Kitobni o'qish: «Сто солнц в капле света»

«…Алмаз придает владельцу твердость и мужество, сохраняет члены его тела… Алмаз должен быть получен свободно, без принуждения и насилия, тогда он имеет наибольшую силу. Однако часто случается, что хороший алмаз теряет силу из-за греховности и невоздержанности человека, который носит его».

«Лапидарий» (Сборник трактатов о камнях XVI века)

О главном герое

«Во времена давние и стародавние, в далекой и загадочной стране Индии, где люди ездят на слонах и где никогда не бывает зимы и снега, а прямо под ногами лежат золото и камни драгоценные, жил-был властный правитель, всесильный раджа. И было в его сундуках богатства столько, что если бы роздал он большую часть всем своим подданным, дабы накормить их досыта, а меньшую оставил бы себе, то и этой малости хватило бы ему, чтобы жить безбедно до конца своих дней. Ничего не отдавал людям жадный раджа, но хотел, чтобы они приносили к нему во дворец все найденные в земле и воде алмазы и прочие сокровища, дабы сделать его еще богаче. Ибо земля была его, и вода была его, и воздух, которым они дышали, тоже был его. А если что-то вдруг утаивали и раджа узнавал об этом, то посылал он стражу свою, вора хватали и казнили без всякой жалости. И доносили друг на друга жители страны его, ибо всех держал правитель не только в нужде, но и в великом страхе.

Чем больше у раджи было сокровищ, тем делался он жаднее и требовал, чтобы не только найденные драгоценности, но и большую часть имущества, и одежды своей, и пищи подданные несли бы к нему во дворец. И все это обращал он в золото и алмазы, а потом относил богатство в сокровищницу, где запирал в кованые сундуки, а охраняли все это злые стражники. Огнем и мечом прошел по земле своей всесильный правитель и обобрал всех до нитки, чем вызвал ненависть великую в сердцах людей. И не было в его стране человека, который не желал бы ему смерти. Но в страхе жили люди, и все, что они могли, это молиться тайком богам своим.

И была у раджи любимая дочь, лицом бела, щеками румяна, станом стройна, с волосами смоляными, черными, как ночь. О ее неземной красоте ходили легенды. Лишь исполнилось принцессе шестнадцать годков, как потянулись во дворец женихи, все принцы, да князья, да знатные люди, да сыновья знатных людей. Но раджа запер ее в роскошных покоях, сокрыв от людей и молвы, и велел сторожить, не смыкая глаз, как величайшее из своих сокровищ.

А принцессе сказал счастливый отец:

– Как же ты прекрасна, дочь моя! Я выдам тебя замуж за человека могущественного, влиятельного и богатого, но взамен потребую половину всего, чем он владеет. И тогда я буду самым богатым и могущественным правителем на земле, и все мне покорятся.

Так говорил раджа, играя длинными черными косами своей красавицы-дочери, и драгоценные перстни на пальцах его рассыпали искры, и любовался ею счастливый отец, и радовался, ибо блеск камней драгоценных красоты принцессы затмить не мог. «Но, увы!» – горестно вздыхали все его подданные! Прекрасна, как день, была принцесса, но в груди у нее вместо сердца лежал камень. Она была зла, капризна и жестока и не дорожила ничем и никем, и отцом своим в том числе. И не только обогатить его не хотела, но мечтала лишить его всего богатства.

– Сама буду править! – смеялась принцесса. – А к отцу подошлю убийц! И земли его станут моими, и сокровища его станут моими, и все люди его станут моими подданными!

Но никто не говорил радже о том, что замышляет его любимая дочь, ибо ненависть к правителю давно уже переполнила чашу людского терпения. Но надеялись на будущего мужа принцессы, что будет он человеком незлым и справедливым и усмирит ее ярость. О том и молились.

Меж тем женихи все шли и шли во дворец, и поток их не иссякал. Но жаден был отец, а дочь его еще жаднее. Ставили перед ними подносы с дарами, несли еще и еще, когда говорили они: «Мало!» Но, увидев это, думали раджа с дочерью: «Значит, можно еще?» И распалялись все больше, и вновь говорили:

– Мало!

– Еще хочу! Еще! – топала ногой злая принцесса. – Разве есть на свете девушка красивее меня? Разве мой отец простой человек? Пусть заплатят за мою красоту наивысшую цену!

И улыбался раджа, счастливый отец. Несметные богатства лежали в сундуках его, но ценнее всех сокровищ была любимая дочь.

И отступались женихи, и шли искать счастья к другим правителям, более сговорчивым. Шли искать других невест, пусть и не таких красивых, но зато с добрым сердцем и благородной душой. Ибо женщину украшают Добродетели, главные из которых Смирение, Терпение и Покорность мужу своему.

Наконец, дошли вести и до правителя самой могущественной и богатой на свете державы о красоте принцессы, о несметных богатствах ее отца. Решил он женить старшего сына на гордой и своевольной красавице и отправил к радже своих послов. Перед ними отправил караван с дарами, а вслед поехал и сам принц. Когда во дворец раджи вошел караван, изумление было велико! Несметные богатства прислал отец жениха: дорогие украшения, специи и благовония, тончайшие и редчайшие ткани, невиданные животные, а невольникам и невольницам не было числа. Даже сам раджа пришел в изумление и раздулся от радости и гордости. И тут же дал согласие на брак, ибо заветная мечта его исполнилась. И принцесса, пожав плечами, сказала надменно:

– Хоть принц меня и не стоит, я готова стать его женой. Я согласна.

– И вы даже не взглянете на жениха своего, ваше высочество? – робко спросила одна из ее подданных. – А вдруг он собой не хорош или же человек недобрый?

– Все, что мне надо, я вижу, – высокомерно ответила красавица, кивнув на бесценные дары. И принялась примерять перстни и серьги да прикладывать к себе отрезы заморских тканей.

Прослышав об этом, задумался принц. Решил он взглянуть на свою невесту: так ли уж она хороша, как говорят? И, переодевшись в бедное платье, пошел во дворец к радже. И пустили его, потому что был он человеком не злым и справедливым. Но прежде чем открыться, решил юноша проверить добродетели невесты своей. Он сказал стражникам, что принес во дворец сокровище, которому нет цены, а все остальные перед ним меркнут, и хотел бы сделать подарок принцессе в знак преклонения перед ее неземной красотой, о которой немало наслышан. Слуги передали правителю его слова.

Жадный раджа согласился взглянуть на сокровище, которому нет цены, и даже дочь его надменная, закрыв лицо, вышла к бедному юноше. А вдруг он принес алмаз невероятной красоты и размера? Если так, то бедняка надо казнить, а камень отобрать. Потому что земля, по которой он ходит, и воздух, которым он дышит, ему не принадлежат. И сама жизнь ему не принадлежит.

– Что ты принес мне? – надменно спросила принцесса.

– Я принес тебе сокровище.

– Показывай!

– А ты не покажешь мне взамен свое лицо? Говорят, оно прекрасно!

– Я – дочь раджи! Не престало мне баловать бедняков своей красотой! Показывай, что принес!

– Это мое сердце, – скромно, но с достоинством ответствовал юноша. – А самое бесценное, что у меня есть, – это моя жизнь. И я дарю ее тебе.

– А зачем мне сердце такого бедняка, как ты? – рассмеялась злая красавица. – Разве может оно меня украсить? Разве могу я украсить им свою шею или палец? Разве я могу его продать? И что мне за дело до твоей жизни? Она и так принадлежит мне! Я могу ее оборвать в один момент! Велю отцу – и тебе отрубят голову! Так и будет! Потому что ты обманул меня! – притопнула она ногой.

– Ты обманул нас! – разгневался и раджа. После чего позвал стражу и велел казнить юношу.

А был он прекрасен собой, с множеством добродетелей, а также достойным сыном отца своего, но принцесса этого не видела. Напрасно кричал юноша, что он сын всесильного правителя, караван которого привез во дворец богатые дары, и просил позвать послов своего отца. Над ним только смеялись раджа и его жестокая дочь. Ибо богатые люди не ходят без слуг и в бедной одежде, а речи их не пусты, равно как и набитые золотом карманы. Тут же, у трона, свершилась казнь, а верные слуги принца появились слишком поздно.

А когда они узнали правду, негодование их было велико. Разгневались послы и решили отправиться с караваном в обратный путь, но захватил его алчный раджа, не выпустил за ворота, а всех чужеземцев, прибывших с караваном, и послов в том числе, стражники перебили. Узнал об этом правитель великой державы, и началась война. Войско пришло несметное, недолго длилась осада, ворвались воины во дворец раджи и кинулись в его сокровищницу. И смеялись, набивая карманы золотом воины-победители, глумились над идолами, сиречь, над иноземными богами, ибо у них был один только Бог, а прочее есть ересь.

Раджу убили его же слуги, а принцесса спряталась в башне. Воины искали ее, ибо у них был приказ правителя найти ее, но гордая красавица предпочла смерть неволе и позору. Разожгла она огонь в башне да и задохнулась в дыму. И был в городе том великий пожар. Прекрасный дворец раджи сгорел дотла, а в развалинах его победители искали сокровища не один день. И один из воинов нашел на пожарище огромный камень-алмаз, размером с сердце юной девы. Спрятал его, никому не сказав об этом и не показав. Но ночью во хмелю проговорился и был убит другим воином. А тот вскоре погиб в сражении. Ехал по полю брани на белом коне генерал, увидел огромный камень – алмаз красоты невиданной и подобрал его. Увез тайно в свою страну, никому ничего не сказав. Но вскоре умерла молодая жена его. И сын тоже умер. И продал он тогда алмаз, а деньги проиграл в карты, да еще и должен остался. Не смог вернуть долг, да и застрелился в конце концов.

Так начались странствия про2клятого камня, известного под именем «Сто солнц в капле света». Но в народе говорят, что это сердце сгоревшей принцессы и что оно приносит владельцу одни лишь несчастья, потому что это сердце жестокого и злого человека. И что владеть им опасно, ибо это убивает. Всякий, кто увидит сей камень, бойся! Всякий, кто возьмет его в руки…»

– Барышня, вы здесь?! Барышня!

Шурочка невольно вздрогнула. Крепостная девка, взятая еще по осени к маменьке в услужение, приоткрыла дверь и звала ее. Ишь, как старается!

– Маменька вас к себе просят, – а глаза так и бегают! Всю комнату взглядом обшарила! Сейчас побежит доносить! – Опять читаете? Что ж вы глаза-то портите, барышня! Темень-то какая!

– Отстань, Варька! Поди прочь!

– Грех вам, барышня, меня гнать. Я девушка подневольная. Евдокия Павловна велели вам платье мерить. Пожалуйте к барыне.

– Опять сестрины обноски. – Шурочка с досадой захлопнула книгу. – Вы и сделать-то как следует не умеете! Знаю я тебя, Варька! Ну, что смотришь?

– Откуда это у вас?

– Купила!

Заулыбалась Варька! Все, и дворовые в том числе, знают, что денег в доме нет. Давно уж Иванцовы в долгах как в шелках, а поместье заложено-перезаложено. Маменька считает каждую копейку, попробуй, допросись у нее денег на книжку! Да и то сказать, какая же это книга? У офени купила, которые по деревням ходят, а у них разве есть что путное? Офени торгуют галантереей, лубками, а из книжек – все сказки с цветными картинками. Говорят, что в Москве в каждом трактире сидят такие писаки и строчат за пятьдесят рублей про Бову Королевича, графов с милордами, про заморские страны, коих никогда не видали. Продаются эти книжки на рынках, по лавчонкам, куда знатные люди и не заходят. А читают их небогатые купчихи да зажиточные крестьянки. А те, кто побогаче, они же и с образованием, то читают, к примеру, господина Загоскина да «Прекрасную магометанку, умирающую на гробе своего супруга».¹ В большой моде у знати господин Лермонтов, вот бы кого почитать! Поэма «Демон» давно уже вышла в свет, а Шурочка ее еще в руках не держала! Да и проза, говорят, у него хороша. Но на такие книги у маменьки денег не допросишься, поэтому и приходится покупать копеечный товар у офени и читать эти наивные сказки. Вот тебе, пожалуйста! «Сказка про алмаз»! И картинка тут же. Принц, принцесса, сияющий камень в руках у воина-победителя. Эх, ей бы, Шурочке Иванцовой, этот алмаз…

– Что стоишь, Варька? Беги, доноси!

– Да что вы такое говорите, барышня…

Глаза в пол, а сама аж зарделась от удовольствия. Младшую дочь Евдокия Павловна не жалует, вот и повод есть на нее накричать да в комнате запереть, без ужина оставить. А дворовой девке за это награда: сегодня без порки. Барыня всегда найдет, за что наказать. Ох и лютая! Вот Варька и старается. И все в доме стараются Евдокию Павловну не злить.

Оттого и увлекается Шурочка чтением сказок. Как приятно унестись мыслями из обветшавшего дома, помечтать, забыться… Там, в книжках, сказочные дворцы, слоны и падишахи, принцы с принцессами и неземная любовь. Пусть выдумка, пусть не бывает! Но как хочется-то… Сил нет, как хочется!

А здесь что? Старый господский дом, заросший сад, пьяненький папенька в стеганом халате и ночном колпаке, которые он и летом в жару не снимает, мать-тиранка да сестрицы-сплетницы. Всего-то и радости, что скоро лето. Можно купить у коробейника копеечную книжку и убежать в сад, где белая беседка среди кустов жасмина и сирени, черное озеро с кувшинками да старая лодка. Нет, и там найдут, и маменька будет браниться, а сестры радоваться. Опять Сашка попалась! Опять читает недозволенное! «Моветон», – презрительно говорит Евдокия Павловна и кидает книжки-лубки в печку. Хоть бы дворне отдала! Они красивые картинки на стенку повесят! Так нет! Лучше сжечь! Иванцовы хоть и нищие, но гордые. Маменька-то в столице родилась, в Москве, говорит, что у нее там знатные родственники. Чуть ли не князья. Что ж ты тогда у них денег не попросишь? Нет, лучше сидеть безвылазно здесь, в глуши, без денег, без всякой надежды. Какая же тоска! Старшие сестры бывали в Москве, а она, Шурочка, нигде не бывала. Ни в Москве, ни в Санкт-Петербурге. И никто ее туда не повезет. Никогда.

За что же ее маменька так не любит? Что она ей такого сделала? Одна радость: сесть в лодку да уплыть на другой берег озера, посмотреть хотя бы одним глазком на богатую соседскую усадьбу. Это же не дом, а самый настоящий замок! Как в сказке! Он сияет окнами в кругу лучей-дорожек, сам похожий на солнце, а вечером везде огни, суетятся люди, ржут лошади. Сюда тянутся подводы, все время что-то перестраивается, облагораживается и без того дивный парк. А чего, спрашивается, дворне так суетиться, если хозяин бывал в усадьбе раза два за последние пять лет? Не жалует это имение его сиятельство. А почему, понять трудно? Красиво, чисто. Разве что от обеих столиц далеко. Да и то сказать, места здесь глухие, малообжитые. Сюда разве что в ссылку, но никак ради удовольствия.

Шурочка с улыбкой вспомнила, какой переполох наделал прошлым летом приезд старого графа! И в округе весь год только об этом и говорили. О том, сколько повозок с графским добром пришло следом, о поваре-французе, с которым его сиятельство не расстается, о данном в доме-замке балу, на который ее, Шурочку, увы, не взяли. Сказали, что мала еще. Мала! Из вредности маменька не взяла, потому что дочерей у нее пять, и старшие еще не замужем. В девках засиделись. Уже и младшей черед пришел, а ее все взаперти держат. Как будто она рябая или хромая. Так и будут держать до старости!

Она вздохнула и с тоской посмотрела в окно. Вот так и пройдет жизнь. Уж лучше утопиться! Говорят, грех. А жить так – не грех? Ишь! Женщину украшают добродетели, главные из которых Терпение и Смирение. Это у кого нет других украшений. Женихи-то к принцессе шли, потому что она была красавицей! А Смирением дряблую шею не прикроешь. Вон, у старшей сестрицы, Мари, вся кожа в пятнах и складках. Что ж теперь, ждать, пока ее замуж возьмут? Да не возьмут уже, ясно всем. А что же остальным сестрам делать? Чего ждать?

Она взяла с комода ручное зеркальце, посмотрела в него, и слезы сами собой высохли. Тут ни Терпения не надобно, ни Смирения, коли щеки так румяны, волосы вьются, а глаза сияют. «Да, кстати, и касаемо Покорности. Мужу своему, говорите? Кто в доме главный? Маменька! А папенька пусть убоится. И то верно: не надо столько пить! И делом пора бы заняться, а то управляющий – вор и деревенский староста – вор. Барин слабый, вот они и пользуются. А барыня что? Женщина! А к женщине легко втереться в доверие, и обмануть ее легко…»

– Барышня Шурочка! Где вы?!!

– Да иду я! Иду!

«Вот привязалась! Выслуживается! Что ж, запрут ее, Шурочку, в комнате – так вылезет в окно. Пусть говорят, что барышне это не пристало. И – в соседнюю усадьбу! На тот берег озера! Дорожка проторенная, авось никто не хватится. Долго еще не приедет граф, что ему тут делать? Говорят, он бывает на балах у самого Государя, живет то в Петербурге, то в Москве, а то и за границей, в Париже. Что ему здесь делать, в глуши, среди простых и малообразованных людей? А значит, можно забраться тайком в дивный парк и с книжкой в руках посидеть на одной из белых мраморных скамеек, помечтать. Жалко ему, что ли? Не убудет!

Ах, лето! Когда же ты наступишь!

Глава 1

Отставной майор, разорившийся помещик Василий Игнатьевич Иванцов никогда и не был человеком богатым. В бытность свою в столице, при службе, он ничем особым не выделялся среди молодых гвардейских офицеров: в меру пил, раза два дрался на дуэли, проиграл как-то в карты под честное слово свое годовое жалованье и долг вернул, что тоже, в общем, было делом обычным. Скромное состояние родителей не позволяло ему быть мотом и делать очень уж большие долги, однако же слыл он в офицерской среде своим в доску и добрым малым. Чин майора Василий Иванцов честно заслужил в боях с французами, в 1812 году, когда военная карьера делалась стремительно, и даже тридцатилетние генералы не были исключением, а скорее правилом. Но до того, то есть до генерала, не хватило Иванцову знатности, и если уж быть честным до конца, то храбрости. Отчаянной до дерзости отваги и лихости, такой, чтобы меньшими силами, не раздумывая, успешно атаковать противника. Живота своего Василий Игнатьевич не щадил и был предан Отечеству и Государю. Потому брожения декабря двадцать пятого года его не коснулись, да он в ту пору был уже далеко.

Но была в его жизни и большая удача: еще до войны случилось Василию Игнатьевичу познакомиться со своей невестой, настоящей московской барышней. В те времена воспитание оных состояло из трех простых вещей: умения танцевать, говорить по-французски лучше, чем на родном языке, и быть набожной. А кроме того, почитать родителей и исполнять их волю беспрекословно. Евдокия Павловна происходила из старинного, но обедневшего рода князей Михайловых-Замойских. Она была воспитана, как и положено настоящей аристократке, в имении родителей под Москвой, и в шестнадцать лет вывезена в столицу на ярмарку невест. Юная Евдокси была хороша собой, прекрасно танцевала и была замечена в свете. Тут-то и приключилась с ней несчастная любовь: жених вроде бы наметился, да подвернулась ему невеста богаче и знатнее, а прекрасная Евдокси тотчас была забыта. А ведь были и стихи в альбомах, и нежные пожатия руки, и балы, где молодой человек Евдокси, можно сказать, компрометировал, то есть не отходил от нее ни на шаг. И будь у нее не сестры, а братья, непременно случилась бы дуэль. А так обошлось…

В свете пошли толки: а нет ли в красавице какого-то изъяна? С молоденькой девицей случилась от любовного томления горячка, и думали было, что не выживет, да княжна поправилась, и была увезена матерью в глухую деревеньку, подальше от столицы, поправлять здоровье и избавляться от любовного недуга. А заодно и пережидать, пока скандал сам собой сойдет на нет.

В это же время в соседнюю деревеньку нагрянул с неожиданным визитом бравый молодой человек, гвардейский офицер Василий Иванцов. Приехал, как обычно, просить у родителей денег, да задержался. Уж больно хороша была княжна. Евдокия Павловна сначала твердо ответила «нет». Да и то сказать, партия была не блестящая. Но старая княгиня всерьез задумалась. На выданье и другие дочки, кто знает, как повлияет на их судьбу недавний московский скандал? Иванцов-то вовремя подвернулся. Евдокси поплакала было, но матери перечить не стала. Вскоре сыграли свадьбу. То, что ее просто-напросто сбыли с рук, Евдокия Павловна осознала потом, тогда же и превратилась во вздорную бабу, тиранящую всех своих домочадцев.

Приданое за невестой Василий Игнатьевич получил, против ожидания, очень уж небольшое. Можно сказать, пустяшное. Надумал обидеться, да вспомнил о ее родне и московских связях, и решил, что сумеет всем этим со временем воспользоваться: пристроить будущего сына к хорошему месту и выгодно женить. Он рассчитывал при помощи жениной родни записать наследника в гвардейский полк еще до рождения, как это было тогда принято. Евдокия Павловна тут же и понесла, а еще не родившееся дитя стараниями князя К*, московского родственника, было определено в гвардию. Но по истечении положенного срока родилась у Иванцовых первая дочь, Мари. Воспитанная гувернанткой-француженкой Евдокия Павловна в своем московском доме поначалу говорила только по-французски, первое время и в деревне было также. Поэтому дочерей своих она звала на французский манер и обязательно с прононсом.

Неродившийся сержант был отчислен из полка, как внезапно заболевший и скончавшийся в одночасье, а Василий Игнатьевич предпринял другую попытку. Через два года родилась Софи, потом Жюли. В гвардейский полк уже никого не записывали, так как князь К* к родне охладел. У Евдокии Павловны и братьев-то не было, только сестры, вот и сама она рожала одну за другой дочерей. Василий Игнатьевич был в сильном расстройстве: его обманули и с приданым, и с наследником. Он не получил в итоге ни того, ни другого. А тут еще имение жениной тетки, на которое он сильно рассчитывал, уплыло в руки ее мотоватого двоюродного племянника, сумевшего умаслить выжившую из ума старуху льстивыми речами и потаканием всем ее препротивным привычкам, за которые сам Василий Игнатьевич старую каргу сильно ругал. Вот и остался он ни с чем. Глядя, как в соседней с его имением богатой деревне хозяйничает столичный хлыщ, напомаженный, с длинным желтым ногтем на мизинце правой руки, и устанавливает свои порядки, Василий Игнатьевич бесился и проклинал жену и всю ее родню. Так начался между супругами разлад, закончившийся вскоре окончательным разрывом.

В те времена разводы совершались просто: супруги мирно либо со скандалом разъезжались и жили по разным местам, предоставив друг другу полную свободу. В данном случае все было еще проще. Вконец устав от бабьего царства в доме, Иванцов отбыл на войну, оставив, впрочем, жену беременною, так, на всякий случай. А та спустя какое-то время уехала в деревню, к тяжело больному свекру, отдав московский дом на разграбление французам, которые вплотную подошли к столице. Вскоре в Москве начались пожары. В общем, дом сгорел, зато Василий Игнатьевич заслужил майора и был готов увидеть наконец наследника и продолжателя славного рода. Увидев же в колыбели очередную дочь, Иванцов пришел в бешенство, устроил скандал и в тот же день отбыл обратно в полк, и, пройдя победным маршем по Парижу, вышел по болезни в отставку, вернулся в столицу, где и обосновался. Снял просторные покои и принялся со страстью проигрывать в карты остатки жениного состояния. Прошел год, другой, третий, к жене он больше интереса не проявлял. Отец его к тому времени умер, мать пережила супруга на полгода и тоже тихо угасла. В общем, с имением Иванцова больше ничто не связывало, и он пустился во все тяжкие.

Евдокия Павловна поплакала больше для приличия, чем от горя, и быстро утешилась, погрязнув в деревенской жизни и забыв про свои столичные привычки. После четвертых родов она сильно располнела и подурнела, тут уж не до выходов в свет, жить в Москве ей отныне было негде, да и не на что, что же касается мужа, то она его никогда и не любила. О чем тут сожалеть? Она взялась было за хозяйство, но этому ее никто не учил, управляющий оказался пройдохой и врал, что все хорошо, когда на самом деле имение приходило в упадок. Барыня скучала, соседки, отродясь не видевшие столицы, говорили по-французски с сильным акцентом, коверкая слова, сами варили варенье, предпочитая корсету стеганый шлафор. Муж не присылал никаких писем, за исключением заемных. Дороги в период распутицы раскисали так, что приходилось сидеть дома и едва ли не выть от тоски. Днем Евдокия Павловна еще находила себе дела, но темнело быстро, и эти унылые вечера, когда под завывание ветра за окном не читались тонкие французские романы, не шли на ум стихи и не хотелось даже музицировать, погружали ее душу в непонятную тревогу и тоску. Словом, она маялась. Это состояние души знакомо каждому русскому человеку. Предчувствие чего-то и не умение ни приблизить это, ни отдалить, а потом такое же неумение использовать.

В конце концов Евдокия Павловна утешилась тем, что завела себе целый штат молодых лакеев, и стала жить, как какая-нибудь вдовствующая королева, не замечая, что двор ее лишь жалкая пародия, а слуги – невежи. Читала им по-французски, музицировала и даже пела. Словом, «метала бисер перед свиньями». А ее просто использовали, чтобы жить в безделье, припеваючи, за льстивые слова и фальшивые ласки. Она же принимала все это за чистую монету и даже пренебрегала общественным мнением. Да и что за дело ей было до соседей? Сплошь свиные рыла: ни изысканности, ни манер, ни понимания всего утонченного. Мало того что все едят чеснок, так не скрывают этого и в лицо дышат. Фи! Дочери были совсем еще малы, крестьяне господскую блажь обсуждать не привыкли, а дворня боялась барского гнева: телесные наказания были у воспитанной московской барыни в чести. Евдокия Павловна творила у себя в имении, что хотела, и вскоре сделалась этакой Мессалиной местного, разумеется, разлива.

Но вдруг вернулся муж. Быстренько спустив в карточной игре женино приданое, Василий Игнатьевич решил сохранить хотя бы собственную Иванцовку. С квартиры пришлось съехать, ему больше нечем было за нее платить. Кредиторы требовали уплаты долгов, а друзья стали избегать. Москва гнала его прочь, когда же Василий Игнатьевич оказался наконец в отчем доме, то ужаснулся увиденному: все пришло в упадок, крестьяне ленивы, имущество разворовано, а жена, ко всему прочему, на восьмом месяце беременности! И это при том, что вот уже три года законный супруг в имение носа не кажет! Какой скандал!

Супруги заперлись в кабинете и принялись друг на друга кричать. Он упрекал ее в распутстве, а она его в мотовстве. Разгоряченный Василий Игнатьевич схватился было за дуэльный пистолет, напоминании о прежней жизни, холостой и беззаботной, и хотел убить жену, но одумался и выстрелил в потолок. Прибежавшая на выстрел дворня подхватила барыню под руки и повела рожать, потому что у Евдокии Павловны с перепуга тут же начались схватки. И случилось это намного раньше срока.

После тяжелых родов барыня месяц лежала в горячке, а когда поднялась, то это была уже совсем другая женщина. Прежнего темперамента в ней не осталось, одна лишь утонченность. Ходила она с трудом, говорила тихо и все время сказывалась тяжело больной. Что ни говори, но по меркам того времени она виновата была больше, чем супруг. Василий Игнатьевич порывался было продолжить выяснение отношений, но тщетно. Жена тут же падала в обморок, а очнувшись, велела звать то врача, а то и священника. И муж в конце концов махнул рукой. Ну, что тут изменишь? Надо жить дальше.

Мало-помалу все наладилось. Дворня притихла, управляющего выгнали взашей, красавцев-лакеев отдали в солдаты, а кого и запороли до смерти. Иванцов какое-то время лютовал, но кто был виновником его позора, Василий Игнатьевич так и не добился. Если бы у жены родился мальчик, он, возможно, простил бы ее окончательно и воспитывал бы того, как собственного сына, но родилась очередная девочка. Василий Игнатьевич равнодушно посмотрел в колыбельку, где пушились золотые кудряшки, и жестко сказал:

– Никакого приданого ей не будет и никаких почестей, всю жизнь просидит в девках, здесь, в деревне, в глуши. Да и то для нее хорошо. – Потом посмотрел на крохотного младенца и добавил с надеждой: – Авось и не выживет.

В течение месяца все так и думали. Девочка была недоношенная, да и мать ее тут же забросила, втайне желая ей смерти. Но нашлась добрая душа. Жена денщика, прошедшего с Иванцовым всю войну и теперь приехавшего вместе с барином в именье, только-только родила крепенького здорового мальчишку, она и подкармливала грудным молоком недоношенную девочку, оказавшуюся такой жадной до жизни. К счастью, началась осенняя распутица, самая грязь, и прибавление в семействе удалось на какое-то время скрыть от соседей. Потом пришла долгая зима, и все завалило снегом.

Девочку крестили только весной, когда снег сошел окончательно, а дороги просохли, и вопросов уже никто не задавал. Четыре дочки у Иванцовых или пять, какая, в самом деле, разница? Василий Игнатьевич всем говорил, что приезжал еще в начале лета, искать примирения, и вот вам, сюрприз! Но слухи, конечно, ходили, а как без них? Сам Василий Игнатьевич, и жена его, урожденная княжна Михайлова-Замойская, и четыре старших дочери, – все были темноволосые, высокие и с носами прямыми, хотя и длинными. На самом деле аристократическими! Младшая же Шурочка, напротив, была маленькой, светленькой и не сказать, чтобы сильно курносой, но на сестер не похожей ничуть. И глаза у нее были не карие, а синие, как небо в ясный июньский день. Соседям рассказывали о предках по материнской линии, родом из Польши, Василий Игнатьевич при этом морщился и бросал на Шурочку злые взгляды, в которых можно было прочитать: «Отродье! Свалилась на мою голову!»

Но время бежало, и прошлое с годами позабылось. Супруги примирились, пытаясь спасти имение и как-то наладить быт. Евдокия Павловна изменилась совершенно, жестко взялась за хозяйство, стала проверять все счета. Столичный лоск с нее давно уже слетел, теперь и она ходила в шлафоре, и сама варила варенье. Василий Игнатьевич тоже изменился: обрюзг, опустился и стал много пить. Дела в поместье сначала не шли вовсе, Иванцовы едва сводили концы с концами, но вдруг Евдокия Павловна получила небольшое наследство, и семейство оживилось. Решили на эти деньги ехать зимой в Москву, чтобы выдать там замуж старшую дочь Мари, которой к тому времени исполнилось шестнадцать.

Надежды на хорошую партию для старшей дочери Василий Игнатьевич питал не безосновательно. Мари была единственной из его дочерей, кто унаследовал красоту матери, которая в те же шестнадцать была дивно хороша. Высокая, темноволосая, бледная барышня привлекала к себе внимание женихов, но так же быстро отпугивала их. То ли ей вовсе не хотелось замуж, то ли это была природная холодность, но речи Мари были также безжизненны и тусклы, как и ее огромные карие глаза. Странно, но они и не мигали: взгляд Мари был безжизненным и плоским, как вода в пруду. Она оттанцевала на балах весь сезон, была замечена, но осталась без жениха. Московская родня только руками развела: ну и нравная нынче молодежь, если не ценит такого воспитания. Предложено было Иванцовым приехать в Москву еще на один сезон, но они весьма поистратились, и Василий Игнатьевич увез семью обратно в провинцию весьма разочарованный. Еще одна такая зима, и от наследства ничего не останется! Одни платья бабам чего стоят! А жениха нет как нет! Игра-то не стоит свеч!