен на эту должность.
Назим-ад-дин, эмир Нигматулла по прозвищу Халиф, занимал при дворе Абдуллахана II должность мухрдара, хранителя государственной печати.
Мухаммад Садик шейх, приближённый Абдуллахана II, занимал должность судьи в Самарканде.
Хайдар Мухаммад мунши. Личный секретарь Абдуллахана II. Глава писцов. Его помощник Бердыбай-мунши.
Джурабек. Переводчик, толмач, кроме семи местных языков, персидского и арабского знал четыре европейских языка.
Ходжам-Кули-бий кушбеги, чиновник, который осуществлял контроль за соблюдением гражданами страны духовно-нравственных канонов государства. Поднят Абдуллаханом II из городских низов.
Хасан-ходжа джалаир-бек, накиб Абдуллахана II.
Сейид Хасан-ходжа Баха ад-дин Бухари. Придворный поэт Искандер-султана, составитель антологии поэтов второй половины XVI века.
Джани-Мухаммад-бий. Предпоследний диванбеги при дворе Абдуллахана II, верховный визирь. В государстве управлял финансовой и хозяйственной сферой жизни страны.
Науруз-бий мирзабаши. Начальник канцелярии.
Селим-найман, эшиг-ага-баши, глава привратников. Отвечал за безопасность во дворце, следил за порядком и за прибывающими и убывающими из дворца людьми.
Ахмад-Касым-кунград, мастер-оружейник. Должность курбаши.
Мухаммад-кули-бий кушчи, организатор ханского выезда на охоту. Занимался организацией подготовки ловчих птиц и натасканных на дичь собак.
Джобир-кунграт-бек, шивогул, глава службы приёма иностранных послов.
Джултай-кунграт, парваначи. В задачу парваначи входила доставка ханских фирманов и других документов их исполнителям и ответственным лицам.
Джалил-ака-джалаир,китобдар. Главный хранитель книг в ханской библиотеке. Отвечал за покупку книг и написание новых экземпляров любой литературы, сохранность документов.
Нариман,табиб,придворный врач. Его помощники Дильшот, Нуриддин, Сардор.
Рухи-мангут. Глава пушечного двора, отвечал за артиллерию в ходе многочисленных военных действий.
Озод-бек дадхо, «радеющий за справедливость», принимал исковые жалобы от населения и отвечал на них. Также следил за соблюдением законности в стране.
Фатхулла-оглы. Бакавулбаши.Главный повар ханской кухни. Шавкат, помощник бакавулбаши.
Дастурханчи Абдул-Кадыр, Аббас и их помощники.Кравчий, лицо, наблюдающее за убранством ханского стола и подаваемым угощением.
Музафар-бек-уйшуни. Хаким Самарканда в описываемое время.
Нургали-бек, его помощник.
Низам ал-мулк Кулбаба кукельдаш. Кукельдаш – сердечный, искренний друг, как правило, молочный брат хана. В его обязанностях было искать врагов хана и пресекать любые действия, направленные против его здоровья и жизни. Активный сподвижник Абдуллахана II, с 1588 года наместник в Герате, казнён Абдулмумином после его восшествия на престол.
Зульфикар-кукельдаш. Второй молочный брат Абдуллахана II и его сподвижник, погиб в последнем сражении с Таваккулом, казахским султаном в начале февраля 1598 года.
Хафиз Таныш ибн Мир Мухаммад аль Бухари,пользовался двумя псевдонимами – Нахли и Кирами.Годы жизни 1547–1642, что является спорным предположением. Спорным является также его предполагаемая казнь в 1589 году. С 1583 года по рекомендации Кулбаба-кукельдаша является летописцем (вакианависом) при дворе Абдуллахана II. Оставил его подробное жизнеописание «Абдулла-наме».
Мушфики. Мулло Мушфики Абдурахман (1525, Бухара – 1588, там же), таджикский поэт. Происходил из бедной семьи. Учился в конфессиональной школе – медресе. До 1564 года жил в Бухаре.
Служил в Самарканде при дворе Султана Саиди (1568–1572), с 1578 – в Бухаре. Оставил диван сатирических стихов, а также сборники газелей и касыд, поэмы «Цветник Ирема», «Поэма о вине» и «Отражающий мир». Придворный поэт Абдуллахана II.
Кемаль-бобо. Толкователь снов при дворе Абдуллахана II. Возраст 83 года или немного больше.
Шавкат-брадобрей. Должность брадобрея при дворах султанов и ханов на Востоке была довольно значительной – бритьё, стрижка ногтей на руках и ногах были регулярной еженедельной процедурой.
Проведение этой процедуры реже сорока дней считалось грехом.
Тангри-Кули-бий. Мухтасиб. Служащий специальной организации, которая следила за претворением в жизнь исламских моральных норм.
Ханзедар Адолят-ханум, смотрительница и управляющая гаремом Абдуллахана её помощницы.
Хазанчи Загит ибн Ильдус, казначей при дворе Абдуллахана.
Зодчий Али, его семья и окружение
Замир из Кермине. Родился в семье потомственных плотников и резчиков по дереву в Кермине, ныне город Навои. 762–834 г. х. (1357–1429 григорианского календаря). Вдовец, имел сына Тахира и троих внуков. Его жена Хафиза 782–798 г. х. (1357–1429) умерла родами. Сына вырастила мать Замира, бабушка Тахира. Убит в своём доме напавшими кочевниками.
Тахир. 798–872 г. х. (1399–1467). Сын Замира и Хафизы, прапрадед Али-зодчего. Женат на Халиде 812–870 г. х. (1407–1465), сироте.
В семье было трое детей Шакир, Расул, Пулат.
Шакир. 832–901 г. х. (1428–1496). Сын Тахира, женат на Адлие 850–923 г. х. (1445–1518). Она дожила до рождения первых правнуков. Из родившихся детей в живых остались Мурад и Рустам. В 865 г. х. купил у купцаЗакираиз Масула «Книгу исцеления» Абу Али ибн Сина.
Мурад. 864–921 г. х. (1480–1515). Старший сын Шакира, женат на Мунисе 883–918 г. х. (1479–1513). В живых в семье остался один сын, Халил, отец Али-зодчего.
Рустам. 870–928 г. х. (1465–1523). Второй сын Шакира и Адлии, любимчик матери, весельчак, балагур и бездельник. Имел двух жён: Юлдуз 882–939 г. х. (1477–1525), вырастила трёх детей – Ильяса, Муниру и Максуду. Хадича 885–930 г. х. (1480–1525), вырастила трёх дочерей – Миасар, Мукаддас и Мухаббат.
Халил. 900–961 г. х. (1495–1554) Сын Мурада и Мунисы, отец Али-зодчего. Имел двух жён и десятерых оставшихся в живых детей.
Семья Халила
Зумрад. 903–958 г. х. (1498–1551). Старшая жена Халила, вышивальщица, дочь десятника Гайрата и вышивальщицы Альфии из Кермине. Вырастила семерых детей.
Карим — резчик по дереву. Старший сын Халила. Женат на Гульшан 920–980 г. х. (1515– 1575), дочери Хамида-кукольника и Максуды. Гульшан – первая кормилица Абдулла-султана. Имел троих детей – Зульфикара, Ахмада и Интизору.
Саид. 920–988 г. х. (1515–1583). Второй сын Халила и Зумрад, плотник и резчик. Имел двух жён — Бодам 926–991 г. х. (1521–1586), дочь Хайдара-каменотёса и Бахмал, родила трёх девочек – Саиду, Салиму и Юлдуз. Вторая жена Саида Нигора 935–998 г. х. (1530– 1593), дочь Абдулхамида-тандырщика и Зейнаб, родила троих мальчиков – Нуриддина, Сардора и Саидалима.
Гульчехра. 921–985 г. х. (1516–1580). Дочь Халила и Зумрад. Выдана замуж за Замира, сына Сунната-гончара и Озоды-повитухи, переняли ремесло свекрови. Родила троих детей – Турсуна, Самиру и Фархада.
Ситора. 923–993 г. х. (1518–1588). Вторая дочь Халила и Зумрад, выдана замуж за Ильхома, сына чайханщика Насруллы и Наргис. Родила и воспитала четверых детей – Наримана, Шерзода, Шавката и Гули.
Айгуль. 925–997 г. х. (1520–1592). Третья дочь Халила и Замира. Выдана замуж за Бахтиёра, сына купца Одыла и Мирхабо. Родила троих детей – Дильбар, Килича и Бахор.
Ойниса. 928–981 г. х. (1523–1576). Четвёртая дочь Халила и Зумрад, очень красивая девушка. Выдана замуж второй женой за караванбаши Анвара в Афарикенте, родила шестерых детей, трёх девочек и троих мальчиков: Бахор, Акмаля, Саида, Шахло, Тургуна, Мамеда.
Умида. 932–1007 г. х. (1527–1602). Пятая дочь Халила и Зумрад, выучена на отин-ойи. Выдана замуж за Хаджима, сына муллы соборной мечети в Афарикенте Аброра и его жены Динары. Родила двоих сыновей – Шавката и Джуру.
Лайло. 922–? г. х. (1517–?). Вторая жена Халила, дочь Мусульманкула и Зиёды, умерших от морового поветрия в Афарикенте в 934 г. х. Её удочерили Халил и Зумрад, но впоследствии Халил женился на ней. Родила троих детей – Али, Зураба, Лолу, воспитала Ульмаса, главных героев повествования.
Одыл. 897–964 г. х. (1492–1557). Дядя Лайло. Купец. Двое детей, сын Бахтиёр и дочь Нафиса.
Али. 938–?г. х. (1533–?). Старший сын Халила и Лайло, талантливый строитель, придворный зодчий Абдуллахана II. Женился в 965 году в Германии на Гертруде, дочери Генриха Функе, владельце постоялого двора и торговца специями. Али имел пятерых детей и одиннадцать внуков и внучек. Сыновья Даврон и Халил стали продолжателями его дела. Дочери выданы замуж.
Зураб. 940–998 г. х. (1535–1592). Второй сын Халила и Лайло, резчик по дереву, копировальщик. Женат с 967 г. х. на Сурайё 946– 985 г. х., дочери мясника Дильшода и его жены Гузаль. Имел четверых детей и восьмерых внуков. Сыновья Торгул и Искандер тоже стали резчиками.
Лола. 942–991 г. х. (1537–1586). Единственная дочь Халила и Лайло, отин-ойи, воспитательница дочери Абдуллахан II Кистин-кири, жила в Бухаре у тёти Нафисы и её мужа Закира, муддариса. Выдана замуж за преподавателя медресе. В семье было трое детей – мальчик и две девочки.
Семья Рустама, его жёны и дети
Юлдуз. 882–930 г. х. (1477–1525). Старшая жена Рустама, пухленькая хохотушка, добрая, отзывчивая, любимица свекрови Адлии.
Ильяс. 902–958 г. х. (1497–1553) Сын Рустама и Юлдуз, двоюродный брат Халила. Женат на ткачихе Зарине 910–938 г. х. (1502– 1532), дочери ткача Анвара и Джамили. Из семерых детей, рождён-
ных ею, в живых остались только двое – Закир 927–1001 г. х. (1521–1593) и Ульмас, рожая которого в 938 г. х. Зарина умерла. Сам Ильяс после её смерти ушёл из дома и стал дервишем.
Муниса. 904–? г. х. (1499–?). Дочь Рустама и Юлдуз, выдана замуж за кузнеца Сардора.
Максуда. 908–? г. х. (1503–?). Дочь Рустама и Юлдуз, выдана замуж за ювелира Урмана.
Хадича. 885–939 г. х. (1480–1525). Вторая жена Рустама, родила семерых детей, в живых остались три дочери.
Миасар. 904–? г. х. (1499–?). Дочь Рустама и Хадичи, выдана замуж за мастера по изготовлению хумов Надыра.
Мукаддас. 912–? г. х. (1507–?). Дочь Рустама и Хадичи, выдана замуж за мираба Эргаша.
Мухаббат. 914–? г.х. (1509–?). Дочь Рустама и Хадичи, выдана замуж за мунши Фатхуллу.
Дети Ильяса
Закир. 927–1001 г. х. (1521–1593). Сын Ильяса и Зарины, учился в медресе Улугбека в Бухаре, стал мударрисом. Женат на Нафисе, дочери купца Одыла. Трое детей – Юлдаш, Назим и Навал.
Ульмас. 938–? г. х. (1533–?). Сын Ильяса и Зарины. Женат на Зухре, дочери кушчи при дворе Абдуллахана II. Из пятерых детей выжили двое – Адолят и Маджит. От детей пятеро внуков.
Глава 1
ПРОШЛОЕ ИЛИ БУДУЩЕЕ?
– Я хан.
Нет, не так.
– Я Великий хан.
Великим ханом называют меня во дворцах эмиров и беков, в жалких глинобитных мазанках дехкан, в домах купцов и ремесленников, в юртах кочевников. Государство моё простирается от Каспийского моря на западе, до глубокого озера Иссык-Куль на востоке, от Кипчакских степей на севере до реки Мургаб на юге. Редко кто называет меня по имени. В младенчества я был ханзаде, наследник, старший сын Искандер-султана. В юности меня называли султаном. Вот уже больше сорока лет меня называют Великим ханом. Я стал забывать своё имя, полученное по воле отца. Полное моё имя Абдулла ибн Искандар-хан ибн Джанибек-султан ибн Хаджа Мухаммад ибн Абулхайр-хан. Даже мой кукельдаш Зульфикар называет меня Великим ханом, но обращается по-свойски, на «ты». Никто и никогда не рискнёт назвать меня Вторым, хотя в династии Шейбанидов с таким именем я действительно Второй.
Не знаю, насколько я велик, и велик ли на самом деле? Изредка в голову приходят вздорные мысли: умру я, и через сто лет обо мне никто не вспомнит. А через пятьсот лет даже пыли от моих великих свершений не останется. Услышав моё имя, потомки будут напряжённо, но бесполезно морщить лоб и недоумевать: «Кто бы это мог быть?» Могу ответить им: всю свою жизнь я работал. Нет, я не потел в поле, не надрывался в каменоломне, не махал молотом в кузнице.
Я создавал и строил Великую Бухарию. Сам я называю свою страну государством всех узбеков.
А для этого я с пятнадцати лет не слезал с коня, врал, убеждал, убегал, возвращался, торговал и возводил города. Я учился, воевал, защищал, шпионил, писал, наказывал – правил, как мог. Долго можно говорить о том, что я сделал и чего не успел совершить. Но в глубине души я надеюсь – не смогут люди забыть меня. Если и забудут хана Абдуллу, то никогда не забудут тех медресе, мечетей, мостов, плотин и сардоб, построенных по моему приказу придворным архитектором Али ибн Халилом аль Афарикенди и его братом Ульмасом ибн Ильясом аль Афарикенди, гениальным математиком.
–Великий хан! Многие поэты подлунного мира мечтают о возможности лицезреть вас, я же имею счастье не только видеть вас и дышать с вашей милостью одним воздухом, но и преподнести вам свои ничтожнейшие стихи! – Именно с такими словами время от времени обращается ко мне вакианавис Хафиз Таныш ибн Мир Мухаммад аль Бухари.
Я никогда не выговариваю его полное имя, поскольку всегда забываю какую-либо часть. Слишком длинно и витиевато, да и зачем? Все знают его под именем Нахли. Я так и называю знаменитого поэта, но трудно сказать, почему он выбрал себе тахаллус «пальма», на это растение он совсем не похож.
Когда я совершал паломничество в Мекку, то в долгой и трудной дороге видел много пальм: и финиковых, и кокосовых, и таких, которые, кроме тени, ничего не дают, их главная особенность – это стройный и прямой ствол. Почему Хафиз Таныш решил, что он похож на пальму, ума не приложу. Он своим кургузым телом напоминает остальных жителей Мавераннахра. То есть баурсак. Такой же кругленький и маслянисто-гладкий.
Нахли сидел напротив меня с настороженным и одновременно умилительно-восхищённым видом, поскольку вчера получил приказание явиться в кабинет после утренней молитвы. Я не люблю, когда сардары или чиновники стоят столбом, в то время как я удобно сижу, развалившись на мягких подушках. Не потому, что мне их жаль, а потому, что приходится задирать голову вверх, разглядывая их лица.
Шея от напряжения затекает, начинает болеть голова. Можно бы ставить приближённых, просителей и сардаров на колени, как это делали все мои предки, кроме благословенного отца Искандер-хана. Но тогда посетитель будет думать о своих согнутых в неудобной позе деревенеющих коленках, упирающихся в драгоценные ковры, а не о том, чтобы правдиво и откровенно говорить обо всех делах, что призвали его в Арк.
Поджав под себя ноги, Нахли вертел в руках свиток с новой касыдой в мою честь. Его тщательно скрываемое нетерпение я заметил, но не спешил рассеять тревожное опасение, мелькающее в глазах Нахли и отражающееся в подрагивающих пальцах, теребящих туго скрученный лист самаркандской бумаги.
У меня не было вакианависа, пока я был наследником своего отца Искандер-хана и звали меня в то время султаном. Но, став ханом после его безвременной кончины в начале месяца джумада 991 года хиджры, я получил значительный подарок от кукельдаша Кулбаба – вакианависа.
Конечно, живого человека, если это не раб, дарить нельзя, тем более мусульманина, это я говорю, объясняя присутствие Нахли рядом с собой. В действительности вакианавис давно был приближённым кукельдаша и, возможно, другом, но более близким другом мне был сам Назим Кулбаба. Молочный брат всегда думал о моём благополучии. Моё восхождение на престол стало толчком для увековечивания моей многогранной деятельности. Летописец предположил, что в повествовании необходимо отразить события со времени появления на свет моих предков-чингизидов и до сегодняшнего дня. Нахли неотлучно и незримо пребывает за моей спиной почти так же, как Зульфикар. Нет, Зульфикар не отходит от меня ни на шаг с нашего младенчества, а Нахли рядом всего лет пятнадцать.
Окончание жизнеописания породило слухи о его казни якобы за то, что мне его творение не понравилось. Неправда, весьма понравилось. Я изображён в сочинении Нахли почти достоверно, можно сказать привлекательно. Описание моих сподвижников вносит приятное дополнение и разнообразие в плод его вдохновения. Сплетники, недоброжелатели и прочие родственники с ревностным азартом сочиняют подобные небылицы то про Мушфики, то про Нахли, то про любого из моих сардаров. Клеветники и шептуны уныло удивляются, встречая их в коридорах Арка или на заседаниях дивана в здравии и полном расцвете сил, а не горюя на многочисленных поминках.
Да если бы я столько народу казнил, как про меня говорят, в Арке, кроме меня, павлинов и бесполезных сизых голубей, никого бы не осталось. То я разозлился на бакавулбаши, подавшего на дастархан горячие лепёшки, то я приказал пытать кукельдаша – это которого? Того, кто сидит наместником в Герате или Зульфикара? Глупцы! Откуда у людей столько лишнего времени, попусту растрачиваемого на бессмысленные и бесполезные разговоры? Жаль, что я никогда не могу добраться до источников этих сплетен, но, если правду сказать, я не хочу этого делать. Пусть сочиняют, возможно, меньше будут заниматься заговорами.
Есть ещё одна причина, что я без особого усердия преследую распространителей слухов. Многие стихотворцы, художники, архитекторы и другие талантливые люди тянутся к моему двору и на все лады прославляют Великого хана как достославного правителя. Попутно придворные подхалимы сравнивают меня с Александром Македонским или с какой-либо другой кровожадной значительной личностью. Возможно, ими движет любопытство или желание испытать судьбу, но, скорее всего, они руководствуются естественным стремлением – разбогатеть и стать знаменитыми на весь Мавераннахр стихотворцами. Я не уверен, что стремятся они именно ко мне. Они тянутся к даровой кормушке, якобы находящейся в Арке.
Человек, лишь вчера взявший в руки калам, сегодня думает, что многочисленные касыды и газели, написанные до него, не стоят ни единого взгляда великого хана. А вот то, что написал этот молодой и нахальный рифмач, исключительно в своей блистательной самобытности! За эту неповторимость и мелодичность стихослагатель надеется получить соответствующую награду в разнообразных подарках и драгоценностях.
Я хоть и скуповат, но хорошие стихи и изделия люблю, награждаю талантливых стихотворцев и ремесленников. Конечно, не по весу их создателя, как делают некоторые султаны и шахи, пуская пыль в глаза дипломатам и приезжим знаменитостям. Я награждаю достойно! Критикуя всех, я в то же время убеждён в исключительности своих собственных стихов. Смешно? Но окружающие своими неуёмными похвалами не дают мне усомниться в этом!
Всё было бы хорошо, но разговаривает Нахли витиевато, использует утончённые обороты речи и пышные, трескучие сравнения. Они не имеют ничего общего с живой речью. Мне трудно было к этому привыкнуть, и я приказал Нахли:
– Вакианавис, если ты не будешь писать и говорить проще, я вынужден буду тебя заменить другим пачкуном, хотя бы Мушфики. Или бесталанным рифмоплётом, который лишь вчера научился держать кисточку в руке. – Мои слова если и расстроили Нахли, то это никак не отразилось на его лице.
Через некоторое время он принёс мне охапку свитков разных летописцев и стихотворцев прошлых лет, а также ныне живущих и здравствующих. Я с изумлением понял, что мой Нахли пишет намного проще и понятнее, чем остальные признанные гении.
История его жизни незамысловата – родился Нахли в Бухаре в семье Муаланы Мир Мухаммада, приближённого Убайдуллы-хана. Через некоторое время отец Нахли сбежал из родного города от Ахмад-хана, пришедшего со своими кипчаками разорять народы Мавераннахра. Муалана оказался в кашкадарьинском городе Кеше, где умер от лишений. Нахли тогда не было и восьми лет. Как прошла молодость самого Нахли, мне неизвестно, он мог бы рассказать об этом, но вспоминать тягостное детство не хотел. Видимо, до встречи с Кулбабой он бедствовал.
Я не настаивал на его откровенности. Главное, что он тщательно записывал все слова, сказанные мною. Вакианавис сопровождал меня в военных походах. Он подробно описал не только мои вымышленные подвиги, но точно указывал, кто, где стоял и кто что говорил во время многочисленных сражений. Хотя какие разговоры – говорить можно после битвы, если жив остался. Во время боя надо держать ухо востро, а саблю твёрдо!
Внешность Нахли самая обыкновенная, от других моих сардаров он ничем не отличается, такой же приземистый, чернобородый и узкоглазый. Одевается вакианавис как положено летописцу – ярко и броско, так приличествует приближенному великого хана. Это чтобы ненароком никто не подумал, что мне жалко для него денег.
Сегодняшний день не задался. Моё состояние отвратительно, затылок ломит, а ноги будто налиты свинцом. Я стремлюсь сократить пребывание Нахли в кабинете, хотя ещё вчера хотел его видеть для отправки в Герат к Кулбабе. Уже некоторое время я тайно готовился к обширным военным действиям против северных кочевых племён. Следует предупредить моего кукельдаша. Необходимо передать письма, написанные иносказательным тайным языком. Пожелания здоровья и подарки передаются для сокрытия широкой военной подготовки.
– Нахли, меня радуют твои новые произведения, ты давно уже ничего не приносил. С чем это связано? Я понимаю, что вдохновение – редчайшая легкокрылая птица, урывками посещающая творческого человека. Меня огорчает, что твои касыды перестали быть яркими. Тебя не вдохновляет стареющий хан или ты скучаешь по своему другу Кулбаба? Скажи мне, я не стану сердиться, а если ты захочешь его посетить в Герате, не стану тебя удерживать. Рядом со мной есть другие поэты, талант которых расцвёл рядом с тобой. – Как аккуратно я подвожу его к обязательному отъезду! Несмотря на то, что утром я съел совсем немного, меня жутко тошнило.
– Великий хан не рассердится на меня, что я на несколько дней уеду? Я так скучаю по вашему кукельдашу. Я люблю его и ценю его отношение ко мне. Но я не решался потревожить великого хана на пути его грандиозных свершений и гениальных замыслов! Если ваше благодеяние распространяется так далеко, что вы разрешаете мне отсутствовать некоторое время, то я по истечении недели отправлюсь в Герат. Счастье моё от вашего благосклонного внимания не знает границ! – Но тут я согнулся в судорожном позыве к рвоте. Нахли, в ужасе вскочив на ноги, заорал дурным голосом: – Помогите, табиба к великому хану! Табиба, ради Аллаха!
Я плохо помню, как после этих воплей кабинет наполнился людьми. В первых рядах в комнату ворвался Зульфикар. Я провалился в долгое забытьё.
С того неудачного посещения Нахли и его отъезда в Герат, луна успела дважды исчезнуть с ночного небосклона и вновь народиться. Сквозь узорные клеточки панджара в окно струился уже не утренний, а дневной яркий свет, пришедший на смену стылому осеннему утру. Лёжа на курпаче с подоткнутой под поясницу подушкой я предавался горестным и невесёлым мыслям, навеваемым недомоганием, свалившим меня с ног почти две луны назад. Вот уже несколько недель я не занимаюсь государственными делами. Изысканная пища не доставляет удовольствия, и только бессмысленное разглядывание кусочка осеннего неба позволяет надеяться на то, что я ещё жив. Недовольно ворочаясь, я раздражённо размышляю.
Сколько же можно лежать в спальне на надоевших до отвращения смятых курпачах? И я, кое-как натянув на себя халат, перебрался в кабинет. Резная хонтахта уставлена изящной посудой: на фарфоровых и стеклянных блюдах лежали оранжево-кремовые персики и красные яблоки. Яблоки у нас бывают разного цвета – от бледно-жёлтого до тёмно-бордового, но мне с детства нравятся красные, и только такие мне подают на стол. Золотистые груши, зелёные и сизые грозди винограда переплетались причудливым узором в невысокой гиждуванской вазе.
Небольшие пиалы наполнены миндалём, арахисом, фисташками, другими орехами и сушёными фруктами. Сладостей на подносах нет, я их не ем. Не потому что табиб Нариман не советует их употреблять, просто не люблю. Всё это изобилие трижды в день обновляет дастурханчи Абдул-Кадыр и три его помощника, не дозволяя порче пробраться на ханский стол. Не приведи Аллах, если хан отравится испорченным яблоком или гнилым орехом. Есть не хотелось, а мысли свербили мозг, не переставая терзать сомнениями.
Мой табиб Нариман знающий и искусный лекарь, но и он не может понять, что за болезнь угнездилась в старом теле, изношенном долгой жизнью. Или знает, но тоже боится сказать? По его лицу трудно угадать, о чём он думает. За бесчисленные годы, что он живёт подле меня, табиб привык скрывать свои мысли. Маска безропотного повиновения давно стала его истинным лицом. Этих лиц возле меня несметное множество, я перестал различать, кому они принадлежат. Настойки и лекарства, приготовленные табибом, на время облегчают недомогание. Но проходит день-другой, возвращаются дурнота и головная боль. Али говорит, что это старость. А я думаю, что это души убитых мною людей взывают к справедливости. Скольких смертных я отправил к праотцам своими руками? Немногих… И лишь в сражениях. Я никогда, в отличие от других правителей, не пытал пленников сам. Зато, оставаясь с незапятнанными кровью руками, позволял делать это своим палачам.
Насилие над захваченными женщинами мне было отвратительно, ни разу в жизни я до этого не опустился. Даже гаремы захваченных султанов и ханов не делал своими, но я раздавал их своим приближённым, а это ещё хуже. Многие ханы поступали по-другому. Наш благословенный предок, основатель нашей династии, Шейбани-хан, выбирал из гарема побеждённого очередную жену для себя. Он всегда смотрел не на красоту женщины, а на её родство с чингизидами. После захвата Герата Шейбани-хан выбрал себе вдову Музаффар-Хусейна, Ханзаде-ханум, дочь Ахмад-хана и сестру Султан-Хусейна. Сам я мог бы отправлять захваченных женщин в семьи родителей, но и там они никому не нужны. Такова незавидная участь вдов побеждённого противника. Если бы я был побеждён в бою, и моя столица была захвачена, такова же незавидная участь моего гарема.
Сейчас я думаю, что меня медленно травят. Делают это тайно по приказу моего единственного сына и престолонаследника Абдулмумина. Подозреваю, что меня пытаются уморить ядом, который действует медленно, но неотвратимо. Где-где, а у нас на Востоке много ядовитых змей, насекомых, ярко цветущих растений, но они так ядовиты, что даже приближаться и ним небезопасно. Есть знатоки по ядовитым снадобьям. Отравят так, что ни один табиб не заподозрит преступления – занедужил старый человек и умер в благости. Абдулмумин перед смертью не станет размышлять об убитых им людях, а их столько, сколько волос в моей бороде. Возможно, больше. Мысли эти появились недавно и не дают покоя. Я в своей жизни почти не болел, а сейчас слабость во всём теле, после еды тяжесть в желудке, кружится и болит голова.
Раньше я не подозревал, что голова может так сильно болеть. Хотя самое ужасное в моей болезни – расстройство кишечника. Оно изводит меня пуще головной боли и тяжести в желудке. Поначалу табиб подозревал холеру, но от холеры люди умирают быстро, исходя злым, неудержимым поносом. На меня же он нападает время от времени. Не даст Аллах умереть мне, сидя враскоряку на нуждном горшке, не по-мужски это. Иногда тело моё горит, сам я покрываюсь липким, противным потом, а в другой миг мне становится холодно, толстые одеяла с жаровнями не спасают от частой дрожи. Болезнь вызывает у меня сильное недовольство, я злюсь сам на себя, на окружающих, на табиба и трёх его говорливых подмастерьев. Но я ничего поделать не могу: немочь меня бесит, как надоедливая муха. Она отвратительно жужжит, кружит и норовит сесть на нос, а я не могу её отогнать.
