Kitobni o'qish: «Коробка»

Shrift:

* * *

посвящается седе

Childhood is like a knife stuck in the throat that cannot be easily removed.
/Wajdi Mouawad. Incendies/

жанна

* * *

с тех пор как не стало мамы – никто не распутывал мои иероглифы на постели. она подходила к моей кроватке на которой я – еще шестилетний лежал в немыслимых позах – нежно подкладывала руку под мою вспотевшую от кошмаров спину и осторожно выпрямляла. иногда я делал это специально – ложился скрюченным – ждал что она коснется меня потому что кроме этого касания у меня не было ничего. я любил свою мать животно. я до сих пор помню ее запах.

комиксы про китайского рыбака

желтые пластмассовые очки

маленький фонарик зеленый аквариумный сачок

книга о первобытных людях – ее подарки.

я берег их двадцать с лишним лет. но сейчас они парализуют меня.

будто эти вещи оставила мне чужая никогда не любившая меня женщина.

* * *

трудно трудно жить в сердце этого фильма
где лука не дожил до пасхи
где его маленький свитер?
мы его потеряли?
мы забыли его в машине?
мы его никогда не вязали.

две полоски оставшиеся позади.
она везет меня – свой плод любви – в санях.
она еще так молода.
я не хочу обременять ее собой.
я хочу отпустить ее.
сказать: «иди. люби мужчин.
спи до полудня. ешь виноград.

мама.

единственная женщина
согласившаяся на меня».

* * *

небольшая дамская квартирка. все в ней было розового цвета.
огромное зеркало над комодом облепленное множеством
открыток –
чем-то напоминало зеркало в гримерной кабаре.
не знаю кем работал ее любовник но он постоянно носил
с собой пистолет
и когда приходил – бросал его с грохотом на письменный стол.
он покупал одинаковые игрушки ее мальчику и своему
родному сыну.
одинаковые духи ей и своей жене. этот любовник ел только жареную курицу
и что-то говорил говорил размахивая жирными пальцами.
даже за столом и в присутствии ее семилетнего сына
он обсуждал какие позы они испробовали а какие нет.
и когда мальчику становилось гадко и стыдно –
он уходил в комнату слушать музыку.
особенно ему нравилась песня «самба белого мотылька».
иногда этот маленький мужчина бесконечно плакал
и лицо его становилось припухшим и ужасно симпатичным.

а мне было восемь. я даже не могла завязывать шнурки.
я ничего не могла.

* * *

странный и самый последний.
я не рассказывала о нем даже в милиции на допросе.
не знаю откуда появился. не знаю куда исчез.
у него не было указательного пальца на руке.
он был умен. начитан. пил много кофе
и непременно запивал его холодной водой.
он был добр ко мне. давал мне деньги.
хрустящие купюры. тысячные купюры.
и говорил: «послушай купи нам по баночке
сладкой маринованной кукурузы а сдачу можешь оставить себе…»
и я шла. и я шла. шла. шла. шла. вся наша кухня была заставлена
этими баночками от кукурузы. мы постоянно ели кукурузу:
на завтрак. на обед. на ужин. он спал на ходу. кричал во сне.
каждый вечер он запирался на кухне.
говорил что колет лекарство. что у него болит печень.
вмазанный он сидел возле меня на диване
мы смотрели дурацкие передачи. и разгадывали кроссворды.
мы могли думать над одним не отгаданным словом по часу.
и когда его голова совсем съезжала набок
я расталкивала его и говорила:
«вот здесь по горизонтали: слово “жизнь”».

* * *

не подходит тебе это слово – мама.
это слово для мягких полных нянюшек
мизинцем проверяющих температуру молока
плачущих оттого что у ребенка в руках
взорвалась веселая бомбочка
или оттого что нечем платить мяснику.
мама – это стыдливый бутерброд в школьной сумке.
жалость к тебе – наглому и безобразному выродку.
веник и совок. засаленный фартук.
мама – это как палец. нога. голова.
кровь. осадки. земля. вымя коровы.
это слово не подходит тебе.

я не знаю как назвать тебя.
чем приправить твое прекрасное имя
ударяющее в лоб – как ему и положено.
если бы ты мне позволила высмотреть его.
если бы ты мне позволила выслушать его.
оставила бы мне свой жесткий черный волос
заставила бы полюбить себя –
как заставляют это делать другие матери –
тогда бы мы ни за что не поговорили начистоту.

я продолжаю свой дремучий монолог
поднимая тебя все выше и выше и выше.
мне кажется кто-то из друзей догадывается об этом.
ты моя самая большая любовь.
финиш до которого мне никогда не добежать.
медведь с которого мне никогда не снять шкуру.
тригонометрическое уравнение которое никогда не осилить.

исчезнув – ты ведешь себя как дикий зверь.
исчезнув – ты ведешь себя как трусливый заяц.
исчезнув – ты ведешь себя как девчонка
которая заставляет ждать меня в подворотне.

я жду твоего нападения.
я жажду проглотить твое мясо.
я готова поцеловать тебя.

* * *

я просыпалась среди ночи и тихо радовалась круглой синей коробке.
на ней был нарисован улыбающийся моцарт.
когда молишься – нужно подумать о чем-то приятном.
теперь эти конфеты – единственное что приходит мне в голову.
утренний поход к врачу уже не был так страшен.
всего лишь кровь из пальца. а потом я смогу прийти домой
и наслаждаться выбором: съесть
или оставить нераспечатанными и любоваться ими вечно.

я боюсь смотреть на твои письма не то что читать.
бабушка хранит их и знает наизусть.
ты пишешь о том что я привожу со двора друзей
и отдаю им всю еду которая есть у нас в холодильнике.
ты говоришь что я очень добрая.
мама я каждое лето сижу у аквариума отца.
он держит наши черно-белые фотографии отдельно от других.
у него ужасный почерк и он как и я грызет ногти.
он никогда не говорит о тебе.
только бесконечно курит и подолгу смотрит мне в глаза.
вдруг что-то внезапное возвращает его к жизни
и он улыбается как ребенок.

разболелись уши. в школе начало четверти
но я уже три дня провожу в постели листая новые учебники.
я люблю как пахнут книги. каждая книга как человек
имеет свой собственный запах. мама принесла мне пирожные.
мама садится на кровать и смотрит так жалостливо
как будто это у нее а не у меня оркестр жалящих пчел в ушах.
«я не хочу мама. убери. я ничего не хочу…»
сейчас спустя 14 лет я думаю о том что возможно обидела ее.

но когда меня спрашивают: «была ли ты когда-нибудь
по-настоящему счастлива?» –
я рассказываю об этих пирожных.

* * *

в последний раз я слышала твой голос
по телефонному автомату.
после я хранила карточку так долго
что на ней заржавела микросхема.
когда у меня украли кошелек
в котором лежала эта карточка
и твоя рукописная молитва –
у меня не осталось ни одного
доказательства пребывания
в том роковом дне.
но зато я помню твои жесткие волосы.
смех и гладкие руки.
мне до сих пор снится наша кровать
но теперь вместо тебя в ней спят мои любовники.

* * *

когда я был маленький
меня оставили одного у каких-то людей.
я был так голоден что зашел на кухню и взял йогурт.
просто слегка его приоткрыл и выпил.
потом залепил обратно.
хозяева подумали что купили пустую пачку.
эка я их надурил.

и еще я постоянно воровал игрушки.

* * *

до четырнадцати лет я побывала в стольких домах
что невозможно сосчитать.
я видела счастливые и несчастные семьи
богатые и бедные
и почти у всех были дети. очень разные дети:
кто-то отрезал кошке ухо при попытке ее подстричь.
кто-то воровал у матери деньги и заставлял ее
подтягиваться на турнике.
кто-то выбегал внезапно из комнаты и снимал
перед гостями трусы.
кто-то дрался со мной как с мальчишкой:
больно и без поблажек.

но тогда мы были в одной лодке.

маленькие и дикие.
заложники судьбы.

* * *

в детстве тебе вырезали миндалины
поэтому ты могла пить ледяную воду.
ты кормила меня зеленью с сыром
а сама была приправой для пресного мира.
я всего лишь робкий болезненный
никчемный кусок тебя.
я не заметила как превратилась в труса.
было по-другому: когда я чувствовала себя
маленьким молчаливым воином в запертой ванне.
но это молчание иного рода.
потом был выход и стопка грамот –
подтверждение того что я вылечилась.
доктор рояль провалился в пропасть.
будто его и не было.
моя страсть – ломаная линия.
она похожа на крестовый поход.
на морского ежа.
на воротник плотно облегающий шею.
картонная коробка – лучший костюм.
я не знаю что такое мягкость.
смотри что ты со мной сделала.
теперь я всю жизнь обречена
искать себе палача.

* * *

удивительно что что-то могло убить тебя.
это был не просто кашель курильщика.
мне казалось у тебя выскочит сердце.
и я злилась на каждый подъезд
в котором тлела твоя сигарета.
и я злилась на каждого мужчину
который обращался с тобой
не как с женщиной.
если бы ты еще раз пошла
и купила мне тех пирожных –
мы бы съели их вместе.
однажды на выходных
я так по тебе скучала
что мне хотелось выть.
однажды я так тебя ненавидела
и так выла что пекло в груди.
ты сделала из меня воина.
но я больше не буду звать тебя.

хватит.