Kitobni o'qish: «Дилетант»

Глава 1

Вид, в котором Маша сидела в кресле перед телевизором, был потенциально опасен, как радиоактивный изотоп. Но в окна квартиры ломился тридцатиградусный зной, душная жара повисла в комнате, и Маша только что совершила очередную экспедицию в ванную, где вылила на себя ведро холодной воды. Она была дома одна, если не считать кота Бублика, бездыханное тело которого валялось возле ее голых ног, и поэтому могла позволить себе какой угодно вид и позу. Впрочем, так как Машина самоуверенность простиралась до границ Эгейского моря, она смогла бы позволить себе такую же беззаботную наготу и в том случае, если бы ее одиночество в этот раскаленный июньский день было бы кем-то нарушено.

Серый лохматый Бублик, уже три часа тому назад сдохший от безумной температуры воздуха и паркета, лежал на боку, закатив глаза и открыв пасть. В его остекленевшем взгляде застыли тоска и недоумение. Он не понимал, почему Маша до сих пор не поставила в квартире кондиционер. Действительно, почему? Стоило только Маше намекнуть кому-нибудь из поклонников, и кондиционер тут же монотонно и упоительно загудел бы в одном из оконных проемов, снижая сумасшедшие африканские градусы до нормального уровня.

Да. Маша часто принимала подарки от мужчин. Это пагубно отражалось на ее нравственных принципах и благотворно – на обстановке квартиры. Оправданием мог служить только факт, что Маша никогда ничего не просила.

Мягкий кожаный уголок (правда, не совсем новый) – в одном из кресел Маша сейчас и находилась, предусмотрительно отделив себя от горячей молочно-ореховой обшивки махровым полотенцем, – переместился в ее квартиру после бурного краткосрочного романа с владельцем автосервиса. Товарищ помог нанести последний заключительный удар по внутренностям измочаленного «жигуленка», на котором иногда передвигалась Мария по опасным московским трассам. После ремонта «единичка» бодро доехала почти до Машиного подъезда и элегантно вписалась в не замеченный Машей экскаватор, ударно трудившийся в тот день во дворе на ремонте трубопровода. Автомобиль погиб окончательно, но владелец автосервиса не смог так быстро забыть раскрепощенную зеленоглазую блондинку, и в апартаментах Марии вскоре появился мягкий уголок современных очертаний и баснословной цены – взамен некрасивого старого дивана.

Видеодвойку с барского плеча пожаловал сравнительно юный (не старше сорока) директор кирпичного завода – у него Маша брала интервью, и к концу второго тайма обе стороны обнаружили такое сходство взглядов и интересов, что не оставалось ничего другого, как продолжить совместное ток-шоу в нерабочей обстановке.

И буковый паркет тоже кто-то где-то украдкой списал с баланса и приволок к Машиным ногам. Мужчинам всегда хотелось сделать ей подарок. Наверное, за краткий пролог, вулканическую кульминацию и безболезненное расставание. Маша легко знакомилась и легко прощалась, оставляя в груди завоеванных мужчин чувство благодарности, невыносимое, как разрывная пуля.

Но кондиционера в квартире не было.

Бублик проявил феноменальную смекалку. Он подполз поближе к Машиной голой ступне, покрытой круглыми бриллиантовыми капельками воды, и принялся слизывать влагу розовым абразивным языком.

– Ты что, Бублик, офонарел? – завопила Маша. – Мне самой жарко! А еще ты!

Бублик попытался придержать ногу хозяйки мягкой лапой, чтобы закончить обработку большого пальца, достаточно мокрого и прохладного, но в ту же секунду несильно получил по морде.

Маша снова отправилась в ванную, и кот понуро поплелся следом, собираясь, вероятно, посмотреть, что он сможет предпринять для спасения себя от теплового удара.

Но разгоряченная журналистка не дошла до ванной, так как зазвонил телефон. Маша и Бублик обернулись, посмотрели на телефон, потом друг на друга.

– Взять? – шепотом спросила Маша, будто ее мог услышать неизвестный абонент. – Или не брать? Алло?

– Маша Понтыкина, почему не на работе? – раздался официальный, но вкрадчивый голос Аркадия Гилермана, редактора скандальной московской газеты «М-Репортер». Если бы Гилерман видел, что из одежды на его подчиненной сейчас только телефонная трубка, он бы не был столь официален. Несомненно, был бы приветливее.

– Статью пишу, – мрачно ответила Маша. – Уже заканчиваю.

Она убрала громкость телевизора и щелкала пультом, прыгая по каналам. Везде попадалась реклама.

– Маша Понтыкина, – предупредил серьезный редактор, – я жду тебя через час в своем кабинете.

Гилерман был коварен, как Международный валютный фонд: денег давал мало, а требований предъявлял выше крыши.

– Правда? Зачем? – уныло спросила Маша. Ей очень хотелось в ванную и вовсе не хотелось в кабинет к редактору. Все капельки давно испарились с ее тела, и требовалось пополнить запасы воды.

– Для тебя есть задание! – обрадовал Гилерман. С того конца провода веяло солнечным морозным утром.

Маша знала, что кондиционер в кабинете редактора работает на полную мощность и сам Аркаша, в отличие от нее, сидит в наглаженной, ослепительно белой рубашке и при галстуке.

– Задание, – окончательно сникла Маша. – В такую жару. Ты меня ненавидишь!

– Я тебя боготворю, – серьезно ответил Аркаша. По какой-то трагической случайности именно ему, Аркадию Гилерману, Маша отвела роль последнего бастиона своей нравственности, и это страшно возмущало и ранило редактора газеты. – Я от тебя без ума, поэтому постарайся через час оказаться у меня в кабинете. И захвати статью, которую заканчиваешь. И то интервью, с майором ФСБ, которое обещала сдать еще три недели назад. Ты меня поняла?

Из ванной комнаты раздался жуткий вой.

– Поняла! – крикнула в трубку Маша. – Буду. Готовь фужеры и презерватив. Ну, пока, у меня с Бубликом что-то стряслось!

– С каким бубликом?! – не понял Аркадий, но непредсказуемая подопечная уже бросила трубку. – Бублик какой-то.

В полном ведре – вода нагревалась до комнатной температуры, прежде чем Маша выливала ее на себя, – плавал с выпученными глазами наконец-то охлажденный Бублик.

– Чучело мое!

Маша выловила и отжала кота, облилась водой, посмотрела в зеркало и решила не краситься. Собрала в хвост светлые, выгоревшие волосы. В спальне она с отвращением натянула на себя горячее, как вулкан Ключевская Сопка, узкое платье, собрала в папку бумаги и дискеты и отправилась в редакцию.

Девица подсела к его столику в открытом летнем кафе на Крещатике, с трудом втиснув фантастическую грудь в просвет между двумя начатыми бутылками с колой и минералкой. Вадим забыл о всех мерах предосторожности и не сводил глаз с двух победоносных капитолийских холмов, выпиравших из-под ажурной маечки, – эпицентры знойных полушарий откровенно темнели, словно крупные вишни. Вадим не устоял.

А надо было вспомнить о вечернем мероприятии, об ответственности, о темно-синей спортивной сумке под столом, о пяти тысячах задатка, и все стало бы на свои места. Но девица была так же пышна и ароматна, как свежий круассан, взятый им в дополнение к чашке кофе. И ей было не более семнадцати лет.

– Можно? – спросила девушка, дотрагиваясь до бутылки с кока-колой. В руках она вертела одноразовый стаканчик. – Меня зовут Лора. А вас?

Одна из тех малолетних бездельниц, что весь день слоняются по Крещатику, околачиваясь в дешевых кафе, обнимаются со знакомыми парнями и выпрашивают подачки у незнакомцев.

– Кондрат, – соврал Вадим, усекая свою фамилию Кондратюк до архаического имени.

– Чудовищно! – восхитилась Лора. Она уже ела его круассан с шоколадной начинкой.

Вадим был готов пожертвовать еще чем-нибудь, только бы она никуда не уносила свой бюст. Итак, если он решил пренебречь железными алгоритмами поведения, забыть о кодексе служебных правил, нарушить заветы Ильича, то надо действовать молниеносно и элегантно.

– Еще булочку? – ласково спросил Вадим, удобно пристраивая оба глаза на левом Лорином холмике.

– Две, – не растерялась девушка. – Какая чудесная погода!

Теплый ветерок ласково тронул ее детское, чистое лицо, подтверждая правильность тонкого наблюдения.

– Да, погода чудесная, но становится жарковато, ты не находишь? – Вадим собирался выстроить сложную конструкцию и незаметно толкнуть глупышку в капкан.

– Если вам жарко, можно пойти ко мне, – беззаботно предложила Лора, сдаваясь без боя и хитроумных уловок. – У нас хорошо. Прохладно. Только купите мне еще бутылку колы, ладно?

У Лоры действительно было прохладно. Окна квартиры выходили в тенистый каштановый двор, по деревянному, крашенному масляной краской полу гулял сквозняк.

Лора с разбегу прыгнула на старинную железную кровать с никелированными шишечками – та отозвалась пружинным звоном – и взглядом пригласила гостя последовать ее примеру. Но Вадим решительно завернул в ванную. Там в тусклом желтом свете голой лампы он врубил на полную мощность оба крана – вода забарабанила по дну допотопной квадратной раковины с отбитой эмалью – и сунул голову под струю.

Лора быстро освободилась от ажурной майки и короткой юбочки, воровато оглянулась и потянулась к темно-синей сумке. Открыть сразу не удалось: застежка «молнии» была пристегнута к ручке миниатюрным замком. Девушка на секунду замерла, потом подскочила (капитолийские холмы подскочили тоже) и стремительно ринулась к дряхлому облупленному комоду под белой кружевной скатертью. С набором импровизированных отмычек – шпилька, булавка, зубочистка – она вернулась к сумке. И через секунду с жадным интересом погрузила обе руки по локоть в недра нехитрого багажа Вадима.

Джинсы, чистая футболка, немного мятый летний пиджак и дорогой галстук, а внизу что-то твердое и тяжелое. С замиранием сердца Лора смотрела на маленький прямоугольный сверток (деньги?) и два пистолета.

– О! – задохнулась от восторга и ужаса Лора. – Прямо ковбой! Или киллер. Надо же! Киллер Кондрат. И богатенький!

У нее получилось «бохатенький хиллер Хондрат». Еще в сумке лежала аккуратно сложенная газетная страница. Лора с вожделением ощупала пачку денег и, вздохнув, положила ее обратно. К смертоносному оружию она и не притрагивалась.

Когда «хиллер» Вадим появился из ванной, его темно-синяя сумка чинно стояла в углу, там, где он ее и оставил. А на старинной кровати лежала и улыбалась юная Лора с бутылкой кока-колы, и вся композиция смотрелась словно убойная обложка крутого эротического журнала.

Глава 2

Редактор говорил по трем телефонам, делал записи в гигантском блокноте с черной обложкой и золотыми уголками и щелкал «мышью», просматривая что-то на экране компьютера. На краю стола высилась запотевшая бутылка минералки и бокал, явно приготовленные для Маши, а в глазах Аркадия мелькнул немой вопрос: насчет презерватива – это что, шутка? Или можно надеяться?

Маша открыла дверь ногой, но так как нога была длинная, загорелая и провокационная, то Гилерман не воспротивился. В принципе он был согласен, чтобы корреспондент отдела расследований Мария Майская с утра до вечера отрабатывала приемы каратэ в его кабинете, используя дверь в качестве тренажера.

Фамилию Майская Маша придумала сама, в качестве псевдонима («Мой ксюндоминт», – шептала она с придыханием, опуская глаза и мило смущаясь), маскировавшего непритязательное наименование «Понтыкина». Аромат яблоневого цвета, дуновение влажного весеннего ветра, волнение юности, предчувствие любви и ожидание радостных перемен слышала Маша в своем «ксюндоминте». «Я Маша Майская, – говорила она, протягивая собеседнику, обычно мужчине, руку для знакомства и пристально изучая его беспокойным, как морская волна, светло-зеленым взглядом. – Я работаю в газете „М-Репортер“ и умру от разочарования прямо на коврике в вашем кабинете, если вы не дадите мне интервью».

Интервью давали охотно. Но потом иногда герои Машиных статей отправлялись в суд из-за несогласия с некоторыми формулировками и выражениями. Парадокс заключался в несоответствии Машиной внешности ее интеллектуальным способностям и врожденной вредности. Взгляд собеседника отдыхал на Машиных формах, ее детская улыбка и светлая челка не таили опасности и подвоха, приглашая визави расслабиться, забыть о проблемах и выложить журналистке-чаровнице всю подноготную. Многие так и делали, а потом с возмущением названивали редактору Гилерману, требуя унять наглую девицу и напечатать опровержение. Аркадий обеими руками поддерживал заявления, что девица наглая, но печатал опровержения только по решению суда.

Взмокшая Мария бросила на стол бумаги и две дискеты, развалилась в кресле, заставив себя все-таки забросить ногу на ногу (ноги тут же неприятно прилипли друг к другу), чтобы не выбивать начальника из рабочей колеи, и замерла до того момента, когда кондиционер охладит ее разгоряченное июньским неподвижным зноем тело и она вновь обретет способность двигаться.

– Налить воды? – ласково спросил по-еврейски заботливый Аркаша. – Уморилась, ласточка? Неужели на улице так жарко?

Он с недоверием глянул в окно и пошевелил плечами. Ему было даже вроде бы и холодно.

– Так, Мария Понтыкина, едешь в Шлимовск, – сказал Гилерман. – Это на Южном Урале.

– Ни хрена себе, – вяло возмутилась Маша. – А в Гвинею-Бисау не надо?

– Там выбирают мэра, – продолжал редактор. – Будешь освещать.

– Вот еще. Какой Шлимовск, к черту! У меня и в Москве работы хватает; Почему я?

– Потому что ты. Предвыборная агитация уже началась, шесть кандидатов, включая действующего мэра, – полный джентльменский набор: и бизнесмен, и директор завода, и представитель местной интеллигенции, а также коммунист и бесноватый полковник, возглавляющий шлимовское отделение «Союза русских патриотов», молодчики которого едва не изнасиловали тебя месяц назад на митинге.

– Это они тебя чуть не изнасиловали, – кисло заметила Маша. – А меня пытались пригласить в ресторан.

– В общем, двигай.

– Ты что, Аркаша, все-таки серьезно? – не поверила Маша. – И вправду собрался отправить меня на Урал? Зачем? За что?

Маша сменила позу и потянулась за бутылкой минералки. У Гилермана дрогнула челюсть.

– И дался тебе этот разнесчастный Шлимовск, – продолжала ныть Мария, – ну, выборы, ну и что? Да я тебе в радиусе пяти километров от нашего здания таких сенсаций накопаю – закачаешься! Пожалуйста, Аркаша, не используй свое служебное положение для совершения подлости, представь, мне париться в самолете, в аэропорту, вдали от домашнего комфорта, ради чего? Дались тебе эти проклятые провинциальные выборы!

– Я надеюсь, ты привезешь из Шлимовска конфетку. Будет битва компроматов, отковыривание засохшей грязи, разоблачения, обвинения, скандалы. То есть я высаживаю в виде тебя десант на питательнейшую почву и жду, что в Шлимовске твой талант буйно расцветет. А что провинция, не беспокойся. Читателям это не помеха, провинциальная грязь не менее сочна и привлекательна.

– Хорошо, поеду, – внезапно согласилась Маша и, уставившись на Аркадия наглыми зелеными глазами, невозмутимо и ни капли не смущаясь, поправила бюст в лифчике. Гилерман задохнулся.

«Ну и отомщу же я тебе, – со злостью и азартом подумала Мария. – Плакать будешь и умолять меня скорее вернуться в Москву!»

– Ладно, не злись, – засуетился Аркадий, словно прочитав ее мысли. – Съездишь, развеешься. Познакомишься с претендентами и электоратом.

– Познакомлюсь, – согласилась Маша. – Только бы СПИД не подцепить.

Гилерману в очередной раз напомнили, что в определенной сфере он обделен Машиным вниманием. Он грустно вздохнул.

– Стерва ты, Мария Майская, – печально сказал Аркадий. – Иди в бухгалтерию за деньгами.

– Ангелы твоей желтой газетенке не нужны, – напомнила Маша. – И вообще нигде не нужны.

Она достала пудреницу, посмотрела в зеркало и убедилась, что пудра ей ни к чему, сунула в рот жвачку и встала с кресла.

– Целоваться будем на прощанье? – серьезно спросила она у редактора, направляясь к двери и надувая по пути из жвачки огромный пузырь.

Тот засуетился, задышал, помчался вслед за корреспонденткой Понтыкиной, едва не снес стол, схватил Марию за руку и попытался притянуть к себе.

– Хорошо пахнешь, – сказала Маша, отодвигаясь, – и галстучек неплохой. Небось стоит побольше моей квартальной премии? Ну, чао, апельсинчик, остаешься за главного. Целую ручки.

– У нас что, кто-то был? – спросила Марьяна, выкладывая на тарелки яичницу с огромной сковородки с шершавыми черными боками. – Нарежь хлеб.

– С чего ты взяла? – забеспокоилась Лора. – Опять яичница!

Девушки сидели на кухне с открытым окном, в которое дул вечерний ветер, шуршал листьями каштан и доносились крики с детской площадки.

– Если у тебя есть деньги на более изысканный ужин – не стесняйся. Я с удовольствием съем что-нибудь подороже яичницы. Итак, ты не ответила, у нас кто-то был? Весь коврик в ванной залит водой.

– Заметила! – недовольно промычала Лора, запихивая в рот ненавистную глазунью. – Все замечаешь. Ко мне друг приходил.

– Какой друг? Кто? Я знаю всех твоих друзей.

– А этого не знаешь! Я с ним сегодня познакомилась.

– И сразу привела домой!

– Вечно ты меня допрашиваешь и осуждаешь!

– Я твоя сестра, и я, между прочим, тебя кормлю и одеваю.

Лоре было нечем крыть. Верно, после смерти родителей, кроме Марьяниных денег, других источников дохода в семье не было. И старшая сестра не уставала раздраженно напоминать об этом.

– А ты, Лорка, водишь каких-то мужиков. Лучше бы устроилась на работу!

– Куда я пойду? А он, Марьянка, такой хороший! Он мне дал…

Лора хотела было сообщить сестре, что, в отличие от других «друзей», Кондрат дал ей десять долларов, чтобы немного реабилитировать сегодняшнего посетителя в глазах Марьяны, но передумала. Марьянка тут же потребовала бы отдать ей баксики на оплату коммунальных счетов или еще чего-нибудь, нет, лучше оставить их себе.

– Что он тебе дал? – спросила сестра.

– У него пистолеты в сумке! – выпалила Лора первое, что пришло в голову, чтобы увести разговор в сторону от десяти долларов.

– Господи! Ты смеешься?

– Правда-правда! – убедительно закивала Лора. – И еще фотография этого, как там его, по телевизору часто показывают, фамилия такая, ну… Этот, ну, «отец украинской гривны», банкир…

– Хоменко?

– Нет, нет, другая фамилия.

– Подопригора?

– Точно, он. Седой такой, улыбчивый. В общем, его фотография. – Лора глупо захихикала. – У нас в гостях был киллер! А что к чаю? Просто батон? Хоть бы конфет купила, Марьянка!

– Какая же ты дура! – возмутилась сестра. – Надо ведь в милицию!

– Зачем? – оторопела Лорка. – Зачем в милицию?

– Глупая какая, господи! Если он киллер и собирается убить Подопригору!

– Ой, я не подумала! – изумилась Лора. Она и вправду не подумала. Факты укладывались в ее шестнадцатилетней голове в отдельные, изолированные ячейки и никак не взаимодействовали между собой.

– Хотя… – задумалась Марьяна. – Как-то малореально. Ходит по Киеву с оружием в сумке и фотографией Подопригоры. А если его остановят? Проверят вещи? Ты что, рылась в сумке?

– Ага, – довольно кивнула Лора. Про пачку долларов она решила не упоминать, чтобы не выводить разговор на денежную тему.

– Дурында! И зачем ты его вообще привела! Ну ладно. Ты, наверное, не разобралась, пистолеты ненастоящие. Не мог киллер таскать с собой такой опасный груз, да еще и пойти с ним в гости к незнакомой девке. Вспомни, наверное, они ненастоящие?

Лора задумалась. Если Марьяна говорит, что так быть не может, то, вероятно, пистолеты были игрушечными. Она ведь их и не трогала. Да, точно, ненастоящие.

Девушки убрали посуду после нехитрого ужина и отправились во двор, посидеть на скамейке и пообщаться с соседями. Телевизор у них не работал, газет они не выписывали, книг читать не любили – то есть больше заняться было абсолютно нечем. А если бы телевизор работал и девушки дождались последних известий, то они услышали бы сообщение, что известный банкир Василь Подопригора был убит сегодня в одиннадцать вечера в подъезде своего дома.

Как у космонавтов неясно до последнего, кто полетит, так и Вадим узнал, что выполнять операцию поручено все же ему, а не дублеру, за час до включения секундомера.

Элитная кирпичная девятиэтажка с бассейном, сауной, тренажерным залом в цокольном этаже высилась над голубыми елями, обрамлявшими тихий двор. Несколько отполированных иномарок стояло на специальной разметке около подъезда и неярко сияло стеклами в розовом закате.

Потом сгустились сумерки. Дублер остановил серую «восьмерку» в двухстах метрах от дома. Вадим проник в девятиэтажку через тренажерный зал (окно было оставлено открытым) и поднялся в лифте на седьмой этаж. Подъезд был словно умышленно спланирован архитекторами так, чтобы дать возможность убийце удобно спрятаться в ожидании жертвы. Выемки, выступы, повороты Вадим стоял в нише около двери и рассматривал плиточный пол. Через пятнадцать минут он услышал, как хлопнула дверь подъезда, и почувствовал приближение развязки.

Дело было элементарным. Пистолет с глушителем стрелял практически неслышно, нетренированное ухо восприняло бы этот хлопок как стук картонной коробки, шлепнувшейся на ступеньки лестницы. Охранник успел оглянуться, и Вадим видел, как вспыхнули удивлением и тут же погасли его глаза. Подопригора упал около железной, обитой пластиком «под дерево» двери своей квартиры, уткнувшись седым ежиком в холодный порог. За дверью осталась молодая, красивая, не первая по счету жена, которая мягко уговаривала и никак не могла уговорить лечь в кровать трехлетнюю девочку-егозу с такими же карими, как у Подопригоры, глазами. Девочка не желала отправляться спать, прежде чем не вернется с работы ее «любимый папуля». Еще целых полчаса они провели в состоянии неосознанного счастья. Затем в их квартиру тревожно забарабанили соседи и ворвались смерть и горе.

Вадим обошел трупы и спустился вниз тем же маршрутом. Дублер ждал в «восьмерке» с включенным двигателем и изрядно вспотел в нагревшейся машине.