Kitobni o'qish: «Шаг в неизвестность»

 
Но мы, увы, несовершенны,
Нам жизнь свою не изменить,
И лишь одно то в нашей власти —
Её по-божески прожить.
 

Глава 1

Жаркий августовский день 1941 года. Кизлярский железнодорожный вокзал, забитый перепуганными, ещё ничего не понимающими людьми, зорко охраняющими свои сумки, на тот момент бывшие всем их состоянием, которое они смогли взять с собой за данные на сборы двадцать четыре часа. Все они были люди немецкой национальности и теперь по приказу правительства из-за начала войны с Германией должны были покинуть свои обжитые места, чтобы затем насильственно быть отправленными в казахстанские степи. Прожив на юге России всю свою жизнь и считая эти земли своей родиной, несчастные просто не понимали недоверия страны и чувствовали себя оскорблёнными и несправедливо обиженными.

Чувство обиды переполняло и молодую худенькую женщину с маленьким ребёнком на руках, стоявшую среди толпы и с ужасом смотревшую по сторонам. Беженка просто не могла поверить, что всё это происходит наяву. Ведь ещё пару недель назад она, Келлер Лидия Рудольфовна, была уважаемой учительницей, которая преподавала детям не только книжные знания, но и старалась воспитать в них честность и добропорядочность. Как только прозвучала страшная весть о начале войны, Лидия Рудольфовна стала проводить с учениками беседы о преданности Родине, героизме и отваге, укрепляя в них веру в непременную победу. И как же больно было узнать о том, что она тоже причислена к врагам России, и теперь ей не только запрещено работать в школе, но ещё и предстоит покинуть родные места, где Лидия родилась, выросла, и которые очень любила.

«Почему? За что?» – спрашивала она саму себя и не находила ответа. Было невыносимо горько и больно. Для неё это было просто предательством. И это было вторым таким серьёзным случаем в её жизни.

Сначала Лидию предал муж Александр, которого она искренне любила и которому была хорошей и верной женой. Да и он в своё время относился к ней с уважением. Жалел её, подарки дарил, пусть хоть и маленькие, но для девушки самым главным было внимание.

В общем, она чувствовала себя с Александром счастливой, тяготясь только неприязнью свекрови, которая, считая Лидию неподходящей партией для своего красавца-сына, вставляла палки в колёса везде, где только могла. Но вскоре Александру, человеку весёлому и любвеобильному, наскучила семейная жизнь, и он стал искать развлечения на стороне. Лидия старалась не опускаться до ревности и семейных разборок, терпеливо продолжая сносить измены мужа. К тому же у них уже было трое детей. Однако положение усугубляли нападки свекрови, которая насмехалась над невесткой, называя её «гордячкой с голым задом». И кто знает, насколько долго у Лидии хватило бы терпения, если бы не постигшее семью несчастье.

Все три её девочки заболели корью, и молодая женщина попросила свекровь присмотреть за детьми, так как самой Лидии требовалось срочно выйти на работу. Та согласилась. Прекрасно зная, что при этой болезни категорически противопоказано купание, свекровь всё же искупала детей, да ещё и на открытом воздухе. Болезнь осложнилась воспалением, и девочек пришлось срочно везти в больницу, оказавшуюся переполненной, поэтому доктора приняли только двух младших детей. Старшую, Эмму, Лидия забрала домой и постаралась сделать всё, что было в её силах, благодаря чему девочка вскоре пошла на поправку.

Младших же спасти не удалось. Одна умерла прямо в больнице. Вторая, Мария, догорала уже дома. Когда девочка совсем ослабела, и дыхание её было тяжёлым, она слабеньким голосом обратилась к маме: «А где папа? Позови папу. Я хочу увидеть папу…»

Сердце Лидии разрывалось из-за боли, глаза застилали слёзы. Из-за подкатившего к горлу комка несчастная женщина только и смогла выдавить: «Сейчас, доченька», – и скорее выскочила из дома. Лидия знала, что у мужа был очередной роман, и что Александр иногда приводил их в дом матери, которая жила неподалеку. Поэтому женщина сразу кинулась к свекрови, громко постучала в окно спальни и с нетерпением стала ждать. Вскоре занавесь отодвинулась, и Лидия увидела недовольное лицо свекрови. Нехотя открыв форточку, та процедила сквозь зубы:

– Чего тебе? Что людям по ночам спать не даёшь?

– Мария умирает. Она Сашу зовёт. Вы ведь знаете, где он. Позовите его, – Лидия задыхалась от душивших её слёз.

Свекровь с насмешкой отмахнулась:

– Иди отсюда. Никого я не буду звать. Думаешь, я не понимаю, что он не ребёнку нужен, а тебе? Сама не можешь мужа удержать, так прикрываешься Машей.

– Но вы ведь знаете, как она болеет…

– Ничего… до утра он и сам вернётся. Подождёте, – рявкнула свекровь и, быстро закрыв форточку, задёрнула занавеску.

Когда Александр вернулся, Мария уже умерла. Разбитый горем отец рыдал и проклинал мать. Ведь он очень любил дочь и не мог простить себе, что его не было рядом, когда он так был нужен своей девочке.

Не смогла простить ему этого и Лидия. «Уходи!» – холодно бросила она ему. И он ушёл. Молча… без объяснений, без просьб о прощении. Александр просто ушёл.

За несколько дней Лидия потеряла трёх очень дорогих ей людей, двух своих малышек и мужа, которого, несмотря ни на что, очень любила. Лидия держалась из последних сил, и кто знает, что бы она, в конце концов, с собой сделала, если бы не Эмма. Женщина понимала, что нужна своей дочери, что без неё девочка погибнет, что нужно крепиться… Но сердце не слушалось. Душевная боль затмевала разум, и Лидии начало казаться, что она сходит с ума.

Тогда женщина встала на колени и начала отчаянно молиться:

– Господи! Я потеряла сразу двоих детей. От меня ушёл муж. Я осталась одна без поддержки. Но Господи, не забирай у меня разум. Ведь у меня есть ещё один ребёнок. Помоги, Господи!..

Она не знала, сколько так простояла на голом полу, сколько времени проплакала, моля Бога о помощи, время словно застыло для неё, и всё вокруг потеряло всякий смысл. Но когда Лидия вдруг очнулась от того, что к ней кто-то прикоснулся, когда она затуманенными от слёз глазами посмотрела на маленькое худенькое существо, обратившееся к ней слабым голоском: «Мама», она вдруг почувствовала, что словно волна энергии к жизни прошла по её телу, и тогда женщина, крепко прижав к себе дочь, прошептала с уверенностью, удивившую её саму:

– Всё будет хорошо, Эмма. Всё будет хорошо…

Тогда прошло много времени, пока она оправилась и снова с надеждой взглянула на жизнь. И вот теперь новые испытания. Впереди снова темнота…

Лидия сильнее обняла худенькое тельце спящей дочери и с ужасом взглянула на две небольшие сумки, стоявшие у её ног:

– Это всё, что у нас есть. Как же мы будем жить?.. – потерянно произнесла она, почувствовав ужасную усталость.

Она решила сесть на эти баулы, так как ноги совсем было онемели, как вдруг толпа окружавших её людей зашевелилась и ринулась вперёд. Женщину толкали со всех сторон, и она еле сумела удержаться на месте, прижимая ногами свой багаж. Эмма, проснувшись от поднявшегося шума, захныкала, испуганно оглядываясь по сторонам.

– Не плачь, доченька, – засуетилась Лидия, – давай, перебирайся мне на спину и держись крепко-крепко.

Девочка проворно выполнила указание матери, цепко обхватив её за шею маленькими ручонками.

– Только держись посильнее, смотри, сейчас никак нельзя теряться, – строго наказала Лидия и, ухватив весьма тяжелые сумки, пошла за потоком людей.

Вскоре она оказалась у одного из вагонов товарняка.

– Давай, залезай, – скомандовал какой-то мужчина грубым недоброжелательным голосом, закинув её имущество в вагон.

Убедившись, что Эмма держится крепко, Лидия с подозрением взглянула на три ржавых ступеньки. Первая была расположена довольно высоко, и ей снова понадобилась помощь недоброжелательного мужчины, который, видно, надзирал за порядком среди депортируемых. Затем Лидия поставила ногу на вторую, а потом и на третью…

Ещё один шаг, и она окажется в вагоне. Но ей вдруг стало страшно. Ведь это был шаг в неизвестность. Стоя здесь, на этой ступеньке, она чувствовала себя ещё свободной. Лидия могла видеть перрон знакомого ей города, могла любоваться до боли знакомым ей небом, которое в этот день было на удивление ясным, она могла улыбнуться ласковому дагестанскому солнцу…

Она была дома. А этот старый железный вагон казался клеткой, которая навсегда лишит её свободы. «Куда нас повезут? Что нас там ждёт? Где мы все будем жить? Чем я буду кормить дочь?» – вопросы мелькали в голове Лидии, наводя на неё ужас.

– Ну что стала? Давай проходи! Ты же не одна, – услышала она знакомый грубый голос.

Лидия панически огляделась по сторонам. Сама не зная, к кому обращается, она, глубоко вдохнув горячий воздух и бросив взволнованный взгляд своих карих глаз, казавшихся огромными на худом круглом лице, в небо, отчаянно прошептала:

«Прощайте! Может быть, я ещё вернусь! С Богом!» – и неуверенно сделала шаг…

Глава 2

Лидия стояла у маленького запотевшего окна и грустно смотрела во двор. Всё вокруг было покрыто толстым слоем снега, разметаемым не на шутку разбушевавшейся пургой, от воя которой всё просто застывало внутри. Траншеи, с огромным трудом прорытые к сараям, уже снова были заметены, а это означало, что скоро вновь придётся чистить снег.

Лидия невольно съёжилась и отвернулась от окна, бросив удовлетворённый взгляд на дочь, мирно спящую в левом углу комнаты на стареньком матраце, застланном таким же стареньким тоненьким одеяльцем. Тихо подойдя к девочке, она осторожно поправила на ней фуфайку, которой Эмма была укрыта, и некоторое время любовалась её худеньким личиком, выглядевшим не по годам взрослым. Но это было и не удивительно после всего того, что им пришлось пережить здесь за четыре года.

При распределении, когда их высадили на маленькой пустынной станции Кокчетавского района, её с дочерью отправили в небольшое подсобное хозяйство при бывшем санатории. И хотя там пришлось тесниться в неуютном вагончике, где кроме них жили ещё две семьи, и с огромным трудом зарабатывать свой паёк, но мама с дочерью хотя бы не голодали. У Лидии не болела душа за то, чем накормить Эмму. Единственное, что её тогда беспокоило, были письма матери, жившей вместе со старшей дочерью Диной и её детьми. Им при распределении повезло меньше.

Колхоз, в который они попали, был бедным, паёк выдавали не всегда, да и то только на рабочего. Мать уже состарилась, работать не могла, да и за детьми надо было кому-то приглядывать, так что вся ответственность за пропитание легла на плечи Дины, для которой это оказалось непосильной ношей. Сестра просто не смогла выдержать такого натиска трудностей, а когда ещё начали умирать от голода и болезней её дети, она окончательно сломалась и занемогла. Мать понимала, что без посторонней помощи они пропадут. А так как их отец был репрессирован, а муж Дины находился на принудительных работах, помочь им могла только Лидия. Вот мать и просила младшую дочь с внучкой переехать к ним.

Лидия очень боялась. Здесь она была более-менее спокойна за завтрашний день. А там? Что их ждёт? Сможет ли она взять на себя ответственность за стольких людей? А что, если Лидии не только не удастся помочь родным, но она и себя с дочерью погубит? Все эти вопросы терзали Лидию, не давая ей покоя. Но в то же время она знала, что просто не может, не имеет права оставить в беде своих близких. И после нескольких бессонных ночей женщина приняла решение собираться в дорогу.

Стоило преодолеть много трудностей, чтобы получить разрешение на переезд и выбить у заведующего подводу, однако все эти трудности быстро забылись при радостной встрече с родными.

Но уже вскоре начались новые испытания. Опасения Лидии оказались ненапрасными. Ей пришлось действительно очень тяжело, нужно было работать, не щадя саму себя. Но самым страшным оказался голод. Сколько раз Лидии, вернувшейся домой после изнурительного рабочего дня, приходилось виновато смотреть в глаза голодной дочери, которая так ждала от неё хотя бы маленького кусочка хлеба. А у женщины ничего не было. Как же больно беспомощно смотреть на страдания своего ребёнка! Невыносимо больно.

Лидия делала всё, что было в её силах: подрабатывала у местных после работы, меняла на еду свои лучшие наряды, которые ей удалось привезти с собой, вязала по ночам на заказ… Но всё равно были дни, когда ей было нечем накормить семью, дни, когда они мерзли в своей маленькой землянке из-за нехватки дров. А сколько пришлось перенести оскорблений со стороны местных жителей и издевательств от грубого злорадного коменданта, на которого даже и пожаловаться-то было некому, ведь в этих местах он был единственной и главной их властью!

Лидия подошла к горевшей печи и подкинула в неё несколько поленьев.

«Да, – грустно вздохнула она, глядя на игру пламени, – сейчас мне просто грех жаловаться на жизнь. Хоть и бедно живём, но хотя бы не голодаем. А это самое главное. Вот только дров осталось маловато, – кинула она встревоженный взгляд на дрова, аккуратно сложенные в углу. – Нужно сходить к подружке Нине да предложить ей сделать вылазку в лес», – решила Лидия и уже хотела открыть дверь, как вдруг услышала громкие шаги в коридоре, после чего кто-то настойчиво постучался.

– Да?!? – удивилась женщина.

Дверь распахнулась, и в комнату вошла высокая черноволосая женщина лет тридцати, на плечи которой был накинут роскошный полушубок.

– О!.. Нинка! – удивлённо воскликнула Лидия. – А я как раз к тебе собралась… – женщина с восхищением окинула внимательным взглядом наряд гостьи: – Ах, ах… красота-то какая! Откуда такая обновка?

Подруга довольно заулыбалась и, поскорее закрыв за собой дверь и демонстративно прокрутившись, похвасталась:

– Подарили! Председатель мой раздобрился! – произнесла она своим громким грубым голосом, но увидев спящую Эмму, извинительно приложила руку к губам и тихо добавила: – За мою любовь преданную отблагодарил.

– Это же хорошо. Проходи, мы сейчас такое событие чайком отметим. Давай к столу. У меня вон чайник горячий на печи стоит. Так что проходи и садись, – указала Лидия подруге на табуретку.

– У меня вообще-то кое-что получше есть, – виновато произнесла Нина, доставая из кармана своего нового полушубка маленькую бутылочку с мутноватой жидкостью. – Я знаю, что ты почти не пьёшь, но думаю, что ты не откажешь мне по такому случаю. В коем-то веке наш кровожадный председатель, мой обожаемый Колечка, расщедрился! Так что поддержи подругу, – поставила Нина бутылочку на стол.

Затем сняла полушубок, небрежно бросила его на пол и села:

– Ну что, Лидусь, давай по одной?

– А давай! – согласно махнула рукой Лидия.

Быстренько открыв тумбочку стола и достав оттуда две алюминиевые кружки и два кусочка хлеба, она проворно поставила всё на стол.

– Хлеб убери, – командным голосом произнесла Нина. – Оставь ребёнку.

– Нет, нет, – запротестовала Лидия. – У меня для Эммы ещё есть.

Нина подозрительно посмотрела на неё:

– Врёшь, наверное, – пожурила она её. – Зная твоё гостеприимство, я не удивлюсь, если ты последнее на стол поставишь.

– Правда есть…

– А остальные члены твоей семьи? – Нина окинула беглым взглядом комнату и, махнув в сторону ширмы, которой был огорожен правый угол, удивлённо спросила: – Где, кстати, Ольга Августовна? Да и твоей больной сестрички что-то не видно? – немного с иронией произнесла она.

– Зря ты так, – спокойно ответила Лидия. – Дина действительно очень слабая и больная женщина.

– Очень удобная, скажу я тебе, позиция. Значит, она больная, а на тебе пахать можно.

– Ну, знаешь, Нина, есть сильные, а есть слабые люди. У каждого своя судьба в этом мире. Кто-то рождается для того, чтобы заботились о них, а кто-то – чтобы помогать другим.

– Ага… – ухмыльнулась Нина, – хорошее у тебя объяснение собственной глупости. Так и скажи, что некоторые дураки позволяют на себе ездить.

– На тебе, по-моему, ездят не меньше, – добродушно улыбнулась Лидия. – И нам нужно быть с тобой благодарными Богу за то, что ещё есть силы возить их на себе.

– Ну, тогда за это и выпьем! Садись, подруга, – разлила самогонку по кружкам Нина, пододвинув одну Лидии, а другую торжественно приподняв: – За нас, несчастных!

– А я думала, что мы пьём за твой подарок, – с задором посмотрела на неё Лидия.

– Не подарок это, Лидусь, – грустно покачала головой Нина, – а платёж. На, мол, Нинка, тебе шубку за твою горячую любовь, и больше ни на что не надейся. Как была я для него просто любовницей, так ей и останусь. Ну и ладно, – равнодушно махнула она рукой. – Ему же хуже будет. Так что, Лидусь, пьём за нас! Чокаться будем?

– Не будем, – скривилась Лидия и немного отпила из кружки. – Какая гадость, – ещё сильнее скривилась она и быстренько закусила хлебом.

– Да… – недовольно покачала головой Нина, залпом выпив всё содержимое кружки, – не умеешь ты пить! Сразу видно, что из интеллигенции.

– Да какая же я интеллигенция? – грустно ухмыльнулась Лидия. – Так же как и ты на телятнике в навозе вожусь.

– Ну, ведь была же когда-то учительницей, – со значением произнесла Нина.

– Вот именно, что когда-то… – задумчиво посмотрела в окно Лидия. – Когда это было?..

– Да… – покачала головой Нина, наливая в свою кружку, – ведь каких-то неполных четыре года прошло, как мы тут оказались, а кажется, что целая вечность пролетела.

– Тяжёлые годы были, Нина, поэтому и показались они нам вечностью. Мне даже иногда чудится, что всё то, что было в Дагестане, вовсе и не со мной происходило. Будто это не я счастливой и свободной бегала по улице с друзьями, будто не я в училище профессию получала, не я работала в школе, не я любила, верила, ревновала, страдала… Всё кажется таким далёким и неестественным.

– Ничего, Лидусь, – ободряюще произнесла Нина, приподнимая свою кружку, – давай выпьем за то, чтобы война поскорей закончилась, и мы снова стали свободными людьми.

Та горько ухмыльнулась:

– Не думаю, что по окончанию войны мы так быстро станем свободными.

Подруга непонимающе уставилась на неё:

– А зачем им нас тут потом ещё держать? Если они гитлеровцев разгонят, то какая им тогда от нас опасность? Они же не могут нас тут просто так оставить. Мы все эти годы честно трудились, законов не нарушали, против страны никаких диверсионных действий не вели. Так что им нет смысла нас здесь навечно поселить, – угрожающе стукнула кулаком по столу Нина. – И вообще, у меня уже рука болит эту кружку держать. Давай, наконец, выпьем. Только чтобы всё допила, – пожурила она подругу. – Давай за нас, красивых!

– Давай! – поддержала Лидия и выпила всё содержимое кружки.

– Вот умница! – довольно улыбнулась Нина. – Так и надо.

Лидия, быстро проглотив кусочек хлеба, недоверчиво посмотрела на оставшуюся в бутылке жидкость:

– Больше я эту гадость пить не буду. А то уже голова закружилась. Я, между прочим, хотела ещё с тобой сегодня в лес сходить. У меня дрова заканчиваются. А зима ещё, как видно, не собирается сдаваться.

– Да… – недовольно покачала головой Нина, – конец апреля, а погода ужасная. Снегу кругом столько…

– Вот именно, что по такому снегу мы пешком в лес не пройдём. А если и пройдём, то много на себе не унесём. Вот я и подумала, что ты, может, попросишь у председателя подводу. Тебе он по-свойски, я надеюсь, даст.

– Ага… – сердито произнесла Нина, – даст он мне. Ты же знаешь, какой он трусливый. Всё боится запятнать себя связью с немцами.

– Ну, его можно понять, – встала на защиту председателя Лидия. – Ведь в нашей стране за одно неосторожное слово могут посадить. Вон у меня отец за какую-то мелочь на десять лет осуждён. В порыве гнева сказал что-то не так о советской власти и сразу загремел за решётку. Понимаешь, – с ужасом в глазах произнесла Лидия, – за какую-то пару слов провести десять лет в тюрьме! Получается, что человеческая жизнь вообще ничего не стоит, раз из-за подобной чепухи из неё вычёркивают десять лет. Мы просто марионетки в чьих-то руках. Эти изверги, сидящие у власти, с лёгкостью распоряжаются нашей жизнью, словно мы букашки…

– Эй… ей… ей… – приостановила её Нина, – что-то тебя не туда понесло. Тебе и в правду больше наливать нельзя. Ты мне сейчас тут такого наговоришь, что завтра и мы где-нибудь не там, где надо, окажемся.

– Но мы ведь только вдвоём! – недоумённо посмотрела на подругу Лидия.

– Ну, знаешь, – с подозрением оглянулась на дверь Нина, – иногда и стены могут подслушивать.

Лидия ухмыльнулась:

– Подслушивать-то они, может быть, и могут, но доносить, я думаю, ещё не научились.

– А вот и зря ты так думаешь, – предупреждающе произнесла Нина, налив себе ещё немного в стакан и поспешно выпив. – Остальное убери, – указала она на бутылку, – мы после проведённой операции выпьем.

– Какой операции? – непонимающе заморгала Лидия.

Нина сделала недовольное лицо:

– Как какой? Ты же подводу хотела! Или тебе уже дрова не нужны? Давай в шесть вечера встретимся возле фермы, возьмём подводу – и в лес…

– Так ты же сказала, что Николай Петрович тебе не даст разрешения. Что, хочешь повторить прошлогоднее? Опять будем воровать с фермы подводу.

– Ну почему же сразу воровать? Брать напрокат. Раз колхоз о нас не беспокоится, что же нам ещё остаётся делать?

– Ну не знаю… я тогда столько страху натерпелась. Я так боялась, что Захар, сторож наш, застукает. Нам бы тогда досталось по полной программе.

– Да… мужик он гнилой. Сам же из высланных, а так наших притесняет! А перед местными выслуживается. Вот что власть с человеком делает.

– Такова человеческая натура – выживать за счёт других.

– Да скотина он просто, – брезгливо ответила Нина. – Вот мой Николаша, хоть и притесняет наш народ, да и меня использует, но в нём осталось ещё что-то человеческое. Он в душе добрый. Его обстоятельства заставляют быть таким суровым. Да и на мне бы он женился, если бы не его мамаша, наша любимая заведующая. Вот уж змеюка! Это единственный человек, которого я боюсь.

– Да она своим взглядом как пронзит, так мурашки по коже, – поёжилась Лидия.

– Вот именно. Она бухгалтершу Екатерину себе в невестки хочет. Говорят, у той с Николаем в молодости любовь была. Только Екатерина потом за его друга вышла, и Николай сильно страдал из-за этого. Так, что до сих пор и не женился. Ну, а теперь у Екатерины-то нашей муж на фронте погиб, вот заведующая и хочет их свести. Только боится, что у сыночка её со мной всё серьёзно. Потому и ненавидит меня так. Поэтому и решила я уйти с фермы.

– Как уйти? Куда?

У Лидии было такое растерянное выражение лица, что Нина громко рассмеялась:

– Ну и вид у тебя, Лидусь. Всё тебе нужно знать!

– Но я и, правда, не понимаю, куда ты можешь уйти.

– Это вообще-то ещё секрет, но тебе скажу, – перешла на шёпот Нина, – меня Николаша отправляет на курсы трактористов.

– А как я одна буду?

– Ну, ты же не одна будешь, там ведь такие классные бабёнки работают. И Клара, и Анька… Они тебя в обиду не дадут.

– С только тобой я себя так уверенно чувствую…

– Но я же не из села уезжаю. Мы будем по-прежнему с тобой часто видеться.

– Да не скажи, – расстроено произнесла Лидия, – мы с тобой живём в разных концах посёлка.

Нина добродушно улыбнулась:

– Ты сейчас похожа на обиженного ребёнка, у которого забрали любимую игрушку. Выше нос, Лидия. Ты ведь сильная!

– Ой, Нин, я, честно сказать, уже устала быть сильной. Я так устала. Мне иногда хочется лечь, закрыть глаза и спать долго-долго…

Нина подошла к подруге и крепко обняла её:

– Перестань хандрить, дорогая. Нам с тобой держаться надо. От нас вон сколько людей зависит. Нам нельзя раскисать, – она крепко обняла плечи подруги.

Лидия закашлялась:

– Да ты меня так задушишь. Ну и силы у тебя!

Нина ослабила объятья и виновато улыбнулась:

– Извини, подружка, это я любя.

– Председателя ты тоже так любя обнимаешь?

– Ну, это уже секрет, – невинно закатила глазки Нина. – Но поверь мне – силой мужиков не возьмёшь.

Лидия с грустью посмотрела на подругу:

– Удивляюсь я тебе. Всё у тебя в жизни как-то легко.

Нина с наслаждением потянулась и самоуверенно произнесла:

– А так и надо. Проще нужно на жизнь смотреть, – подошла она к окну и довольно улыбнулась: – Хорошо-то как, Лидусь!

– Что же тут хорошего? Метёт да метёт. Нужно опять снег чистить.

– А я пойду и завалюсь спать. У меня сегодня выходной, и я ничего не буду делать. Пусть мои племянники чистят.

– Да, достаётся тебе с ними. И мать больная, и четверо племянников.

– А что делать, если они мою сестру в трудармию отправили? До сих пор не забуду, как её на подводе забирали, а детишки за ней бежали и плакали. Ужас просто. Представляешь, что моя сестра чувствовала… Это же вообще бесчеловечно – маленьких детей с матерями разлучать. Чем мы провинились? Чем мы хуже русских женщин, которые могут со своими детьми оставаться, а наших так вот по-зверски разлучают? Если ребёнок старше трёх лет, то его – в приют, а мать – на принудительные работы. Это как же можно до такого додуматься! Ладно мужиков, бездетных, молодых, но матерей… И хорошо ещё, если потом этого ребёнка куда-нибудь определят, а то ведь обычно бросают на произвол судьбы. Я ещё не слыхала, чтоб какая-нибудь страна такое со своими женщинами и детьми делала.

– Ты потише, сама ведь сказала, что и стены всё слышат, – остановила подругу Лидия.

– Да ну их, – отчаянно махнула рукой Нина. – Мы ведь всё равно ничего изменить не можем. Единственное, что я могла сделать для своей семьи, так это завести роман с председателем и остаться благодаря ему дома, а не то бы моя мать с племянниками давно уже померли с голоду. Так что хоть меня все и осуждают, зато моя семья в живых осталась.

– А насчёт осуждения ты не переживай, – спокойно сказала Лидия, – у нас у всех один Судья, – показала она рукой вверх.

– Вот я и буду ждать Его суда, – грустно вдохнула Нина. – А пока пойду я да хорошенько высплюсь.

– Смотри нашу встречу не проспи. Я в шесть буду тебя ждать.

Нина подняла свой полушубок. Горделиво накинув его на плечи, она спокойно протянула:

– Не бойся, подруга, не просплю. До вечера, – махнула она рукой и лёгкой походкой вышла из комнаты.

Лидия с доброй завистью посмотрела ей вслед. «Какая она красивая и смелая. Всё у неё легко и просто. А я такая трусливая и неуверенная в себе. Без Нинки я, наверное, пропала бы в этом аду. Хорошо, что она у меня есть», – подумала Лидия и тёплая волна прошла по её телу.

Улыбнувшись самой себе, она вдруг почувствовала себя столь сильной и полной энергии, что даже испугалась: «Ну вот, даже хороших эмоций я боюсь. Снова этот страх. Как же я устала всего бояться, – горько подумала она. – Ладно, самое лучшее лекарство от страха – это работа. Так что пойду-ка я чистить снег да кормить Бурёнку. Глядишь, затем уже нужно будет бежать на телятник, а там и до шести недалеко…»