Kitobni o'qish: «В ожидании Синдбада»

Shrift:

* * *

Пролог

Тот, второй, вышедший из машины, был очень красивым. Тетка, торговавшая на углу цветами, заметила это сразу. И одет хорошо – светлая рубашка, голубые джинсы, модная куртка. А водитель весь в черном. Цветочница оставила букеты и внимательно присмотрелась. «Странно. Чего это они здесь остановились?! Не за цветами же. Разве только сигареты купить. Тут больше ничего и нет», – подумала она. Перекресток казался безлюдным. Справа высились корпуса неработающего завода, слева – пустырь со строительными вагончиками. Жилые дома стояли поодаль.

– Сейчас, только сигареты куплю, – сказал водитель, выходя из машины.

– Да без проблем, – ответил второй, – я разомнусь.

Водитель дернулся при этих словах, а молодой парень пошел по тротуару.

Цветочница наблюдала за ним. «Хорош. Ой, хорош, ладный!» – думала она, радуясь хоть какому-то развлечению. Ее покупатели появятся позже, когда в больнице начнутся часы посещений. Парень тем временем дошел до угла и повернул было назад, как из-за поворота бесшумно вылетела машина. Она пересекла «сплошную» и затормозила около парня. Из машины выскочили двое. То, что произошло потом, цветочница еще долго пересказывала знакомым. Те двое скрутили молодого человека, который закричал и попытался сопротивляться, но его ударили в лицо, накинули на голову какую-то тряпку и затолкали в машину. Водитель внимательно наблюдал со стороны, а когда похитители скрылись, спокойно сел в свою машину и уехал в противоположном направлении. Ни на продавца сигарет, выскочившего на шум, ни на цветочницу никто не обратил никакого внимания.

Часть первая
1996 год

Глава 1

– Ника, вставай! Опоздаешь!

Ее трясли за плечо, потом попробовали сдернуть одеяло. Не тут-то было. Ника, с головой зарывшись в постель, одеяла не отпускала. Она всеми силами продлевала ночь. Утро и день не сулили ей ничего особенного – школа, контрольная. Вообще-то, она давно не спала. Уже час ее сон казался похожим на игру «замри» – неподвижность, закрытые глаза и много неприятных мыслей. Ей хотелось, чтобы этот день не начинался. «Надо вставать», – она прислушалась к маминым шагам, бодрым и энергичным. «Да, надо вставать! Мама обиделась – будила меня, будила, завтрак приготовила, а я все лежу. Непорядок! И потом, все равно уже не засну».

Ника вздохнула, откинула одеяло и только потом открыла глаза. Ближе всего стоял старый платяной шкаф, который когда-то достался им от бабушки. Шкаф был таким огромным и таким тяжелым, что любые попытки избавиться от него ничем не заканчивались. Потом Ника увидела свой письменный стол с горой учебников, среди которых стояла большая чашка в красных цветах. В ней мама приносила теплое молоко. Вечером это было сигналом прекращать занятия и готовиться ко сну. «Когда-нибудь мы все это выбросим. И вообще, когда-нибудь мы переедем в нормальную квартиру. Новую. В новом доме! – подумала Ника, прислушиваясь, как в кухне скрипят половицы. – Наш дом совсем старенький. Хотя мама и слышать не хочет ничего, все твердит про ремонт. А где такие деньги взять?!» Ника вздохнула и прокричала:

– Все, встаю, встаю!

Но как только ее босые ноги коснулись ледяного пола, она ойкнула и снова залезла под одеяло.

– Ника! Господи, ты опоздаешь в школу, я опоздаю на работу. Хоть и не платят денег, а кто-то должен заниматься ежедневными делами! – В дверях появилась мать, молодая, статная женщина. Одета она была скромно, но требовательно – ворот строгой белой блузки скрепляла большая камея, а на широкой юбке отглажены все складки.

– Мама, – тянула время Ника, – мама, а что случилось? Почему ты такая нарядная?

– Я уже семнадцать лет как мама, – сердито сказала Калерия Петровна Одинцова, – но вставать вовремя и не опаздывать так тебя и не научила! Живо поднимайся, шагай в ванную, и я жду тебя завтракать!

Калерия Петровна по-военному четко повернулась на маленьких каблучках и исчезла в дверях.

Ника вылезла из-под одеяла и прошлепала в ванную. Ванная тоже была предметом вечных споров и рассуждений. Старый кафель, старый нагреватель, разболтанный кран и новая шторка в золотых рыбках – гордость мамы. «Стоит, как кусок мяса, но нашу жуткую ванную хоть немного украсит! – сказала она, доставая пахучий, сложенный вчетверо квадрат полиэтилена. Ника помнила, что благодаря этой шторке в ванной исчез теплый сырой запах, а появился аромат новизны, ремонта, радостного обновления. На какое-то время шторка примирила Нику с домашней действительностью, но, впрочем, не надолго. Тоска по новому, свежему жилью появилась снова.

Ника присела на край ванны, включила кран и подставила пальцы, ожидая, когда польется теплая вода. На минуту Ника задумалась: «Еще два дня, а там выходные, а это значит, что приедет Егор».

Да, всего два дня, и он приедет. И все станет проще, легче, не так беспросветно. И совершенно ее не будет волновать их старый дом, требующий капитального ремонта, а будущее предстанет таким, в котором нет места проблемам. На минуту к Нике вернулось хорошее настроение. Но только на минуту, потому что из-за двери послышался голос матери:

– Ты там не заснула? Надеюсь, ты помнишь, что тебе надо в школу, а мне на работу. У меня сегодня совещание! Районное!

– Да, мама, слышу. Уже иду! – ответила Ника, прислушиваясь к маминому голосу. Ее всегда удивляло, откуда в матери столько энергии. Конечно, быть директором городского музея – это ответственность и нужно всегда быть в форме. Вот и совещания у нее часто. А она, Ника, в свои семнадцать лет часто ленится, бывает нерасторопной, благодушной и не демонстрирует готовности бороться с жизненными обстоятельствами.

– Ника! – прозвучало прямо под дверью. – Заснула опять? Я жду тебя завтракать!

– Да, сейчас, – пробормотала Ника и глянула на себя в старое пятнистое зеркало. Зеркало ответило заспанным лицом симпатичной семнадцатилетней девочки. «Это – я! – сказала себе Ника, увидев свое отражение. – Это – я! Рыжая, худая и вроде бы красивая. По крайней мере, так думает Егор. Но ведь это – главное!»

Ника улыбнулась и подмигнула себе.

– Ника, я опаздываю! – торопили ее снаружи.

– Все, мама, я иду. – Плеснула себе в лицо водой, быстро почистила зубы и напоследок окатила себя прохладным душем – бойлер работал из рук вон плохо. Закутавшись в мамин старый халат, она вышла на кухню.

– Вот тебе бутерброды. Да, это, конечно не ветчина, это какой-то заменитель. Ты не представляешь, с какой скоростью дорожают продукты! И когда это закончится?! На обед ничего нет, свари себе что-нибудь – молоко есть и банка тушенки. Можно макароны. Можно кашу какую-нибудь. Заодно и на ужин будет! – затараторила мама, наливая чай.

– Хорошо, – пробормотала Ника. Она согласна была сжевать этот жуткий бутерброд с «мыльным» вкусом, только бы ее оставили одну, не тормошили, не дергали, не торопили. Ника не любила суету, ей нравились тишина и возможность подумать о собственной жизни, представить себе, как Егор идет на лекции, помечтать о том, как они увидятся на выходных.

– Что с тобой сегодня?! – Калерия Петровна поставила чашку и внимательно посмотрела на дочь, – ты здорова?! У тебя ничего не болит?

– Нет, мам. Все нормально, – мотнула головой Ника.

– Хорошо, это я тебя, наверное, разбудила резко, – смягчилась Калерия Петровна. – Так бывает. Просыпаться надо медленно. Солнце ведь не вскакивает как оглашенное, рассвет – это целый ритуал! Все, я побежала!

Мать допила чай, поставила чашку в раковину, смахнула со стола крошки и вышла. Вскоре Ника услышала мягкий стук обитой дерматином двери. В окно увидела, как мать прошла по дорожке сада и на минуту задержалась у взошедшего после зимы пиона. Когда хлопнула калитка, Ника подумала: «Маме нужен новый плащ! Этот такой страшный, даже по плечам немного выгорел. Когда она воротник поднимает, особенно заметно!» И тут же дала себе слово, что они купят Калерии Петровне плащ. Новый, шикарный, с множеством хлястиков по теперешней моде. А еще они купят ей, Нике, сапоги, черные замшевые ботфорты. И отметят эти покупки большой пиццей, которую теперь продают в гастрономе.

Но это может случиться не раньше зимы – когда Ника уже поступит в институт, получит первую стипендию и устроится на какую-нибудь «подработку». «Обязательно – новый плащ маме! И теплый жакет!» – пообещала себе Ника. Ей и в голову не могло прийти, что очень скоро в ее жизни случатся события, которые заставят забыть о планах и аукнутся через много-много лет.

Оставшись одна, Ника обошла дом. Старенький дом, в котором жили еще бабушка с дедушкой. Она любила так делать. Здесь когда-то сделали ремонт – добротный, дорогой. От него остались югославские обои на стенах, новые половицы на полу, но не крашеные, а покрытые лаком, остались двери сосновые, тоже некрашеные. Но это все сделано давно и теперь немного выцвело. Ника еще раз заглянула в ванную, но теперь для того, чтобы понюхать мамины духи. Они, как обычно, стояли на полочке – «Нефертити», шесть рублей ноль-ноль копеек до всех денежных реформ.

В старом платяном шкафу одежды висело немного. Они с матерью новое покупали нечасто, экономно берегли старое и только недавно решились расстаться с длинным черным свитером толстой вязки, на котором вышиты алые цветы. Однажды Ника обнаружила в комнате бархатную моль и обвинила в этом старую одежду. Черный свитер казался «плечистым», с широкой проймой, но было ясно, что никуда, кроме как на огород, Ника его не наденет, потому что теперь он больше походил на решето. «Вот, доэкономились! Моль все сожрала!» – Ника с каким-то удовлетворением сообщила о происшествии матери. Конечно, обидно – свитер шел под ее рыжие волосы, она чувствовала себя королевой в нем и черных блестящих лосинах, а одноклассницы вздыхали от зависти.

Сейчас Ника выбрала узкую черную юбку, белую блузку, черные туфли. Это был ее строгий выходной наряд. Особенно Ника гордилась своими туфлями – замшевыми, с бантиками. Мама их купила у знакомой за огромные деньги. «На носу выпускной и поступление! Все равно придется покупать что-то нарядное», – сказала мама. Деньги за туфли договорились отдать в два приема.

Одевшись, Ника еще раз обошла дом, разложила вещи по своим местам – мама терпеть не могла беспорядка. На глаза ей попалась фарфоровая статуэтка, она взяла ее с книжной полки и повертела в руках. «Зачем мама поставила ее рядом с книгами? Она ведь может упасть и разбиться!» – подумала Ника, и тревога закралась ей в душу. Глядя на эту изящную вещицу, она вдруг мысленно увидела плачущую маму, а душой ощутила безысходность горя. «Господи, да ерунда какая! Что это на меня нашло сегодня?! Ведь все хорошо! Все просто замечательно! Вот и Егор через два дня приедет!» – Ника торопливо поставила фигурку на место, на всякий случай задвигая ее поближе к стене.

– Вера, Верка, выходи! – С улицы послышался противный голос. Ника подбежала к окну. Там, пряча зажженную сигарету, стояла ее подруга Наталья Шевцова. «Вредина эта Наташка! Всегда зовет меня Верой. Не Вероникой, не Никой. Именно Верой или Веркой. Моему имени завидует, что ли? – Ника усмехнулась. – Наверняка сейчас будет рассказывать о своих приключениях. При Аньке стесняется. Анька на язык резкая. До школы близко, но пойдем мы «долгой» дорогой. А в школе…» – Ника схватила ключи и выскочила на крыльцо.

– О, ты чего это при таком параде? – Шевцова указала на белую блузку.

– Надо, – загадочно ответила Ника.

– Ясно, – коротко ответила подруга и протянула сигареты, – будешь? Нормальные. Дорогие. Salem называются. С ментолом. Мне вчера Генка подарил.

– Деньги у этого Генки, видно, есть!

– Есть, есть. Я же тебе говорила. Он бабулек «пасет». Тех, что пироги пекут и на трассе торгуют.

– Егор говорит, что это не бизнес. Это так, разбой.

– Твоему Егору вообще легко рассуждать. Вот что он знает о жизни? Что? Он же всегда был сам по себе. И все из-за родителей!

– Ладно, – отмахнулась Ника, – я только хотела сказать, что у этого Генки действительно денег куры не клюют.

– Вот и я об этом. – Шевцова поправила челку, добавила: – Думаю, может, замуж за него выйти? Вот аттестат получу и сразу замуж. Чтобы уже не думать ни о чем.

– Нет, ты не выйдешь замуж за этого Геннадия, – вдруг резко сказала Ника. Она не переставала удивляться собственной резкости и совершенно необъяснимым предчувствиям.

– С чего ты это взяла? – возмутилась Наташа. – Ты знаешь, как он за мной бегает?! Он же под окнами у меня все вечера проводит. А цветы? Сколько раз он мне букеты приносил. И не эти, вениками, что Карасева «вяжет» на рынке. У нее же действительно веники, а не букеты. А он настоящие, такие, в гофрированной бумаге, с лентами. Говорят, это импортное все.

– А цветы наши?

– Не знаю! – отмахнулась Шевцова. – Важно, что очень красивые букеты! Генка, он такой, он всегда знает, чего я хочу. Понимаешь, вот идем по улице, и он раз – покупает мороженое. А ведь я и слова не сказала.

– Наташка, все знают, что ты сластена, – рассмеялась Ника.

– Нет, ты специально все это говоришь! Чтобы поиздеваться надо мной! А я же не все рассказываю просто. Ни тебе, ни Аньке. А на самом деле…

Как это ни удивительно, но слепое предчувствие событий не будет обманчивым. Ника поймет это только через несколько лет. И Наташа Шевцова вспомнит об этом разговоре, когда с ней случится несчастье. Она действительно не выйдет замуж за этого Генку. Она выйдет замуж за другого. За Сашу Лепесткова, бандита по прозвищу Лепесток. И его убьют на ее глазах. Они будут сидеть в новенькой «шестерке» на мосту и ждать знакомого. Но вместо него подъедет мотоциклист и два раза выстрелит ее мужу в голову. Она будет кричать, пытаться вытащить его из машины. Но будет поздно. Наташу не оставят его друзья – у нее всегда будут деньги. Ее будут по-особенному, боязливо «уважать» в городе. Но с ней не будут особенно дружить. И ей будет тошно, что хоть в петлю. А потом к Наташе Шевцовой посватается вдовец из Москвы. С пятью детьми. И она согласится. И сначала они будут жить здесь, в Славске, но постепенно дорогу в ее дом забудут прежние друзья. Кто-то будет винить ее в грехах бывшего мужа. Кто-то позавидует – второй муж будет любящим и заботливым. И в конце концов они переберутся в Москву. Наташин муж разбогатеет, и купят они большую квартиру, а потом построят дом. А Шевцова очень скоро превратится во всеобщую маму, няню и бабушку. И будет счастлива. В Наташе Шевцовой удивительным образом будет сочетаться хозяйственная практичность с любовью к авантюризму. Это сочетание станет ее судьбой. Все это случится в будущем, но девочки, семнадцатилетние девочки, даже не подозревают о том, что готовит им судьба.

В какой-то книжке Ника прочитала, что человека нельзя спасти, его судьба – это данность. В этой книжке еще писали, что от судьбы не уберечь, но можно только открыть глаза на то, что есть другой путь. Но почему именно сегодня Ника думает о будущем? Почему предчувствие чего-то мрачного и темного, появившееся еще дома, не отступает, не покидает ее душу, не дает ей покоя и отравляет солнечное утро.

– А может, ты права? Может, Генка – то самое? – Ника улыбнулась. Ей захотелось превратить все в шутку.

– Вот, видишь, ты сама понимаешь, – обрадовалась Наташа, – сама понимаешь, что не будет человек так просто год за мной ходить! Он же мог с любой гулять! Ты же Генку знаешь! Генка – это возможности!

– Да, конечно, – ответила Ника и вспомнила, что такие «возможности» есть у многих парней в городе. Возможности с ограниченной ответственностью, так сказать.

– Ладно, видно будет, – мечтательно улыбнулась Шевцова, – а ты когда-нибудь думала, за кого выйдешь замуж? Ну хоть прикидывала?

– А что прикидывать, – ответила Ника, – я и так знаю.

– Да ты что? – Шевцова даже остановилась.

Ника уверенно сказала:

– Ну, как тебе сказать, мне иногда кажется, что я себе представляю, как это будет.

– Как? Ну, скажи как? – Стало ясно, что одним предложением от Наташи не отделаться. Тема бракосочетания была ее любимая тема.

– Ну, – протянула Ника и вдруг сказала: – Я уеду учиться в Москву. Я поступлю в университет. И там встречу его.

– Нет, подожди, – взмолилась Шевцова, – ты с подробностями. Ну, где, как он выглядит, как одет. И какой характер у него.

– Характер? – Ника вздохнула. – Давай по порядку. Он будет аспирантом, а я – еще студенткой. Мы встретимся на кафедре, и он со мной заговорит.

– А дальше? – мечтательно спросила Шевцова.

– А дальше мы пойдем погулять, будем разговаривать.

– О чем? О чем вы будете разговаривать?

– Не помню, – пожала плечами Ника.

– Что значит «не помню»?! – возмутилась Шевцова. – Ты придумай!

– Ах, да… – смутилась Ника, – мы будем разговаривать обо всем: о жизни, о прошлом, о родителях.

– А как ты поймешь, что ему нравишься?

– Он скажет, что влюбился в меня.

– А дальше?

– А дальше – его родители будут против. Я им не понравлюсь.

– Это понятно, – кивнула головой Шевцова, – ты извини, Вера, характер у тебя очень сложный. Иногда с тобой тяжело. Даже неприятно.

– Ну, ты даешь! – Ника рассмеялась.

Наконец-то впервые за весь этот удивительный день ей стало смешно. Взрослые девицы, а занимаются такой ерундой. Вот она, например, придумала какую-то историю с замужеством в Москве. Хотя, скорее всего, это чушь полная, и только Шевцова, с ее любовью к «свадебным историям» может в это поверить. А если серьезно, то Ника выйдет замуж за Егора. Они это уже решили, договорились обо всем, но знать об этом никому не надо. Ну, хотя бы чтобы не сглазили.

– Я – без всякого, я – честно. Знаю-то тебя давно! – теперь смутилась Шевцова.

– Понятно, – миролюбиво сказала Ника, – скажу тебе по секрету…

– Что? Что ты скажешь по секрету?!

У Шевцовой от возбуждения даже дыхание остановилось.

– Скажу, что мы – страшные дуры!

– Почему это?

– Как можно знать будущее?!

– Знать нельзя, – согласилась Шевцова, – но можно помечтать. Вот, например, дети…

– А что дети?

– Вот я хочу много детей. А ты?

– Откуда я знаю, Наташ? Я пока думаю об институте, о карьере. Все-таки важно встать на ноги.

– Во-о-от! – с удовлетворением протянула подруга. – Я же говорю, Одинцова, с тобой очень тяжело. Мужчине нужен ребенок.

– Шевцова, ты неисправима. Но, думаю, ты права, – с сарказмом ответила Ника. – Что-то у меня голова разболелась от всех этих разговоров.

– Это плохо. Сегодня контрольная, если ты помнишь. Ты готова?

– К контрольной? – переспросила Ника.

– Подруга, ты что это сегодня такая малохольная? Что-то случилось? – Наташа озабоченно взяла Нику под руку.

– Со мной?

– Да, с тобой. У тебя с Егором все хорошо? Волноваться ни о чем не надо? – Наташка со значением скосила глаза куда-то вниз.

– Ах, ты об этом?! Я же тебе говорила, между нами нет ничего такого!

– Рассказывай, два года ходите вместе – и «нет ничего такого».

– Ой, Шевцова, ты неисправима! Успокойся, все нормально. В смысле, все хорошо.

– Смотри, если что…

– Да все хорошо. Я же тебе все объяснила. Просто сегодня не выспалась. Не обращай внимания! Готовилась, читала. Мне дали конспекты на два дня. Понимаешь…

– Понимаю, – улыбнулась Шевцова, – вот почему я ничего никогда не зубрю. Либо – выплывешь, либо потонешь. Это – судьба.

Их городок назывался Славск. Свое имя он получил от названия реки Славки, которое происходило от названия маленьких серых птичек, во множестве обитавших в густых прибрежных кустах. В некоторых путеводителях город называли купеческим, но это неточность. В давние времена купцов здесь было немного, в основном город населяли инженеры, технологи и рабочие, потому что лет триста назад город вырос вокруг большой шелкопрядильной мануфактуры. В Славске изготавливали плотные, тонкие, узорчатые, гладкие шелка и экспортировали их во многие страны мира.

Архитектура в городе была старая, больница при всех властях располагалась в том здании, которое в старину для нее построили. Так обстояло дело и со школами, поликлиниками, банями и прочими зданиями. Ника Одинцова о своем городе знала все: ее мама всю свою жизнь проработала в Центральном городском музее и все истории улиц и домов Ника выслушивала на ночь вместо сказок.

Внезапно сзади налетела Анька:

– Где вы ходите?! Вы что, не знаете, что произошло?! Весь город уже знает! – Ее голос звучал взволнованно.

– А что произошло? Только половина девятого! Что в нашем Славске может произойти утром? Тут и днем, и вечером ничего не происходит, – рассмеялась Шевцова.

Аня строго посмотрела на нее и перевела взгляд на Нику.

– Ника, ты действительно ничего не знаешь?

– А что я должна знать? – спросила Ника и тут тревога, которая совсем недавно исчезла, снова охватила ее. – Что такое стряслось?

– Убили Петра Николаевича, отца Егора…

– Господи! – воскликнула Ника. Она вдруг испугалась саму себя. «Так вот, значит, откуда это ожидание чего-то плохого, зачем я обо всем этом думала?!»

– Кошмар! – воскликнула Наташа и уставилась на Нику.

– Надо сообщить Егору, – ответила Ника, – но как? Нам надо что-то делать! – Ника еле сдерживалась, чтобы не броситься к Бестужевым. – Девочки, я не пойду на уроки! Мне нужно туда, к ним! Надо найти Егора!

– Подожди, подожди! Тебя не пустят никуда. И ты не сможешь ни с кем поговорить! Там милиция и следователи. Говорят, даже из Москвы должны приехать. Лучше потом…

– Как – потом? Когда потом?! Ты что такое говоришь?! Надо туда, к ним! – Ника сунула сумку с учебниками Шевцовой. – Пусть пока у тебя будет! Мне надо к Бестужевым срочно!

– Надо, но не сейчас, – рассудительно сказала дисциплинированная Аня. Она забрала учебники у Наташи и вернула их Нике, – сейчас там не до нас. Там милиция… И вообще. После школы, сразу после школы мы пойдем к ним. Все пойдем. И потом, девочки, надо контрольную все-таки написать.

Ника подчинилась, пытаясь понять, как вдруг ее тревога, страх и предощущение плохого из чего-то эфемерного вдруг превратились в жуткую реальность.