Kitobni o'qish: «Мелодия для саксофона»

Действующие лица и события романа вымышлены, и сходство их с реальными лицами и событиями абсолютно случайно…

Автор

Глава 1

Большие пушистые облака, снизу подсвеченные осенним солнцем, казались белыми кораблями, плывущими по морю-океану в ещё неведомую миру сказочную страну. И так хотелось взглянуть на неё хотя бы одним глазком. Да видно, не дано. Только и остаётся, что, оставаясь на грешной земле, мечтать о чудесном мире грёз и ничем не омрачённого благополучия…

Екатерина Терентьевна Самсонова пребывала в превосходном настроении.

Вчера вечером ей позвонила дочь и сообщила, что Аркадий, то есть зять Екатерины Терентьевны, уехал с гастролями на две недели в приморский город.

– Мама, – говорила Антонина, – поживи у нас, пожалуйста, эти две недели, присмотришь за Дениской, да и начнёшь привыкать к новому месту жительства.

– Хорошо, Тонечка, завтра приеду, – пообещала Самсонова.

Ей совсем нетрудно было присмотреть за внуком Денисом, учеником пятого класса.

Денис был мальчиком непроблемным, учился хорошо. За ним особо и присматривать-то не надо. Но дочка Тоня правильно считала, что бережёного бог бережёт. И лучше не оставлять мальчика одного.

Самой Тоне-то недосуг, сколько лет она сидела на одном месте и, несмотря на своё трудолюбие, всё никак не могла пробить так называемый «стеклянный потолок». Затирали её и не давали расти. А тут вдруг после сорока пяти её карьера пошла в гору. Назначили её сначала начальником отдела по менеджменту и рекламе, а потом и вторым заместителем управляющего компанией. Так что Тоня, можно сказать, и ночевала, и дневала на работе.

А муж Тони, отец Дениса, саксофонист в известном не только в родном городе джазовом квартете «Ностальгия» – то на концертах, то на репетиции, то на гастролях.

«Это хорошо, что Аркашу послали на гастроли в Волчеморск, там у него тётка живёт, остановится у неё, на гостинице и еде сэкономит», – подумала Екатерина Терентьевна.

Тётку зятя Капитолину Ивановну Тарасову Екатерина Терентьевна знала хорошо и несколько лет, отдыхая с внуком и дочкой в Волчеморске, останавливались они именно у Тарасовой.

Самсонова коротко сошлась с Тарасовой, называла её Капой, а та в свою очередь звала ту Катей. Они время от времени перезванивались и отправляли друг другу на праздники по старинке бумажные открытки.

«Самое главное, я с Инессой наговорюсь вдосталь», – думала Екатерина Терентьевна, приближаясь к дому дочери.

Инесса была старшей сестрой Дениса и любимицей бабушки. Девушка была старше брата на десять лет и скоро должна была выйти замуж за молодого биохимика Глеба Куприянова.

Бабушка одобряла выбор внучки. Глебу Куприянову было всего двадцать шесть лет, но он уже многого добился в жизни и теперь работал в серьёзной научно-исследовательской лаборатории.

Хвастаясь перед соседями и подругами будущим мужем внучки, Екатерина Терентьевна говорила с гордостью:

– Наш Глебушка – не вертопрах какой-нибудь, а серьёзный учёный.

На семейном совете было решено, что, поженившись, молодые поселятся в двухкомнатной квартире Екатерины Терентьевны, доставшейся ей от мужа, а сама она на время переедет к дочери. Тем более что квартира у зятя саксофониста и дочери была просторная, одна прихожая чего стоит, можно сказать, целый холл, плюс большая кухня, четыре комнаты и в каждой лоджия.

Инесса с Глебом могли бы пожить и в квартире Бессоновых. Но начинать жизнь молодым под одной крышей с родителями не слишком-то удобно. Поэтому и решили отдать им на первое время квартиру бабушки.

«А там, даст бог, – думала Самсонова, – Глеб заработает деньги на собственную квартиру».

Вообще-то Екатерина Терентьевна была не против остаться жить у дочери навсегда, а в её квартире, – рассуждала она, – мог бы потом поселиться женившийся Денис. Хотя до этого времени ещё немало воды утечёт.

Уже почти дойдя до дома, Екатерина Терентьевна хлопнула себя правой рукой по боку и решила забежать по пути в фермерский магазин, чтобы купить фарш.

«Вот, – удовлетворённо подумала Самсонова, – теперь можно на вечер нажарить котлеты и порадовать домашних».

Подумав минутку, она не удержалась от соблазна и прикупила коробку пирожных, которые так любил Денис. И ещё две пачки молока. Молоко любили все три женщины, и сама Екатерина Терентьевна, и её дочка Тоня, и внучка Инесса.

Самсонова не раз слышала от зятя о рассуждениях учёных, что молоко плохо усваивается организмом взрослого человека, но привычно отмахивалась: «Врут, поди, твои учёные, Аркаша».

– Они не мои, – отвечал зять и, ухмыляясь, ставил варить себе крепкий чёрный кофе.

Варку кофе Бессонов не доверял никому, сам он его делал в турке, соблюдая все правила, и пил без сахара и без сливок чёрным.

– И как ты, Аркаша, пьёшь эту гадость? – вздыхала, бывало, Екатерина Терентьевна. – Ведь горечь, поди, неимоверная.

– Он во мне, мама, вдохновение поддерживает, – отвечал ей Аркадий и важно уплывал в свой кабинет.

Все домашние знали, что Бессонов пишет музыку. Или, вернее, пытается писать.

Время от времени из кабинета доносились звуки саксофона. Но Екатерина Терентьевна в музыке не разбиралась, тем более в джазовой, и поэтому не знала, написал ли ту или иную вещь её зять Аркаша или кто другой. Всё, о чём она просила зятя, так это играть потише. А он в ответ только ухмылялся.

Внучке и внуку музыка не мешала, они под неё даже умудрялись делать уроки. Дочь Тоня на жалобы матери на мужа только отмахивалась: «Я привыкла и ты, мама, привыкнешь».

Екатерина Терентьевна только головой качала. Но вот однажды подруга Роза надоумила её купить беруши. И жизнь сразу наладилась. Теперь чего бы ни вытворял Аркадий на своём саксофоне, она оставалась спокойна и счастлива.

Подойдя к дому, Екатерина Терентьевна увидела подростков, играющих в бадминтон на площадке перед домом.

«Ну, что ж, – подумала она одобрительно, – в такую погоду и впрямь лучше размяться на свежем воздухе, чем сидеть дома, уткнувшись в компьютер».

Внучка как-то сказала ей, что теперь все, не только молодые и даже пожилые, сидят в социальных сетях. И даже объяснила, что это такое.

Со слов Инессы Самсонова поняла, что это что-то вроде посиделок, но не как раньше в деревне на завалинке или в их время на кухне, а виртуально. То есть как бы не на самом деле. Ни с подругой тебе чаю попить, ни секретами поделиться. Всё напоказ!

Самсонова не одобряла такого общения и была рада, что ни внук, ни внучка не злоупотребляют этими коварными сетями и охотно общаются воочию с подругами и приятелями.

Екатерина Терентьевна вставила ключ в замочную скважину и дважды повернула его.

* * *

Инесса после университета сразу побежала домой: мать ещё вчера вечером сказала ей, что сегодня к ним приезжает бабушка, и девушке хотелось как можно скорее обсудить с ней фасон платья, который она наденет на второй день после свадьбы.

Ведь её бабушка всю жизнь проработала в элитном ателье. Начинала она закройщицей и дослужилась до заведующей, которой и проработала ровно двадцать один год.

Ради разговора с бабушкой Инесса отказалась от похода с подружками в кафе сразу после занятий и отменила свидание с Глебом, назначенное на вечер.

– Глебушка, – щебетала она в трубку, – ты только не сердись! Но мне очень! Очень нужно обсудить с бабушкой ряд вопросов, касающихся нашей свадьбы.

– Вернее, твоих нарядов, – улыбался в трубку Глеб.

Инесса не могла видеть, что жених улыбается, но прекрасно догадывалась об этом, улавливая нотки иронии в его словах.

– Да, хоть бы и нарядов, – защищалась она, – разве наряды – это не часть свадьбы?

– Конечно, часть, – соглашался Глеб всё с той же улыбкой.

– Между прочим, свадьба бывает только раз в жизни! – выпалила Инесса и запнулась.

– В идеале, да, – прожурчал голос Глеба.

– А ты что, разводиться со мной собираешься? – насторожилась девушка.

– Инесса! Милая! Мы же с тобой пока даже не поженились! – воскликнул он.

– Ну, это я так, на всякий случай, – поспешила оправдаться она.

– Я так и понял, – улыбнулся Глеб.

– Значит, ты не сердишься?

– Нисколько.

– Я тебя люблю!

– Я тоже люблю тебя, моя принцесса.

– Так я побежала?

– Беги!

– Целую!

– Взаимно.

– Скажи, что ты целуешь меня сто тысяч раз!

– Инесса! Я надеюсь, за всю нашу жизнь, которую мы проведём с тобой вместе, поцеловать тебя не один миллион раз.

– Обещаешь?

– Зуб даю! – пошутил он.

Инесса счастливо рассмеялась и отключилась.

– Какой же она ещё всё-таки ребёнок, – с умилением подумал влюблённый парень.

Девушка между тем запрыгнула на подножку автобуса и быстро прошла сначала в середину, а потом к передней двери.

Ехать ей было всего две остановки. Обычно она проходила их пешком, но сегодня ей так хотелось поскорее увидеть бабушку.

Ага, вот и её остановка.

Инесса лёгкой птичкой выпорхнула из дверей остановившегося автобуса и понеслась домой.

Несмотря на спешку, девушка успевала радоваться прекрасной погоде.

«Не зря говорят, что октябрь – большой притворщик! Ему ничего не стоит притвориться серединой весны и обмануть готовых обманываться прохожих. Вон и травка нежно-зелёная точь-в-точь, как в апреле, и цветочки на газонах, и птички с ветки на ветку перепархивают. Это, конечно, не соловьи и малиновки, а синички и воробьи, но всё равно, как хорошо!»

Девушка замедлила шаг, открыла сумку и, вытащив из неё пакетик семечек, надорвала его и рассыпала угощенье возле бровки. Птицы тотчас спорхнули с веток и стали клевать семечки.

«Интересно, – подумала Инесса, – почему в последнее время почти не видно голубей?»

Нельзя сказать, чтобы она любила этих разжиревших от еды из контейнеров и неуклюже переваливающихся при ходьбе с боку на бок представителей птичьего племени, но они были столь привычным элементом городского пейзажа, что их, как ни странно, не хватало.

Последний раз Инесса видела голубей в парке, куда они ходили с Глебом две недели назад. Но в парке голуби совсем другие. Они, конечно, тоже не прочь выпросить еду у посетителей и даже рискуют утащить семечки из-под носа зазевавшейся белки. Но всё-таки они поджарые и подвижные. Не то что разленившиеся дворовые.

«Интересно, куда они всё-таки подевались, – думала девушка, ставя ногу на первую ступень в подъезде, – надо спросить Глеба. Он всё знает!»

Инесса открыла дверь своим ключом, щёлкнула выключателем и хотела крикнуть радостно: «Бабушка, а вот и я!» Но замерла, онемев от ужаса возле порога.

Её бабушка лежала на полу в прихожей, возле неё растеклась тёмная лужа крови.

Шкаф для одежды был открыт, и одна рука бабушки словно тянулась к нему, чтобы закрыть дверцу. Был виден висевший внутри её плащ цвета кофе с молоком.

В этот самый момент в голове у девушки пронеслась мысль, что бабушка всегда пила кофе только с сахаром и молоком или со сливками.

Через мгновение Инесса пронзительно закричала.

Её оглушительный прерывистый крик привлёк внимание соседей не только на их этаже, но и ниже.

Глава 2

Первым прибежал сосед снизу Егор Степанович Никаноров.

Несмотря на то, что он был немолод, всё-таки восьмой десяток пошёл, пенсионер не растерялся, не впал в панику, а сразу вызвал полицию и «Скорую». Потом появилась запыхавшаяся соседка из квартиры напротив Валентина Макаровна Устюгова.

– Ты, Валентина, на улитке, что ли, ехала? – укорил её Никаноров.

Оправдываясь за задержку, Устюгова сказала, что убиралась на лоджии и не сразу услышала крик, а только когда вносила в квартиру банки.

– Ладно, не затаптывай тут следы, – скомандовал ей Егор Степанович, – видишь, девочке совсем плохо, накапай валерьянки или ещё чего, небось сама знаешь?!

– Знаю, знаю, – засуетилась Устюгова и кинулась на кухню.

– А я вниз спущусь, – крикнул ей вдогонку Никоноров, – встречу «Скорую» и полицию, чтобы зазря нигде не плутали.

– Иди, иди, – отозвалась Валентина Макаровна, открывая дверку навесного шкафчика и шаря глазами в поисках валерьянки и валокордина.

– Ты тут одна не забоишься? – спросил пенсионер.

– Топай уже, старый, – ответила та, – не одна я, а с Инессушкой. – Она, наконец, нашла то, что искала, и щедро накапала в стакан, плеснула немного воды из графина. Принесла в прихожую, встала на колени и приложила стакан к губам неподвижно сидевшей на полу, привалившись к стене спиной, Инессе. – Выпей Инессушка.

Девушка сначала качнула головой, глядя на соседку бессмысленным взглядом, а потом повиновалась.

Прошло ещё мгновение, и девушка с криком: «Бабушка! Бабулечка моя родненькая!» – вскочила на ноги и кинулась в сторону лежавшей на полу бабушки.

Соседка ухватила её что есть силы и зашептала:

– Нельзя туда, девочка наша, нельзя, Инессушка!

И Инесса повиновалась, снова сползла на пол и уронила голову на приподнятые колени.

Вернулся Никаноров, ведя за собой врача и полицию.

К сожалению, врач «Скорой» был бессилен помочь бабушке Инессы, всё, что ему оставалось, это констатировать смерть.

По просьбе Егора Степановича он сделал укол внучке. И, обменявшись несколькими фразами с судмедэкспертом и следователем, покинул квартиру.

– Господи, да что же это делается, среди бела дня, – запричитала было Валентина Макаровна.

Но Никаноров прикрикнул на неё:

– Цыц, старая!

И женщина сразу замолчала.

Вскоре к ним подошёл мужчина маленького роста и, представившись следователем Александром Романовичем Наполеоновым, попросил подождать.

Старики одновременно кивнули и присели на диванчик прямо в прихожей.

Судмедэксперт, прибывший с оперативной группой, считал, что смерть наступила в промежутке между десятью и одиннадцатью тридцати.

Орудие убийства – молоток – лежал здесь же и был отправлен на предмет обнаружения отпечатков пальцев. Следов борьбы между жертвой и убийцей не наблюдалось, так как все предметы в прихожей стояли на месте.

Первичный осмотр замка показывал, что его не открывали отмычкой. По всему выходило, что жертва сама открыла дверь своему убийце, то есть это был знакомый ей человек, которого она не опасалась, раз даже повернулась к нему спиной, ведь удар пришёлся по затылку.

– Должно быть, она хотела закрыть шкафчик, – задумчиво пробасил Незовибатько.

– Ты, Афанасий Гаврилович, думаешь, что звонок в дверь раздался как раз в тот момент, когда она повесила на вешалку плащ?

– Предполагаю, – отозвался эксперт-криминалист, – но думать у нас должен ты, потому как следователь не я, а ты.

– Опять завёл свою шарманку, – отмахнулся Наполеонов, – лучше пальчики ищи, не пропусти ничего.

– Об этом не волнуйся, – усмехнулся Незовибатько, отлично знавший свою работу.

– Жертва, видимо, только вошла в квартиру, так как не успела снять сапоги, – пробормотал Наполеонов, – плащ был повешен в шкаф, но дверца шкафа осталась открытой. Сумки с продуктами стоят здесь же, в прихожей.

В это время его оттеснил Валерьян Легкоступов и стал усердно снимать всё, что попадало в объектив.

Наполеонов заметил, что фотограф нацелился на сумку с продуктами и погрозил ему пальцем:

– Давай без своих художеств!..

– Но это тоже вещественное доказательство, – оправдался Легкоступов и продолжил фотографирование так, как считал нужным.

Следователь тяжело вздохнул, заранее предвидя то, что фотографии, которые лягут на его стол, будут изумительными! Вот только убийство и эстетическое любование, по его твёрдому мнению, никак не могли совмещаться.

Хотя Наполеонов не мог не признать, что порой какая-нибудь никчёмная деталь, на которую никто и никогда не обратил бы внимания, кроме Легкоступова, неожиданно приносила то новую версию, то пропущенную улику.

Особенно тщательно фотографии, сделанные Легкоступовым, рассматривала подруга детства следователя частный детектив Мирослава Волгина, когда он обращался к ней за помощью. Иногда она даже расспрашивала Валерьяна, что заставило его обратить внимание на ту или иную мелочь.

Легкоступов пожимал плечами или говорил, что всё дело в художественном чутье.

Мирослава согласно кивала, а Наполеонов сердито фыркал:

– Спелись, голубчики, у одного – художественное чутьё, у другой – интуиция.

Но бывали и такие случаи, когда Легкоступов на вопрос Мирославы давал вполне разумный ответ, понятный даже следователю, доверявшему в основном фактам, уликам и логике.

Помощник Мирославы Морис Миндаугас, как правило, в их споры не вмешивался. Но Наполеонов был уверен, что Мирослава и Дон уже успели оказать на него необратимое влияние.

Как ни странно, но кота Наполеонов тоже обвинял в способности влиять на восприятие действительности людьми.

Мирослава долго хохотала, когда он однажды в пылу спора сказал ей об этом. Но потом с самым серьёзным видом согласилась:

– Да, наш Дон, он такой!

– Тьфу ты! – сказал тогда Наполеонов и отправился на кухню заедать досаду сладким пирогом с вишнями.

Пришедшая в себя Инесса позвонила матери на работу, и Антонина Георгиевна Бессонова, бросив всё, сломя голову кинулась домой.

Она ворвалась как ураган, но тотчас застыла на месте как соляной столб. Выронила из рук сумку и пробормотала:

– Ну, как же это могло случиться?!

Ответа на этот вопрос никто не знал.

Наполеонов временно оставил наедине мать с дочерью. Приехавшие санитары увезли труп.

Добиться большего, чем он сказал в самом начале, от судмедэксперта Руслана Каримовича Шахназарова Наполеонову не удалось. Зато Незовибатько сказал, что следователь может расспрашивать свидетелей и писать свой протокол на кухне.

Криминалист высказал предварительную версию, что погибшая Екатерина Терентьевна Самсонова никуда сегодня, в квартире, кроме прихожей, зайти не успела.

Первыми были опрошены прибежавшие на крик девушки соседи. Но они в один голос твердили, что не знают ничего такого, что могли бы сообщить полиции.

– Вот вы, Валентина Макаровна, сказали, что убирались на лоджии?

– Убиралась, – подтвердила Устюгова.

– И вы не заметили, когда Екатерина Терентьевна Самсонова вошла в подъезд?

– Не заметила, – покаянно вздохнула женщина.

– Может быть, вы видели кого-то другого? – спросил следователь.

– Ивантееву видала.

– Кто это?

– Соседка с первого этажа, она пёрла две сумки, и я, не выдержав, крикнула ей в окно, чтобы узнать чего это она несёт.

– А она?

– Не поверите, но соль, – пробормотала растерянно Устюгова.

– И зачем же ей столько соли? Вроде эпоха дефицита ушла в прошлое?!

– Она ответила, что зять её уехал с ночёвкой на рыбалку и обещал привезти много рыбы. Вот они со снохой и приготовились солить икру.

– Зять Ивантеевой на трайлере в море выходит?

– Нет, на Волге с моторной лодки ловит, – растерянно ответила Валентина Макаровна.

– Понятно, – ответил следователь, решив, что Ивантееву он расспросит потом сам. – А кроме Ивантеевой вы видели кого-нибудь?

– Бобылёв зашёл в подъезд со своим кобелём.

– Кто такой Бобылёв?

– Так Ванька-дальнобойщик со второго этажа.

– Значит, запишем, Иван Бобылёв выгуливал собаку.

– Скорее всего, это Емелька Ваньку выгуливал.

– Так, а кто у нас Емелька?

– Так кобеля так зовут ихнего! – удивилась непонятливости следователя Устюгова.

– Что вы меня постоянно путаете, Валентина Макаровна! – рассердился Наполеонов.

– Я вас?! Да ни боже мой! – возмутилась Устюгова, – вы спрашиваете, а я вам отвечаю.

– Так дозвольте вас спросить, как это собака может выгуливать хозяина?

– Вот сразу видно, что вы не только молоды, – покачала головой сочувственно Устюгова, – но и абсолютно не знаете жизни!

– Я не знаю жизни? – задохнулся Наполеонов.

– Ну, конечно! Иначе бы вы знали, что хозяину, например, идти на улицу лень! Ванька хочет на диване полежать, телевизор посмотреть. Он же с рейса! Устал! За баранкой-то насиделся, ему бы отдохнуть! Но не тут-то было! Емелька приносит ему свой ошейник, сидит и смотрит на него, глаз не сводит. А если Ванька не реагирует, он начинает выть! И тут уж соседи стучат Ваньке сверху, снизу и со всех сторон. А иные грозятся, высунув голову в форточку, что сейчас придут и настучат Бобылёву по голове. Вот он и идёт на поводу у Емельки. И скажите мне на милость, кто же из них кого выгуливает.

– Всё равно хозяин пса, – остался при своём мнении следователь и спросил: – А когда Иван в рейсе, кто выгуливает пса?

– Так Федька и выгуливает.

– А Федька кто?

– Сын Бобылёва.

– Почему же он не выгуливает собаку, когда отец возвращается с рейса?

– Потому что, когда Иван дома, Федьку домой до вечера никакими коврижками не заманишь.

– Это ещё почему? Отец обижает сына?

– Ага, – сказала Устюгова, – кто Федьку обидит, тот три дня не проживёт. А Ивану-то, поди, ещё пожить хочется, – закончила своё повествование женщина.

Наполеонову показалось, что в голове у него зазвучали трещотки и ещё какие-то шумные народные инструменты. Поэтому он потряс головой и спросил:

– А как жили Бессоновы?

– Нормально жили.

– Они не ссорились?

– Да когда им ссориться-то? – всплеснула руками Валентина Макаровна, – их же дома никогда нет! Тонька на работе, приползает затемно, Аркадий то на гастролях, то на репетиции. Дома только Инесса и Денис. Но не слыхала я, чтобы брат с сестрой ссорились.

– А Екатерина Терентьевна часто приезжала к дочери?

– Часто. Особенно, как Тоня начальницей стала. Оно и понятно, кто же поможет дитю, если не родная мать, – Валентина Макаровна утёрла платком кончик глаза.

– Но ведь Инесса уже вполне взрослая девушка и могла бы помочь матери по хозяйству.

– Она и помогала. Но теперь-то Инесса невеста и, сами понимаете, молодым погулять хочется.

– Инесса Бессонова собралась замуж?

– Собралась.

– И за кого же?

– За парня, ясное дело. Зовут его Глебом. Воспитанный молодой человек. Фамилию не знаю.

– А где он работает?

– Наверное, в какой-нибудь академии, – ответила соседка.

– Почему вы так думаете? – удивился Наполеонов.

– Так Екатерина Терентьевна сама рассказывала, что он учёный! А раз он учёный, то где же ему ещё работать, как не в академии.

Следователь спорить не стал и задал последний вопрос:

– Родители, наверное, копили деньги на свадьбу?

– Не без этого, – кивнула Валентина Макаровна.

– И все об этом знали?

– Про всех не знаю, но лично мне Екатерина Терентьевна рассказывала.

– Надеюсь, однако ж, что вы не грабили квартиру, предварительно стукнув по голове соседку.

– Господь с вами! – вскричала женщина и вскочила с места.

– Распишитесь, пожалуйста, на каждом листе, – следователь придвинул протокол к краю стола.

Устюгова расписалась, не читая, и кинулась к двери.

– Пригласите, пожалуйста, Егора Степановича Никанорова, – крикнул ей вслед Наполеонов.

Никаноров не заставил себя ждать.

Пройдя на кухню, он прикрыл за собой дверь и, не дожидаясь приглашения, сел напротив следователя.

Наполеонов записал данные свидетеля и, не выдержав, спросил:

– Вы знаете Людмилу Гавриловну Ивантееву?

– Люду? – удивился Егор Степанович, – ну, ещё бы мне её не знать, столько лет живём в одном подъезде.

– У неё есть зять?

– Есть, – согласился пенсионер.

– Он не только заядлый, но и настолько удачливый рыболов, что тёще его приходится сумками покупать соль для засолки то ли икры, то ли всей рыбы.

Никаноров весело рассмеялся.

– Я сказал что-то смешное? – насторожился следователь.

– Тут, видите ли, какое дело, – отсмеявшись, принялся объяснять Егор Степанович, – Юрик, зять Люды, человек компанейский, дома ему усидеть тяжело. А жена его Нина – домоседка и, естественно, старается Юрика удержать дома. Вот они с дружками и придумали рыбалку с ночёвкой. Закатятся к кому-нибудь на дачу и отрываются, а ближе к обеду или к вечеру в воскресенье возвращаются домой с рюкзаком рыбы.

– А где же они берут рыбу, если не рыбачат? – удивился следователь.

– Покупают у местных рыбаков.

– И часто у Юрика такие рыболовецкие загулы случаются? – поинтересовался Наполеонов.

– Да, частенько, – улыбнулся Егор Степанович.

– Куда же его тёща столько рыбы девает?

– На рынке продаёт.

– То есть зять покупает, а тёща продаёт?

– Так Люда об этом не знает.

– И никто до сих пор не стукнул тёще на зятя?

– Как, видите, нет. Может быть, дело в том, что Люду соседи недолюбливают, а Нину жалеют.

– Отчего же так?

– Люду не любят за то, что она громогласная и везде свой нос суёт. Ещё и поучает всех. А Нину жалеют за то, что она как застуканный апостол.

– Вот оно что, – сказал следователь и спросил: – Егор Степанович, а вы куда-нибудь сегодня выходили?

– Как нарочно, нет, – развёл он руками.

– Жаль…

– Меня жена заставила разбирать кладовую и дверцу на антресоли чинить.

– То есть вы сегодня не видели, входил ли кто-то посторонний в ваш подъезд?

– Не видел.

– Жаль, – повторил следователь и спросил: – что вы можете сказать о семье Бессоновых?

– Плохого я о них ничего не могу сказать, семья как семья. Оба работящие. И дети у них хорошие.

– Говорят, Инесса скоро замуж выходит?

– Сорока на хвосте принесла? – усмехнулся Егор Степанович и кивнул в сторону двери.

– Вроде того, – не стал отрицать следователь, – и родители на свадьбу деньги откладывали?

– Не без того.

– Об этом был оповещён весь дом?

– Так уж вышло, – вздохнул Никаноров, – видимо, Екатерина Терентьевна поделилась с кем-то из соседок. И, как вы сами догадываетесь, знает один, знают все.

Следователь кивнул и спросил:

– А что вы можете сказать о самой убитой Самсоновой?

– Женщина она была неплохая, – задумчиво проговорил Никаноров, – во всяком случае, старалась во всём помогать дочери, внучку же просто обожала!

– А внука?

– Дениску тоже любила, баловала время от времени. Но и строгость с ним соблюдала.

– Денис ссорился с бабушкой?

– Ни разу такого не слышал.

– Может, Самсонова с кем-то из соседей ссорилась?

– Такого тоже не припомню. Екатерина Терентьевна была женщиной неконфликтной. Если и зудела на кого, то только на Аркадия, да и то за глаза.

– А чем ей зять не угодил?

– Музыку она его не любила. Но с тех пор как ей посоветовали беруши, и на Аркадия жаловаться перестала.

– А где молодые собирались жить после свадьбы? – почему-то спросил Наполеонов.

– Этого я не знаю, – пожал плечами сосед.

Пришлось отпустить и его.

Опросить дочь и внучку Самсоновой в этот день не получилось. Обе женщины были в таком состоянии, что сразу начинали плакать, и выудить хоть одну связную фразу из них не представлялось возможным.

Обе они утверждали, что в доме ничего не тронуто. Однако позднее выяснилось, пропали деньги, отложенные родителями на свадьбу Инессы.

Поквартирный опрос дал неутешительный результат, практически все соседи знали о том, что Бессоновы копят деньги на свадьбу дочери и держат их дома.

– Вот что у людей с головой? Опилки у них там, что ли, как у Винни Пуха? – сердился Наполеонов.

Слесаря Илью Александровича Капитонова в этот день в подъезде видели ещё пенсионер с первого этажа и молодая женщина с ребёнком.

Пенсионер даже выразил неудовольствие: мол, поздоровался с Капитоновым, как обычно, а тот сделал вид, что видит его впервые.

– Обидно! – констатировал пенсионер, – и куда мы катимся? Даже последние крупицы элементарной вежливости утрачиваем.

Наполеонов внимательно выслушал старичка и сочувственно покивал.

Женщина же с ребёнком сказала, что Капитонов, увидев её, смутился.

– Смутился? – удивлённо переспросил Наполеонов.

– Да, или застеснялся, – задумчиво проговорила она, – он прижался к стенке, и у меня было такое ощущение, что он хочет слиться с ней. И по стеночке, по стеночке поднялся наверх.

– А он поздоровался с вами?

– Я в этом не уверена…

– То есть?

– Я точно с ним поздоровалась, – ответила молодая мама, – а он что-то пролепетал невразумительное. Честно говоря, я тогда и не очень вслушивалась, так как у меня закапризничал ребёнок, и я всё внимание сосредоточила на нём.

– Но вы точно помните, что Капитонов поднимался по лестнице, а не спускался? – уточнил следователь.

– Конечно, точно помню! – несколько раздражённо ответила молодая женщина, – до склероза мне ещё далеко, а с девичьей памятью я распрощалась после рождения сына.

Желая разрядить обстановку, Наполеонов проговорил с улыбкой:

– А я-то думал, что девичья память отлетает с первыми звуками Мендельсона.

Женщина рассмеялась и покачала головой:

– А вот и нет. Хотя у кого как. Например, у моей прабабушки до сих пор девичья память.

– И кто это сказал?

– Она сама и говорит, когда мы восклицаем, сетуя на её забывчивость: «Бабушка, у тебя склероз!» А она, кокетливо подбоченясь, отвечает: «Фигушки вам! У меня девичья память».

– А вы?

– А что мы, перестаём сердиться и хохочем.

– Так у вас не бабуля, а клад.

– Это точно, – охотно согласилась свидетельница.

Наполеонов позвонил в управляющую компанию дома, где проживали Бессоновы, и там ответили, что никаких дел у слесаря Капитонова, как, впрочем, и у любого другого слесаря, в этот день не только в этом подъезде, но и во всём доме не было. И добавили для весомости сказанного:

– У нас все заявки фиксируются в специальном журнале.

– Понятно, – проговорил Наполеонов и занёс Капитонова в список подозреваемых.

Самсонова не могла не знать Капитонова и могла открыть ему дверь без опасений.

Перед этим он на всякий случай выяснил, были ли в районе проживания серийные кражи, как давно и не было ли убийств.

Статистика сухо проинформировала, что до сей поры бог миловал этот район, ни краж, ни убийств не было.

Из разговора с участковым Наполеонов узнал, что были мелкие пропажи: от подъезда дома номер восемь по этой же улице, где стоит дом Бессоновых, пропало старое цинковое ведро.

Пенсионерка, которая при его помощи поливала клумбы, отлучилась на минутку за колышком для куста. Вернулась она с палкой, а ведра-то и нет. Пенсионерка подняла крик, взбудоражила соседей, но ведро словно кверху поднялось.

Или ещё был случай, пропал кот у жильцов с пятого этажа. Сначала подумали, что животное упало с перил незастеклённого балкона и разбилось. Но внизу трупа кота не оказалось.

Пожилой участковый, проработавший на своём месте уже двадцать пять лет и не торопившийся на пенсию, имел доброе сердце легендарного дяди Стёпы. Поэтому, жалея плачущего не первый день малыша, он прошёлся по квартирам этого подъезда.

Никто ничего о коте сообщить ему не смог. Но соседка с третьего этажа утверждала, что видела той ночью дьявола.

– С чего это вы взяли? – изумился участковый и подумал про себя, что старушка, должно быть, рехнулась. Но она принялась ему рассказывать, что в эту безлунную ночь она долго молилась, потом загасила свечу и пошла проверить, плотно ли закрыто окно. Отодвинула штору и к своему ужасу увидела два светящихся глаза, устремлённых прямо на неё.

– И что вы сделали? – спросил участковый.

– Я перекрестила окно, прочитала «Отче наш» и прошла за бутылью со святой водой.

– Надо думать, что, когда вы вернулись, уже никого не было?

– Да, видно, он догадался, за чем я пошла.

– Спасибо вам большое, – искренне поблагодарил участковый, – вы очень мне помогли.

– На здоровье, – с достоинством ответила старушка и, проводив участкового до двери, перекрестила его спину так, что он этого и не заметил.