Kitobni o'qish: «Зодчие. Лизбетт»

Он ждал её уже третий месяц. День за днём приходил на смотровую площадку. Сначала экономка накрывала стол на двоих, потом на одного. Потом он вообще запретил выносить еду. Быстро обедал на кухне и шел наверх. Курил, смотрел на площадь и ждал. Павел верил, что Лиза вернется. Просто иначе всё теряло смысл.

Семьдесят два дня назад

Ночь выдалась тяжелой, утро было ей под стать. Я отработал две смены подряд, чтобы сдать последние вагоны для сибирского экспресса. На квартиру приехал после полудня сменить одежду и выпить чаю. Но Устинья так мне обрадовалась, захлопотала, что было совестно отправиться обратно в мастерские отказавшись от обеда.

Май только начался, а жара была летняя и я попросил накрыть стол на крыше башни. Вот из-за этой крыши я и купил квартиру с рядом Хитровкой – до района с самой ужасной репутацией в Москве было рукой подать. Хотя… история про крышу придумана для шокированных друзей и знакомых, коих видеть мне пока не хочется. Я стал словно угрюмый полярник, одиноко живущий во льдах…

Разрешите представиться – Павел Дымов, инженер Главных мастерских Московско-Курской железной дороги. Могу похвастаться аристократическим происхождением, хотя горжусь я совсем не этим. Мой отец из обнищавшего дворянского рода. Дед сам пахал и растил урожай на клочке земли, громко именовавшемся поместьем. Крепостных было душ пять и жил он скромнее местного купечества. Женился рано, рано же овдовел. Двух сыновей воспитывал в строгости, но образование дал самое хорошее, на какое хватило средств и связей.

Старший из братьев, мой отец, построил карьеру государственного чиновника, дослужился до приличного ранга. Мать моя, немка по происхождению, была из семьи более состоятельной, но гораздо менее родовитой. В Россию её привезли в младенческом возрасте.

Обосновались родители в Москве, хоть тесть и купил дочери в качестве приданого небольшой домик в Швейцарских Альпах, там, куда в детстве маменьку вывозили для укрепления здоровья. Дед по материнской линии был специалистом по строительству железных дорог и владельцем паровозного депо, так что я пошел по его стопам. Эти черты – уважение к труду, верность слову, любовь к родным, были в обеих фамилиях. Они и есть предмет моей искренней гордости.

По наследству мне перешло имение одного деда, профессия и связи другого, так что женихом я оказался завидным. И когда пришло время создавать семью, недостатка в невестах не было.

Сейчас мне кажется, что выбирал не я. Точнее, у меня была иллюзия выбора. Эмму Турбинскую я встретил на балу у генерала Верзилина. Её невозможно было не заметить среди нескольких десятков очаровательных дебютанток. Яркая и утонченная, она вскружила мне голову. Тянуть с предложением не стал – красива, умна, образована, из приличной семьи, а что еще надо для семейного счастья мужчине? Обручились мы в день помолвки и пышно отпраздновали это событие. Если бы я знал, за что пью, когда поднимал бокал шампанского в заново отстроенном доме… Наш разрыв стал для меня жесточайшим ударом. Именно из-за него я записался в затворники.

Наследное имение под Коломной я продал. Деньги… Нет, я не развел их по кабакам и куртизанкам. Ни первые, ни вторые никогда не представляли для меня интереса. Я просто уехал из страны. В Бретани купил яхту в плачевном состоянии, как и мои разбитые вдребезги гордость с репутацией. Прежний хозяин продал посудину за гроши, но с условием, что имя у неё останется прежним – «Лизбетт». С ним же мы и восстанавливали суденышко. Это отвлекало от мыслей о пущенной под откос жизни. Под парусом я провел почти полгода. Провел бы и дольше, простой быт и физический труд лечат душевные раны. Но спустя время я начал чувствовать себя трусом, сбежавшим от клеветников. И вернулся в Москву.

Оказалось, что смелость, которой я набирался несколько месяцев, мне совершенно ни к чему – ту отвратительную историю забыли. Я навестил родителей, забрал тонкую пачку писем, скопившихся за моё отсутствие и отправился на предыдущее место службы.

В мастерских меня приняли с распростертыми объятиями – без ложной скромности скажу, что в своей профессии я хорош. Жить стал в съемном доме. Через месяц мой адрес знали все прежние знакомые и приятели. Родственники до седьмого колена тоже поспешили с визитами. Ситуация мне категорически не нравилась и я видел выходы из неё уже совершенно фантастические. Идея переехать в район, куда приличные люди носа не кажут, признаюсь, принадлежала вовсе не мне, а моей тётушке Аглае Петровне. «Не принимай приглашений от N-ских. Они совсем обнищали и опростились. Перебрались в дикий район, смеют наносить визиты и ждать ответных. Да к ним ехать почти как на Хитровку!!!», – с возмущением рассказывала старая сплетница. И я понял в чем мое спасение.

На следующий же день я отправился в самое опасное место Москвы – Хитровку. Найти приличного извозчика, готового отвезти барина в эту клоаку*, оказалось непросто. Здоровый угрюмый дядька объехал со мной почти весь район. Когда я смирился с мыслью, что план был безумным, мы выбрались на довольно широкую улицу. Здесь было почище, публика прохаживалась более порядочная. В минимальном удалении от опасной площади размещался доходный дом с башней, гастрономом и конуркой городового. Прогулявшись по этажам и поговорив с управляющим, я решил купить тут квартиру. Но не в самом доме, а в башне, где пустовала одна из четырех.

Все уладилось быстро. Я переехал в новое жилье за пару дней. Трудностей, конечно, хватало – от меня ушла прислуга, а сама квартира была тесной. Всего три комнаты (включая спальню для камердинера), ещё кухня, ванная с туалетом и кладовка, сделанная на манер немецкой кальтерциммер*.

Я никому ничего не объяснял, лишь самым дотошным придумывал истории, каждый раз разные. Но везде фигурировала старинная башня, на крыше которой можно было устраивать пикники, завтраки и летний кабинет.

Вот на этой самой крыше я и ждал, когда Устинья закончит готовить жаркое. Я смотрел на небо и понимал, что отчаянно скучаю по картине, открывавшейся с палубы моей «Лизбетт». В этот момент, словно привет с французского побережья, ветер принес аромат нежной утренней свежести. Откуда ему взяться посреди душной и пыльной Москвы? Обернувшись, в первые секунды не поверил своим глазам. На смотровую площадку поднялась барышня. Неловкость заключалась в слишком близком расстоянии между нами. Она отступила, забыв, что позади крутая лестница и я едва успел подхватить её. Лицо обдало жаром – под тонкой блузкой незнакомка была практически раздета. В первый момент я решил, что это дорогая куртизанка ошиблась дверью, но после недолгого раздумья сообразил, что во-первых в нашем доме дорогие продажные женщины вряд ли кому-то по карману, а во-вторых… Паника, которая отразилась в глазах девушки, некоторая робость и скромность, были совершенно не свойственны дамам полусвета.

– Извините, – сказала она неестественно тонким голосом.

– Вы не ушиблись? – пожалуй, прижимал я её к себе теснее, чем рекомендовали правила хорошего тона. Ну, а мой внешний вид вообще выходил за рамки приличий – пиджак и жилет остались на стуле в кабинете, галстук перекочевал в карман брюк, рубашка от жары была расстегнута до пупа…